Ева была общительным весёлым ребёнком. В детском саду на неё не могли нарадоваться.
— Такая чудная девочка. Умница, любознательная, контактная, аккуратная, красивая, правда, на вас непохожа. Вы – яркая, она – солнечная, — говорили маме воспитатели.
Мама улыбалась, слушая похвалы, но по дороге домой выговаривала Еве:
— Хоть ты и ребёнок, но обязана помнить, ты ведьма и солнце в тебе не должно быть. Что это – «солнечный ребёнок»?
— Мамочка, но это же замечательно – я лучик, частичка солнца. Вот здорово! — прыгая по лужам смеялась Ева.
— Дисциплина, прежде всего, — оборвала её мать, — Сейчас два выходных. Будешь сидеть дома и учить «Книгу ведьм».
— Скушшшно, — протянула Ева.
— Зато, поучительно, — ответствовала родительница.
Вечером у Селины, мамы Евы, на пятничное чаепитие собрались подружки. Пришли две дамы средних лет: жгучая брюнетка с зелёными кошачьими глазами Оливия, шатенка Евфалия, старая сгорбившаяся Ингрид, красавица Хлоя и молоденькая Гера.
— Ну, девочки, как успехи? — приветствовала их Селина.
— Оооххх, — протяжно вздохнула Ингрид, — Надоела эта старость. Молодостью напитаться надо. Много шлюх всяких разгуливает, им эта жизнь ни к чему…
— Погоди, погоди, ещё не время, — прервала её Селина, — Миссию свою надо выполнить. Чем больше старикам насолишь, тем лучше. Что для них плохо, нам бальзам.
— Верно, верно, — заулыбались остальные.
— Ты распущенных этих не трогай, они вред несут, нам ближе. Среди молоденьких порядочных молодость свою ищи. Помрёт, ведь сколько горя семье. А, если ещё и невеста перед свадьбой – просто чудо, — пропела Оливия.
— Ну, уж, ты – то своей красотой много вреда семьям приносишь, совращая честных мужчин, — усмехнулась Гера.
— Мужики на красоту падки, — фыркнула Ливи, — А, если к красоте ещё и ум…
— Девочки, я вас не для этого собрала, — вздохнула Селина, — Что с Евой делать? Доброй растёт. Нет в ней ведьминского стержня.
— Отдай мне её лет на десять пока подрастёт, — проскрипела Ингрид, прихлёбывая чай.
Селина задумалась. Она мать. Но она ведьма, в ней нет материнских чувств, нет любови и сострадания.
— Быть по - твоему, — твёрдо произнесла она, — Из города я уеду, чтоб лишних разговоров не было. Ну, а встречаться будем у Хлои. Дом большой загородный ей достался от покойничка мужа места всем хватит. На том и порешили.
Ева никак не могла понять, зачем мама отдала её этой злобной старухе, которую она обязана называть «бабушкой» или «бабусей». Её жизнь превратилась в ад. Вместо подготовительной группы, она теперь постоянно находилась в доме. У Ингрид был старый дом с небольшим садом на окраине города. Но Еве даже в саду запрещено было играть. А уж когда к Ингрид приходили посетительницы, она была гадалкой, Еву вообще запирали в чулан, чтобы никто не мог догадаться, что в доме есть ребёнок. В тёмном чулане без окна с одной тусклой лампочкой Ева проводила свои дни за чтением колдовских книг. За любую провинность Ингрид наказывала малышку, заставляя стоять на коленях на жёстких макаронах, выключая свет. Ева боялась даже пошевелиться: макароны трескались, ломались, впиваясь острыми концами в колени, режа кожу. Каждый вечер Ева разбирала с Ингрид прочитанное, и при неправильном толковании колдовских законов, оставалась без ужина.
Шли годы. В жизни Евы ничего не менялось. Она по – прежнему была с Ингрид. В школу «бабуся» её не пустила. Никто из соседей даже не догадывался, что в доме гадалки томиться молодая девушка.
На очередной встрече у Хлои Ингрид жаловалась:
— Тяжёлая девчонка, непокорная. Почти десять лет вместе, а толку нет.
Гера, сверкнув глазами, произнесла:
— Ингуля, тебе старость надоела, возьми молодость у Евы, а её отправь в самостоятельную жизнь. Пусть она старушкой побудет.
— Это мысль, — Ингрид задумалась, — Но, если в течении шести лет Ева не займётся колдовством и совершит добрый поступок, я исчезну, а молодость опять возвратится к ней.
— Ты её лучше всех знаешь, тебе решать, — сказала Селина.
Так Ева оказалась на улице. Чужой мир. Не знание жизни. Старческое обличие. Присев на крылечке у церкви, она задумалась. Тут на неё сразу налетели местные попрошайки:
— Нам самим не хватает. Прочь отсюда, новенькая.
Озлобленные лица, размахивание палок и костылей. Ева тихо побрела прочь.
Что делать? Без денег. Без крова. Она печально шла по улицам. Ей всё было незнакомо. Толпы людей, машины пугали её. Даже палящее солнце казалось не ласковым. День клонился к вечеру. Ночевать негде. Покинув город, она медленно брела по обочине. Мимо проносились машины, но никому не было дела до одинокой старухи. Стемнело. На небе появились звёзды. Осветив одинокую фигуру фарами, мимо пронеслась фура. Проехав метров сто, она остановилась, затем медленно стала сдавать задом, пока не поравнялась с Евой.
— Вам куда, бабушка?
У Евы из глаз потекли слёзы.
— Не бойтесь. Я не причиню вам зла, — молодой человек стоял перед Евой.
Слов не было, в горле стоял ком, одни только глаза поблёскивали в темноте.
Десять лет Ева не слышала ни одного ласкового слова. Она перестала верить в людскую доброту. И, глядя на стоящего перед ней парня, думала, как бы ей не сойти с ума от этих добрых слов, сколько времени упущено, как теперь жить?
Парень, которого звали Прокофием, помог ей взобраться в кабину, накинул на плечи куртку (ночью стало холодать) и они тронулись в путь.
Куда они едут, зачем? Ева не знала. Ей было всё равно. Пригревшись, она уснула. Впервые за много лет ей приснился светлый, спокойный сон без кошмаров, прервавшийся нежным прикосновением:
— Бабулечка, приехали.
Ева совсем забыла, что она старушка. Но вместе со старостью Ингрид передала ей все болезни: суставы болели, ощущался каждый толчок сердца, ноги затекли. Она с трудом выбралась из кабины и, с помощью Проши, ковыляя пошла к тёмному дому. С трудом взобралась на крыльцо - чувствовалась усталость дня, почти без сил взялась за дверную ручку.
