В маленьком провинциальном городке, каких в России сотни, своё тринадцатое лето проводила в ежедневных заботах и радостях Дина.
Август каждый год налетал пышной волной спелых колосьев пшеницы, звёздным небом с метеорами и рассветными туманами. Они стелились так низко и плотно, что сбивали с толку каждого путника, оказавшегося вне дома не в тот час.
Дина жила с мамой вдвоём, в большом деревянном доме, построенном ещё её прадедом в незапамятные времена, когда в их городке Именлеке к ведьмам относились иначе. Дом стоял на тихой зелёной улочке, прятал покатую крышу с флюгером под сенью вечного дуба и красовался среди соседей резными наличниками, ставенками с солнышками по центру и огромными деревянными воротами. От былого богатства семьи остался только дом и эти ворота, которые делали на заказ где-то в Рязани.
При доме прабабка разбила сад, в котором до сих пор росла посаженная ею кряжистая, кривая, но высокая яблоня. К ней-то каждое утро и бежала по росе Дина, чтобы встретить новый день.
В это утро Дина торопилась туда как никогда — ей приснился особенный, тревожный, но волнующий сон. Поэтому, как только лучи солнца попали в её комнату сквозь плотные портьеры, Дина вскочила с кровати и, не особо беспокоясь о скрипящих половицах, помчалась в кухню, а оттуда прямо в сад.
Стоило сделать шаг за порог, на тропу к яблоне, как Дину окутали ароматы позднего лета: спелая мята, перезревшие яблоки, уже падающие на землю и гниющие в первых пожелтевших листьях, прелый дух от огуречной грядки, нагревшиеся на раннем солнце листья смородины с их резким, но таким приятным запахом — хоть духи разливай. Босые ноги холодила роса с травы, стелившейся под ноги. Дина вздрогнула и глубоко вдохнула свежий утренний воздух, пытаясь вдоволь насытиться этими запахами и летом.
Яблоня встретила шелестом листьев и скрипом веток — поднялся лёгкий ветерок. Дина подтянулась и забралась на самую ближнюю ветку, а потом постучала по коре и позвала:
— Лиля! Выходи! Я принесла пирожки.
Один, словно услышав, что о нём заговорили, проворно выскочил из кармана и упал на землю под яблоней. Дина выругалась про себя — придется отдать свою долю Лиле. Обидеть фею яблони она не могла, особенно теперь, когда ей так нужен был совет.
Лиля не заставила себя долго ждать — тут же выскользнула откуда-то сверху, из переплетения густых ветвей, и присела на ветку напротив Дины. Зелёные косы, уложенные вокруг головы, украшал пышный яблоневый цветок, а в раскосых, почти без зрачков зелёных же глазах играли солнечные блики.
— С чем пирожки? Сама пекла? — с хитринкой улыбнулась она, демонстрируя острые зубки, и протянула руку за даром.
Дина вытащила из кармана три пирожка и передала Лиле, а только потом ответила:
— С вишней и корицей, как ты любишь.
Подул ветерок, и нечёсаные с утра тёмные волосы облепили лицо Дины, так что она потеряла равновесие и чуть не упала с ветки. Фея рассмеялась, наблюдая за её попытками удержаться на дереве.
— Не успела проснуться, а уже примчалась ко мне. Давай, дочь ведьмы, рассказывай, что приснилось.
И тут же откусила смачный кусок от пирожка.
За годы, прошедшие с первого знакомства — с пяти лет самой Дины, — она успела привыкнуть к манерам Лили и её причудам. Ни одно создание Того мира не было обычным — и все так сильно отличались от людей, что спутать при всём желании не получилось бы. Зелень глаз Дины не могла даже соперничать с тем неестественно ярким и всё же природным оттенком глаз Лили. Что уж говорить про необходимость дышать и питаться — фея любила пирожки за вкус, они вовсе не помогали ей выжить.
— Мне снился полет на метле, тот самый первый, когда я навернулась прямо в стог сена. Но в этот раз у меня по рукам и ногам текла кровь, как будто я в ней просто искупалась или попала под Проклятый дождь. И небо было такое же алое, и чем выше я улетала, тем темнее и холоднее становилось.
