Глава четвёртая
Толмачёвские партизанки «Родины» 1
Несмотря на то, что в советские времена тема о героях Великой Отечественной войны была очень популярной, информация о жизни толмачёвских партизанок «Родины» крайне скудна, порой противоречива. В советский период известны всего три публикации: о Галине Демьяновой и Александре Владимировой [14,24,39]
Неоднозначности зачастую внесены редакторами статей с намерением приукрасить образы героинь, хотя действительность ни в каких преувеличениях не нуждалась. Скромные советские девушки из простонародья, воспитанные на принципах патриотизма и любви к Отечеству, вставали в ряды борцов с гитлеровским режимом, — шли в партизаны, становились подпольщицами, проявляли чудеса стойкости и бесстрашия.
Толмачёвских девушек было пятеро. В 1941 году самой старшей, Александре Владимировой исполнилось 20 лет. Самой младшей, Галине Демьяновой — 13 лет. Все они родились на территории Толмачёвского сельского совета, в который входило 13 деревень, расположенных вблизи административного центра, дачного посёлка Толмачёво Ленинградской области (ныне — Толмачёвское городское поселение). Население Толмачёвского сельсовета в 1939 году составляло 1767 человек.
Александра Владимирова, Елена Грязнова, Галина Демьянова и Вера Егорова родились в деревне Жельцы, расположенной на левом берегу реки Луги в 2,5 км. к юго-востоку от посёлка Толмачёво.
Софья Байкова была родом из деревни Новые Крупели, находящейся в 5 км. южнее Толмачёво, в междуречье реки Луги и её притока небольшой речки Рыбинки.
Владимирова Александра Николаевна родилась в 1921 году. Её отец работал лесорубом. До войны девушка закончила семь классов толмачёвской школы и пошла работать. Вначале работала в пионерском лагере [41], в дальнейшем трудилась рабочей на воинском складе. [29,30]
После нападения гитлеровских полчищ на СССР для обороны Ленинграда был сооружён Лужский оборонительный рубеж, протягивающийся от Финского залива (возле порта Усть-Луги), до озера Ильмень, длинной порядка 250 км. Полоса обороны проходила через посёлок Толмачёво. После ожесточённых боёв и падения участка обороны Лужского рубежа, 1 августа 1941 года посёлок был оккупирован немцами.
Как и во всех оккупированных районах Советского Союза, гитлеровцы вели себя как хозяева. Ловили по подворьям кур, вымогали у жителей продукты, молоко, яйца. Шура была хороша собой и её мама тревожилась, как бы дочь не приглянулась немцам. Чтобы оградить Александру от возможных посягательств, её одевали в лохмотья, а лицо вымазывали сажей...
Вскоре фашисты погнали Сашу и других жителей на принудительные работы — строительство железнодорожной ветки. Рабская сила была востребована и за работу давали хлеб... [41]
Весной 1942 года из-под стремительно таявшего снега начали обнажаться трупы лошадей и людей, — павших защитников Лужской обороны. Оккупанты, боясь эпидемий, погнали молодёжь, в том числе Сашу, под Оредеж, хоронить павших…
Арестовали Александру вместе с другими девушками в январе 1944 года. По одной версии — за подозрение в связи с партизанами [24,29,30], по другой — за побег из деревни (пыталась избежать угона в Германию). [41]
В процессе работы над документальной повестью «Девчонки наши за Верденом» Роман Алексеевич Ерохин встречался с героинями своей будущей книги и беседовал с каждой из них. Вот что поведала Александра Владимирова: «Ну, а немцы пришли — в партизанских связных ходила. В отряде Михайлова. Потом всё по "новому порядку" фашистов: арест в деревне Жельцы, отсидка в тюрьмах Луги, Пскова, Моглино и еще дальше — Равенсбрюк»… [29,30] Изнурительный путь в Германию без еды, в забитых вагонах длился две недели. Выгрузили в Равенсбрюке — крупнейшем женском концлагере нацистской Германии, расположенном в 90 км к северу от Берлина. За время существования (1939-45 гг.) в концлагере содержалось более 130 тысяч человек, в основном женщин с детьми, 90 тысяч из них погибли.
В 1944 году всех боеспособных немцев послали на фронт, и гитлеровцы начали испытывать нехватку в рабочей силе на предприятиях промышленности. После месячного пребывания в Равенсбрюке Александру и других узниц концлагеря, отправили в Эррувиль для подневольной работы в железорудной шахте городка Тиль.