— Проходите, бабуля. Я маму сейчас разбужу.
— Да, не сплю я. Встала уже, — накидывая на халат цветастую шаль, сказала, зевающая женщина, — Как услышала звук мотора, сразу проснулась. Что случилось? Почему вернулся? — тут её взгляд упал на Еву, — Понятнооо, — протянула она, — Проходите, присаживайтесь. Сейчас покормлю вас и спать.
Сын вышел с ней на кухню.
— Не мог я её ночью на дороге бросить: или собъёт кто, или сама ненароком под колёса попадёт, — услышала Ева, извиняющийся шёпот Проши, —Похоже, болезнь Альцгеймера у неё. Попытался расспрашивать – молчит. То ли не понимает, то ли не знает, что сказать.
Ева усмехнулась. Сказать ей было что, но поверят ли, не сочтут ли сумасшедшей?
— Езжай. Будь спокоен. Присмотрю за ней. А там, глядишь, может родственники объявятся.
— Как же «объявятся»? — думала Ева, — Я столько лет ждала маму. Поверить не могла, что она меня бросила. Но, колдовские книги мне объяснили, что нет, и не может быть у ведьм никакой привязанности. Мы должны нести только зло. Для добрых дел в душе нет места.
Ингрид, последние три года, даже не учила Еву колдовству. Зачем? Хорошей колдуньи из неё не получится. Плохая только вред своим товаркам принесёт. Да и экзамен на звание колдуньи она не сдаст. Родиться колдуньей это не одно и тоже, чтобы стать ей. Внутренний стержень, злоба, ненависть должны быть. У Евы этих качеств не было, и осталась она недоучкой. А колдуньи должны не только экзамен сдать, но и совершенствоваться всю жизнь. Учитывая, что по мере старения, они могут забирать чужую жизнь, снова становясь молодыми, век их не один и очень долог.
Ева не знала, сможет ли она вернуть молодость и возможно ли это вообще. Нести зло людям она не могла, также, как и доверять им. Душа, единожды преданного остаётся на всю жизнь уязвимой, кровоточащей.
Ева понимала, что эти люди не желают ей зла, но понятие добра по отношению к себе ей было чуждо.
— Сейчас чайку вскипячу, — услышала Ева, оторвавшись от печальных мыслей, — С бутербродиками, с вареньицем попьём и спать. Ночь на дворе.
Сев за стол, Ева с жадностью набросилась на бутерброды. Она понимала, что со стороны это выглядит не красиво, но поделать с собой ничего не могла: очень уж была голодна.
Хозяйка, видя это только подрезала батон и колбасу.
— Изголодалась бедняжка. Кто ж такую старушку без присмотра оставил? — думала Марфа, мать Прокоши, — Ведь не встреться ей сыночек, сгинуть могла бы. Добрая душа у Прошки: всех брошенных в дом тащит, будь то кот али собака, теперь вот бабушку привёз, а невесты – то всё нет и нет.
— Будет у него невеста, будет, — словно прочитав её мысли, отозвалась побродяжка.
Марфа побледнела, не ожидала она от бабули, потерявшей память, такое услышать. А, та, словно и не говорила ничего, спокойно отхлебнула из чашки:
— Поздно уже. Спать хочется.
Какое блаженство, когда утром можно поваляться в кровати, знать, что никто не будет торопить тебя из – за непрошенных посетителей, не сидеть в сыром чулане, чтобы никто не заподозрил о твоём существовании. Только вот старость… все суставы болят, впору просто слечь, нельзя, хозяйке гостеприимной по хозяйству помочь надо. Добром за добро отплатить.
Ева, кряхтя встала, пошла приводить себя в порядок.
— Доброе утро, — услышала она, вытираясь полотенцем, — Встали уже. Сейчас завтракать будем, — в прихожую выглянула мать Проши, — Заходьте на кухню.
На завтрак Марфа приготовила омлет с колбасой, добавив туда помидоров и сладкого перца. В вазочке красовалось домашнее печенье, рядом – варенье, нарезанный батон и хлеб.
— Не знаю уж, с чем вы омлетик будете с батончиком или хлебушком? Всего положила. Чайку или кофе? Может молочка? — радушно говорила хозяйка, пока Ева усаживалась за стол.
— Чай, пожалуйста.
— Сметанка есть. Хотите?
Ева отрицательно помотала головой.
— Я с вами посижу. Позавтракала уже. Меня Марфой Демидовной кличут. Можно просто – Марфа, — представилась мама Проши, — А вас, как величают?
— Евфалия Агафоновна, — вытирая уголки рта, ответила Ева, — Можно просто: баба Фаня.
— Вот и познакомились. — молвила Марфа, подумав про себя — Имя редкое. Искать родственников проще будет.
Ева не доверяла людям, опасаясь обмана – «обжегшись на молоке – на воду дуют», поэтому и представилась вымышленным именем. Она хоть и не посещала школу, но многие науки были ей знакомы. Так, изучая колдовство, она постигла астрономию, ботанику, химию, анатомию, хиромантию. Но многое из обыденной жизни ей было совсем неведомо. Она не знала, как вести себя на улице, боялась машин, людей, животных. Простой вопрос мог поставить её в тупик.
— Вы сами откуда будете? — услышала она вопрос Марфы.
Прикинувшись увлечённой завтраком, Ева ничего ответила.
Марфа переспрашивать не стала.
— Вы тут, дома, побудьте, я на почту схожу, — сказала она, надеясь через знакомого из полиции отыскать родных непрошенной гостьи.
Ева осталась одна в чужом доме. Это не тяготило её, наоборот, ей хотелось побыть одной, переосмыслить своё положение. Она оказалась словно птица в клетке: молодая душа в обличьи старухи, с возрастными проблемами, болезнями. Попробовав почитать газету, поняла, что совсем ничего не видит, буквы сливались, нужны очки. Выйдя на улицу, насладившись солнечным светом, попыталась поработать в огороде, но одышка замучила её. Поняв, что как от работника, от неё мало проку, присела на скамеечку, прикрыв глаза.
— Доброго здоровьичка. Никак у Марфы родственница объявилась, — от калитки к дому шла полная женщина.
Ева сделала вид, что дремлет. Но дама оказалась назойливой:
— Чё, бабка, спать в гости приехала?