— Матери рассказала? — проглотив последний кусочек и берясь за следующий пирожок, поинтересовалась Лиля. — Или не успела ещё?
Дина покачала головой.
— И не надо пока.
— Что, неужели в этом году.?
Лиля кивнула.
— Похоже, скоро тебе предстоит выбирать. Кровь не будет врать.
Дина тяжело вздохнула и с тоской посмотрела на пирожки, торчащие из кармана. Аппетит совсем пропал, так что она достала их и молча отдала фее. Та и не подумала отказаться, тут же спрятав в кармане юбки.
— Тринадцать лет — самый тот возраст, чтобы стать настоящей ведьмой, — закивала Лиля, поедая следующий пирожок. — Ну или выбрать жизнь человеческую. Твоё дело, твоё будущее.
— Да знаю я! — огрызнулась Дина и тут же почувствовала, как загорчило в горле. Фея не терпела грубости. — Прости, прости…
Лиля фыркнула, и горло тут же прошло.
— Что мне делать-то теперь?!
— Для начала всё-таки успокоиться. Как будто в один день это выбирают! Твоя бабка год не могла решиться, пока не заболела.
— А мать? — Лиля знала каждую ведьму, выросшую в этом доме и на этой земле, с самого их детства. Она жила тут ещё в ту пору, когда и яблони не было, будучи вольным духом земли, которого прабабка привязала к дереву как хранителя.
— А она сразу выбрала судьбу ведьмы, даже не раздумывая.
— И как это произойдет? Я должна буду что-то сказать или, может, принести жертву?
Лиля вздохнула, отряхнула руки от крошек и сказала:
— Спроси мать. Лучшее другой ведьмы тебе это никто не расскажет.
***
Дина возвращалась в дом, когда увидела силуэт матери в большом окне кухни, выходящем в сад и оплетённым девичьим виноградом. Даже с улицы она почувствовала, как там густо пахло сахаром и ягодами.
Мать вставала ни свет, ни заря и начинала хлопотать по хозяйству. Днём к ней приходили местные женщины со своими заботами, и так до самого заката не оставалось ни одной минуты, поэтому она пользовалась каждой свободной утренней. Сегодня она варила варенье из сливы, которую накануне они вместе с Диной набрали в саду.
Мать всегда была жёсткой, суровой, не проявляла особо тепла ни к своей матери, ни к самой Динке. Пока она росла, ощущала от этого несправедливость и обиду, но со временем привыкла и уже не ждала ласки и проявлений любви. Ведьмы, по словам матери, любить не умели. Так чего ждать напрасно этого от неё, с её вечно поджатыми узкими губами и тяжёлым взглядом таких же зеленых, как у самой Дины, глаз.
— Чего застыла на пороге? — окликнула мать, и Дина отмерла.
Зайдя в просторную сумрачную кухню, она плюхнулась за деревянный круглый стол, сдвинув скатерть, и принялась поправлять всё стоящее на ней. Мать неодобрительно поглядела на неё, вносившую хаос во всё, к чему прикасалась. Но так уж повелось с детства, и управы на такой дар у неё не было.
— Мам, а как ты познакомилась с папой? — неожиданно для себя спросила Дина. Будто мать почувствовала, о чём она хочет поговорить на самом деле, и сбила её мысли с пути.
Оставив деревянную ложку саму мешать варенье на плите, мать вытерла руки о передник и села напротив Дины за стол.
— Что это тебе вдруг стало интересно? — наливая себе чая в широкую глиняную кружку из огромного заварочного чайника, сказала она. По кухне расплылся запах крепкой заварки с мятой и смородиновым листом.
— Не знаю. Ты никогда не рассказывала.
Мать отпила глоток чая, крепкого и черного, как вода озера в ноябре, и улыбнулась.
— Да и рассказывать нечего. Знаешь же, что ведьмы редко выходят замуж?
— Да, ты рассказывала.
— Почему?
