После первого дня рождения детей дышать стало полегче не только Елене, но и Алесе, которая наконец-то прекратила давать им грудь, и не потому, что молока стало меньше, а потому, что малыши стали предпочитать кашки с фруктовым пюре и пюре мясное. А Елена стремилась изо всех сил приучать их к самостоятельности, чтобы к отъезду Мендес убедился, что они «готовы» остаться без мамы на целый – страшно подумать! – бесконечный месяц! Она давно не была такой терпеливой и послушной. У неё было помощников много больше, чем требовалось, но она всё порывалась делать сама.
Она могла гордиться: дети развивались стремительно! Она внимательно следила за всеми новинками развивающих игрушек и методик, идеально сбалансированных диет, рискуя стать занудной и чересчур принципиальной воспитательницей.
И – боялась лишний раз перелистывать каталоги путешествий, чтобы не унестись слишком далеко и слишком надолго. Два года! Всего лишь два года! Как медленно они тянутся!
Зато Мендес, напротив, становился всё нетерпеливее. Раздражался, когда она задерживалась с детьми слишком долго, без конца требовал к себе внимания, забывая порой о собственной работе.
Утренняя разминка Елены в спортивном зале нередко превращалась в любовные упражнения. Например, Мендес неслышно подкрадывался к Елене, когда та становилась на четвереньки и делала «кошку» или «медведя», задирал майку, клал руки на голую поясницу, добирался до груди, и она вся покрывалась мурашками.
- Ой, что ты делаешь?
- Пока ещё ничего, но сейчас буду делать.
Он стягивал спортивные бриджи с её бёдер, не давая ей менять положение, целовал ягодицы, затем освобождал собственные бёдра и свой ненасытный «спортивный снаряд». Маты спортзала превращались в «сексодром». Хватит концентрироваться на воспитании, расслабься, получи простые удовольствия от жизни!
Таким задумывался и новый Новый год. Но, вопреки здоровому образу жизни на свежем воздухе экологически чистого района, вдалеке от здравниц, гостиниц, горнолыжной базы с обширным парком и аквапарком, наконец-то достроенными и доведёнными до ума подрядчиками, спонсируемыми Мендесом, обилие туристов привело к затяжной эпидемии ОРВИ и гриппа, который не миновал и поместье Мендеса. Вирус занесли извне курьеры, и пришлось организовать карантин.
Мендес прекратил призыв, и занялся делом, от которого отвык: разработкой средств, повышающих иммунитет и фильтрующих в крови вирусы, а также - лечением болеющих. Гриппом переболели не только дети (к счастью, без последствий), не только Елена, Алеся, Марта и Бет, но и мужская половина, которую считали «заговорённой». Температурил и кашлял Мендес, а это наложило запрет на лабораторные исследования и задержало выработку антидотов.
Но всё это было ерунда в сравнении с тем, что он не мог заниматься любовью: слишком ослаб сам – постоянная откачка крови не могла не сказаться на высоком врождённом иммунитете, да и Елена не выказывала рвения и азарта: у неё открылся бронхит.
Поэтому для всех лучшим подарком на Новый год оказались эксклюзивные средства «от Виктора». Хвала всё успевающему и пронырливому Фернандесу, который запретил себе болеть! Если не он, то кто же сделает так, чтобы Новый год всё-таки остался праздником? Он успел выполнить задания хозяина, и к каждому именному флакону лекарства было прикреплено небольшое специальное приложение. Для Елены – любимые духи и ювелирный гарнитур с изумрудами, так замечательно подходящий к цвету волос и глаз. Для Марты и Алеси – косметические новинки из Парижа: духи, эксклюзивные кремы и золотые заколки для волос, для Пазильо – то же, но вместо заколок – крошечная статуэтка работы Анри Венсана. И – так далее, в том же духе. Обойдённым не остался никто. Даже для бессловесных слуг был устроен свой праздник: они переносили грипп куда легче, и восстанавливались куда быстрее.
Для Фернандеса же Мендес припас нечто особенное: нового помощника, юного Бертрана, бывшего студента Горного литературного института в Кущанах, который как раз только-только собирался приходить в себя после введения индивидуального антидота, плюс – официальное разрешение ухаживать за ним самостоятельно и лепить из него не просто помощника, но и нежного друга. Фернандес был тронут. Бертран, забывший при возвращении своё имя, обрел новое. Фернандес шутливо прозвал его «Фантик», в честь старого дружка.
Подарки получили все до единого работника городской больницы и клиники, включая престарелую уборщицу тётю Дотю. Даже Штоф, в честь мифического примирения, по тихой и ненавязчивой просьбе Елены, получил от Мендеса шутливый подарок: духи для супер-мужчин от Белуччи, и авторской работы набор трубок, от совсем крошечной до утрированно длинной. Трубки были скорее декоративными, чем практическими, со всевозможными украшениями, вставками и забавными, выжженными картинками. Обескураженный Штоф долго размышлял, обижаться ли ему, или считать примирение совершённым. Но у него не было причин считать Виктора своим врагом. Никто, кроме него, не поддерживал на таком высоком уровне здравоохранение в Замостине. К тому же, благодаря наплыву туристов, его клиентура увеличилась, клиника стала известна не только в Гростии, но и за её пределами.