— Зачем пришла? Что надо? — открыв глаза, Ева вспомнила, что она колдунья.
Тётка попятилась:
— Да…я…это…, — замямлила она.
— Иди, куда шла. Нет Марфы дома.
Тётка пятясь дошла до калитки, и бросилась бежать по улице.
Часть колдовской науки Ева постигла, но это была столь малая толика, что для возврата прежнего облика ей нужны были годы. Она понимала, что, оставив ей жизнь, заклинание Ингрид не сработало в полную мощь, видимо, нельзя ведьме отнять жизнь у подобной. Но нужна осторожность, чтобы прервать данную магию. Любая ошибка повлечёт необратимые последствия. Надо быть осмотрительной, но как?
Из задумчивости Еву вывел вопрос:
— Баба Фаня, ты зачем Лукерью напугала? Первая сплетница, а замолчала, как рыба.
— Нехорошая, злая женщина, — сказала Ева.
— Что есть, то есть, — вздохнула Марфа, — но мы привыкли. Большого зла от неё нет.
— Всё начинается с малого.
Марфа не стала рассказывать Еве, что звонила Климу, бывшему сослуживцу покойного мужа, чтобы по своим каналам, связям разузнал что – либо о её жиличке.
На чаепитии у Хлои Ингрид заволновалась:
— Что ж я наделала? Ведьме с моим стажем непростительно. Молодости, вами одобренной обрадовалась. Не подумала о том, что Еву при себе держать надо, чтоб дел добрых не наделала.
— Никогда нельзя торопиться. В колдовстве тем более, — раздражённо произнесла Оливия, — Ищи теперь её.
Хлоя поджала губки:
— Пусть Селина объявление в газете даст, что ищет дочь, пропавшую десять лет назад.
— А полиция прицепится? Я ж бездетная. Да и зачем?
— Ева любительница почитать, теперь у неё такая возможность появилась, авось увидит. Сердце доброе, к мамочке потянется. Сама и объявится.
— А, колдовство на что? — фыркнула Оливия.
— Полог защитный поставила, — отозвалась Ингрид.
Гера ухмыльнулась:
— Ты говорила, — обратилась она к Ингрид, —Ева неспособная. А она всех перехитрила.
Ева, действительно, после ухода Лукерьи, поставила защитный полог. Она боялась, что Ингрид сможет отыскать её. Сама же этой встречи не хотела. Не время ещё. Разобраться во всем надо.
Через пару дней Клим навестил Марфу:
— Одну – единственную Евфалию в картотеке нашёл, и та не наша. Евфалия Савишна. Под полтинник.
— Имя редкое. Может родственница её, или дочка. Ведь, называют дочерей именами матери, — сказала Марфа, — Надо бы с ней пообщаться.
— Предлог бы найти. Просто так не явишься. Гражданка законопослушная, — задумался Клим, — Разберусь.
Их разговор слышала Ева:
— Угораздило же меня Евфалией назваться, — думала она, — Но тогда ничего путного на ум не шло. А так, глядишь, и разыщут «родственников». Придётся к магии обратиться.
На звонок Клима дверь открыла яркая шатенка. Если бы Клим не знал её адрес - подумал - ошибся. Этой даме больше сорока лет и дать - то нельзя. Белозубая улыбка:
— Слушаю вас.
Клим оробел. Он не ожидал встретить столь эффектную женщину. Хоть он и был добропорядочным семьянином, но мужская натура дала о себе знать:
— Да я…, да вот…
— Проходите.
В кухне, сидя за столом, Клим потихоньку стал приходить в себя:
— Мы, знаете ли, решили всех редкоименников собрать. Клуб свой, может, создадут. А то, ведь, имён много, а детей называют однообразно. Сын мой, Сергей, в садике шесть человек было, в классе восемь. Но класс большой – сорок два человека. Только по фамилии везде и звали.
— Вот уж не думала, что полиция такими вещами занимается, — улыбнулась Фаля.
— Мы должны не только расследовать и пресекать преступления, но и упреждать их. И, создание клубов по интересам, одно из новых направлений, — сказал Клим.
— Интереснооо, — протянула Ева, — И много у вас таких?
— Мы только разрабатываем данную программу. Это, так сказать, начало, — ответил Клим, — Может, у вас знакомые с редкими именами есть? Или тёзки?
— Тёзки? — Евфалия задумалась, — Нет. Тёзок, пожалуй, не припомню. Но ведь и моё имя можно толковать по – разному – и Ева, и Феня. Может они вас интересуют?
— Подумаем, — откланялся Клим.
Выйдя из парадной, Клим с облегчением выдохнул:
— Ну, и баба. Чертовка.
— Девочки, ко мне приходил полицейский, — сообщила на встрече Евфалия.
— Что случилось? Полиция нам не нужна, — насупилась Хлоя.
— Знает, где Ева, но с расспросами не торопится, — ответила Фаля.
— Так, что же ты? Всё обаянье вход пусти. Во снах ему являйся обнажённой.
Мани, зови, заставь забыть покой.
Пусть о тебе лишь только грезит
И тайны все ночной порой откроет сам.
Ведь ведьма ты. Иль просто так зовёшься?
Тебе решать. Его судьба в твоих руках, — пропела Селина, —
Разбей семью. Всю кровь до капли выпей.
Узнай, где Ева, с Богом отпусти.
— Придётся в ход пустить очарованье. Хоть он и так уж потерял покой. В беседе глаз поднять не смел он выше декольте. В глаза боялся посмотреть. Плёл чушь какую – то о редких именах.
— Стоп. Повтори, что ты сказала? Имена? Она Евфалией ведь назвалась, похоже, поэтому к тебе он и пришёл. Никак иначе. Что думаете, девы? Права я или нет? —спросила Гера.
— Похоже, так, — отозвались колдуньи.
— Так, действуй. Результат мы подождём.
У Клима Евфалия не шла из головы. О чём бы он ни думал, все мысли возвращались к ней.
Глаза закроет, стоит, словно, живая, хохочет, дразнит, завлекает. Покоя нет. Клим потерял покой, его душой Евфалья завладела, все мысли лишь о ней. Что делать? Клим не знал. Но не к колдунье ж обращаться право? Решил он Марфу навестить.
— Вареньичко свежее черничное кушайте, — угощала гостя Марфа, — Может, покрепче чего?
— Я за рулём.
Здесь же за столом, наблюдая за Климом, сидела Ева. Она прекрасно видела, как подруги её матери «поработали» с человеком. И, незаметно для Клима, стала «распутывать» чары.
