Кн. 2, ч. 2, Глава 2

               
Надо сказать, что Бет с первых же дней возненавидела Галину Шторм, и та отвечала ей взаимностью. Бет раздражала эта маленькая бесцветная женщина, бледное подобие Елены – словно выцветшее жёлтое фото; Бет называла её про себя не иначе как «серой мышью» - в этой покладистости, готовности к любому приказу, привычке держать глаза ханжески опущенными, будто скрывая истинное отношение и чувства, таилось нечто неприятное и тревожное. Елена была капризна, и порой – до чрезмерности, а Бет это коробило, она частенько делала ей замечания прямо в лицо, тактично, но не таясь. Галина же покорно сносила все выходки и даже потакала им. До прямого конфликта, однако, дело у них не доходило. Галина умело избегала любых стычек с прямолинейной и независимой в суждениях Бет, у неё был к этому просто некий талант. Хотя временами Бет и казалось, что Галина с трудом подавляет неприязнь и ревность. Ведь Елена, как ни странно, предпочитала общество ироничной и критически настроенной Бет – обществу мягкой и податливой Галины.

Но самым ужасным было то, что первые дни пребывания в доме именно Галине Шторм поручили тщательно следить за Бет, контролировать её действия. Бет была лишена любых средств самозащиты или нападения на неопределённый срок, а по степени физической подготовки в рукопашной они были примерно равны.

Но вот ситуация вдруг, резко, изменилась. Изменилась не в пользу Галины, и их права в доме Мендеса странным образом уравнялись.

Всё происходило следующим образом.

Мендес ожидал известий от сестры, отбывшей из его дома в штаты, а именно, в Чикаго. Бет узнала из разговоров, что именно Галина Шторм сопровождала Элеонор Пенсон до аэропорта в Цепиче. Из Цепича Мендес получил телеграмму о том, что она благополучно прибыла, затем – получил телеграмму о том же самом уже из Чикаго.

На время Мендес успокоился. Он не ждал письма сразу, Элеонор должна была обустроиться, у неё было приглашение в школу танца в Нью-Джерси, и кто знает, когда они с Марией туда переедут. Но в конце января пришло отчаянное письмо из Чикаго от Пенсонов и Марии о том, что Элеонор исчезла: она так и не появилась в Чикаго, никто из её знакомых и друзей ничего не знал о её местопребывании – ни в Испании, ни в Штатах, ни в Швейцарии. Элеонор отбыла в Замостин к брату – и затем исчезла.

Мендес обрушил на Галину Шторм всю свою ярость. Фернандесу с огромным трудом удалось отстоять её и спасти от зомбирования. Это он нашёл её через агентство и надёжных друзей, он был ответственен как за её работу, так и за её жизнь. И поэтому он с особенным рвением принялся за следствие. К следствию был подключён и Буравчик.

 У Мендеса было подозрение, что Элеонор вообще не доехала до Цепича. Галину мытарили долго. Перекрёстные допросы, детектор лжи – Галина оказалась (или казалась?) чиста. Она выдержала всё это без сучка и задоринки. Хорошо подготовлена? Или действительно не лжёт?

 Она довезла Элеонор Пенсон до аэропорта безо всяких происшествий. Дала телеграмму в её присутствии и в присутствии слуг – те и вправду подтвердили, что видели Элеонор Пенсон, выходящую из аэробуса, подъехавшего к самолёту. Видели её и служители аэропорта, и служащие почтового отделения – опознали безо всяких затруднений по фотографии – этот опрос был поручен Буравчику. Да, эта женщина отправляла телеграмму, да, эта женщина шла через проходную, садилась в аэробус, выходила из него и поднималась по трапу в самолёт.

Через некоторое время доверенные слуги в Чикаго подтвердили, что женщина с внешностью Элеонор Пенсон заходила в почтовое отделение при аэровокзале. А дальше – никакой информации. Полный вакуум.

 Итак, Элеонор дала телеграмму  по приезде – значит, она добралась до Чикаго. А дальше её след терялся. Значит ли это, что её перехватили уже там, или телеграммы давала не она? Их несложно отправить от чужого имени, несложно изучить испанский, несложно даже запастись в точности такой же одеждой – в конце концов, Элеонор не носила ничего эксклюзивного и одевалась очень скромно. Но вот подделать саму Элеонор Пенсон? Скопировать не только её внешность, но и походку, жесты? Для этого надо было либо изучать её очень долго, либо быть прекрасной актрисой.

 Но кому могло это понадобиться? Проделать такой сложный путь, такие сложные манипуляции – ради похищения! Зачем? Мендес терялся в догадках, и ни одна не была надёжной, достоверной и поддающейся проверке. Кому-то очень нужна была Элеонор Пенсон. Очень…

Неделя шла за неделей, вакуум не заполнялся. Элеонор Пенсон исчезла бесследно. Если её взяли заложницей, то почему никто не выходит на её родственников или на него? Почему не требуют от него что-то исключительное в обмен на жизнь единственной сестры? Почему не объявляется Анна Брок? Где она, эта подлая сучка? Все сроки прошли. Если им что-то надо от Мендеса, они уже давно бы соединились с ним, какой смысл держать заложницу неделями, выжидать неведомые сроки? Это было нелепо.

Вывод оставалось сделать один: Элеонор нет в живых.

