Глава 6. Магадан. Лагерь АЗ-18

 
Магаданская область расположена на северо-востоке Российской Федерации. На западе   граничит с Хабаровским краем, на севере с Республикой Саха (Якутия), на северо-востоке с Чукотским автономным округом, на востоке с Камчатской областью. Южную часть области омывает Охотское море.
 Образована в 1939 году. Площадь, вместе с островами, составляет 462,5 тысячи  квадратных километров. В рельефе области преобладают нагорья и плоскогорья с отдельными вершинами высотой до 2,3 километра, перемежающиеся обширными долинами вдоль рек и на побережье.
Растительность тундровая по горным склонам выше шестисот метров, лесотундровая на остальной территории области. По долинам рек преобладают смешанные леса из тополя и лиственницы. Среди кустарников преобладает кедровый стланик.
Имеет развитую гидрографическую сеть. С юга омывается бассейном Охотского моря. Обладает хорошо развитой речной сетью. Самая крупная река - Колыма, в среднем течении судоходная, имеет ширину  до одного километра. Средняя продолжительность ледостава - двести дней. На территории области находятся сравнительно немного озер. Наиболее крупные - Джека Лондона,  Малык,   Момонтай,   Пареньское,   Чистое.
 Климат на большей части территории резко континентальный с зимней температурой до минус 60°, летней   до плюс 35.  На побережье - морской с температурой зимой до минус 30°, летом - до плюс 25.  Продолжительность безморозного периода  пятьдесят - шестьдесят дней, зимнего до семи месяцев    в году. Вся территория области, исключая побережье, находится в зоне многолетней мерзлоты.
Полезные ископаемые:   золото, серебро,  вольфрам, молибден, уголь, свинец,  цинк, медь. 
Население сто тридцать девять тысяч человек.

(Из Википедии)