— Потому что колдунов меньше, чем ведьм. А за людей ходить запрещено, — послушно проговорила Дина и вздохнула: такие экзамены мать устраивала ей каждый раз. Правила, правила и ещё раз правила — ничего другого в ведьминской жизни она не видела.
— А силу кому-то передавать надо. Ведьма без ребенка — пустоцвет.
— Так отец что, человеком был? — догадалась Дина. От её возбужденного голоска сами собой закачались подвески на старой люстре и зазвенело всё стекло, что оказалось на кухне. Мать махнула рукой, и они тут же успокоились и затихли.
— Конечно. Поэтому ты так поздно на метлу встала. Но ветер заговаривать я тебя ещё в колыбели научила — не зря бабкина сила передалась, не зря!
— Но ты же всегда говорила, что ведьмы не умеют любить. Как тогда я появилась?
Мать горько усмехнулась.
— Мала ещё такое знать. Говори, что хотела, и иди причёсываться наконец. Тебе только ворон пугать с такими волосами.
Дина сморщилась — материнская резкость привычно огрела по голове и неприятно поцарапала сердце.
— Мам, а как ведьма выбор делает? Это обряд какой-то или оно сама происходит?
— Заинтересовалась наконец. Что, кровь приснилась?
Дина сама не заметила, как покраснела. Мать была как всегда прямолинейна, будто покопалась в мыслях дочери без её ведома.
— Расскажи! Должна же я знать, что мне предстоит?
Мать допила чай одним глотком и встала из-за стола.
— Тогда садись прямо, хоть заплету тебе косу.
Дина послушно выпрямилась, чувствуя под лопатками твердую деревянную спинку стула. Мать вышла из кухни на минуту и вернулась с гребнем и лентами. Вскоре её крепкие руки принялись распутывать колтуны и перебирать тёмные кудри. Дина знала, что так она вплетает ей в волосы вместе с лентами обережную магию, а потому молчала, впитывая крупицы тепла. Обычно материнская забота её душила, а не ласкала.
— Это приходит лет в двенадцать, но может и позже. Тебя просто начинает раздирать на части — температура, боли везде, где только можно, слабость, а в голове будто сотня голосов одновременно говорит. И все зовут — кто к людям, а кто к ведьмам.
— Как же я выберу?
— А вот к кому прислушаешься больше, кого станешь слышать четче — тех и выберешь. Сама решаешь, от кого отказаться, кого заставить замолчать. Тут и обряды никакие не нужны, только воля твоя и сила ведьмовская.
— А если я с ума сойду от этих голосов? — Дина резко дернулась и тут же всхлипнула — мать в ответ больно потянула её за наполовину заплетенную косу, возвращая на место.
— Значит, сойдешь. Тебе решать, какой путь выбирать.
— Мам, а у нас в семье кто-то выбирал остаться человеком?
Она фыркнула, да так громко, что оглушила Дину. Ложка, мешавшая варенье, тоже покачнулась, и на плиту вылилась часть его из кастрюли. Мать шикнула на ложку, и та снова замешала в прежнем ритме.
— Твою прапрапрабабку Пелагею закидали камнями соседи, потому что она посмела наказать девку, позарившуюся на её мужа. Срезала Пелагея колосок в общинном поле — и в ту же ночь оно превратилось в пепелище. Огонь горел ярко, потушить никто не мог, а вместо той, кто искры предательства раздувала, Пелагея пострадала.
Когда мать вспоминала эту историю, её зеленые глаза так ярко блестели, что Дина каждый раз гадала — от слез печали это или же от злобы и всей той горечи, что в ней жила?
Наконец мать завязала ленту в косе красивым бантом и хлопнула Дину по плечу.
— Иди давай, не мешай работать. Сейчас понабегут бабки со своим радикулитом и девки с приворотами, опять продыху до вечера не дадут.
Дина послушно вскочила из-за стола, перехватив ещё один пирожок из глубокой тарелки посреди стола, и помчалась к двери.
— Чтоб к вечеру ягод набрала и выучила, как заговорить воду на ячмень! Пока не ответишь, ужина не видать! — вдогонку ей крикнула мать, и тут же голос потерялся в шуме кухни, привычно ожившей под её рукой.
