14 сентября, пятница, 1984 год.
РОМА
Иногда мне приходится работать в скорой. Отец против этого, считает это опасным и не нужным мне делом. Но я все равно беру дежурства, как и многие студенты. У них, правда, не всегда есть выбор, как у меня, но я не хочу отличаться от остальных, да и работа эта, хоть и психологически тяжелая, мне нравится. Не смотря на то, что после смены беспрерывных мотаний по вызовам мне приходится долго восстанавливать силы, я все равно доволен собой, ведь я помогаю людям.
Сегодняшний день был одним из самых ужасных. Мы экстренно выехали на ДТП. Всю ночь лил дождь, и водитель легковой машины не справился с управлением, его занесло на повороте, и под колеса попала молодая женщина, переходившая дорогу. В нескольких метрах от машины лежала девушка с разбитой головой. Подбежав к ней, я не сразу узнал в пострадавшей нашу Аньку. Она была без сознания. Мы повезли ее в нашу больницу. Я не мог остаться с ней, и всю ночь, катаясь по вызовам, я думал лишь о том, как она там? Я думал и об Илье, ведь между ними что-то есть. Как он воспримет случившееся? Кто-то должен нему сказать.
Когда закончилась моя смена, я сразу же пришел в больницу. Аня лежала в реанимации в тяжелом состоянии. У нее был проломлен череп, и она еще не приходила в сознание. Все ее лицо заплыло гематомой и опухло. Я не мог поверить, что это произошло с ней, с этой беззаботной и всегда веселой девчонкой. Она всегда была лучиком света в нашем коллективе, сглаживала острые углы и находила решения проблем.
У меня спуталось сознание после бессонной ночи. Мне нужно было пойти домой, привести себя в порядок и немного поспать. Направляясь к лестнице по коридору, я увидел вдруг Илью. Он выглядел мрачным, как и всегда. Я не смог понять, расстроен он чем-то или нет. Знает ли он уже про Аню? Подхожу к нему, он остановился. Смотрит на меня молча. Бледный. Взгляд холодный и злой, как и всегда.
— Ты был у нее? — спрашиваю я.
— Зачем? — отвечает он твердо, будто бесчувственный камень.
— Как зачем… — смотрю на него пристально, пытаюсь увидеть хоть какие-то скрытые эмоции. — Вы же были близки.
— Были? — он злобно усмехнулся. — Она же не умерла.
— Да, я не так сказал, прости. — мне не ловко, я опустил глаза в пол. Как же я так мог сказать?
— Мне некогда. — сказал он и просто ушел.
Я чувствовал, что ему нужна поддержка, и мне стало жаль его. Но я только оглянулся ему вслед и ничего не сделал. Он не любит людей, не любит, когда его жалеют. Я не стану ему навязываться.
Мне пришлось пойти домой и поспать, но этим же днем я снова вернулся в больницу. Я сразу же захотел увидеть Аню и узнать, как она. Вхожу в реанимацию и вижу, что она пришла в себя, но выглядела крайне плохо: не говорила, просто лежала с открытыми глазами. Возможно, все обошлось и повреждения ее мозга минимальные. Возможно, она быстро поправится. К Ане пришли ее подруги-коллеги и еще пару студентов медиков с которыми она близко общалась. Среди них я не обнаружил Илью. Меня это разозлило. Почему он не пришел? Его поддержка ей сейчас очень важна. Выхожу из реанимации и отправляюсь на поиски Ильи. Нахожу его в ординаторской. Он сидит за столом, в совершенно свободной и расслабленной позе и читает книгу. Невозмутимый и спокойный, будто ничего не произошло в его жизни. Подхожу к нему. Делает вид, что не замечает меня.
— Анька очнулась. Виделся с ней?
Илья поднимает на меня свой тяжелый взгляд и молчит, будто я ему ужасно надоел.
— Ей сейчас нужна твоя поддержка! Что ж ты за человек-то такой?
— Ты никогда не думал поступить в театральное? — отвечает он совершенно спокойно, будто не слышит меня. Я подумал, ни сходит ли он с ума? Не может же он сейчас шутить? Я разочарованно усмехнулся, несколько секунд пребывая в замешательстве от резкости его слов.
— Удивительно, что ты мог чем-то ее привлечь. В тебе нет ничего приятного. Ничего, что может понравиться кому-либо из людей. Или ты применил свои гипнотические способности, чтобы очаровать ее?