Мендес с помощью мэра Замостина и Костяниц организовал прочёсывание гор и ущелий вокруг дороги на Цепич, и сам сидел в полицейском вертолёте – ничего подозрительного обнаружено не было. С тех пор случались и оттепели, и снегопады – откуда взяться следам? Буравчик мобилизовал всех своих людей и очень долго путешествовал по окрестным посёлкам, показывая фотографию красивой, яркой женщины с удивительными чёрными волосами. Таковую никто не опознал.

Мендес ненавидел Галину – она лишь сильнее съёживалась, становилась ещё незаметнее, хлопала светлыми ресницами. Скромная, безотказная, невинная овечка.
Бет настораживала эта подчёркнутая невинность и покорность. Шторм даже отсидела с неделю в подвале, пока шли допросы. И Бет находила себя за злорадным и недостойным удовольствием – наблюдать несимпатичную соперницу на своём месте, в той же ситуации.

А Мендес не находил себе места. Он затосковал не на шутку. Он проклинал себя за то, что отпустил Элеонор одну, не проводил до самого самолёта лично, несмотря на её протесты и желание быть самостоятельной даже в своей беде.

 Непростительная беспечность, непростительный эгоизм! Неужели его мизантропия дошла до банальной трусости и предательства? Его уныние и самоедство грозили затянуть в непролазную трясину. Мендес вспоминал, как уговаривал её остаться хотя бы ещё на два-три дня – он закончит очередной цикл и отвезёт её сам. Но Лео не захотела надолго оставаться в доме, кишащем привидениями. Она спешила к дочери. Её тоже снедала тревога. Он должен был, обязан был всё бросить – эгоизм, амбиции – ради единственной сестры. Она жертвовала собой ради него, он не пожертвовал своим временем.

Смутной занозой сидело подозрение в причастности Галины Шторм: ведь именно она отвозила Элеонор в день её исчезновения – такое не могло быть простой случайностью. Но подозрение так и оставалось бездоказательным. Он уже досадовал, что позволил Фернандесу себя уговорить и сохранил Шторм в неприкосновенности – не переиграть ли?

Весной прочёсывание дороги повторили – и вновь безрезультатно. Кто знает, возможно, Элеонор перехватили уже в Штатах, но об её прибытии кто-то должен был сообщить. Что, если это Бет Спенсер?

Мендесу казалось, что теперь Елена находится в компании двух ведьм. Он не доверял ни той, ни другой. И Бет его понимала. Но что теперь он должен был с ними сделать? Уволить? Но их нельзя отпустить из дома. Прикончить? Но он не убийца. Засадить в подвал? Но если обе невиновны? Оставалось - присоединить к армии слуг, а затем выяснить правду! Самый лучший и разумный вариант.

Но что-то удерживало от немедленного воплощения плана. Он не мог понять, что. Может быть, Елена, вставшая на защиту Бет – у беременных бывает обострённая интуиция. Может быть, Фернандес, клянущийся, что Галина проверена по всем каналам и не могла быть перекуплена.

Как бы там ни было, следить за обеими женщинами был срочно приставлен Ангел. Но Мендес приходил к выводу, что самым надёжным «другом» и охранником может быть только слуга-зомби, лишённый других чувств, кроме преданности, полного погружения в приказы хозяина и стремление служить. Надо срочно научиться вырывать их из небытия, разрабатывать личные антидоты и программы реабилитации.

От перепадов настроения Виктора страдала также и Елена. Казалось бы, только ей под силу его успокоить и утешить, но она сама находилась в смятении и размолвке с собою. Она страдала, но не знала, как помочь - ни ему, ни себе.

Теперь Мендес часто разговаривал с ней о своём детстве, об Элеонор, годах учёбы. И Елена понимала, какой удивительной женщиной была Элеонор Мендес-Пенсон, какой истинно любящей и преданной, мужественной и полной кипучей энергии – наверное, Елене никогда такой не стать. Настоящая красавица, талантливая танцовщица и певица, она пожертвовала карьерой, чтобы работать 24 часа в сутки и обеспечивать брата и его учёбу. Она вышла замуж исключительно для того, чтобы иметь средства и защиту. Но муж не захотел смириться с тем, что большая часть заботы и любви Элеонор достаётся её брату. Они развелись.

Элеонор родила Марию уже после развода и оставила её рождение в тайне. Она продолжала оставаться тенью брата, продолжала поддерживать его до тех пор, пока он не возглавил лабораторию в Толедской  Медицинской Академии.

Когда Марии исполнилось десять лет, они попали в автокатастрофу. Элеонор отделалась лёгким сотрясением мозга, а девочка осталась парализованной. Элеонор уже не могла разрываться между дочерью и братом, да брат теперь и не нуждался в поддержке. Казалось, что он встал на ноги окончательно, его узнал весь мир, он стал самым молодым Нобелевским лауреатом за открытия и разработки в гематологии, а Элеонор отвезла Марию в клинику в Веве по рекомендации друзей, где и познакомилась с Генри Пенсоном…

…А между тем время шло, всё было тихо и спокойно, текла мирная размеренная жизнь, приближалось время родов, и Мендес уверился, что Элеонор нет в живых – надо было думать о Елене и будущих детях.

Никто на них не покушался, никто не вставал на их пути, не угрожал. Обе подозреваемые продолжали жить в доме, заниматься привычными делами – только под наблюдением Ангела и негласным наблюдением невидимых слуг. Казалось, жизнь вошла в нормальную колею.
 
Нормальную ли?