А Дину ждал очередной долгий летний день.
***
На речке купались всей гурьбой. Мальчишки пытались затянуть в воды поглубже да подальше от берега, а то ещё перевернуть вниз головой — что за развлечения!
Дина всегда гуляла с ними после обеда — как заканчивала учебу и домашние дела. Её подружки знали, чья она дочь, но и не подозревали, что скоро ей придется перестать проводить с ними время. Став ведьмой, Дина не смогла бы контролировать свою силу — что поначалу, что и потом. А навредить человеку — вырыть себе могилу, так что каждый раз она вспоминала страшную историю прапрапрабабки и вздыхала, что придется выбирать.
Конечно, подружки знать не знали, что её ждет. О таком чужим не рассказывали — мать внушала это с самого раннего детства, когда Дина первый раз смогла заговорить воду и зажечь свечу без рук, ещё не умея тогда толком ходить. В городе не жили другие ведьмы, так что скоро Дине остались бы только компания Лили и матери да заказы местных. И к её зрелости, когда мать уже отойдет от дел, к Дине будут приходить за приворотами и мазями её бывшие подружки-люди. Такая уж её ждала судьба, как и всех в их роду.
А пока Дина сидела в тенёчке и ковыряла царапину на коленке. Жаркий августовский день прогревал песок на пляже и воду до парного молока. Небо от пекла совсем побелело, листья на тополях стремительно желтели, но лето так просто не собиралось сдаваться.
Оля — подружка по школе — заливисто рассмеялась над чьей-то шуткой и толкнула её локтем в бок.
— Чего такая кислая? — спросила она, стоило Дине поднять на неё взгляд.
— Голова болит, — соврала та. Крутило живот, в голове шумело, но Дина знала — это ещё не тот день, когда она встанет перед выбором. Просто нервы.
— Пошли купаться, сразу пройдет, — вскочила с песка Оля и потянула подругу за собой. В воде уже бултыхались несколько других одноклассниц и мальчишек их района.
Дина поддалась ей и, сбросив сланцы, разбежалась и влетела в прохладную с непривычки воду. Кожа тут же пошла мурашками, но, стоило постоять в волнах чуть подольше, как Дина согрелась и тут же нырнула.
Под водой кружились потревоженные подростками водоросли у берега, плавали мелкие рыбки, а ещё, видимые только её ведьмовскому глазу, прозрачные речные духи с хвостами, как у рыбок гуппи. Они тут же слетелись к ней и принялись шептать на своём водном языке. Дина понимала через раз — «берегись, берегись, не верь, берегись». Не зря мать всегда говорила не слушать таких мелких духов природы — им бы только сбить с толку, сманить с пути и беду накликать. Так что она отмахнулась от них, разгоняя рукой, как мушек от варенья, и вынырнула к подружкам и мальчишкам.
За купаниями и шутками день пролетел к вечеру, вот уже и первая звезда зажглась на небе. Мать ждала её к ужину не раньше девяти, так что у Дины ещё было время послушать песни под гитару и полюбоваться долгим закатом на реке.
Мальчишки развели костер на пляже, и в ярких искрах и отблесках пламени Дина видела шустрых огненных духов. Они тоже что-то пытались ей сказать, но она даже не стала вслушиваться в их голоса, так похожие на треск веток.
Сидя кружком у огня, подростки вели себя, как и было им свойственно — хихикали, болтали, поддевали друг друга, делились спелыми персиками и газировкой. Дина не заметила, кто принес из кустов гитару — надо же, пролежала там весь день, и никто не тронул! Хотя кроме их компании на этот дикий пляж в стороне от городского редко кто забредал, разве что какой рыбак или потерявшийся в хитросплетениях улочек Именлека путник.
Играть на гитаре лучше всех умел Димка — одноклассник Дины и Оли, учившийся в музыкальной школе. Он пел так красиво, что сердце Дины начинало звенеть рядом с ним, прямо как струны его гитары. В такие минуты она боялась, что кто-нибудь услышит его и поймет, как же сильно Дина в Димку влюблена.
