Недавно, в городе Экс-ан-Прованс, что на юге Франции, со мной произошёл один пикантнейший эпизодец:
После обильных возлияний в ресторане, когда душа моя на пару с пузырём запросили срочной эвакуации, я проследовал на второй этаж - в известное всем «00» заведение, и на входе совершенно неожиданно столкнулся с премилым препятствием в виде юной француженки: нежной, кучерявой, в белоснежном фартучке, что молчаливым стражем стояла у санузла, улыбаясь мне так открыто и приветливо, будто давно ждала нашей встречи.
А мои движения на тот момент были уже, надо признать, слегка дерганы по причине острого нетерпения, вызванного графином воды, бутылкой вина и долгими раздумьями над тем, как же мне, чёрт возьми, выбраться из внутренностей этого вязкого дивана, припёртого массивным столом с яствами.
Так что церемониальная часть нашей с девицей встречи оказалась довольно-таки скомканной.
Она лишь успела изобразить некое подобие книксена, как я, буркнув «мерси», рванул мимо неё в кабинку, оказавшуюся настолько миниатюрной, что унитаз мне пришлось переступать, а лбом упираться - точно в самолётном гальюне в момент жутчайшей турбуленции.
И всё же с поставленной задачей я справился, в грязь лицом не ударил, - если не считать тычка лбом в сливной бочок, - и вышел из непростой ситуации вполне себе достойно, хоть и задом, поскольку развернуться в тесном каземате не представлялось возможным.
Вид при этом я, разумеется, имел слегка расхристанный: без фрака и галстука, и даже с чуть приспущенными штанами...
И вот оказавшись в таком немного растерянном состоянии, - в крошечном предбаннике, перед ещё более крошечным рукомойником, - я вдруг почувствовал, как кто-то ко мне втискивается...
От удивления я даже чуть приподнял руки и немного провернулся, отчего брюки мои сползли ещё на пару дюймов в сторону колен...
А втиснувшейся, как вы уже, наверное, догадались, оказалась та самая девица.
Обдав меня терпким ароматом юности, она невозмутимо скользнула по мне всем своим белоснежным передничком, затем, провернувшись, протёрлась задничком, и, прошмыгнув в распахнутую настежь кабинку, принялась любовно протирать свежей тряпочкой только что оставленный мной несовершенно свежий унитаз...
При этом она продолжала всё так же лучезарно улыбаться, не сводя с моего резко меняющегося лица своего благодарного взора.
А лицо у меня менялось, уж поверьте. Менялось и цветом, и видом, и перекошенностью.
Не в силах пошевелиться, я застыл над рукомойником, готовый провалиться сквозь землю, и, молитвенно сложив руки, неотрывно следил за тем, как туалетная фея тщательно натирает место моего недавнего пребывания.
Когда же, закончив свои труды и сдув со лба выбившуюся прядку, девица самым непосредственным образом шепнула в моё разордевшееся лицо: «Бон суаре!», я впал в окончательный ступор.
А она, будто желая закрепить экзекуцию, ещё и повторила свой умопомрачительный пируэт: скользнула по мне белоснежным передничком, провернувшись, протёрлась задничком, и, выскользнув наружу, заняла служебное место аккурат за моей спиной.
А я остался… Растерянный, растерзанный, с резко упавшим настроением и штанами, с чувством опустошённости и острого стыда...
О, если бы я только мог предположить!
Если б я хоть на секундочку подобное мог себе представить, я был бы гораздо аккуратнее...
Я бы грохнулся лбом в бочок сильнее, упёрся бы крепче и шибче бы раскорячился!
Я задержал бы дыхание!
Я был бы плавнее, устойчивее и сосредоточенней!
Я собрал бы всю свою волю в кулак, и был бы меток, как Робин Гуд!
Но как я мог знать?!
Свежая, нежная, белокурая, в белоснежном передничке, без перчаток на бархатных ручках… без метлы и швабры... без пипидастра, наконец!
Как?!
Я же знаю техничек. Я видел их в школах, в больницах, в детских садиках.
Их же ни с кем и ни с чем не спутаешь.
Они же матом распахивают двери в любой туалетный ад и, не выпуская изо рта папиросы, окатывают толчок, полы, стены и зазевавшихся граждан ржавыми помоями. После чего с остервенением, одной и той же уставной, матросской шваброй, связанной из жгутов, канатов и густых проклятий, всё это трут и размазывают...
А тут – цветочек! Французская лилия! Без папиросы, без золотых зубов, без пороховых татуировок. Без красной точки на лбу или каких-либо иных опознавательных знаков принадлежности к касте неприкасаемых.
За что они так с гостями? Мы же им деньги платим!
Кстати, деньги…
Оправившись, я стал лихорадочно ощупываться на предмет чаевой благодарности, но тщетно - ни «копья»!
Сейчас же у всех эти электронные кошельки. А куда я ей его приложу?.. К переднику? К заднику?
Словом, я выскочил оттуда, точно пробка из только что выпитой мной бутылки, - виновницы моего позора, - и, оставив жену расплачиваться, постыдно бежал.
Даже «мерси» не сказал этим экзекуторам.
А ещё смеют называть себя заведением высокой культуры быта!