— Знаете, — услышала Ева обращение Клима, — Вы не одна у нас Евфалия в районе. Есть ещё женщина молодая красивая…
— Так, може, милок, я из другого района, — перебила Ева, нервничая, что нарушил её колдовство, — Я ж не помню. Память совсем дырявая стала. Может меня по – другому кличут? А, енто имя случайно в памяти всплыло. Не серчай, милок. Совсем старая стала. Спасибо за заботу. Господь наградит тебя.
А Клим, беседуя с Марфой, словно чары с себя сбросил. Легко на душе стало. Преследования красавицы прекратились.
— Дочки – то у тебя совсем взрослые стали. Сколько? Лет шесть мы не виделись… с гибели Гордея. Даааа… Летит время. Невесты поди уже?
— И, не говори, Марфа, душа за них болит. Только бы глупостей не наделали, — ответил Клим, — Одна колледж заканчивает. Фельдшером будет. Вторая – в художественном училище. Вот бы нам старшенькую с Прокошей твоим познакомить?
— Зачем ей Проша? У ей свой жених уже есть, — тихо сказала Ева, прихлебывая чай, — Верно, Марфа, вкусное варенье. Я ещё себе положу немного.
— Откуда ты, Фанюшка, знаешь всё? — изумилась Марфа, — А, варенье – то кушай, кушай. Я ещё принесу.
— Евфалия Агафоновна, вы просто так про Любушку сказали, или знаете, что? — спросил Клим, и добавил, — То имени своего не помните, а то, как скажете…
— Ты сам у ей поспрошай, сынок, — досадуя, на свои слова, ответила Ева, — А, то за работой, да бабами красивыми, дочек упустишь.
Клим смутился, услышав такой ответ, быстро распрощался и уехал, пообещав Марфе продолжить поиски родственников бабы Фани.
Ева едва успела ему защиту поставить от колдовских чар, зная, что на этом происки её товарок не завершаться.
— Ну, вот, — негодовала Оливия, — Ева – недоучка, неумейка. Себе защиту поставила – нам не пробить. С Клима чары сняла. Фале всё заново начинать надо. Он добропорядочный семьянин, второй раз на ту же поклёвку не попадётся. Может, Гера?
— У него дочки, чуть помладше. Не пойдёт. Если Ева и его защитила, работать сложно будет, — сказала Ингрид, — Селина, не пора ли сказать нам: кто отец Евы. Всех книг колдовских она не прочла, экзамен не сдавала, я её немногому научила, а колдунья она, видать, от рождения сильная, коль, пользуясь столь незначительными знаниями сильнейшую защиту создала. Мы снять не можем. Полицейского от чар избавила. Все карты нам сбила. Я умирать не хочу. Говори!
Селина замялась:
— Ещё не время. Ей даже нет шестнадцати, тайну я смогу раскрыть лишь после двадцати.
— Хоть. Намекни, — взмолилась Ингрид, — В ней жизнь моя. Знай всё я наперёд, связываться не посмела. Жизнь выпила бы с молодой души и молодость бы обрела. А, кто я счас? Ни молода, ни стара, и жизнь висит на волоске от прихоти Селины?... Евы?... с добротой её души. Ты извести меня хотела, Селя, когда мне Еву на ученье отдала?
— Нет! Что ты, что ты… Не смела даже думать… Да и просила ты сама ведь… вспомни?
— Чего счас говорить? — Оливия вмешалась, — Тут думать надо: Еву как вернуть.
Еве хорошо жилось у Марфы. Тихо, покойно. Но её беспокоила старость. Ингрид на момент колдовства было не больше восьмидесяти. Ева же чувствовала себя на все сто. Видимо прежние жизни – молодение Ингрид дали себя знать. Чувствовать себя немощной, разбитой старухой было пыткой для Евы. Молодая душа рвалась из старой оболочки, выхода не было. Хотя Ева, в отсутствие Ингрид, перечитала все её книги, этого было недостаточно, чтобы полноценно провести данный обряд. Где взять дополнительные сведения Ева не знала.
Вскоре приехал Прокофий. Привёз маме, и Еве по отрезу на платье и по нарядному платку с кистями.
— Спасибо, сынок. Теперь Фанюшке новое платье сошью, а то всё из моих старых перешивала. Нет ведь ничего у старушки, а купить дорого. Родственники объявятся – им это барахло ни к чему.
— Сведений никаких нет? — поинтересовался Прокоф.
— Ничего. Я уж и через Клима пыталась: никто не ищет, нет таких, — вздохнула Марфа.
— Как знать, мама. Смотри, вот бесплатная газета, мать ищет дочь, пропавшую почти десять лет назад. Девчушечка совсем маленькая и лет прошло много, а мать надеется, ждёт, — Проша протянул Марфе газету с объявлением Селины, — Я, пока время свободное было, нарисовал портрет этой уже повзрослевшей малышки. Посмотри, какая красавица получилась, — достал из кармана куртки сложенный вчетверо листок А4.
— Настоящий художник, — разглядывая карандашный портрет, сказала Марфа, — Тебе учиться надо, сынок, а не баранку крутить.
— Вот накопим денежек, тебя вылечим, тогда и пойду учится, — ответил Проша.
— Кто это? — увидев свой портрет, спросила вошедшая Ева.
— Да, вот, Фанюшка, посмотри, как мой Прокоша рисует, чисто художник, — похвасталась Марфа.
— Портрет чей? — словно не слыша её, повторила Фаня.
— Это Прокоша девочку, пропавшую изобразил, — Марфа протянула Фане газету.
Ева достала из кармана очки – с Климом в город ездили подбирать – внимательно прочла заметку. Сердце сжалось, неужели мама ищет? Любит? Только любовь свою показать не смеет – ведьма. Или уловка, чтобы её отыскать?
— И тебя, Фанюшка, обязательно найдут, — прервала её мысли Марфа.
— Можно, я вас буду бабой Евой звать, ведь вы же Евфалия? — неожиданно спросил Прокофий.
— Зови, как хочешь, — сказала Ева, выходя из комнаты.
Мысли, мысли покоя не дают. Её ищут. Клим, объявление. Зачем? Вернуть молодость? Вряд ли. Ингрид опять в старуху превратится. Ей снова надо будет девушку искать, чтобы от старости избавится. Всё не так просто, как кажется. Заклинание сильное, но Еве дарована жизнь. Почему? Вышла на лавочку перед домом.
— Я тебе лекарство новое привез. Скоро поправишься, услышала через открытое окно.
