Вчера умер папа… Умер во сне… Просто лёг и не проснулся…
Согласно врачебному заключению – сорвался тромб.
- Тромб… Какой к чёрту тромб… - возмущался наш семейный доктор и друг папы по совместительству. – У него сосуды были идеально чисты… Ну не идеально… Но учитывая его возраст – семьдесят пять, – идеально…
- Не убили же его… - с испугом в голосе сказала мама.
- Не понимаю… Ну, не понимаю…
Я с папой был очень близок. Папа говорил, что мы друг друга "чуем"…
- А всё почему? – говорил он. – Даниэллу мама рожала тяжело… После чего решила, что ограничимся одним ребёнком… Мы Даниэллу обожали и я, воспользовавшись этим, сказал маме, что каково будет ей, когда нас не станет… Одна… Ни сестры, ни брата… Одна!.. Так в нашей жизни появилось ещё одно чудо – Давид.
Папа обнимал меня и целовал в кудрявую голову, когда я был ещё мал, и в немного полысевшую, когда было под сорок…
Мою профессиональную участь папа объявил, когда мне исполнилась десять лет – я должен стать адвокатом, чтобы продолжить династию.
- Твой дедушка словно прочувствовал развитие ситуации в Германии - вывез семью в Америку до прихода Гитлера к власти, - говорил мне папа. – Многие родственники остались, в надежде… Убили их вместе с еврейской "надеждой на лучшее"… – папа тяжело вздохнул и продолжил: - Дедушка замечательный адвокат… Поверь мне, сын, не каждому под силу создать юридическую фирму, тем более такую, как наша "Гирш и сын"… Чтобы стать хорошим юристом, как дедушка, ты должен очень хорошо учиться… Ты учишь иностранные языки – чудесно, ты любишь музыку и учишься игре на скрипке – великолепно… Всё это приближает тебя к триумфу!
Папа тоже был хорошим адвокатом. Как-то дедушка на одном из дней его рождения сказал мне по секрету так, чтобы слышали все за праздничным столом:
- Давид, - я боялся, что его громогласный секрет, направленный на мои барабанные перепонки, может им навредить, - твой папа чудесный человек и адвокат… Кстати, и прокурором в своё время он был отменным… Я горжусь им. Только своему папе об этом не говори.
Дедушка редко кого-нибудь хвалил, а близких - никогда… И то, что он сказал в тот день, было оценено окружающими, как награждение папы величайшей наградой.
Ушли из жизни дедушка, бабушка, а теперь и папа…
Семь дней скорби, которые называют "шива", я провёл в доме папы вместе с мамой и Даниэллой, выходя утром и вечером в синагогу, где раввин читал на непонятном мне иврите Кадиш – поминальную молитву. Я смотрел на раскачивающегося раввина, вслушиваясь в еврейский "рэп а капелла", боясь пропустить "аминь", которое эхом повторял за ним…
Я человек неверующий, но в такие дни предпочитаю следовать традициям своего народа, потому что они связаны с душой бесконечно близкого человека…
Каббала говорит, что в первые три дня душа еще не может примириться со смертью и хочет вернуться в тело… Видя, что тело распадается, на третий день она примиряется с невозможностью… И только через месяц душа перейдёт в Другой Мир и наденет его одежды…
Через неделю я вышел на работу. Под соболезнующие приветствия коллег направился к своему рабочему месту…
- Давид…
Папа рассказывал, что когда Ребекка Фишер пришла наниматься на работу секретарём – тогда дедушка ещё был жив и папа только начал работать в его фирме, - он был поражён её видом…
- Глядя на эту длинноногую красавицу, стоящую передо мной, я ощущал свою ущербность… - рассказывал он в её присутствии в окружении всей семьи - потому что Ребекка стала её частью… - Первая мысль, посетившая меня, была о том, что скажет жена… Но все сомнения отпали после общения с ней… Ребекка Фишер… Лучшего помощника ни у дедушки, ни у меня не было и не будет…
- Давид, - позвала меня Ребекка Фишер, стоящая у двери папиного кабинета, олицетворяющая даже уже постаревшим видом благополучие фирмы "Гирш и сын", - сейчас твоё место здесь.
Заняв место папы, я тут же окунулся в работу.
День подходил к концу, когда в кабинет ворвалась Ребекка Фишер.