Но ведьмы любить не умеют. Так что скоро и от этого придется ей отказаться.
***
Мать ждала у ворот с метлами.
— Пора собирать звёзды, — только и сказала она, отмахнувшись от Дининых объяснений, почему снова задержалась с человеческими друзьями.
Дина навела на себя морок, как учила мать, и вскочила на метлу. Та, повинуясь лёгкому движению ноги, тут же взлетела в небо — тёмно-синее, как плюш, расшитое звёздами, как стразами Сваровски. Дина видела их в магазине в центре — дорогие, но такие блестящие!
Летя следом за матерью, она любовалась погружающимся в ночь городом. Улицы загорались светом первых фонарей и огней из окон. Двери закрывались за жителями домов, машины засыпали в гаражах до следующего утра, а ночные духи выбирались из своих обиталищ и летели вслед за ведьмами — в поля и леса.
Первые метеоры уже прорезали небо, так что Дина поторопила, как и мать, метлу. Ловить звёзды и делать потом из них пыль для оборотного зелья — самое дорогое удовольствие, доступное им.
Над полями тянулась дымка тумана, особенно в низинах. С земли, конечно, это выглядело иначе — куда загадочнее. С высоты же Дина различала и танцующих среди ржи и пшеницы духов этих мест, за которыми туман сворачивался в клубящиеся петли. Тянуло запахом сырости и влаги — и первых костров. Совсем осенний запах, хотя оставалось ещё целых две недели до сентября.
Дина открыла кошель, висящий на поясе, и приготовилась ловить метеоры. Повторяя всё за матерью с детства, она даже не задумывалась, какая ещё могла ждать судьба эти крошечные кусочки неба. А ведьмы благодаря им могли и облик менять, и колдовать более сложные чары.
Взошла луна — ещё серпик, но уже яркий и пылающий, как обещание скорого полнолуния и рек света над миром. А следом за ней полетели и метеоры. Они не обжигали, не холодили — просто приятно покалывали ладони, оседая на дне кошеля осколками иного мира. Потом Дина с матерью возьмут ступы и растолкут их в пыль, искрящуюся на дне. А пока метеоры будут ждать своего часа.
Дина поймала особенно яркий метеор, захлопнула кошель и тут же перевернулась в воздухе, издав радостный клич. Мать обернулась и замахала на неё рукой — мол, чего разоралась, все метеоры распугаешь! Метла же, решив, что хозяйка сошла с ума, стала снижаться — к туману и полям. Дина подтолкнула её вверх, вспоминая попутно, какая уже это по счету? Каждую метлу она ломала в полетах или при приземлении, не пролетав на ней и года. Мать говорила, что быть ей огненной ведьмой, раз так всё на ней горит.
В глубокой ночи они полетели назад, набрав полные кошели метеоров. Много звёздной пыли ждет их — будет чем пользоваться целый год.
И тут Дина и ощутила это — кровь потекла быстрее, будто пытаясь угнаться за полетом метеоров, и пошла носом. Там, где она капала на землю, оставались крошечные цветочки, сияющие в ночи алым.
— Началось, — заметив это, просто сказала мать. — Значит, и до выбора недалеко.
Дина вздрогнула и только тогда поняла, как же она боялась этого дня и всего предстоящего.
***
Прошла неделя, а ничего не менялось. Дина всё так же помогала матери, училась и готовила простенькие зелья и наговоры на воду, а лето шло на исход. Жара спадала, листья всё больше желтели, а в саду с утра стало стыло и сыро.
Лиля успокаивала её, говоря, что у всех по-разному. Чем меньше сопротивляешься, тем легче проходит выбор.
— Откуда ты столько про это знаешь? — спросила Дина как-то утром, поедая с феей пирожки на развилке яблоневых веток.
— Сколько ведьм я знала, сколько историй! — Лиля усмехнулась и откусила кусочек побольше.
— Расскажи про мою прапрапрабабку. Что про неё слышала от моих предков, её правда убили сельчане?