— Я могу еще раз применить свои гипнотические способности на тебе, если продолжишь мне надоедать. — сказал он нагло, и в лице его и голосе я ощутил угрозу и жестокость. Как же он мне противен! Я презрительно окинул его взглядом и ушел.
Оставшуюся часть дня все обсуждали трагедию, случившуюся с Аней. Выдвигали свои версии, куда она могла идти ночью, была ли трезвой. Выясняли у меня подробности, задавали одни и те же вопросы по многу раз.
Домой я вернулся с отцом и Федей. Мой брат, я заметил еще в больнице, был чем-то озадачен и встревожен. С собой он притащил целый рюкзак здоровенных бардовых яблок, и когда я спросил, откуда они, Федя был так рассеян и задумчив, что не услышал меня. Мне пришлось повторить вопрос, и он ответил сердито: «это мне для эксперимента надо в школу. Их нельзя есть». Он сказал это как-то раздраженно, и выставил все яблоки на подоконник в своей комнате. Еще я обратил внимание на странное состояние брата, какую-то встревоженность и задумчивость не свойственную ему. За ужином он ничего не съел, только поковырял для вида в тарелке, грыз ногти, не слушал разговоры, забывал отвечать на вопросы. И все время его лицо было красным, как будто он был чем-то озадачен и взволнован. Будто что-то случилось у него, и он не хотел рассказывать. Может, боялся отца, но мне он мог довериться. Я решил поговорить с ним после ужина, и все выяснить.
Захожу к брату без стука, тихо приоткрыв дверь. Он не увидел меня сразу, слушал музыку и, лежа в кровати, бросал дротики в мишень на стене напротив. Увидев меня, он испугался и приподнялся с кровати. Я успел заметить, что у него рука будто сплошной синяк. Вся его кисть выглядела опухшей и фиолетовой. Я не мог скрыть удивления и ужаса, от увиденного. Федя заметил это, и, опустив глаза, натянул посильнее рукав свитера на руку.
— Что это? — пораженно спросил я, присев к нему на кровать.
Он молчит, глаза опустил, смущен до крайности, мне даже смотреть больно на него. Вдруг упал на кровать и отвернулся к стене, закрылся руками. Что происходит? я в недоумении, не могу найти объяснения этому.
— Это отец сделал? — спрашиваю я. — Я сейчас же поговорю с ним!
Решительно встаю, почувствовав ярость от обиды за брата.
— Он не должен так поступать с тобой! Это унижает тебя, ты уже взрослый.
— Нет, стой! — он повернулся ко мне. — Это не он.
Когда в детстве он поднимал руку на Федю, я всегда защищал брата. Себя я бить позволял, но когда видел, что отец ругает и бьет Федю, я просто свирепел и устраивал такую истерику, что меня не могли потом успокоить ничем.
Я стою и жду объяснений. Федя молчит, у него в глазах слезы.
— Вижу, что собираешься выдумать рассказ. Почему не хочешь сказать мне правду? Я ведь не отец, не стану ругать. — говорю я.
— Он видел. Подумал, что я вывалился из окна, когда гулять убегал ночью.
— Но это же не правда?
Он молча опустил глаза. Я, вижу, он сильно пристыжен. Что-то наверняка ненормальное случилось с ним. Но что?
— Я не готов рассказать. — ответил он честно.
— Скажи, у тебя какие-то проблемы? Тебе грозит опасность? Расскажи мне, я помогу разобраться.
— Я пока не готов. Прости.
— Если это что-то серьезное, я должен знать.
— Нет, все нормально. Пустяки.
— Хорошо. Я всегда готов тебя выслушать и помочь. — со вздохом сказал я и ушел.
Когда я вошел в свою комнату и откинул покрывало, увидел на кровати синий маленький конверт. Я взял его в руку, и хотел снова идти к Феде, спросить, не он ли оставил, но уже перед входом в комнату брата, я заметил на конверте свое имя. В глубокой задумчивости я вернулся в комнату и закрыл дверь. Что это за письмо? Оно адресовано мне. Распечатываю и достаю письмо:
«Здравствуй, Рома! Меня зовут Рат. Мы знакомы с тобой уже давно, но ты еще не знаешь меня. Много раз я пытался спасти тебя от смерти, и делаю очередную попытку, написав тебе это письмо. Близится день твоей смерти, но ты можешь избежать этого. Приходи на встречу ко мне в «Гиблый лес», когда я пришлю к тебе своего проводника. Последуй за ним, и будешь спасен».
Это странное письмо напугало меня. Снова меня преследует смерть, теперь в анонимном письме. Кто этот человек, написавший мне? Я должен рассказать об этом отцу. Может быть он знаком с этим Ратом?