В беседе с Ованесовым Александра Николаевна вспоминала: «Жили мы в бараках, спали на нарах, укрываясь каким-то вшивым тряпьем. Поднимали нас рано, давали миску похлебки, кусок хлеба, сахар и кипяток, а потом строем гнали в шахту. Руду, которую добывали шахтеры, мы грузили в вагонетки. Затем их толкали на поверхность забоя и выгружали в бункер, откуда машинами руду увозили на станцию».
В концлагере Эррувиль Александра, имевшая хорошие вокальные данные, была штатной запевалой. Песня добавляла силы, облегчала жизнь. В вагоне по пути из Эррувиля в Тиль девушки частенько просили Сашу: «Давай песню, Шура, запевай». Первого мая её звонкий голос слышали многие жители Тиля.
Последующие события (побег из концлагеря) довольно подробно изложены в предыдущих главах. Следует сделать оговорку, что в статье Александра Гавриловича Ованесова [41], содержащей беседу с Александрой Владимировой, присутствуют явные неточности. Первая: Эрувиль и Тиль в ней не упоминаются. Концлагерь, в котором девушки работали в шахте, якобы находился в Верхней Силезии. Меж тем, расстояние от реально происходивших событий до Верхней Силезии более тысячи километров. Вторая: побег 37-и девушек состоялся не в сентябре, как упоминается в статье, а в мае. Самая грубая промашка в статье — утверждение, что девушки совершили побег, предварительно обезвредив надзирательницу. Якобы, воспоминания Александры: «Ночью я не спала, всё прислушивалась к каждому шороху за стенами барака, вдруг у входа в барак возникла какая-то возня, потом все стихло, и здесь мы увидели свою связную, которая стала торопить нас; мы, молча, затаив дыхание, стали выбираться из барака, проходя мимо дежурной комнаты, я увидела гестаповку, во рту которой торчал кляп...» Описанное не имеет ничего общего с происходившим в действительности и опровергается другими многочисленными публикациями. Встречаются ещё некоторые, более мелкие неточности... Очевидно, что часть интервью сочинил редактор для придания «остроты» изложенному...
После создания женского партизанского отряда командир Надежда Лисовец стала присматриваться к будущим бойцам: кто на что способен. Вспомнив, что Шура Владимирова до войны работала на складе, решила сделать её завхозом отряда, командиром хозяйственной группы.
Хозяйственная группа занималась снабжением отряда продуктами, готовкой пищи, стиркой. Александра частенько колдовала на «кухне» и лихо командовала пленными немцами, покрикивая на них:
- Шнель! Шнель!
И немцы, поначалу пугавшиеся её окриков, быстро привыкли к ним и охотно исполняли её команды — заготовляли дрова для костра, таскали воду из ручья для хозяйственных нужд, чистили картошку...
Александра Владимирова считала, что девушки из «Родины» не совершили ничего героического: «А чего рассказывать-то? В героях мы не ходили — поезда под откос не пускали, в атаках не участвовали. Только-то и всего, что в сторонке не стояли от войны той проклятой». [29,30]
О послевоенной судьбе Александры Владимировой известно немного. Остаётся под вопросом, была ли у неё семья, дети; по крайней мере, фамилию она не меняла. Трудилась прачкой в детском доме, в магазине, в церкви.
В юности Саша была очень привлекательной девушкой: миловидное, слегка удлинённое лицо, большие, открытые, ласковые глаза. Лет через 20 после войны Александра располнела, округлилась, но глаза остались такими же добрыми.
По свидетельству корреспондента «Лужской правды» Л.В. Какуриной у Александры Николаевны были партизанские документы: «Удостоверение советского партизана, действовавшего на территории Франции. 1943—1944 годы» за № 0033. Как и в других документах, выданных ЦКСВ, на лицевой стороне удостоверения в верхнем правом углу на серой обложке призыв: «Смерть немецким захватчикам!» На внутренней стороне слева — фотография и сведения о дате пребывания в отряде. [24] Сохранился ли этот документ, неизвестно.
Александра Николаевна, по меньшей мере один раз, в 1965 году ездила в Минск для съёмки на белорусском телевидении и встречи с боевыми подругами, она присутствует на фотографиях перед входом в телецентр и в телецентре. (Иллюстрация к Главе 1/1).