- Давид, ты не представляешь, кто стоит в приёмной и ждёт встречи с тобой. Он так и сказал, что хочет говорить с Давидом Гиршем. – тараторила она. – Он великолепен… Представь себе брюнета с голубыми глазами, строен, как Бог, в абсолютно белом костюме за миллион долларов…
- Ребекка, - сказал я, глядя на неё с умилением, - если согласимся оказать юридическую помощь этому красавчику, он оплатит услуги своим костюмчиком… Зови.
- Он твой первый на месте руководителя "Гирш и сын"… И какой… - сгримасничав, Ребекка Фишер направилась к двери и, растворив её, с подобострастной льстивостью проговорила: - Мистер Гирш готов принять вас, сэр. Прошу.
"Красавчик" уверенным шагом прошёл в кабинет и, проговорив "позвольте", сел в кресло напротив меня, после чего ласкающий взгляд Ребекки Фишер скрылся за дверью.
Какое-то время мы изучающе смотрели друг на друга… Молчание прервал я, проговорив: "И так…".
- Вам покажется странным то, что скажу…, но я приходил и к вашему деду, и к вашему отцу… Если бы приходил в одном и том же обличии, миссис Фишер меня бы запомнила… Обличья были разные…
- Кто вы? – спросил я.
- Называйте меня, мистер Гирш, Посланником.
Мне вдруг стало холодно… Дрожь пробежала по телу…
- Я расскажу вам то, что рассказывал вашему деду и отцу… - сказал Посланник и, сделав паузу, давая мне время успокоится, продолжил: - Место, куда попадает душа после смерти, называется Мир Грядущий…
Праведники в Мире Грядущем наслаждаются сиянием Шехины (Божественного Присутствия) и близостью к Всевышнему. Это наслаждение выше всех земных благ, оно дается человеку в качестве награды за его дела в земной жизни, раскаяние в дурных поступках и муки очищения, которые его душа претерпевает после смерти.
После пребывания в этом мире душе необходимо очищение. Это очищение происходит в Гейиноме. Пройдя через Гейином, душа попадает в Ган Эден («райский сад»), где она постигает Божественный свет и наслаждается им... Если попадает…
Что же происходит в Гейиноме?.. Душе показывают полную картину того, что она совершила в этом мире, рассматривают отдельно каждый её поступок и его последствия. Перед душой предстаёт всё то, от чего в этом мире она отворачивалась, на что не хотела смотреть и о чем не хотела думать; ей дают почувствовать те страдания, которые испытывали жертвы её дурных поступков… Поверьте, мистер Гирш, что один час мук в Гейиноме хуже, чем семьдесят лет тяжелой жизни в мире, который она покинула…
Верхние Миры — не миры действия, а потому, оказавшись там, душа уже не может исправить последствия своих деяний на земле. Из-за этого она ощущает свою беспомощность и страдает, страдает…
- Гейином – это ад? – спросил я.
- Ад… Чистилище… Суть одна… - сказал Посланник и жестом руки дал понять, что это неважно. – Понимаете, мистер Гирш, как бы вам не показалось странным то, что скажу, но всё происходящее там, в канцелярии Всевышнего, - Посланник хмыкнул, - тоже подчинено, законам экономики… Должен существовать баланс между, говоря вашим языком, Раем и Адом. Рай – это источник положительной энергии, за счёт которой существует Жизнь, а Ад, соответственно, - отрицательной энергии… Периодически баланс нарушается - душ, застрявших Гейиноме, численно увеличивается, отрицательной энергии становится больше… Результат – войны, стихийные бедствия… И тогда в Канцелярии принимается решение по уменьшению численности этих душ. Процесс, к сожалению, достаточно долгий, потому что так просто избавиться от души, погрязшей в грехах, мы не можем. Суд Всевышнего выносит свой вердикт, но душе дается право на апелляцию – Всевышний боится ошибиться… Большинство душ не пользуются этим правом – они устали от постоянного ощущения страданий их жертв, - но те, кто пожелал… Вот тогда окончательное решение должен вынести так называемый Суд Человеческой Совести или СЧС, включающий судей и присяжных. Вы один из кандидатов в судьи… На суде присутствуют двенадцать присяжных, но их судья не видит, как, впрочем, и они не видят его… Их решение второстепенно, чтобы ввести судью в сомнение, когда его решение не совпадает с их. И не более… Окончательное слово судьи определяет судьбу подсудной души… Конечно же у вас ещё множество вопросов, которые разрешатся в процессе… - Посланник встал. Широкая, искусственная улыбка скривила его красивое лицо. – И ещё… Мы понимаем, что вы живёте в материальном мире… Ваша работа будет оплачиваться на тех же условиях, что и раньше, с учётом индекса цен… Поверьте, это достаточно щедрая оплата… Мне пора.