ИЛЬЯ
Утром у меня было несколько пар, а потом я пошел в больницу. Я узнал, что случилось с Аней, услышав разговор медсестер. Вера и Лиля, кажется, ее подруги, обсуждали это. Я вошел за документами и случайно услышал разговор. Сначала, мне было не понятно, о ком идет речь, пока они не назвали имя. Я тут же ощутил такую сильную щемящую боль в груди, что еле сдержал себя, чтоб не показать этого внешне. Еще какое-то время я питал надежду, что речь, может, идет совсем о другой Ане, но нет. Здравый смысл мне говорил об обратном.
— А она трезвая была?
— Лиль, ну я-то откуда знаю? Я чего, с ней там была?
— Блин, ну думала, может, знаешь подробности.
— У Ромы спроси, они ее привезли ночью.
Девушки говорили эмоционально, и их звонкие голоса будто ножом резали меня. Они как будто не замечают моего присутствия, или специально обсуждают это при мне? Я чувствую головокружение, словно я стал пустым и невесомым. Пустота внутри. Выхожу в коридор и останавливаюсь у окна. В голове ни одной мысли. Боль, как серная кислота разъела меня изнутри и уничтожала оболочку, видимую, спокойную и собранную наружность меня. Как же так случилось? Куда она шла ночью? Или откуда? Я закрыл глаза и опустил голову. Прейдя в себя, я обнаружил, что целенаправленно иду к реанимации, как будто подсознание мое стало мной управлять. Резко останавливаюсь перед входом в реанимационный корпус и прихожу в ужас от своих действий и своего поведения. Оглядываюсь по сторонам, желая убедиться, что меня никто не заметил здесь, и тут же ухожу. В голове туман. Нет, зачем мне идти к ней? Она без сознания, какой смысл там светиться лишний раз? В каком она состоянии я и сам могу выяснить, мне вовсе не нужно идти туда к ней, или спрашивать у кого-то. Я шел по коридору, погруженный в мысли, и вдруг наткнулся на Рому. Я так задумался, что не заметил его в упор, и увидел его лишь тогда, когда он подошел ко мне совсем близко. Взгляд его липучий и взволнованный, вцепился в меня, и я почувствовал к нему отвращение. Я приблизительно понял, что он хочет мне сказать, и не имел никакого желания вступать с ним в разговор.
— Ты был у нее? — спросил он, жадно рассматривая меня, ковыряя взглядом.
— Зачем?
Стараюсь изобразить равнодушие. Недавно я смеялся над ним, когда к нам привезли его наставника, разбившегося на мотоцикле. Наверное, он хочет увидеть, что я тоже раскис в подобной ситуации, хочет позлорадствовать.
— Как зачем… Вы же были близки.
Вот это оговорочка! Так хочешь мне навредить, что уже мысленно похоронил мою подругу?
— Были? — усмехнулся я. — Она же не умерла.
— Да, я не так сказал, прости. — выглядит виноватым, опустил глаза. Я могу уйти сейчас и делаю это.
— Мне некогда. — сказал я и ушел, пока он снова не заговорил.
Весь день я пребывал в странном состоянии, похожем на невесомость или потерянность. Будто я разбился на множество частей, и разлетелся на куски. Будто сознание мое разлетелось, и не могло стать единым целым. Словно бы меня не было ни тут, ни там, от меня остались лишь крошки в пространстве. Я непроизвольно прислушивался к разговорам коллег, когда речь шла об Ане. Когда у меня был перерыв, и я сидел в ординаторской, ко мне пришел Рома и стал меня доставать. Спрашивал, почему я не был у Ани, ведь она пришла в себя. Какого хрена он вообще привязался ко мне? Ужасно раздражает! Так и хочется ему врезать разок, что б он забыл, что мы с ним знакомы.
Так и не решившись зайти к Ане, я ушел домой. К вечеру я почувствовал, что ничего не ощущаю. Нет, даже больше: я чувствую облегчение от того, что случилось. Возможно я ужасный человек, но я действительно ничего не чувствую. Да, мне жаль ее, но это все. Она там, а я здесь. Она жива, она под присмотром и она с этим справится. Может быть, она бы не хотела, что б я пришел и увидел ее в таком состоянии? Я бы на ее месте не хотел. Не хотел, что б кто-то видел меня слабым и беспомощным.