В мае 1980 года А. Н. Владимирова в качестве приглашённой присутствовала на спектакле Московского театра драмы «В лесу под Верденом» (сценаристов Льва Аркадьева и Сергея Микаэляна). (Иллюстрация к Главе 1/2)
В 1994 году Александра Николаевна Владимирова была награждена орденом Отечественной войны II степени…
Грязнова Елена Павловна родилась в мае 1922 года в многодетной семье. В семье Грязновых было 4 девочки и 4 мальчика. Лена — самая старшая, ей выпало нянчить младших сестричек и братьев. Родители: Анна Николаевна и Павел Васильевич Грязновы. Мама трудилась дояркой, отец — рабочим в колхозе. Отец умер незадолго до войны. В 1940 году. Лена закончила семь классов в деревне Дубки и пошла на работу; нужно было помочь матери поднимать младших сестёр и братьев... (7*)
Немецкие полчища приближались к Ленинграду. Лена участвовала в сооружении Лужского рубежа обороны: вместе с другими жителями рыли противотанковые рвы и окопы под Лугой...
В оккупацию дом Грязновых заняли немцы, а семья ютилась во времянке.
14 января 1944 года немцы отправили Лену вместе с другими женщинами деревни в концлагерь в Германию. Многодневный переезд в закрытых товарных вагонах… По прибытии всех загнали в большой сарай, раздели догола, остригли и обрили. Затем отправили в баню. Всем выдали деревянные колодки и платья из дерюги.
Поднимали в концлагере в шесть утра. Выгоняли на тюремный двор, строили в ряды и пересчитывали. Если охранникам что-то не нравилось, пускали в ход дубинки…
Через некоторое время отобрали самых крепких женщин и в вагонах отправили во Францию, в концлагерь Эррувиль. Переезд занял пять суток, за всё это время кроме маленького кусочка хлеба непонятного состава не давали никакой еды. Давали пить мутную воду с запахом рыбы…
«Перед французами по прибытии на место мы предстали словно дикари: грязные, рваные и голодные. Некоторые, глядя на нас, не скрывали слез...» (8*)
Ежедневно возили на работу в городок Тиль, в железорудную шахту. До станции гнали пешком. Измождённые голодом люди иногда не выдерживали, падали. Кому не хватало сил подняться, — пристреливали. Иногда французским женщинам удавалось бросить узницам немного еды…
После побега из лагеря Эррувиль Елену определили в хозяйственную группу. Но деление на группы носило условный характер. Позже Елена Павловна вспоминала: «Размещались мы в Верденских лесах, на востоке Франции. Вместе с другими я ходила в разведку, несла караульную службу, выполняла обязанности санитарки, а также другие поручения командира отряда». (8*)
Видимо, Лена была человеком замкнутым, о себе рассказывать не любила. Фотографироваться тоже не очень любила, на имеющихся снимках крайне редко запечатлён её облик. Но, тем не менее, после завершения боевых действий участвовала в волейбольных играх команды девушек из «Родины» с мужским отрядом маки. (Иллюстрация к Главе 2/2). На коллективной фотографии узнаваемо её обличье. Худенькая, хрупкая фигурка, юное, округлое, неулыбчивое девичье лицо...
После возвращения на Родину проходила фильтрационную проверку в Бресте. Выданные ей французские документы об участии в Сопротивлении изъяли при проверке в органах НКВД. Больше Лена их не видела. (8*)
Но каким-то образом (скорее всего с помощью Ассоциации Французского Сопротивления «COMBATTANT VOLONTAIRE») (9*) ей удалось доказать своё участие в Сопротивлении.
При беседе с автором книги «Девчонки наши за Верденом» Романом Алексеевичем Ерохиным Елена о себе ничего не рассказала: «А всяко бывало — и горестное, и жалостливое. Вот расскажу про ленинградку нашу — Сороку. Стало быть, Аню Михайлову. В отряде у нас она не только с автоматом управлялась ловко. Принесла ей Катрин бритву, ножницы, машинку два нуля, и брила, и стригла Сорока мужиков Жака, и нам прически сочиняла. Всё хорошо бы! Но потом вдруг все мужики разом отказались бриться-стричься у неё. Вроде, как побреет кого, так и погибнет он в тот же день. Напасть какая-то! И верно — постригся у нее Пьер, это проводник наш, который вёл в побег всех, и в тот же день убили его в бою». [29,30]
С войны не вернулось два родных брата Елены Павел и Михаил; третий Владимир, награждён Медалью «За отвагу», [109] вернулся инвалидом. (7*)
Вскоре после войны Лена вышла замуж и стала Еленой Павловной Евдокимовой. Воспитала двоих сыновей. Не дожила два месяца до 78 лет. Старший сын умер в 2015 году, после смерти матери. Младший сын Елены Павловны живёт на Украине.
