Часть 1-я.
В юном возрасте, поступив учиться в славное училище, я очень сильно, особенно по первости,
тосковал по дому. По маме, отцу, по родным стенам, по мягкому своему дивану и полному в
любое время холодильнику. Всё это, конечно, было в скобках, после главного слова НАДО.
Режим, учёба, не оставляли много времени, подперев рукой щеку, помечтать.
Но матерея от курса к курсу, далёкий дом мой всё равно был самым слабым, самым желанным
местом в моей жизни.
Уже с пробившимися усами, успешно сдав зимнюю сессию 3-го курса, с трепыхавшимся от
радости сердечком, я собирался в отпуск, домой.
Уложил подарки в полученный из каптёрки чемодан. Прижав коленкой крышку защёлкнул
замки. Ключ был не нужен. Воровства не было у нас в 8 роте. Засунул его под койку. Пошёл
в "музыкалку" проверить на прощание всё ли там в порядке. Правильно ли лежат
дорогостоящие гитары, и закрыты ли против сырости форточки. Заботился об инструментах.
Возвращаюсь назад. В вестибюле навстречу "Крокодил". Комроты. В руках вытащенный из
моего чемодана плащ "болонья". "Гражданка". Я ею не злоупотреблял, но имел. Если без
фуражки, и плащ застегнуть на все пуговицы, то патрулю всё равно лучше не попадаться.
- Идите за мной! - Крокодил этот сука была последняя. Любимая поза: подняв указательный
палец перед строем выговаривал многозначительно каждое слово:
- Я, человек с высшим образованием... .
Или.
- В дежурное отделение пойдут Бегунов, Хабаров, Пелевин, Максимов, Базанов, Солянкин,
Гавриловский, Дуксин, Дидковский и Шарапов.
И после паузы театральной.
- А у Позднякова репетиция!!!
И все, по его мнению, должны были тут же плеваться под ноги и кричать." Вот же какой
хитрован, этот Поздняков!"
Повёл он меня к светлой памяти начальнику ОРСО Михаилу Васильевичу Петрову.
Тот поморщился от предложения, вместо отпуска, дать мне пять нарядов кочегарки.
Но возражать не стал. За гражданскую одежду следовало наказать.
Часть 2-я.
Рота опустела, все уехали домой. Иногда, в конце коридора, прошмыгивал какой-то
будущий судоводитель, тоже штрафник. Мне, от глубокой печали, было не до него.
И день, и ночь я служил главному кочегару Степанычу. По началу только шлак вывозил на
тачке на верх. Он шипел (шлак), сердито в снегу и покрывался багровыми пятнами. Потом,
видя моё усердие, доверил мне все четыре котла. Иногда выходил из своей комнатушки,
молча проверял, и опять ложился спать.
Работа была пыльная. Из бункера привезти уголь, свалить его у котлов, по надобности
закидывать. Шуровать длинной кочергой и прогоревший шлак выгребать, и везти его наверх,
на свежий, морозный воздух. Высморнуть под чёрным звёздным небом чёрные сопли и
назад.
Можно не надолго пойти в роту, покемарить в пустом кубрике на койке. А можно и тут
тёплый угол найти для этого дела. Кормили, конечно, хорошо. С молчаливым участием.
В пустой столовой женщины добрые. Говорили мне:
- Золотце, ещё хочешь?
Лучше было только когда я ходил в очередной наряд дежурным по камбузу. Там к котлете
гарниром давали ещё котлеты. А компот можно было пить как только захочется.. .
Сильно болела душа. Отпуск итак небольшой, и эти 5 суток почти половина. Сейчас бы
дома был... .
Если отставить табуретку подальше от открытой дверцы котла, можно смотреть на жадный
до кислорода и угля огонь. Он и мысли все пожирает, и не оторваться, ни глазами, ни всем.
Рядом с грозным, гудящим пламенем сидит маленький человек. Душой и телом ранимый.
И подонками всех мастей и стихиями. И надо, как положено, идти по этой жизни до конца.
До самой смерти. Так это, что ли и есть цель? Знать, что как ни старайся финиш у всех один.
Скорая она, или на неведомо сколько отсроченная. На годы набитые по горло заботами,
обязанностями, условностями. Видимо просто нужно пронести свою звезду-жизнь выше
грязи. Потом отдать её своим детям, и обернувшись к прожитому, улыбнуться и умереть.
Так же достойно как и жил.
Длинной кочергой, когда гоняешь уголь в топке, он радостно вспыхивает, и огонь гудит
веселее. И лишний в этом деле шлак, который не горит а только шипит, дымит и
пузырится, сгребаешь на пол и выбрасываешь.
Крокодил сломать меня хотел. После кочегарки заявил что на последок я должен выдраить
гальюн зубной щёткой.
Выдраил. И после этого хвостом не вилял.
Я победил его.
Домой приехал. Мать сказала что я в этот раз какой-то молчаливый. А я улыбался, и уткнувшись лбом в бронзовый ледяной краник,
выдувал над раковиной из себя последние чёрные сопли.
А испытания обязательно будут. В этом может и есть смысл жизни перед Богом.