Тем не менее, к вечеру я снова открыл дермотолого-венерологический справочник, который читал днем в ординаторской. Мне нравится читать этиологию и патогенез заболеваний, это поднимает мне настроение. Говорю себе: «было бы куда хуже, если бы у меня еще была бы и сибирская язва, или «Географический язык». Я всегда читаю этот справочник, когда испытываю тревогу или когда расстроен. Это помогает мне успокоиться и прийти в себя.
ФЕДЯ
Я сидел в коридоре и ждал, когда кончится смена отца. Сегодня никто меня не трогал и не загружал работой, может потому, что по пятницам я не обязан сюда приходить? Но я все равно пришел, не потому, что скучал по больнице. Я третий день прихожу сюда в надежде на встречу. К моему сожалению, рука стала заживать, и я уже не чувствую такой резкой и сильной боли, когда сдавливаю ее, но мои впечатления все еще по-прежнему свежи. Мне кажется, этот эпизод моей жизни никогда не поблекнет в памяти. До сих пор не понимаю, как такое могло случиться? Он обладает чудовищной, пугающей силой, способной управлять эмоциями и желаниями человека? Если так, то я вовсе не виноват в случившемся, мне нечему стыдиться.
Мне скучно, засыпаю. За окнами начинает темнеть. Включили свет в коридорах. Отец сегодня задерживается. Меня будет резкий звук железного ведра, поставленного на бетонный пол: уборщица домывает полы в конце коридора. Я приподнялся на креслах и сунул руки в карманы. Что это? Я достаю из кармана куртки тот самый голубой конверт. Достаю черное семечко и, от нечего делать, втыкаю его в горшок, стоящий на подоконнике позади меня. Не прошло и минуты, как за моей спиной раздался треск и грохот. Я резко оборачиваюсь, инстинктивно подскакиваю с кресел и отбегаю к стене. На подоконнике из горшка растет дерево, стремительно и быстро. Просто невероятно! Прошло несколько секунд, как дерево уже, расколов горшок, пустило корни в подоконник и стену, разломав их, и выломав окно. Из кабинета выбежал врач, увидел происходящее и шокировано убежал вниз по лестнице. Как все странно. Вот уже дерево достигло невероятных размеров, обогнуло потолок и повисло над моей головой красивыми густыми зарослями. Это выглядело грандиозно, как будто кусок тропического леса оказался прямо здесь. Тут же дерево зацвело, и на нем выросли огромные бардовые яблоки. Они с грохотом посыпались на пол. В конце коридора я услышал шум и шаги. Толпа поднималась по лестнице и я, снова, окинув взглядом дерево и разрушенную стену больницы, стал в панике собирать яблоки. Это был мой отчаянный порыв скрыть следы преступления. Но сразу же я понял, что собирать мне их некуда, ведь мой рюкзак, который я оставил на кресле, оказался в плену корней дерева. Не заметив, что толпа на лестнице затихла странным образом, я с силой стал вырывать свой рюкзак из деревянного плана.
— Что ты тут устроил?
Снова этот голос, будто острый нож, медленно вошел в мое сердце, настойчиво причиняя боль. Я закрыл глаза, слушая шепот его эха, звенящий в моем воображении. Я оглянулся и увидел его. Он выглядит так безупречно и бесподобно, что мне странно видеть его в стенах обычной больницы. Его светлый плащ и обувь как будто никогда не видели пыли и грязи. В глазах его надменность, холод и недовольство. Все время, проведя в ожидании встречи, я совсем забыл, как трудно мне будет снова увидеть его. От волнения я еле держусь на ногах, будто смертельно устал, убегая от самого себя. Он смотрит на меня требовательно и внимательно. Взгляд его резкий и пронзительный, как удар меткого охотника. Я вспоминаю его жестокость и силу, с какой он сжал мою руку. Кроме всего прочего я испытал восторг от того, что кто-то совершеннее и сильнее меня наносит мне увечье. Я был счастлив получить наказание от него. Когда меня бил отец, я не чувствовал ничего, кроме обиды и желания его остановить. Но в его руках я хочу быть жертвой. Мое тело будто в невесомости. Расслабленной рукой поднимаю яблоко с пола и сосредотачиваю на нем внимание. Мои ладони вспотели от волнения и оставили потные следы на блестящей гладкой кожуре. Мирцам проходит по коридору медленно и уверенно, рассматривает дерево и руины окна без удивления, равнодушно и спокойно. А я, просто слушаю звук его шагов: уверенный и размеренный. Он подходит ко мне и останавливается напротив. Не могу поднять на него глаза. Он совсем близко, как в прошлый раз и мне тяжело вынести его энергетику. Рассматриваю его плащ, красиво утягивающий его фигуру. Даже складки ткани на нем идеально лежат. Мне неловко находиться рядом с ним еще и от того, что он выглядит слишком дорого, элегантно, благородно. Я же простой человек, в простой одежде, лишенный изящества и такой непоколебимой уверенности в себе. От него пахнет грозовыми тучами, летним ливнем, резкой свежестью летних ночей, от которой кружится голова. От меня мамиными котлетами и хлоркой больничных коридоров.