Всю жизнь проработала в Толмачёво (посёлок Плоское) браковщицей на стеклозаводе «Плоское» [24], заработала звание «Ветеран труда».
В 1995 году Елена Павловна Грязнова (Евдокимова) награждена Орденом Отечественной войны II степени…
Софья Николаевна Байкова родилась в деревне Новые Крупели в 1924 году. Известно, что Соня была не единственным ребёнком в семье.
Училась Соня хорошо, особо легко ей давался иностранный, немецкий язык, который она в школе неплохо освоила. Одолевая непривычные для русского понимания немецкие артикли, падежи, предлоги, девочка, конечно же, не подозревала, насколько все эти премудрости пригодятся ей в обозримом будущем...
При приближении немецких войск к посёлку её, 17-летнюю, отправили на сооружение оборонных объектов, противотанковых рвов под Толмачёво. Фашисты бомбили и обстреливали территорию района, и Соня, попав под бомбёжку, получила осколочное ранение в ногу. Лечиться отправили в больницу Ленинграда. Перед оккупацией мама забрала не долеченную Соню из госпиталя на костылях под расписку, и увезла в Новые Крупели, надеясь, что в деревне будет поспокойнее...
Соню арестовали в конце 1943 года на станции Толмачёво. Дальнейшая судьба её сложилась так же, как у её двоюродной сестры Галины Демьяновой, Александры Владимировой и Лены Грязновой: тюрьма в Луге, лагеря в Пскове, Моглино, концлагерь Равенсбрюк, Эрувилъ. [29,30]
В лагере Эррувиль Соню Байкову, сравнительно неплохо владевшую немецким, назначили старостой по колонне, немцы называли таких узников колон-фюрерами. Но «старшие» не имели никаких привилегий в сравнении с другими заключёнными. Более того, чуть что, — их обвиняли в неумении поддерживать гитлеровский порядок и привлекали к ответственности. Узницы работали в шахте неохотно, гнуть спину на лютого врага не было желания ни у кого. И как только мастер по кличке Таракан отлучался, звон лопат затихал; колон-фюреры не препятствовали отлыниванию от работы. [29,30]
После первомайской демонстрации немцы начали разборку: с целью выявить зачинщиков бунта. И поскольку это им не удалось, виновными оказались колон-фюреры.
– Колон-фюреры должны поддерживать дисциплину и порядок. — обратился к заключённым начальник лагеря, похожий на гусака, через переводчицу. – Со своей задачей они не справились! Напротив, допустили возможность непослушания, и потому расстрел для них есть справедливая мера наказания! Они — первыми... У вас мало времени на раздумья! Назовите организаторов, и вы сможете продолжать работать и жить!
И хотя девушки в душе понимали, что расстрела не будет, т. к. новых колон-фюреров найти непросто, тем не менее, Соня Байкова на всякий случай тихо бросила через плечо: «Прощайте, девоньки, если что...»
А «гусак» шел вдоль строя, останавливался, тыкал в каждую пальцем и произносил:
– Ду!
И в центр выволакивали ту, в которую он ткнул пальцем.
– Ду!
– Стричь наголо!
К выбранным колон-фюрерам подошёл парикмахер. И всех четверых — Нину Агошкову, Соню Байкову, Нину Алексееву и Клаву Чернову остригли наголо, избили и бросили в холодный, сырой карцер. Они были лишены пайка, но через несколько дней выпущены; колон-фюреры по-прежнему продолжали жить в бараке вместе с другими заключёнными... [29,30]
После побега и образования отряда «Родина» Соня была определена в санитарную группу. Неплохо зная немецкий язык, она, как и другие колон-фюреры, при случае переводила чужую речь, как во время побега, (к примеру, предупреждение Пьера о том, что нельзя пить воду из лотка для скота), так и в отряде, при общении с пленными немцами и другими маки из отряда Жака...
Как и другие девушки «Родины», 12 октября 1944 г. Софья Байкова получила «Удостоверение советского партизана, действующего на территории Франции» (№ 0021).
По завершению боевых действий Соня входила в волейбольную команду девушек в играх с мужской командой маки в пригороде Парижа… (Иллюстрация к Главе 2/2).