Лиля кивнула.
— Меньше надо было вредничать. Мало того, что поле в отместку сожгла, так ещё и молоко им портила постоянно. А скольких мужиков сманила… — фея резко замолчала и посмотрела на Дину. — Хотя мать тебе, наверно, по-другому её историю рассказывала. Рано ещё тебе такое знать.
— Ты как она говоришь! — взорвалась Дина и тут же получила по носу щелчок, отчего едва не свалилась с дерева.
— Не забывай, я тебя старше на пару сотен лет, — назидательно махнула рукой с зажатым в ней пирожком Лиля и откусила ещё кусок. — Не всё же я на этой яблоне жила, когда-то и вольным духом земли была. Да и вряд ли твоей матери понравится, что я такое про твоих предков говорю.
— Она-то мне рассказывает только то, что сама хочет. Откуда я знаю, что там на самом деле было. А ты-то всё слышала и видела!
Хоть и старалась она их не слушать и им не верить, да запали Дине в душу слова духов о лжи и том, что надо бы ей чего-то поберечься. Так что искала она теперь подвох во всём, даже в рассказах матери — единственной ведьмы, которую Дина знала.
— Видела, да что — не знаю. Может, и не так всё было. Иди, мать уже обыскалась, наверно, — свернув разговор, подтолкнула её к земле Лиля и скрылась в ветвях яблони. Только листья зашуршали да скрип остался.
***
После обеда Дину на перекрестке за домом ждала Оля. Перевозбуждённая, как любой подросток, узнавший что-то очень необычное. Схватив за руку, подруга тут же её затрясла.
— Пошли скорее! Там новенькая переехала!
— Какая ещё новенькая? — не поняла Дина, ощущая, как шумит в голове. Словно перепила яблочного сока, который уже начал бродить.
— К нам перевелась из Каенлыка, с семьей переехала. Да главное-то другое! Говорят, она тоже из семьи ведьм, как и ты!
Вот тут уже сама Дина не удержалась и, не отпуская Олиной руки, побежала к месту встречи с другими ребятами — к скверу напротив старого заросшего парка. Ветер раздувал волосы, выбившиеся из косы, закидывал прямо в лицо, так что Дина то и дело откидывала их назад.
— Да подожди ты! — взмолилась наконец Оля. — Не успеваю я за тобой!
Только тогда Дина притормозила, хотя оставалось всего-то перейти через дорогу.
На качелях под липами сидела незнакомая девочка, которую окружили ребята из школы и подружки Дины и Оли. Они галдели, наперебой пытаясь расспросить новенькую, откуда она, надолго ли в Именлеке и правда ли она ведьма. Девочка была с виду старше Дины года на два, уже носила волосы распущенными в красивой взрослой стрижке, а одета была в модный джинсовый сарафан до щиколоток и белую футболку, на фоне которой её тёмные волосы ярко выделялись. Стоило ей поднять глаза на Дину, как та поняла — и правда ведьма. Только у их племени, по словам матери, могли быть глаза такого оттенка зелени.
— Привет! — дружелюбно сказала новенькая и протянула Дине руку. — Меня зовут Света. Ребята рассказали, что ты тоже дочь ведьмы. Значит, нам точно есть о чем поговорить.
И она заговорщицки подмигнула. Дина опешила — она услышала в голове голос Светы тут же, стоило той замолчать.
«Ты готовишься к переходу, да?»
В тоне сквозило сочувствие и понимание.
«Да. А ты, наверно, уже прошла, да?»
Света едва заметно кивнула, и для них обеих словно отошли на задний план галдящие ребята.
«И как это было?» — не удержалась и поинтересовалась Дина.
Света повела плечами, словно стряхивая неприятные ощущения.
«Голова раскалывалась, но я всё сделала, как мама сказала. Это оказалось проще, чем я думала.»
«Но как же ты так спокойно продолжаешь общаться с людьми? Не боишься им навредить?»
«Ты о чем?» — В глазах Светы появилось непонимание. — «Ещё скажи, что собираешься перестать ходить в школу и не разговаривать с людьми, как делают эти сумасшедшие!»