Посланник протянул руку, и я осознанно протянул свою… Когда наши ладони сошлись в рукопожатии, почувствовал, как между нами проскочил электрический разряд, подтверждающий заключение договора…
- Желаю удачи, мистер Гирш, - сказал Посланник и направился к выходу.
Через какое-то время в кабинет ворвалась Ребекка Фишер.
- Давид, ты не поверишь… Когда этот красавчик поцеловал на прощание мне руку…, я испытала такие эмоции… такие эмоции… А как прошло у тебя?.. Ты берёшься за его дело?.. – затараторила Ребекка Фишер.
И только оттараторив, обратила внимание на мой растерянный вид.
- С тобой всё хорошо? – настороженно спросила она.
- Не знаю, - сказал я и добавил: - Но думаю, что мы в деле…
Была середина дня, когда услышал хрустальный звон колокольчика… Он длился секунд десять. Я с недоумением посмотрел на присутствующих в кабинете моих коллег… Столкнувшись с их насторожёнными, ничего не понимающими взглядами, понял, что звон слышу только я…
- Что-то не так, Давид? - спросил один из них.
- Всё нормально. Продолжим, - проговорил я, понимая, что нормального в этом ничего нет.
Через полчаса хрустальный звон повторился… На этот раз он прозвучал два раза с интервалом в секунд пять…
"Как перед театральным представлением…" – промелькнула мысль.
Объявив, что совещание закончено, я стал ждать следующей серии звонков…
Ровно через полчаса они зазвучали… На третьем звонке мне показалось, что теряю сознание…
Пугающе, приходя в себя, обнаружить, что находишься в совершенно незнакомом месте… Там, где я оказался, стоящим в судейской мантии чёрного цвета беспристрастия, подчёркивающего статус и авторитет моей власти, царил безграничный небесно-голубой свет и непонимание моего присутствия в нём.
- Ваше первое дело, мистер Гирш.
Это был, появившийся вдруг из ниоткуда, Посланник всё в том же абсолютно белом костюме "за миллион долларов".
- Ваш отец предпочитал вести заседание суда в зале, - продолжил Посланник, - а ваш дедушка… ваш дедушка говорил, что всегда мечтал о глотке свежего воздуха при кровавых судебных разбирательствах, но в итоге тоже выбрал зал, мотивируя тем, что судье нельзя расслабляться…
- Зал, - проговорил я, приходя в себя.
- Ну, а теперь осталось только принять присягу, которую вы повторите за мной, мистер Гирш.
И я повторил:
- Торжественно клянусь честно и добросовестно исполнять свои обязанности, осуществлять беспристрастное и справедливое правосудие, подчиняясь человеческой совести, как велит долг судьи".
- Дело души, судья, - проговорил Посланник, сделав ударение на слове "судья", - которую Суд Всевышнего счёл подлежащей уничтожению, чей вердикт может оспорить только Суд Человеческой Совести – он же "Апелляционный суд Всевышнего, - лежит на вашем судейском столе. Достаточно положить руку на "дело" этой подсудимой души и вы, и присяжные получите о ней полную информацию. Желаю удачи, судья.
Посланник исчез, и я оказался перед белой дверью с табличкой "СЧС. Апелляционный суд Всевышнего".
Я отворил дверь… и меня окружил всё тот же безграничный небесно-голубой свет, невесомость которого нарушал судейский стол, кресло и трибуна ответчика цвета морёного дуба.
Заняв судейское место, мой взгляд приковала, лежащая на столе слева от меня, чёрная кожаная папка, на которой золотыми тиснёнными буквами было написано "Дело подсудимого"…
Как только опустил на неё руку, свет померк, и я почувствовал себя сброшенным с высоты человеческого счастья, достоинства, обычных человеческих норм в бездну злобы, презрения, ненависти…
Всю ночь точил нож Боуи, который он пару дней тому назад выменял на мотоцикл - зачем ему мотоцикл, когда сегодня он станет шахидом.