После возвращения на Родину Софья, видимо, уехала учиться в Ленинград, вышла замуж, и по завершению учёбы осталась там работать. По профессии — конструктор. [34,35] Жила в разных районах города: Адмиралтейском, Фрунзенском, Калининском.
Соня Байкова стала Софьей Романовой приблизительно в конце 1940-ых. В браке была счастлива, очень любила мужа Александра. Воспитала двоих детей: сына Дмитрия и дочь Аллу. Но судьба детей сложилась неудачно: сын трагически погиб в Новых Крупелях в конце 1990-ых, после смерти матери. Дочь живёт в Ленинграде (Санкт-Петербурге).
Софья отличалась броской внешностью: шикарные, густые, тёмные волосы, удлинённое, приятное лицо, высокий лоб, выразительные глаза; она безошибочно узнаваема на всех фотографиях.
Соня была общительным, весёлым, неунывающим человеком; судя по надписях на открытках 1960-70 гг., посланных подруге и двоюродной сестре Гале Демьяновой, с хорошим чувством юмора.
На обороте фотографии 1965 года, посланной в Минск Надежде Лисовец, рукой Сони сделана надпись:
«От тройки весёлых девчат. Помни побег из концлагеря "Эровиль" в 1944 году. Слева направо: стриженный "Колонн-фюрер" Клара Чёрная (К.А. Чернова), многострадальный, но непокорённый "колонн-фюрер" Соня Байкова (С.Н. Романова) и Сорока-заговорщица (А.Т. Михайлова) 20 лет спустя. 9 мая 1965 г.»
Она была очень аккуратной, пунктуальной, на открытках и фотографиях всегда ставила даты; благодаря надписям, сделанным Соней, удалось опознать лица партизанок в зрелом возрасте...
Софья Николаевна была активной, лёгкой на подъём, — она частенько ездила в Минск, встречалась с бывшими командирами «Родины» Надеждой Лисовец, Розалией Фридзон и другими участницами отряда; навещала подруг в Толмачёво, Торошковичах, была гостьей на спектакле Московского театра драмы «В лесу под Верденом». [34,35] (Иллюстрация к главе 1/2). На встречах с боевыми подругами она запечатлена на многих фотографиях.
Почему же её фамилия не упоминается ни в одной публикации о партизанках отряда «Родина»? — По-видимому, причина в том, что журналисты, писавшие о героях Отечественной, получали бОльшую часть информации об участниках войны из списков военкоматов. София Байкова (Романова) ошибочно была внесена в списки потерь (пропавших без вести), и военкомат Фрунзенского района Ленинграда, вероятно, некоторое время проводил проверку этих сведений и выяснял её местожительство. По документу, представленному на сайте Минобороны РФ трудно определить, когда получен ответ на запрос и какие сведения подтверждены. [109]
Тем не менее, Орден Отечественной войны II степени она получила первой из толмачёвских партизанок «Родины». Дата награждения — 24 октября 1991 года.
Неизвестно, сохранились ли партизанские документы Софьи Николаевны; если сохранились, вероятно, они находятся у её дочери Романовой Аллы Александровны.
Софья Байкова (Романова) ушла из жизни раньше других толмачёвских партизанок, в 1994 году, в возрасте 70 лет.
Она была гостеприимной, радушной хозяйкой. В Новых Крупелях был дом, оставшийся от родителей, куда она охотно приезжала. Приехав в очередной раз, Софья Николаевна пригласила соседок на чаепитие. Приготовила ужин, накрыла стол и умерла, не дождавшись гостей... (10*)
______________________________
(7*) Сведения получены от Людмилы Павловны Грязновой (до замужества), сестры Елены Грязновой. Запись разговора с Л. П. Грязновой находится в архиве Галины Ярославской.
(8*) Дубликат статьи с воспоминаниями Е.П. Грязновой-Евдокимовой под рубрикой «Голос Отчизны» хранится в Музее Толмачёвской СОШ
(9*) «COMBATTANT VOLONTAIRE» Межрегиональная Ассоциация ветеранов французского Сопротивления «Комбатан волонтер» («Боец-доброволец»), создана в 1990 году. Главными своими задачами ставила восстановление юридических прав бывших бойцов французского Сопротивления, проживающих на территории СССР, и увековечивание памяти погибших.
(10*) Сведения о послевоенном периоде жизни Софьи Байковой получены от Галины Ивановны Ярославской, дочери Г. А. Демьяновой.
Продолжение: http://proza.ru/2023/11/06/1368