Она рассмеялась, вызвав у окружающих удивление — никто даже не пошутил.
«Какие сумасшедшие?» — Дина почувствовала, как закружилась голова.
«Мама говорит, что до сих пор есть дикие люди, которые считают, что ведьма обязательно должна выбирать — оставаться собой или жить человеком. Блин, двадцать первый век на дворе, почему им вообще это приходит в голову?» — и Света снова рассмеялась.
— Так ты не делала выбор? — растерянно спросила вслух Дина.
— Какой выбор? — тут же влезла Оля.
Света махнула рукой, и окружающие вдруг замолчали, застыв, как статуи. Дина про себя отметила, что о таком мать не рассказывала.
— Так ты из этих, значит, — протянула Света. — Мама говорит, что только несчастные люди могут заставить своего ребенка выбирать какую-то сторону или делать так, как они хотят. Я вот ничего не выбирала — просто сказала себе, что имею право жить в обоих мирах. Как мама и учила.
— Так просто?
— А ты как думала? Ритуал на крови проводить? — Света рассмеялась, и тут же все окружающие отмерли, даже не заметив, что произошло.
Дина молча села на соседнюю качель и, больше не прислушиваясь к разговорам ребят и новенькой, глубоко задумалась. Сколько Оля ни пыталась её расшевелить, она молчала.
Уж очень многое в её голове перевернулось под тусклым августовским светом.
***
Весь долгий солнечный день Дина, хоть и присутствовала физически с ребятами, мысленно кружила далеко отсюда. На реке она не пошла купаться, ощущая, как в голове всё нарастает белый шум. Словно от того, что она узнала, голова начала болеть только сильнее.
Как же так, неужели мать ей врала? Об этом предостерегали духи? Да и зачем же ей это было нужно?
Дина смотрела на бегущие волны, которые подгонял совсем уже не летний ветер, и не слышала ничего вокруг себя. Пока её кто-то не тронул за плечо, обтянутое ситцевым платьем.
Это оказался Димка. От удивления — раньше они даже ни разу не разговаривали — Дина не сразу поняла, что он что-то её спрашивает.
— Тут свободно? — показал рукой на место на скамейке рядом с ней он.
Дина закивала, и Димка присел на другой конец.
— Что делаешь? Почему с другими не купаешься?
— Голова болит, — призналась она. — Лучше не буду рисковать, а то ещё плохо станет.
— Ты ведь с Олей дружишь?
Дина снова кивнула.
— А можешь сказать, есть у неё кто-нибудь? — словно невзначай поинтересовался он.
— Кто-нибудь? — не поняла Дина.
— Ну парень!
Только тут до неё дошло, что Димке, похоже, нравится её подруга. Сердце ухнуло куда-то вниз и с ощутимым звоном разбилось вдребезги. Тут же налетел сильный порыв ветра, но Дина не обратила на него внимания.
— Нет, ни с кем не встречается, — машинально ответила она, ощущая, как внутри становится совсем холодно и темно.
— А обо мне она что-нибудь говорит?
Дина смотрела на него во все глаза и понимала, что вот от этого её предостерегала мать. Люди могут быть рядом с тобой, но выбирать кого-то другого, и ты ничего не сможешь поделать. Только приворожить — или отпустить.
— Ни разу, — честно ответила Дина. Оле давно нравился Тимур, с которым они жили на одной улице, но с которым никогда не общались.
Ветер крепчал, и только тогда Дина поняла, что это она его вызвала. Поднявшись со скамейки под удивленным взглядом Димки и окрик Оли, Дина молча направилась к подъему в город с пляжа.
Голова болела всё сильнее.
***
Мать продолжала разговаривать с какой-то пожилой покупательницей, когда Дина влетела домой через калитку и застыла на пороге. На плите ужин томился в кастрюле, издавая ароматы тушеного мяса и картошки. Мать удивленно посмотрела на неё — раньше заката явилась, сама! — и махнула рукой в сторону комнаты. Дина молча прошмыгнула туда и с ногами забралась на диван. В углу затаился домовой, ощутив её эмоции.