Посмотрел на часы… Достал из металлической коробочки резиновый жгут и, заранее заполненный дозой героина, шприц… Приготовил ватный тампон, смоченный спиртом… Наложил жгут на верхнее предплечье, ритмично сжал и разжал кулак и в сжатом положении проткнул полнокровную вену. Оттянул поршень и кровь тут же поступила в шприц… Закрыв глаза, он медленно начал вводить его содержимое в кровь… Улыбка блаженства осветила молодое, смуглое лицо, обрамлённое редко растущей бородкой… Выдернув иглу и отбросив пустой шприц в сторону, к месту прокола приложил тампон и согнул локоть… Тело наполнялось восторгом…
Подойдя к зеркалу, он туго завязал зелёную повязку с арабской вязью, перекрывшую лоб, взял автомат, широко расставил ноги… Из зеркала на него смотрел, немного потерявший "форму", Рэмбо с кривой ухмылкой на лице, ставшего на путь мести…
Он сидел в кузове "Тойоты" вместе с другими боевиками, пронёсшейся сквозь разорванный бульдозером проволочный пограничный израильский забор безопасности, и ворвавшейся в, ещё не проснувшийся, кибуц…
Утренняя тишина кибуца смешалась с эхом автоматных очередей, детским криком, женским надрывным плачем… – они прибыли не первыми… Машина остановилась и боевики разбежались…
Явно, что он ранее бывал в этом кибуце – шёл уверенно, то и дело разбрасывая автоматные очереди по окнам домов, в которых, как ему казалось, появлялись лица… В некоторых домах уже побывали его товарищи – развороченные взрывом двери, слепые оконные проёмы, в лужах крови расстрелянные семьи, показушно лежащие перед домом…
Дом, перед которым он остановился, ничем не отличался от других: заборчик, калитка, дорожка, ведущая к входной двери, деревца, цветочки…
Входная дверь заперта изнутри, но он не хочет заходить в дом через окно…
Он стучит кулаком.
- Йорам, Мириам, это я, Мухаммад, - кричит он, - откройте. Я пришёл вас спасти.
Слышалось, как за дверью отодвигали выстроенную из мебели баррикаду… Наконец, дверь открылась. На пороге с испуганным лицом стояла уже не молодая женщина, позади которой на инвалидной коляске сидел старик.
- Мириам, впусти же Мухаммада в дом, - сказал старик, направляя коляску ему навстречу.
Мириам посторонилась.
- Мухаммад, мальчик мой, скажи, что происходит, почему стреляют?.. – тараторил старик. – Слава Богу, что пришёл ты… Ты решил ответить добром на добро, которое сделала для тебя Мириам.
Старик смотрел на него снизу вверх и в глазах его стояли слёзы благодарности.
- Нет, - сказал он и кривая ухмылка скривила его тонкие губы. – Не хочу быть никому должен! Тем более еврею!
Словно ниоткуда в его руке оказался нож Боуи, который был настолько острым, что почти без усилий вошёл в тощую грудь старика…
Мириам замерла - казалось её сковал столбняк... Она не успела оплакать смерть отца, потому что он тут же выдернул нож из его тела и пронзил им её…
Мириам работала врачом в больнице, расположенной недалеко от кибуца. В один из дней – она вернулась домой после ночного дежурства – в её дом вбежала арабка, жившая в секторе Газа, работавшая в кибуце. Она умоляла спасти сына… У мальчика был перитонит… Мириам вывезла его из сектора в больницу… Она спасла ему жизнь… Какое-то время после операции мальчик жил у них…
Он уже собрался уходить… В салон вбегала маленькая девочка, белокурое личико которой выглядывало из-за белого медведя с её рост, на шее которого трепыхалось большое матерчатое красное сердце.
- Бабушка, я проснулась, - радостно кричала она.
Потом вдруг замерла, увидев незнакомого человека.
Он выстрелил в медведя.
Медведь был таким тяжёлым, что перевесил, и девочка упала на него, окрасив белую шкуру в цвет замершего матерчатого сердца.
Потом он позвонил домой.
- Мама, - кричал он в телефон, - я убил евреев!
- Молодец! – отвечала мать.
- Молодец! – говорил отец.
- Я могу!.. Я могу!.. Я могу!.. – продолжал кричать он в телефон
- Возвращайся домой, сынок, - говорила мать.
Он выключил телефон.
Всепоглощающее чувство счастья владело им.
Он шёл по улице в поиске новых жертв.
- Мухаммад!