Штоф мог бы считать себя богатым человеком. У него теперь были деньги, много денег. Но не было семьи, не было детей, ради которых хотелось бы их тратить. Увы, Штоф был однолюбом, и он уже встретил женщину своей мечты, женщину своего сна, свою недостижимую половинку. Он даже оставил на месяц клинику на новых заместителей, молодых, подающих надежды, талантливых врачей, и отправился на горнолыжный курорт, хотя не являлся поклонником лыж: он был для них велик и тяжёл. Но это было престижно, и Штоф решил поддаться моде, развеяться после недавних стрессов. Заодно сбросить лишний вес.
Но надежды не оправдались. Штоф поправился, набил синяков, а замечательная женщина, с которой он познакомился, развлекла его лишь на время отпуска. К отъезду Штоф уже не знал, куда от неё деваться. К сожалению, он слишком хорошо разделял и различал приключения тела и свою любовь. Он отчаянно, безнадёжно ругал себя за такую несгибаемую верность, никому не нужную, бесполезную и бесплодную. Ему оставалось только напевать про себя обрывки слышанной на курорте от новой знакомой песни: «Красота предсказуема, злость обоснована… Всему цена – одиночество, иначе не получается…»
Как ни крути, Штоф оставался при своём одиночестве.
Но самый оригинальный подарок Мендес преподнёс, конечно же, себе любимому. Себя Мендес не забывал никогда. Когда-то он подарил себе новую лабораторию, потом – кучу бессловесных, на всё готовых слуг, потом – Елену. Именно она заставляла теперь его двигаться вперёд. Одно из двух: либо он сбавляет обороты, и становится вместе с семьёй уязвимым для врагов, которым только дай сигнал, вольно или невольно. Либо – продолжает наступать.
Итак, его люди совершили ещё одну рискованную сделку: приобрели известную фармацевтическую фирму в самой столице, которую спонсировал и поддерживал не кто иной, как президент Гростии, Милаш Кормачек. Фирма призвана была стать ещё одним испытательным полигоном для М нового поколения: препарат был гораздо слабее в отношении подавления внешних сигналов и стимулов, не вырывал реципиента из обычной, нормальной жизни так бесповоротно. А также, строже вёл отсев клиентов: не действовал на людей с явными психическими отклонениями, на наркоманов и пьяниц, от которых Мендес уже наплакался.
От фирмы до Президента, как полагал Мендес – один шаг. Правда, у него пока не было кандидатуры на замену. Но это не имело никакого значения: да хоть бы и Бет! У Кормачека имелась пара продажных помощников, но ни один не устраивал Мендеса в качестве лже-президента: мелки духом, и нет гарантии, что, продав одного босса, они не продадут другого. Необходим был человек умный, смелый, циничный, хладнокровный – и при этом верный и преданный. Иначе у несчастной Гростии все правители станут тупыми роботами.
А Мендес успел полюбить эту страну и не желал ей разрухи и судьбы стать колонией более сильных и алчных держав. Она не только дала ему приют. Она стала первым поставщиком подопытных, она не помешала ему стать богатым, она подарила ему счастье любить и быть любимым. И ещё. Он, уготовивший немалой части населения печальную участь, уже разрушивший множество семей, как ни странно, отнюдь не желал терять доверие будущих избирателей своих ставленников.
Но – найти такого человека среди живых, реальных людей, было нереально. Кроме того, он временами впадал в странное состояние, сходное с временной амнезией: он начинал забывать, зачем ему нужно покорить мир.
Увы – Виктор вынужден был признать, что его равнодушие к окружающему миру сильно пошатнулось с тех пор, как в его жизнь вошла взбалмошная, упрямая, капризная, но лучезарная и пылкая девочка с золотисто-рыжими волосами, с дивным греческим именем «Елена»: недаром в толковании этого имени просматривается чистое, яркое пламя.
И поэтому Мендес не мог не преподнести себе ещё одного подарка к тридцатисемилетию. Несмотря на жар и слабость, он пришёл к Елене в спальню, прихватив с собой термос с кофе и пару плиток чёрного шоколада с тёртым фундуком. Желание тешило и веселило обоих. Желание рождало обвал самых нежных и невероятных слов, от «нежной птички» до «люблюшечки-дорогушечки». Грипп не помешал насладиться друг другом не один раз. После чего оба спали бок о бок без просыпа десять часов, едва не вызвав у Фернандеса панику. Он даже позволил себе лично, тайком от всех, заглянуть в спальню. И - застрял там надолго, любуясь – не без ревности - парой удивительно красивых любовников, в пылу сбросивших с себя одеяло…