Усмехнулась. Не нужны теперь Марфе никакие лекарства, вылечила её Ева. Как поняла, что Марфа на инвалидности, стала наблюдать, там уж и лечить недолго. Нет у Евы диплома колдуньи, знания есть. Ведь, изучая зло, всегда знаешь о противоядии. Вот Еве противоядия и пригодились: С Клима заклятие сняла, защиту поставила, Марфу вылечила. Но эти её действия, по колдовским меркам, ни к истинному колдовству, ни к добрым делам не относятся. Хотя Ингрид, при каждом таком поступке и корёжило, особого вреда ей это не принесло.
— Раз у Клима защита Евой поставлена, надо понаблюдать за ним, — решили ведьмы на совещании, — Хлоя займётся им.
Неброский макияж, юбка – карандаш до середины колена, элегантная белая блузка с чёрным жабо, строгая причёска, такой увидел Хлою Клим, когда в толпе столкнувшись с нею, собирал рассыпавшиеся документы из её папки.
— Извините, простите… случайно, — оправдывался Клим, — Чем могу заслужить ваше прощение?
— Что вы? — улыбнулась Хлоя, — Бывает, но, — посмотрев на смущенного Клима, произнесла, — чашечки кофе вполне будет достаточно. Сейчас я тороплюсь. Вечером в семь в кафе «Сирень» можем встретиться.
— Замётано, — просиял Клим.
Никаким флиртом со стороны Клима это не было. Просто ему неловко было перед женщиной, которой он чуть не сорвал совещание.
Хлоя пришла с небольшим опозданием. Клим уже ждал её за столиком:
— Рад, что пришли, — протянул ей розу, — Сейчас принесут кофе. Какие пирожные предпочитаете?
— После семи вечера не ем, только кофе, — улыбнулась Хлоя.
Беседа растянулась почти на час. Хлоя представилась Леной, с увлечением рассказывала о своей работе, не упоминая название фирмы, интересовалась делами Клима. Но на его просьбу – проводить – отказала, сказав, что живёт за городом, вызвала такси.
Клима, следуя за ним на небольшом расстоянии, до дома проводила Оливия, которая задолго до Клима пришла в кафе и сидела за столиком в углу, изображая даму, занятую работой с открытым ноутбуком.
Наступила очередь Геры, «случайно» познакомившейся с Любой в дамской комнате на дискотеке, где та была со своим женихом.
Гера так пришлась по душе Любе, у которой задушевных не было, что она пригласила её домой.
Много ли девчонкам надо? Задушевные разговоры о любимых, которые неловко заводить с родителями, другие девчачьи секреты. А Гера умела слушать, временами поддакивая, восхищаясь, рассказать о себе сказку доверчивой девушке. О лучшей подруге Люба и не мечтала, не подозревая, что, узнав адрес Евы, Гера должна была рассорить её с женихом. Просто так колдуньи подругами не бывают.
— Девчонки, пойдёмте чай пить. Или у вас свои секреты? Пошушукаться хочется? Так я вам в комнату принесу, — сказала мама Любы.
— Сейчас придём, — отозвалась Гера.
Ей необходимо было познакомиться с родителями Любы, втереться к ним в доверие.
Клим, познакомившись с Герой, не мог нарадоваться, что у дочери наконец – то появилась такая взрослая, рассудительная подруга. Гере же необходимо было выведать всё о Еве. Вскоре представился удобный случай. Как – то за обедом Настасья сказала Климу:
— Прокоша звонил, интересовался есть ли какие новости.
— Пока ничего, — вздохнул Клим.
— Что за Прокоша? — заинтересовалась Гера.
— Сын бывшего сослуживца. Хороший парень.
— Может меня познакомите, а то я без молодого человека. Неудобно, возраст, а бойфренда нет.
— Так он в разъездах всегда: что есть, что нет.
— Вы познакомьте, я разберусь.
Наступила осень. С увяданием природы, разнообразием красок, сбором урожая.
— За грибочками пойдёшь со мной, Фанюшка?
— Стара больно, но воздухом лесным подышать хочется, — улыбнулась Ева.
— Гляжу я на тебя, Фанюшка, жизнь прожила, и всё забыла. А, вот, у меня сердце постоянно болит. Как с мужем несчастье случилось, у меня инфаркт. Я в больнице, в реанимации, Прокоша в армии на учениях, так и похоронили, хоть и с оркестром, но без нас. Не удалось проститься.
— Не переживай. На небесах разберутся.
— Хоть бы приснился разочек, ведь за шесть лет – ни разу, — покачала головой Марфа.
— Давай на кладбище сходим. На автобусе недалече. Назад лесочком и вернёмся.
— Поговоришь с тобой, Фаня, и на душе легче. Всё – то ты знаешь, понимаешь, только памяти нет. И откуда только знаешь, что здесь на кладбище похоронен.
— Мир слухами полнится. Я слушаю, примечаю.
Раковинка, крест металлический, фото на эмали.
— Совсем молодой, — вздохнула Ева.
— И жизни толком не видел, — печально произнесла Марфа, — Детдомовские мы. Я – то там оказалась, когда родители погибли. Девять лет уже было. Он сызмальства. Мать в роддоме отказалась. Никак не привыкну, что нет его, — усмехнулась, — Я, как в приюте очутилась, ребята забижать начали. Он заступался. Так и сдружились. Это потом уже любовь пришла, как в армию его проводила, письма писать стал. Хорошие, добрые. Вот так, Фанюшка.
Посидели на лавочке, помолчали. Ветер налетел, с берёзки листья посыпались.
— Это Прокоша, как с армии пришёл, берёзу посадил. Вон какая вымахала. Быстро время петит.
Медленно лесом возвращались домой. Пожалели, что корзинки не взяли. Грибов много, но Фаня больше отдыхала, совсем одышка замучила.
— Может, тебе врачу показаться?
— Полиса нет. Кто ж примет? — усмехнулась Ева.
— Фельдшерица наша, Клавочка.
Прокофий уехал, но Гера уговорила Клима навестить Марфу, сказав, что для начала надо познакомиться со свекровью, а потом и сын никуда не денется. Также её очень заинтересовала старушка, потерявшая память:
— На журналистку хочу выучиться, а случай интересный, может, продолжение будет. «Старушка – потеряшка», как вам статья с таким названием?
— Статья… родственники бы нашлись. Пожилая она очень, похоже за восемьдесят, —пробурчал Клим.
