В 1947 году в Советском Союзе разразилась голодовка. Мать с тремя детьми приехала в Харьков. Из пожитков у неё был один узел барахла – старой изношенной, латаной и даже рваной одежды.
Обосновались мы на траве в парке завода ХТЗ. Сам парк был не на территории завода, а рядом.
У матери не было ни работы, ни профессии, ни жилья, ни денег, ни еды.
Ей было 44 года. Она была безграмотной, физически слабой и худющей от систематического недоедания. На работу её не брали.
Брату Ивану было 13 лет, мне 11, а Мане девять.
Мать сказала нам, мне и брату:
- Я вас не прокормлю. Мы все умрём с голоду. Идите в милицию. Скажите, что потерялись от матери. Но фамилию измените, чтобы меня не нашли. А то ещё посадят. Пусть вас отправят в детдом. Там кормят. А с Маней мы как-нибудь спасёмся. Будем просить милостыню и искать мне работу.
Пошли мы в девятое отделение милиции на посёлке ХТЗ. Назвались новой фамилией. Никто не стал искать мать. Европейская часть страны стояла в разрухе, в голоде, в преступности. Архивы частично погибли, частично затерялись при спешной их эвакуации. Всего два года прошло, как закончилась война.
Прежде, чем отправить в детдом, нас отвезли в детприёмник для прохождения карантина. Иван тут же заболел свинкой. Она дала осложнение на слух. Он полностью оглох. Его отправили в школу номер 54 для глухонемых детей имени Крупской. А меня отправили в детдом города Купянска.
Не буду здесь рассказывать о детдоме. О нём я подробно написал в своём романе «По грамоте умный, по жизни дурак». Это было нечто ужасное. Но деваться некуда. Приходилось мириться.
В детдоме, как в тюрьме, у всех были клички. Их присваивали здоровенные воспитанники, переростки, вожаки. Никого, ни из персонала детдома, ни из воспитанников не называли ни по фамилии, ни по имени. Только по кличкам. Директор детдома, Морозова Александра Федотовна, была Дед Мороз, воспитатель, Гедеон Гедеонович, был Князь Гвидон. Старая мудрая воспитательница была Бабариха, милая и добрая молодая воспитательница Вера Яковлевна, которая плакала, если её не слушались, имела кличку Вася Мэ, а молодая пионервожатая без руки по локоть - БадрО.
Два моих милых и безобидных дружочка имели клички: Витя Андреев - Андрейка, а Витя Сизонов - Папа Карло Сизый Нос. И в этом аду были святые ангелы!
Кличка у Вити Сизонова оказалась на редкость удачной. То есть обоснованной. Он был маленького роста. Поэтому Папа Карло, то есть карлик. Витя был носатым. А на носу имелось сизое пятно – след от бывшего чирья. Поэтому Сизый Нос.
У меня была кличка Умняга, так как я был отличником, вундеркиндом, гением.
О детдомовской жизни я вспоминаю с отвращением. Но был один эпизод, о котором я вспоминаю с теплом, с тихой радостью и сердечным трепетом.
Мы, детдомовцы, напевали пародию на «Еврейскую комсомольскую» песню Исаака Дунаевского на слова Волженина.
Вот фрагмент песни Дунаевского.
На рыбалке у реки
Тянут сети рыбаки,
На откосе плещет рыба,
Словно глыба серебра,
Больше дела, меньше слов,
Нынче выпал нам улов,
Будет сёлам и столицам
Вдоволь рыбы, е-о-о.
Над рекою, над водой
Плавал месяц молодой,
Не меня ли ты ласкала,
Называла «Милый мой».
На рыбалке у реки
Тянут сети рыбаки,
Тянут, песни распевая,
А милАя не со мной.
Прямо скажу, песня плохонькая. И содержание убогое, и рифмы ничтожные. А мелодия нам нравилась.
А пародия выглядела так:
У рыбалки, у реки
Кто-то стырил башмаки
И рубашку, и штаны.
Это, верно, пацаны.
Летом 1949 года я, Андрейка и Папа Карло сели в кружок во дворе детдома прямо на земле. Я спел:
У рыбалки, у реки
Кто-то стырил башмаки
И рубашку, и штаны.
Это, верно, пацаны.
Оба Вити не знали слов, хлопали в ладоши и подпевали мне:
- Ла-ла лайла, ла-ла-ла,
- Ла-ла лайла, ла-ла-ла,
- Ла-ла лайла, ла-ла-лайла,
- Ла-ла лайла, ла, ла, ла!
Нами овладела какая-то эйфория, райская аура, в наши души нахлынула безмерная радость, счастье и нежная дружба. Нам не хотелось прекращать этот праздник великого торжества. Мои друзья продолжали лалайкать и хлопать в ладоши. Они ждали от меня продолжения песни.
И я стал мгновенно сочинять:
Я не тырил, я не брал,
Я на шухере стоял,
С перепугу я присел,
Когда шухер* налете.
Меня подхватила волна счастья моих друзей. И меня понесло:
У рыбалки, у реки
Тянут бабы сундуки,
Тянут, тянут, не потянут,
Помогите, мужики!
У рыбалки, у реки
Били нас домашняки**,
Ничего нас не побили,
Они были слабаки.
У рыбалки, у реки
Хлеба мы нашли куски,
Ели, ели, много съели
Убежали взапуски.
У рыбалки, у реки
Гоготали гусаки.
Мы им много хлеба дали
Они скрылись в тростники.
Я придумал ещё много куплетов, которых теперь уже не помню.
Мне сейчас 87 лет. Но этот праздник восторга незабываем.
=======
Шухер* - воровской жаргон, опасность. Появление милиции или кого-то ещё.
Домашняк** - так детдомовцы называли детей, которые жили в семьях, дома. Детдомовцы и домашняки вели между собой бесконечные драки. Домашняков было больше, но они были менее организованными и часто терпели поражения.