       Погода стала портиться, на  следующий день разыгрался шторм.
       «Джурму» начало валить с борта на борт,  в них с гулом били  волны. К  вечеру шторм усилился. Скрипели  шпангоуты   и потели заклепки, с входного люка вниз просачивалась вода. Появилась она и на палубе  сначала небольшими лужами, а после сплошняком.
       - Слышь, Леха. А мы случаем, не тонем? - опасливо   кивнул вниз Василий. Остальные вопросительно уставились на моряка.
       - Не, - прислушался тот к шуму за бортом. -  Машина работает нормально, судно держит ход. Пока выгребает.
       - А если сломается? - спросил кто-то.
       - Тогда все. Пиши, пропало.
       Наступило тягостное молчание.
       Шторм длился всю ночь,  этап лежал  вповалку. Слышались стоны, кто-то рыдал, воняло блевотиной. К утру начал стихать. Зашевелились.
       На рассвете восьмых суток, дымя трубой, пароход  входил в бухту Нагаева. Здесь уже стояла зима. На окружавших ее пологих сопках лежал снег, вода дымилась, в ней плавала шуга*.
       Столица колымского края выглядела   мрачно и неприглядно. Россыпь деревянных с  кирпичными  домами  на побережье, извилистая речка,  грузовой порт с застывшими у причалов судами и баржами. Над   всем этим  низкое, с ползущими облаками небо и дымы угольных котельных.
       Огласив бухту длинным   гудком «Джурма»  подошла к  причалу, вниз подали швартовные канаты, отвалили носовой трап. Первым на разгрузку выгнали мужской этап, по его ступеням  загремели сапоги с ботинками. У борта уже ждал  конвой в полушубках и с гавкающими собаками на поводках. Выстроив, всех пересчитали.
       - Напра-во!  - раздалась команда. - Вперед!
       Шаркая ногами  и отворачиваясь от ветра, двинулись к портовым воротам. Миновав их, пятерками зашагали  по замерзшим колеям окраинной улицы  с покосившимися хибарами и дровяниками к туманящейся  далеко  впереди  седловине.
       Встречавшиеся по пути жители,  в большинстве не отличавшиеся видом от прибывших, внимания на этап не обращали.
       - Шире шаг! -  торопил конвой, подталкивая отстающих прикладами.
       Спустя час перевалили седловину, за ней  в низине раскинулась Магаданская пересылка. Она была поменьше Ванинской, но тоже весьма обширной. Те же вышки, приземистые бараки, кирпичное здание администрации, из труб  ветром уносило дым.
       - Такое впечатление, что  здесь край земли, - сказал Трибой шагавшему рядом Лосеву.
       Тот угрюмо молчал, косясь по сторонам взглядом. 
       Подошли к воротам с выцветшим вверху плакатом «Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства!».  Со скрипом отворились створки.
       - Стой! - приказал старший конвоя в предзоннике, отделенном от остальной пересылки двумя рядами колючей проволоки.
       Перестроив в  каре*,  сделали перекличку (все были на месте), вслед за чем через вторые ворота завели на  пересылку. Там  определили в три угловых барака, именуемых карантином. В течение  двух дней  этап  проходил  медкомиссию.
       Военврачи  и медперсонал в белых халатах обмеривали, выстукивали, взвешивали, заполняя формуляры. Выясняя гражданские профессии, делали пометки. 
       Согласно циркуляру ГУЛАГа № 177177 от 3 февраля 1931 года (с поправками) устанавливалось три производственные категории: первая - «полноценная рабочая сила, пригодная к выполнению всякого рода производственных физических работ», вторая - «неполноценная рабочая сила с пониженной годностью к выполнению физических работ, не требующих квалификации», и третья - «инвалидность».
       Как и следовало ожидать, всех признали «полноценной рабочей силой».
       Инвалидов не было. А вот профессий  у целого ряда не оказалось. Многие ушли на фронт со школьной или студенческой скамьи. Таким делали отметку в документах - разнорабочий.
       После окончания медкомиссии  всех  отвели на вещевой склад. Там каждому выдали зимнюю одежду: грубые, до колен бушлаты, ватные штаны, суконные рукавицы и портянки. На ноги валенки. Старую обувь отбирать не стали. Переодевались под открытым небом.
       - Интересно, куда дальше? - притопнул своими  Лосев.
       - Разве что за Полярный круг, - высказал предположение Громов.
       - Типун тебе на язык, - покосился  на него Шаман. - Тогда всем точно хана.
       - Почему хана? И там люди живут, зовутся чукчи, - не согласился Узала.
       - То чукчи, а то мы. Понимать надо, - пробурчал бывший домушник. - Кстати, ты когда - нибудь их видел?
       - Я нет. А отец да. Рассказывал, что  пасут оленьи стада и охотятся на морского зверя. И еще дают гостям спать со своими женами.
       На третьи сутки, оставив гражданских, в том числе   блатных, военных погнали дальше. Впереди скрипели  розвальни, запряженные косматыми лошадками, на них  стволом обратно - пулемет. Далее по еще неглубокому снегу хрустел валенками этап, по сторонам конвой в теплых полушубках.
       Замыкали колонну еще семь саней  с пожитками заключенных и провиантом. Вокруг стелилась тундра, порой встречались кустарник, мох и чахлые деревца. Мела поземка, в спины  дул ледяной ветер.
       За первый день прошли километров тридцать.
       Когда стало смеркаться, остановились  на ночлег. Нарубив  стланика*  разожгли костры, конвой выдал  сухой паек - по куску соленой рыбы  и два сухаря каждому. Натопив в котелках снега,   сжевали с кипятком, покурили,  у кого было, и, укутавшись в бушлаты, завалились спать вокруг костров вплотную друг к другу.  Охрана, сменяясь всю ночь, бдила.
       На следующий день прошли меньше. Ноги гудели, все тело ныло, а потом втянулись. Погода установилась, ветер стих. В тучах иногда проглядывало солнце, мороз спал, ландшафт менялся. Стал встречаться  кедровый стланик  с осинниками и ольхой, тундра уступала лесу.
       - А ведь нас гонят к югу, - сказал на очередной стоянке Лосев, грея   руки над костром.
       - Я давно это заметил, - отозвался Василий, набивая котелок снегом. - Тайгой начинает пахнуть.
       -  Да вроде как обычно, - потянул Трибой  носом воздух.
       -  Не скажи, - покачал удэге головой. - Я, брат, точно чую. В той стороне, куда идем, мои края.
       -  Ну и что? - безразлично спросил Громов.
       За дорогу он сильно сдал. Щеки впали, резче обозначились скулы. Пайка рослому моряку явно не хватало, товарищи пытались делиться - не брал.
       - Можно убежать, - оглянулся Василий по сторонам.
       - Как? - хмыкнул Шаман.
       - Там будет видно, - блеснул глазами.
       Внимания этому никто не предал, каждый думал о своем, мучаясь неизвестностью.
       А на следующее утро конвой не досчитал двоих. Сбежали с ночной стоянки. Вечером разыгралась метель, конвойные просмотрели. Этап остался на месте, а начальник  - низкорослый, похожий на монгола лейтенант, приказал организовать  погоню.
       Из последних розвальней извлекли лыжи, на них встали сержант  и три солдата. Работая палками, заскользили  по едва заметному следу. Этап же поставили на колени, - ждать твари!
       Простояли так два часа, потом преследователи вернулись. За собой тащили подобие волокуш из кедровника, на них два окровавленных тела. Остановились перед этапом, лейтенант в белом полушубке  проскрипел к ним валенками. Молча осмотрел, а потом развернулся к заключенным.
       - От нас можно убежать только так! - ткнул в убитых рукавицей. - Есть еще желающие?!
       Молчание было ответом.
       - То-то же, - харкнул в снег. -  Этих, прицепить впереди (бросил старшине).  Продолжать движение!
       Спустя короткое время этап снова понуро двигался вперед. За головными санями  раскинув руки,  тащились   беглецы  глядя в небо мертвыми глазами. Через час подобного назидания трупы отвязали, и солдаты забросили их в последние.
       - И чего они дурни побежали? - покосился туда Трибой.
       - Не иначе от безысходности и тоски. Я такое уже видел, - скрипя рядом валенками, - отозвался Шаман.
       В прежние отсидки ему приходилось наблюдать, как доведенные до отчаяния люди шли на колючую проволоку  под пули часовых   или кончали жизнь самоубийством.
       На десятые  сутки впереди  открылись уходящие вдаль  пространства, сплошь покрытые лесами. У горизонта туманились  гольцы, над всем свинцовое небо.
       - Тайга, - затрепетал ноздрями Узала. 
       Лосев с Трибоем переглянулись, Громов тяжело вздохнул, Шаман же мрачно продекламировал