Марфа гостям обрадовалась:
— А Фанюшка к соседке пошла. Скоро будет. Да, вот уже идёт, — выглянув в окно сказала она.
— Пойду встречу. Никогда со старушками такими не общалась, — заторопилась Гера.
Ева, узнав Геру, остановилась у калитки.
— Вот ты где. От нас не сбежишь, — только и успела сказать приехавшая, как услышала:
—Стоять! Смотри в глаза! Медленно за мной!
Геру, словно, выключили. Она, как заведённая, пошла за Евой. По улице вышли к автобусной остановке.
— Сядешь в автобус, доедешь до райцентра, — напутствовала Ева, — там на железнодорожный вокзал. Билет возьмешь на самую дальнюю станцию. Денег у тебя много, а сумочку ты из рук не выпускаешь. Память я тебе стёрла. Начнёшь новую жизнь. О колдовстве забудешь. Поживи, как люди.
— Фанюшка, где ты спутницу свою потеряла? — встретила её Марфа.
— Вспомнила что – то срочное, на автобус заторопилась. Я её проводила.
— Автобус? — изумился Клим, — Я ж на машине.
— Не знаю, — развела руки Ева, — Может, действительно, что случилось?
— Случилось, случилось… Куда Гера делась? Шар – око мутный. Карты молчат. Всё твоя Ева, — выговаривали ведьмы Селине.
— Я – то при чём? Ингрид её учила. У неё молодость Евы…
— Не нужна мне такая молодость, — взвизгнула Ингрид, — Пропади всё пропадом! Ты мать! Делай, что хочешь, найди эту мерзавку. Кожу с неё с живой сдеру, — не контролируя себя визжала Ингрид.
Красива первоначальная осень. Лето, потихоньку отступая отдаёт своё тепло началу сентября, а тот зацветает красками хризантем, астр, георгинов. Начинают желтеть и опадать листья. Ласковый осенний ветерок гонит их, создавая разноцветный шуршащий ковёр под ногами. Тёплые, почти летние ночи. Медленное увядание природы.
Ева любила посидеть вечером в одиночестве на скамеечке перед домом. Печальные мысли одолевали её. Марфа говорила:
— Ты жизнь прожила. Много знаешь…
А что Ева могла знать в свои шестнадцать лет? Детский сад, который она с любовью вспоминала. Любовь? Или нелюбовь матери. Почти десять лет одиночества, которые закалили её, сделали твёрдым характер. Обучая её, Ингрид не знала, что ученица почти превзошла учителя, прикидываясь непонятливой. Ева не хотела показывать свои знания, опасаясь колдовской стези. Она не хотела повторять жизнь матери и её товарок. В память навсегда врезались слова воспитательницы, Тамары Александровны:
— Ты солнечная девочка, твоё предназначение нести тепло и добро людям.
Сидя в чулане, Ева перечитала почти все книги из богатой библиотеки Ингрид, путешествуя с литературными героями по морям и океанам, поднимаясь на высокие горы, посещая солнечную Испанию и туманный Альбион, переживая за рабов Америки, побывала в Африке, в странах Азии. Она, как губка, впитывала в себя знания. Ей всё было интересно.
Её знания были почерпнуты из книг. Жизненного опыта у неё не было, но она умела слушать, делать выводы, была немногословной.
Её поразила способность Проши видеть вещи глазами художника: в газетной фотографии шестилетней девочки он рассмотрел красивую девушку. Его карандашный портрет почти не отличался от оригинала. Ева изумилась, увидев рисунок. Часто она замечала на себе его изучающий взгляд.
— Баб Ев, ты не обидишься…, — Ева улыбнулась, — Ты очень похожа на девочку, которую десять лет ищет мать, и на мой портрет…, словно кто – то специально состарил тебя… Но, это из области фантастики, такого быть не может. Мне почему – то кажется, что ты очень молода… Абсурд…
— Душа всегда молода, — ответила Ева.
Она знала: Прокоша прав, но ей нельзя было выдать себя, в чём – то проколоться. Ева боялась, что он догадается. Надо было принимать меры. Ей жаль было покидать гостеприимный дом, но другого выхода не было.
Селина, устав от выпадов Ингрид, зная, что до Вальпургиевой ночи больше семи месяцев, а здесь ей помощи ждать неоткуда, решила посетить Гиону, хотя с её стороны это был довольно – таки решительный шаг.
Гиона была колдуньей из параллельного мира, которая не любила принимать посетителей без записи, но, даже, подав заявку, нельзя было уповать на успех.
Костюм, метла у Селины были. Ей необходимо было захватить с собой свежей крови.
От поросят на рынке Селина сразу отказалась: слишком визжащие. Козлятки – шустрые. Взгляд остановился на кроликах. Порода и цена, её не интересовали, важен был только вес. Для метлы двадцать лишних килограмм это уже значительно. Выбрав трёх взрослых кроликов, заверив хозяев, что им у неё будет хорошо, Селина отправилась домой.
Безлунная ночь не заставила себя ждать. Охотничий костюм, высокие сапоги, метла, с привязанными в мешке кроликами – к полёту всё готово. Ещё раз внимательно осмотрев двор, Селина через открытое окно взвилась в небеса.
Давно она не совершала таких полётов. Но попасть в мир Гионы можно было только на метле.
Город остался позади. Селина набирала высоту. Ветер свистел в ушах, стало холодно, стыли руки. Портала в другой мир всё не было. Селине казалось: ещё мгновение и она превратится в ледышку. Внезапно полёт метлы замедлился, небо стало серым. Селина летела над каменной рекой со стеклянными берегами. Переход совершён. Извивающее русло с нагромождением валунов, искрящиеся осколки стекла, впереди вулкан, выбрасывающий пепел. Селина устремилась в самое жерло.
Пройдя через огонь, очутившись в пещере, Селина перевела дух.
— Зачем пожаловала, гостья незваная? — послышался шипящий голос.
Селина вздрогнула:
— Прости, хозяюшка. Совет нужен.
— Проходи, —в стене открылся проход.
Войдя в комнату без окон, Селина робко осталась стоять у двери.
Если не знать, что ты находишься в пещере под вулканом, можно подумать, что ты в комнате обычной колдуньи: полумрак, зажженные свечи, запах трав, стол с круглым хрустальным шаром, кресло для посетителей.
— Присаживайся, — Селина огляделась, хозяйки нигде не было.
Когтистые лапы пригвоздили её к креслу:
— Всё знаю, — раздался тихий голос у самого уха.