— Станешь его учеником? — вдруг спросил он, и звук его голоса проник в меня, как прохладная вода, заполняющая раскаленный сосуд. Я был так потерян, что не соображал совсем, не контролировал свои слова и мысли. Зачем он так близко подошел ко мне? В глазах двоится. Я отвечаю зло:
— А тебе-то что? — все еще в моей руке находилось яблоко. Оно как будто приросло ко мне, и пальцев я не чувствовал, и боялся пошевелиться. Но вдруг я с ужасом заметил, что держу яблоко именно той рукой, на которой остались синяки. И он тоже смотрел на мою руку. Это так взволновало меня, что мое сердце будто забыло, как нужно правильно сокращаться, и я словно разучился дышать, почувствовал нехватку воздуха и дезориентацию. Словно вывалился из космического корабля прямо в открытый космос, где нет гравитации и кислорода. Что он чувствует, глядя на мою руку? Получал ли он удовольствие, причиняя мне боль? Ведь он тогда оставался совершенно спокойным. И теперь ему все равно. Мне бы хотелось сделать что-то гадкое, разозлить его, что бы он снова причинил мне боль. Я готов умолять его об этом.
— Тебе нужно это. Да и мне тоже. — вдруг сказал он.
Я резко, забывшись, поднял глаза. Он смотрит на меня холодно и равнодушно. Глаза его, как у рыбы: прозрачные, неподвижные, словно куски льда, занозами вошедшие в меня.
— Что? — наивно спрашиваю я и чувствую, как мое лицо пылает от смущения.
— Я говорю про твои занятия с тем колдуном. — холодно отвечает он, и отходит в сторону, рассматривая дерево.
Я пораженно опускаю глаза. Мне так сложно говорить с ним. Никогда прежде я не отличался особой стеснительностью. Отец был слишком строг с нами, я научился бессовестно врать и хитрить, когда точно уверен в своем вранье. Но теперь я чувствую неловкость просто так, просто говоря с этим малознакомым мне человеком. Человеком? Старик сказал, что он не человек. Он кто-то более совершенный и лучший, чем мы все. Может, в этом дело?
— У меня выбора нет. — отвечаю я.
— Не правда. Ищешь оправдание своей беспомощности. — он не смотрит на меня. — Ты не способен принять какое-либо серьезное решение, поэтому доверяешься случаю. Из-за этого все проблемы.
Я рассматриваю его и пытаюсь понять, что именно делает его образ таким великолепным: четкий, красивый силуэт? Спокойствие и уверенность? Элегантность и благородство в каждом его непринужденном движении? Мне хотелось оставить в памяти каждые его случайный взгляд и движение, так они были прекрасны и гармоничны. Я получаю удовольствие от того, что просто наблюдая за ним. Он снова повернулся ко мне, и я испугался, что он снова скажет мне что-то колкое. Я видел, как разомкнулись его губы, и он хотел продолжить свою речь.
— Ты меня словами душишь. Трудно с тобой говорить. — сказал я и, переступив огромные корни дерева, пробрался к разбитому окну. Во всем своем теле я ощущал онемение и слабость. Мне хотелось спрятаться, убежать от него. Я выглянул в окно. Ледяной ветер, пропитанный дождем и ночью, врезался мне в лицо. Но холод и резкость этого свежего ночного ветра напомнил мне его, и я лишь сильнее смутился. Мне стало холодно, ведь я весь вспотел от волнения, но уйти от окна не хотел. Я, весь дрожа от холода, смотрел в ночь улицы. Вдруг, я заметил тишину. Это был повод отвлечься. Мне показалось странным, что в коридоре так тихо и никого нет. Я вспомнил про толпу на лестнице и обеспокоенно оглянулся в конец коридора.
— Только что там были люди на лестнице. — я указал рукой в конец коридора.
— Они и сейчас там.
— Они остановились. Ты снова что-то сделал со временем? — я говорил с ним, не глядя на него. Так мне было трудно, даже повернуть голову в его сторону.
