Рассказ Ольги Николаевны Вебер - моей мамы, о судьбе своего дяди.
"Товарищ Сталин, вы большой учёный
В языкознанье вы познавший толк
А я простой советский заключённый
И мой товарищ — серый брянский волк"
(Слова Юза Алешковского).
1955 год. Красноярск.
- Аня дорогая, ты, как жена директора техникума, коммуниста, должна понимать, что мы не можем принять у себя политического заключённого, который высказывался плохо о Советской власти. Ты хочешь, чтобы меня уволили и посадили, как пособника?
- Коля, ну что ты такое говоришь? Какой же он теперь заключённый? Миша своё отсидел и его выпустили. Не хорошо получится, если я откажу родному брата. Лиза, его жена, пишет, что он очень ослаблен и без нашей помощи просто не доедет домой, до Харькова.
- Эх, Мишка, никогда он не умел молчать и вот поплатился. Ну, ладно, пусть поживёт у нашей дочки, но недолго и, желательно, чтобы его никто не видел.
- Хорошо, я тогда поговорю с Олей.
- В последний раз я видел тебя, Оленька, одиннадцатилетней девочкой, когда вся моя родня и ты, в том числе, провожала меня на фронт. А теперь ты уже мама двоих дочек - медленно и тихо заговорил мужчина, - а ты помнишь меня? - он хотел ей улыбнуться, но на его бледном, измождённом, покрытом бороздами глубоких морщин лице, появилась лишь непонятная и странная гримаса.
- Да, дядя Миша, я помню Вас.
Ольга смотрела с сочувствием, на, сидящего за столом в её доме, сгорбленного, истощённого, сорокасемилетнего человека и не верила, что это именно тот, жизнерадостный и добрый её дядя Миша, который сейчас походил на немощного старика.
- Да, Оленька, вот такой я теперь. Последние десять лет сильно изменили меня.
- Я мало знаю о том, что с Вами случилось, после того, как Вы вернулись с войны. Мама рассказывала, что Вы геройски сражались и дошли до Берлина. Что же произошло потом?
Рассказ дяди Миши.
- Провоевал я всю войну с первого и до последнего дня. Получил награды, был дважды ранен, а после войны вернулся в свой родной город, который лежал весь в руинах. Печальное зрелище. "Ничего, - рассуждал я, - руки, ноги есть, отстроим". Ведь как я тогда думал? Вот, выгнали мы проклятого врага с родной земли, разбили его в пух и прах, и теперь заживём мирно и счастливо. Начнём, наконец-то, строить светлое будущее.
Но всё пошло сразу не так. Квартиру, где проживал я до войны со своей семьёй, заняли какие-то партийные работники. А взамен дали, в полуподвальном помещении, маленькую комнатушку. В той коммунальной квартире проживало ещё 10 семей.
Положение с продуктами было тяжёлым. Но голодали в городе не все. Наблюдал я, и не раз, когда устроился на работу, как привозили и распределяли среди начальства продуктовые пайки, включая папиросы, мыло и спиртное.
Я не был наивным человеком, многое пришлось повидать на фронте. Там тоже не всё, что положено, доставалось солдату. Но меня тогда возмущало, что сытому начальству было наплевать на своих же работников, которые падали во время смены в голодные обмороки. Было обидно и стыдно за то, что творит советская власть на местах. Конечно, я стал высказываться по этому поводу.
Однажды, увидел я, как в давке за хлебом, который, по случаю, завезли в магазин, задавили беременную женщину. Эта картина потрясла меня и подтолкнула написать гневное письмо товарищу Сталину. Причём, я решил обезопасить себя и написал его левой рукой, и отправил с окраины города. Какой там. Вычислили и нашли. Осудили по 58 статье за антисоветские высказывания и клевету на советский строй. Дали 10 лет лагерей.
Нас, воевавших политических заключённых, считали особо опасными и содержали в особлагах, в Норильске, где существовал очень строгий режим. Мы были, практически, полностью изолированы от общества. Написать письмо домой разрешалось всего два раза в год. Рабочий день длился 12 часов. Долбили мы скалу под фундамент завода. Одежда плохая, обувь дырявая: когда холодный осенний дождь, так ноги в воде, а как мороз, так лом и кайло в руках держать невозможно. Эх, сколько погибло там хороших людей. Когда чувствовал, что не выдерживаю, то глотал мыло, вызывая понос, чтобы отлежаться в сан. части.
Условия содержания были крайне жёсткими, лучше сказать издевательскими. Полный произвол охраны, которой разрешалось стрелять на поражение по своему личному усмотрению. Нравилось ей часто делать ночные поверки с пересчётом. Что это такое? - Криками поднимали всех заключённых и выстраивали. Каждый из нас, должен был пройти мимо охранника, который держал в руках большой деревянный молоток. Этим молотком мы получали удар по спине, при этом должны были громко выкрикнуть свою фамилию. Кто пытался увернуться от удара, того запросто могли застрелить, как оказавшего сопротивление советской власти.
Да. А ещё любила охрана наказывать политических "молотилкой". Так называлась расправа над теми, кто не пресмыкался перед администрацией и имел среди нас авторитет. Этих ребят затаскивали в барак к уголовникам, которые избивали их до смерти. А если кто выживал, то становился инвалидом.
А вообще, нас, политических, воевавших и имевших награды, уголовники боялись. Мы старались держаться вместе и помогать друг другу. Мы были уже не те политические, которые верили, что их посадили случайно и по ошибке. Чем больше было издевательств, тем крепли наши убеждения, что диктатура пролетариата превратилась в диктатуру партии.
Да, Оленька, сам себе удивляюсь, как я смог выжить в тех нечеловеческих условиях и вот, теперь, надеюсь увидеть мой родной Харьков. Я тебе очень благодарен, что ты и твой муж поддержали меня.
- Дядя Миша, Вы в поезде, уж пожалуйста, ни с кем не разговаривайте на всякие такие темы, а то не доедете, - произнесла Ольга сквозь, душившие её слёзы.
- Да, Оленька, я понял. Много лет прошло, а ничего не изменилось. Я воевал, защищал свою Родину и хотел, чтобы она стала лучше. Советская власть поломала не только мою судьбу. Не так мечтал я провести свою жизнь.
П.С. Дядя Миша доехал до Харькова и прожил ещё два года.