На мгновенье зажмурившись, Селина раскрыла глаза: напротив, сидела женщина с головой рыси, кисточки на ушах подрагивали, её красивые руки лежали на столе, пальцы сжимались и разжимались, убирая и выпуская когти.
— Вулкану кроликов скормила, задобрила, чтоб пропустил…
— Иначе не попасть, — пробормотала Селина.
— Сами ничего решить не можете. Что ж за колдуньи пошли, — за спиной Селины стояла утопленница, с мокрой одежды которой стекала вода.
Селина знала о превращениях Гионы, но никогда с этим не сталкивалась.
Мертвые, словно прозрачные глаза, смотрели сквозь Селину:
— Геру вы потеряли. Она теперь простая смертная. Ингрид – не жилец. Молодости захотела, — захохотала в кресле длинноносая старуха, — Селина поёжилась от столь быстрых превращений, — Ты ей Еву подсунула. С тебя спрос.
— Подскажи…
— Нет. Решайте сами, — прокаркал чёрный ворон, — Вон! Надо будет – сама позову.
Еву мучила совесть. Ей было неловко перед людьми, приютившими её. Объяснить всё было невозможно, остаться в доме Марфы нельзя. Подгадав, когда Марфа отлучилась из дома, она, уложив вещи, которые ей могли понадобиться в дороге, в корзинку, позаимствовала немного денег из шкатулки, и отправилась в дорогу. Можно было сесть на автобус в деревне, но использовать колдовство, чтобы запутать следы, ей не хотелось, поэтому она пошла через лес. К автобусу она опоздала. Присела на лавочку на остановке. Задумалась.
— Бабуля, вам куда? — остановился малотоннажный хёндай.
— До города, милок, не подбросишь?
— Эт, можно, — улыбнулся водитель, оказавшийся очень словоохотливым, — Я тут часто езжу. Автобусы редко ходят. Вот и беру пассажиров. Всё веселее. Славик, — представился он.
— Анна, — ответила Ева.
Пока ехали, Славик рассказывал Еве городские новости, вскользь упомянул о какой – то нечисти типа ведьмы на метле.
— Чего только люди не болтают, — смеялся он, — Это в наше – то время – ведьмы.
— Как знать, — уклончиво сказала Ева, — Всё в жизни бывает, и необъяснимое тоже. Ты, вот, цигарку за цигаркой куришь, словно соску изо рта не выпускаешь. А того не знаешь, что, если в течении пяти лет курить не бросишь, молодым помрёшь от рака лёгких. Мучительная смерть.
— Ну, баб Ань, ты даёшь. Что ж так и помру? — рассмеялся Славик.
— Так и помрёшь, — вздохнула Ева, глянув на Славика так, что он понял: бабка не шутит.
— Что делать? — выпуская сигарету изо рта, спросил он.
— Для начала – бросить курить, — Славик закашлялся, — Потом, пить меньше. Ты ж запойный. Так и сгубишь себя.
— Откуда знаешь?
— Так я ж та самая ведьма, на метле которая, — рассмеялась Ева.
— Да, нууу, — недоверчиво протянул Слава, — Ты кто? Куда едешь?
— В Гамтовск, — назвала Ева небольшой городок в соседнем районе, — К знакомой погостить.
— Можно и через него проехать, — сказал Слава, больше за всю дорогу, не проронив ни слова.
Прощаясь на вокзальной площади с Евой, Славик сказал:
— Интересная ты бабуля: поговоришь с тобой, и начнёшь верить…, — помолчал, — Может до места доставить?
— Спасибо. Здесь близко. Сама доберусь.
Селина ругала себя почём зря:
— На что надеялась? Знала, что от Гионы можно ожидать чего угодно, так нет, попёрлась. Своим только не проболтаться. Что она говорила? Геру потеряли. Жаль… Догадывалась, что Ева сильной колдуньей станет… не думала, что настолько. Ей и дипломов не надо, до всего сама дойдёт, но добрая, потому и Ингрид не жилец. Добрые дела не заставят себя ждать. Еву отыскать надо. Может все и блокируем её. Далеко не уйдёт, молодость возвратить надо. А, если не возвращать… так и от старости помереть можно… Не Ева… Ох, как же я тогда лопухнулась… а ещё колдунья… Страсть? Не то… Влечение? Нет! Что? Что меня толкнуло в эти объятия? Нет ответа. И до двадцати Евиных лет – полная неизвестность. Потом? Вот уж это «потом»… Что будет?
Селина не находила себе покоя. Поговорить не с кем. Только бы Ингрид не узнала… Догадывается. Сделать ничего не может. На Селине отыгрывается.
Съездила на вокзал. Может след какой остался. Всё чисто. Не была Ева на вокзале. Нет следов.
— Красавица, дай погадаю, — схватила Селину за руку цыганка.
— Отстань, — отмахнулась та, — Сама гадать умею.
— Не там ищешь, — на Селину глянули глаза ворона.
— Подожди, — но цыганка уже растворилась в толпе.
Гиона! Гиона? В нашем мире? Значит, что – то зацепило её. К ней сейчас нельзя. Но… надеяться можно.
Ева присела в кресло в зале ожидания. Незнакомый город? Какая разница. Для неё все города незнакомы. Нигде не была. В гостиницу нельзя, паспорта нет. Остаётся частный сектор.
— Девушка, комнатку здесь снять можно? — обратилась она к сидящей рядом.
— Вам жить не где? — почему – то обрадовалась та.
— К знакомой приехала, а она в санатории.
— Поживите у нас. А то я на учёбу, а мама одна. Переживаю. Вдвоём вам веселее будет.
Так Ева поселилась у Алевтины Ивановны, которая работала санитаркой в больнице.
— Ой, Верочка, ты не смотри, что я молодая, а полы мою, да утки с суднами ношу, — говорила она, Еве, которая представилась ей Верой, — Учиться надо было, а я замуж после школы выскочила. Как же, военный. Мне семнадцать, ему тридцать два. Ума нет, ветер в голове. Любовь, одним словом. Родители отговаривали. Какое там. Жить без него не могу. Но, ничего плохого сказать не могу. Хорошо, ладно жили. Только учиться негде. Всё по гарнизонам. Да и Танюшку я, почитай, через год родила. Она слабенькой, болезненной была. Какая уж тут учёба. А лет пять назад повстречал он свою любовь первую. На присягу она к сыну приезжала. Вдова. Ну и закрутилось у них. Я Танюшку забрала, мешать им не стала. Обидно конечно, но в жизни всякое бывает. Так мы с ней тут и очутились. Профессии нет. К родителям обращаться стыдно. Хорошо, комнатку от больницы дали, потом и квартирка двухкомнатная освободилась. А Танюшке я сразу сказала: «Учись, дочка». Она умница у меня. Сейчас на фельдшера учится. Потом, как Бог даст.