— Возможно. — ответил он так же равнодушно и четко.
Я слышал, как он подошел ко мне и остановился рядом, около окна.
— Рат был старый или молодой? Когда ты виделся с ним. — спросил он.
— Он был старый и слепой. А что? — я покосился в его сторону.
— Он всегда старый. И он всегда молодой. — загадочно ответил Мирцам.
Я взглянул на его руку, и так был очарован ей, что, несмотря на свою смущенность и скованность, безудержно захотел поговорить об этом. Он ведь понимает, что он невозможно идеален, что б просто так являться перед глазами человека, не повергая его в шок? Понимает ли он, что я чувствую в его присутствии? Эти эмоции, какие он вызывает во мне одним своим присутствием рядом, унижают меня, уничтожают, растворяют. Я становлюсь безвольным, жалким, слабым. Жду его болезненного взгляда, как снисхождения.
— Что у тебя с руками? Почему ты в перчатках? Ты и в прошлый раз был в них, когда… — начал сумбурно я, но не смог закончить фразу. Я понял, что сказал слишком много, и сам себя поставил в еще большую неловкость. Мирцам, как будто ожидал этого вопроса. Он внимательно и пристально глядел на меня, изящно облокотившись о руины подоконника.
— Это, что бы случайно не убить тебя, деточка. — сказал он четко и убедительно.
Он поверг меня в шок этими словами. Это замечание прозвучало слишком унизительно для меня, и я ощутил, как будто вся моя кровь приливает к голове, будто я превратился в бутылку газировки, которую встряхнули. Не помня себя от смущения, будто тело мое отделилось от меня, я отвернулся и принялся вытаскивать свой рюкзак из корней дерева, но руки мои ослабели от волнения. Пребывая в полной растерянности мыслей, я не смог даже злиться на себя, что не могу даже нормально согнуть пальцы. Я ощущал опасную, захватывающую невесомость, будто сильно раскачался на качелях над пропастью. Кое-как я выдрал рюкзак и стал собирать в него яблоки. Наполнив его до верха, я понял, что нужно подняться и продолжить разговор, но не мог решиться. В отчаянии и уселся на пол, не в силах заставить себя поднять голову. Но тут меня спасло чудо. Внезапно раздался странный шум, пугающий и незнакомый. Дерево уменьшилось в размерах и исчезло. Стены и окно восстановились, будто ничего не произошло. В окнах посветлело, будто мы переместились во времени на несколько часов назад.
— Что это было? — удивился я и подскочил на ноги.
— Судя по всему, время сдвинулось назад.
Я достал из рюкзака яблоко и задумчиво сказал:
— Яблоки-то на месте. Как они могли появиться в моем рюкзаке, если дерево, на котором они выросли, никогда не существовало? Они должны были тоже исчезнуть.
Но собеседник мой ничего не ответил. Я поднял глаза и увидел, что он исчез. Он появляется и исчезает внезапно и непредсказуемо. От этого я всегда пребываю в тревоге и ожидании. Меня это выматывает.
Я не хотел сидеть остаток дня в коридоре и пошел в кабинет отца. Дверь оказалась не запертой, и я вошел, подумав, что отец ненадолго вышел. Однако он вернулся почему-то только через несколько часов, когда за окном совсем стемнело. Все это время я просто сидел на стуле и ждал отца. Я размышлял об этих странных временных сдвигах, которые возникают из-за появления Мирцама. Во время нашей первой с ним встречи он сказал: «Моя масса слишком велика, и я все время прорываю пространство-время». Однако то, что время смещается назад или вперед, напоминает, скорее, вмятину или вдавленность на поверхности временного полотна.
Отец пришел к концу рабочего дня, включил свет и удивился, обнаружив меня. Я потер глаза больной рукой, случайно забыв, что скрываю свои синяки ото всех. Отец увидел мою руку, разозлился и стал допрашивать, где меня так угораздило. Я сказал, что споткнулся и упал, но отец не поверил.
— Наверное, упал, когда вылезал в окно своей комнаты?
— Может быть. — не поднимая головы ответил я. Мне было не важно, что он скажет, лишь бы не узнал правду.
Он не стал ругаться, заметил, что я странный в последнее время. Хотел поговорить по душам, предложил мне поделиться с ним, рассказать, что меня беспокоит. Я сказал ему, что не сдал контрольную по алгебре, что потерял тетрадь. Отец посмеялся и выдохнул с облегчением. Пусть думает, что это все, что может беспокоить меня.