До сих пор я не позволял себе такого проявления чувств при свидетелях, но сейчас, не мгновения не сомневаясь, обнял её и прижал к себе.
- К чему это обсуждение, джентльмены? - не без злости обратился я к ним ко всем. - Лассар при любом варианте развития событий убил бы меня - это совершенно точно. А вы все стояли в растерянности, готовые исполнить все его требования. Рона же спасла мне жизнь. Она - никто из вас!
И я с удивлением услышал, как Холмс с коротким смешком несколько раз легонько прихлопнул ладонью о ладонь, наметив что-то вроде аплодисментов.
глава тридцать пятая.
НА КРУГИ СВОЯ
Мы заняли столик в том самом трактире, где впервые увидели полицейского Уилкинса. Полиция к тому времени завершила осмотр корабля и увела людей в чёрном и Сатарина. Полицейский катер отправился с ними куда-то, где на берегу им должны были обеспечить надежное размещение под надзором до конвоирования в Лондон или Эдинбург – мы пока этого не знали. Предстоял судебный процесс.
Цыгане после переговоров Михая с Орбелли снова заняли свою галеру и отчалили. С полицией они предпочитали в переговоры не вступать.
Другой полицейский катер переправил на берег нас, констебль записал наши имена, адреса и снял с нас вкратце показания, разумно обойдя вниманием Холмса, затем отобрал оружие, захваченное на корабле, после чего мы получили временную передышку, позволившую нам спокойно посидеть в компании друг друга и обсудить произошедшее.
Я, Орбели, Вернер, Холмс и Рона. Мальчика Ленца мы уложили отдохнуть в гостевой комнате. Пытались уговорить прилечь и Рону, но она только качала головой и всё не отпускала моей руки.
- Оставьте, - сказал, наконец, Орбели. - Девочка очень взвинчена, сейчас-ей всё равно не заснуть. Может быть, наше общество и спокойная беседа скорее усыпят её. Налейте ей вина, Уотсон.
- Признаться, - начал я, обращаюсь к Холмсу, едва мы пригубили по первому боекалу. - когда я увидел вас в бункере, как вы шли механическим шагом – ни дать ни взять, кукла - и с остановившимся глазами пели ту жуткую песню, у меня душа в пятки ушла. И тем более, когда вы мне наставили в лицо обрез там, на катере.
- Но вы же не обреза испугались, - чуть усмехнулся он.
Я заметил, кстати, что с момента нашей первой встречи в поезде сейчас Холмс, пожалуй, больше всего сделался похож на привычного мне прежнего Шерлока Холмса. Я даже спросил, не вернулись ли к нему какие-то воспоминания о прошлом. К моему разочарованию, он покачал головой
Возможно, с этим я смогу помочь, - подал голос Орбелли, но в его словах звучало сомнение, и я вопросительныо посмотрел на него, не ожидая такой неуверенности в собственных силах – обычно-то Орбелли склонен был наоборот прихвастнуть, преувеличивая своё могущество.
- Всё зависит от якоря, - объяснил старый цыган - А если он подвешен на смерть? Думаете, мысли не могут останавливать сердце?
- Всё же, - проговорил я, ещё сильнее испугавшись от такой перспективы, - на какой-то миг я было подумал, что Арчивелла снова поработал с вами, и повреждение уже окончательно и необратимо.
- С Арчивелла мы заключили пакт, - сказал Холмс, наливая себе в бокал ещё вина, предложенного трактирщиком, с той грациозной небрежностью жестов, которая была мне знакома. - Но у остальных мне как раз и хотелось бы создать впечатление, будто я окончательно повержен и полностью неволен в себе. Мне непременно нужно было проникнуть в сердце этого исследовательского центра. Это не только желание мести, но и попытка понять их кухню, а значит исправить вред причинённый и мне, и другим. Тогда я ещё надеялся спасти профессора Крамоля вместе с его незаурядным мозгом и обширными знаниями. Я должен был увидеть, узнать и понять основные приёмы работы с подопытным материалом, пройти этот путь снова, но уже сторонним наблюдателем с сохранным умом и ясным сознанием. Вот почему я дал им возможность поймать меня и был очень рад сговориться с Мармората, к тому времени уже значительно проникшегося идеей того, что тернистый путь профессора Сатарина ведёт в никуда – вернее, прямиком в ад.
- Но почему вы не поделились с нами вашими планами? Ведь мы уже практически всё обговорили. И вдруг вы выкидываете такое коленце? – упрекнул я, снова слегка забыв, что этот Холмс и мой друг Холмс с Бейкер-стрит – не совсем одно и то же. - Вы настолько не доверяли нам?
- Я вам и сейчас не доверяю, - спокойно сказал Холмс. - Когда сначала вы, а затем полицейские ворвались в бункер, я сам посмотрел, чего стоит союзничество. Да что там, сам договор Мармората со мной – уже свидетельство его цены. Эти отношения... – для наглядности он поднял перед собой худые и бледные - не смотря на загар предплечий и плеч – всё-таки бледные растопыренные пальцы рук-сцепил их в замок, подёргал и снова расцепил,- они сходятся и расходятся по мере изменения вектора интересов очень легко - легче лёгкого. Ведь Сатарина и Мармората считали друг друга союзниками, но понадобилось - и один предал другого, а тот убил его в ответ, не моргнув глазом. Я позволил Сатарина увести себя – верно. Больше вам скажу, я рад был что он захватил меня с собой - я же вам рассказал о своей цели, и миссия ещё не была выполнена, даже не близко. По сути вы помешали мне довести дело до конца, - улыбнулся он. и эта улыбка снова болью отозвалась у меня в груди – ведь мы беспокоились, боялись за него, спешили ему на помощь, рискуя собой и не жалея сил, а он, выходит, смотрел на нас, как на досадную помеху его планам.
- Значит, то пение и тот обморок были притворными? – упавшим голосом пробормотал я.
- Конечно. – несколько мгновений он смотрел мне в лицо и вдруг нахмурился. – Вы разочарованы, доктор? Прошу прощения. Действительно, должно быть неприятно, когда спасённый не проявляет достаточной благодарности к спасателю. Извините меня за то, что не поделился планами – у вас было бы меньше оснований подвергать свою жизнь опасности.
Я почувствовал тяжёлое стеснение в груди от этих его слов. Осторожно отстранил Рону и поднялся:
- Хочется выйти на воздух. Простите.
День уже не только разгорелся, но и переваливал за середину - то-то меня удивило, что в трактире пустовато. Туман окончательно развеялся, было солнечно, и блики мелкими слепящими штрихами плясали на воде. Я посмотрел в сторону того нависающего рельефа, где прятался бункер, туда, где раньше стоял невидимый с берега корабль, туда, где в узком проливе мы встретились для абордажа.. Мне было печально той опустошающей печалью, на которую жалуются люди, завершившие долгую и трудную, практически непосильную работу.
Предстояло свидетельство в суде, предстояло возвращение в Лондон, всё вроде бы возвращалось на круги своя. Не было очень важного. Холмса. Человек, в которого превратился злой дух этих мест, был респектабельным джентльменом, разумным, способным наладить свою жизнь, вернуться в цивилизацию, общаться и даже дружить со мной, делать своё дело – жить. Но вот моим другом Холмсом этот человек не был. Мой друг Холмс погиб пять лет назад в Швейцарии, и я был виновен в его смерти. И мне предстояло с этим жить до конца моих дней…
- Вам и прикасаться к вину не стоило, Уотсон, - услышал я сзади единственный в мире высокий, но глуховатый голос. – Не в это время, не при таких обстоятельствах.