— На фельдшера, — подумала Ева, — Как и дочь Клима. В одной группе. Как тесен мир. Хорошо, что я Верой назвалась. Клим не отыщет. Но, опять, пристанище шаткое. Девчонки болтушки, могут и обо мне поговорить. Место менять надо будет. Не хочу колдовством заниматься.
— Почему я должна прятаться? Скрываться? — думала Ева, — Я им нужна. Они меня ищут. Не проще ли самой понаблюдать за ними. Даже без личины. Я старая, узнать меня сложно. Не к каждой же старухе они приглядываются? Им и в голову не придёт, что я рядом. А мне шанс вернуть молодость и начать новую, свою, без всякого колдовства жизнь.
Поблагодарив Алевтину Ивановну за приют, объяснив, что ей необходимо в соседний район, Ева, собрав свои нехитрые пожитки, отбыла восвояси.
Словно по наитию, нашла она квартиру Селины. Как давно она не видела свою мать, которая отдав Еву на обучение Ингрид, сразу поменяла место жительства. Сидя на лавочке возле детской площадки, Ева ждала появления мамы, которая появилась лишь поздно вечером после работы. Хоть она и колдунья, но в этом мире обязана работать, чтобы не вызвать подозрение. Селина, словно почувствовав, не зря же она была ведьмой, присутствие чего – то необычного, перед парадной стала оглядываться по сторонам. Её взгляд, цепко охватив всё вокруг, равнодушно скользнул по Еве. Ева использовала колдовство, чтобы мать не узнала её. Боже, какая же Селина красивая. Она ничуть не изменилась за эти десять лет: ведьмы рано взрослеют, но и стареют медленно. Сердце Евы сжалось, дыхание перехватило, ей хотелось со всех ног броситься к матери, обнять её. Чудом сдержав себя, Ева медленно поднялась со скамейки и тоже вошла в подъезд. С трудом, поднявшись на четвёртый этаж «хрущевки», Ева подошла к квартире матери. Прислонившись лбом к двери, почувствовала родной запах. Как же она любит эту женщину. Пусть у той нет материнских чувств и ей не нужна дочь, но дочери – то она необходима. Эта женщина дала ей жизнь, вскормила, вынянчила. Труд матери велик, только это не замечают.
Ева сквозь двери вошла в прихожую. У неё начали проявляться сильнейшие колдовские качества, которые просто разрывали её изнутри. Сила рвалась наружу, но Ева не могла определить суть: добро это или зло. Она не хотела быть колдуньей, как мать. Ей хотелось простого человеческого счастья: иметь любящего мужа, семью, детей, любимую работу. Но сейчас ей необходимо было вернуть свой облик. О том, что к Ингрид вернётся старость, её не волновало. Зло всегда остаётся злом, какой бы облик оно не приняло. Ева понимала, что остановить действо колдуний, она не в силах: добро всегда соседствует со злом, в противовес ему. Зло на земле искоренить невозможно: люди разные и ситуации бывают неоднозначные, при которых даже самый спокойный уравновешенный человек может потерять контроль над собой.
Звонок в дверь. К Селине пришла соседка:
— Милочка, как хорошо, что вы дома. Знаю, что гадаете. Не откажите. Очень прошу.
— Проходите, — нехотя процедила Селя, проведя соседку на кухню, а не в комнату посетителей. Она не любила незваных гостей, — Слушаю вас.
— Беда у меня, — всхлипнула женщина, присаживаясь на табурет, — Дочь связалась с женатым, в отцы ей годится. Ничего слушать не хочет. Помогите.
— Чем же я могу помочь? Разве карты разложить.
— Говорят, вы всё можете…
— Сплетни, — нахмурилась Селина, — Картами балуюсь и только.
— Я заплачу. Сколько скажете, — но, увидев недовольное лицо Сели, осеклась, — Ну, хотя бы погадайте.
Селина разложила колоду. Пряча змеиную усмешку, глядя на карты, произнесла:
— Она любит его. Как можно противиться?
— У него сын чуть помладше. Две дочки – погодки в школу ходят…
— Любовь сильнее, — Смотрите, — ярко накрашенным ногтем Селина показала расклад, — Чёрт, —сквозь зубы прошептала она. Карты на глазах меняли масть, — Ева, — прошептала она, смахивая карты со стола, — Не гадается сегодня. Не мой день. Извините.
— Но, вы поможете? Правда? — со слезами в голосе молила соседка.
— Возможно, но не сегодня, — холодно произнесла Селина, выпроваживая ту на лестничную площадку.
Закрыв дверь, стоя в прихожей, произнесла:
— Ева! Знаю, ты здесь. Чувствую.
Тишина.
— Зачем пришла? — молчание, — Мы сильнее. Нас много. Ты одна. Тебе не одолеть нас. Молодость не вернуть, — Селина говорила первое, что взбрело в голову, в ответ безмолвие.
Поняв, что разговорить Еву не удастся, Селина прошла в комнату. Зажгла свечи. Села, уставив взгляд в хрустальный шар. Перед глазами поплыли картинки: Ева совсем крошка. Тянет к ней руки, обнимает, Селине душно, воздуха не хватает, в глазах темно…
Очнулась Селя в кровати с мокрым полотенцем на голове.
— Ты должна умереть! Мы убьём тебя! Не допустим до добрых дел! Твоя участь решена. Отыщем, какой бы ты облик не приняла. Нет тебе места на земле, — сказала она в пустоту, — От нас не скроешься!
Ева стояла рядом, по щекам у неё текли слёзы, ей было тяжело и горько, безумно жаль, не себя – мать.
Правильно сказано: «…и зверя нет страшней, чем человек».
Медленно вышла из квартиры и побрела прочь. Здесь ей делать нечего.
Стоя на пешеходном переходе, дожидаясь зелёного света, она обратила внимание на мальчонку лет пяти. Одной рукой он прижимал к себе маленького котёнка, другой держался за папу.
Котёнок вырвался, бросился на дорогу, мальчишка за ним. Ева успела схватить его за руку, не удержалась, упала.
Под колёсами машины лежала молодая девушка, рядом сидел испуганный котёнок.
Старухи нигде не было.