В комнате пахло полынью, мятой и пижмой, сушившимися под потолком. Окна выходили на три стороны света, так что сейчас солнце гостило с западной, приближаясь к закату. Оттого и казалось, что сам воздух стал золотым, наполненным лучами солнца.
Послышались шаги, и вошла мать, вытирая руки о передник.
— Что случилось? — встревоженно спросила она, шершавой рукой проверяя температуру лба дочери.
Дина только смахнула её руку, не обращая внимания на возмущение матери.
— Ты мне врала! — с ходу заявила она.
Мать скрестила руки на груди и приосанилась.
— Это в чём же?
— Я не обязана отрекаться от своей человеческой стороны! Почему ты мне об этом не сказала?
— Потому что ты должна выбрать жизнь ведьмы. И ничего я тебе не врала.
— Врала! — завопила Дина и вскочила с дивана. — Ты сказала, что есть или та сторона, или другая, а что я могу оставить в себе обе, ты не сказала!
— Чтобы у тебя не было лишних надежд. Тебе всё равно придется выбрать.
— Это почему ещё?
Под гневом Дины мать словно съежилась, стала казаться меньше и не такой опасной, какой была всегда. Видимо, она растерялась от того, что Дина как-то всё узнала.
— Наступит день, когда ты захочешь отказаться от всего человеческого, что в тебе есть, потому что это приносит боль.
Дину стукнуло в висок, и тут же перед глазами проплыло лицо Димки. Только сейчас она догадалась, о чем говорит мать.
— Мама, почему я не знаю своего отца?
— Дети всегда рождаются от сильных чувств, — с горечью в голосе ответила мать.
— Почему же вы тогда не вместе?
— Иногда чувства имеют свойство заканчиваться, — сказала она и погрустнела.
И тут Дина всё поняла. Что не злоба душила мать, а боль. И что ведьмы всё-таки умеют любить. А она, Дина, была лишь напоминанием о причине боли.
— Так что, я правда могу не выбирать? — мать кивнула. — И ты мне врала?
— Чтобы тебе не пришлось переживать ту боль, которая коснулась меня, твою бабку и многих других до неё.
— Так Лиля сказала, что ты сразу выбрала судьбу ведьмы. А ведьмы не умеют любить, ты сама говорила!
— Выбрала, да. Но потом я пыталась пожить как обычный человек рядом с твоим отцом. Долго это не продлилось, и я вернулась домой. Потому что кем бы ты ни выбрала жить, тебе будет всегда не хватать чего-то. Как ведьме — чувств, как человеку — магии. Выберешь жить человеком — будешь чувствовать и радость, но и боль от предательства и обиду. Выберешь жить ведьмой — останешься одна, но без страхов и слабостей.
Из открытого окна прокатился аромат мяты и яблок вместе с порывом ветра. Дине казалось, что она запомнит эту минуту на всю жизнь.
— Тогда я не хочу выбирать. Я хочу жить в обоих мирах, и любить, и колдовать, и быть собой.
И стоило ей сказать вслух то, что билось в висках, как боль тут же отступила, оставила её голову и растворилась в венах. Словно бешеная кровь в жилах успокоилась, а пульс забился ровнее.
Мать улыбнулась — горько, одним уголком рта — и сказала:
— Вот ты и выбрала.
Дина всхлипнула и бросилась в объятия матери. Сухие ладони гладили её по волосам, словно впервые позволив себе такую ласку.
— Надеюсь, ты об этом не пожалеешь, — проговорила мать и, чуть помедлив, поцеловала её в макушку.
И Дина никогда не пожалела.
Ни когда уехала в другой город учиться да так там и осталась, только во сне переносясь в Именлек, в старый деревянный дом и сад с яблоней.
Ни когда полюбила человека и родила ему детей, которые никогда не встанут перед выбором, как её предки.
Не пожалела и ни на секунду после…
Потому что Дина жила. А о жизни — полноводной, в обоих мирах и смыслах — некогда жалеть, её надо жить. Что она и делала.