Оглянулся на зов, доносившийся из дома, мимо которого проходил… Из него вышел командир, который был старше его лет на десять, застёгивая на ходу ширинку одной рукой, а другой подзывал.
- Вижу потрудился, - прохрипел командир, опустив глаза.
Он проследил за его взглядом - окровавленный нож Боуи всё ещё был зажат в кулаке.
Вслед за дебильной улыбкой, дополнившей безумием горевшие глаза, он поднёс нож Боуи к губам и слизнул с него кровь – это было в каком-то, виденном им, ужастике.
Командир улыбнулся краешками губ и протянул ладонь, на которой лежала таблетка.
- Будешь?
Он забросил таблетку в рот, проглотил, не запивая.
- Но это ещё не всё, - хрипел командир. – Там, - он ткнул пальцем за спину, в глубь дома, - лежит ещё одна награда – женщина. Когда-нибудь пробовал еврейку?.. Иди.
Командир отошёл в сторону, освобождая вход.
На диване лежала обнажённая молодая девушка, разбросав руки, с простреленной головой; на ковре на животе в центре комнаты, издавая протяжный стон, лежала женщина со связанными за спиной руками, от которых тянулся канат к связанным ногам, удерживающий их в поднятом состоянии. Её лицо было направленно в сторону двух истерзанных маленьких мальчишеских тел…
Его вырвало.
Вытерев тыльной стороной ладони слизь, сползающую с губ, он подошёл к женщине, разрезал ножом Боуи верёвки, взял, освободившееся от пут, тело и бросил спиной на столик…
Взгляд женщины до невероятности раскрытых, не моргающих глаз – казалось, глазные яблоки вот-вот вывалятся из глазниц – упирался в потолок…
Он задрал платье…
- Ну как, тебе было хорошо? – спросил он женщину, когда кончил.
Её безумный взгляд соскользнул с потолка и упёрся в него.
- Говори, еврейка, говори!.. Тебе было хорошо?
Нож Боуи вспорол живот женщины, но глаза… глаза...
Он выколол глаза.
А потом совсем близко от дома раздались выстрелы.
Первое, что он увидел, выбежав из дома, отстреливающегося командира.
- Стреляй же, стреляй! – кричал командир.
- Я… Я забыл автомат… там… внутри… Сейчас, коман…
Командир был мёртв, а он, раненный в ногу, лежал на пороге дома.
"Израильские солдаты не убивают раненых, - лихорадочно думал он, - Меня отвезут в больницу, подлечат, потом будет суд… Израильская тюрьма…"
Он увидел полицейского, нависшего над ним, с пистолетом, направленного на него…
Я оторвал руку от "дела".
Слёзы заливали глаза.
- Присяжные, - произнёс я.
- Присяжные вынесли свой вердикт. Отказать!
В следующее мгновение осветилось моё место и трибуна ответчика, за которой трепыхалась подсудимая душа Мухаммада.
- Как же так, Ваша честь, - дрожащим голосом говорила душа, - я только что вознеслась… А где обещанные семьдесят две ясноглазые гурии, которые должны были встречать… Я же душа шахида!.. А где адвокат?..
Я поднял судейский молоток…
Душа замерла в ожидании приговора…
И я прокричал:
- В апелляции отказать!
Удар молотка эхом разнёсся по всему небу.
Суд Всевышнего свершился!
Я сидел в кабинете, обхватив голову руками, упираясь локтями в столешницу стола, за которым сидели и мой дед, и папа… Наверное, не раз они сидели, как и я сейчас, боясь, что от увиденного голова может разорваться…
И я подумал, а что было бы, если бы вышел на Красную Площадь в Москве, на Трафальгарскую площадь в Лондоне, на площадь Согласия в Париже, на Тайм-сквер в Нью Йорке и ещё, и ещё… и начал рассказывать, что произошло в Израиле 7 октября задолго до начала ответной операции?..
Меня бы забросали камнями, втоптали б в асфальт тысячи и тысячи людей, пришедшие с флагами Палестины.
Но если б я вышел и крикнул:
- Люди! Израиля больше нет! Всем евреям отрубили головы, вспороли животы, изнасиловали…
Вышли бы миллионы с теми же палестинскими флагами… Они бы пели, танцевали, смеялись и раздавали конфеты…
Нет, мир не движется по спирали… Он движется по кругу, то и дело натыкаясь на вехи человеческого зла, к которым, казалось, никогда не будет возврата.