       «Пятьсот километров тайга,
       Где нет ни жилья, ни селений,
       Машины не ходят туда -
       Бредут, спотыкаясь, олени»

       Местность, к которой вышли, именовалась Кава - Челомджинским междуречьем. Расположенная в юго-западной части области на удалении ста восьмидесяти километров от Магадана  она занимала  более шестисот тысяч  гектаров и граничила с Хабаровским краем.
       На этом громадном пространстве росли густые лиственничные леса с ценнейшей древесиной, так необходимой народному хозяйству. В реках в изобилии водилась благородные породы рыб, в тайге многочисленные, в том числе пушные звери.
       С очередного  увала внизу открылся  лагерь, двинулись по широкой просеке туда.
       По внешнему виду он ничем не отличался от  тех, что  приходилось видеть, разве что по размерам меньше. Над  крышами некоторых  бараков  поднимались белесые дымы, закручиваясь в спирали.
       От ворот  в тайгу уходила широкая, хорошо натоптанная дорога. Кругом стояла вселенская тишина, нарушаемая  визгом   полозьев, храпом коней,  да скрипом снега под ногами.
       - Тысяч на девять будет, -  паря ртом, оценил Шаман.
       -  Вроде того, - кивнул Трибой. - Солидная шарага.
       Передние розвальни подъехали к воротам, они со скрипом  отворились, этап втянулся в предзонник. Там всех выстроили.
       С крыльца здания рядом с пулеметной вышкой спустилась группа офицеров в белых полушубках с портупеями. Впереди сухощавый хромой полковник в папахе, опиравшийся на трость.
       Внимательно осмотрел первую шеренгу, на миг задержав взгляд на Лосеве. Пройдя к центру угрюмо стоявшей колонны,  группа остановилась напротив. Он выступил вперед
       - Вы прибыли в исправительно-трудовой лагерь «АЗ-18»! - начал громким, чуть хрипловатым  голосом. - Лагерь воровской! Если хотите здесь выжить, заставьте блатных работать! В противном случае   подохните!  Насколько знаю, все здесь фронтовики. Я тоже. До 43-го командовал полком.
       Затем что-то сказал стоявшему сбоку майору (тот кивнул) и похромал к крыльцу.
       - Нале-во! - заворочал шеей майор. - Шагом марш в зону!
       Охранники распахнули вторые ворота,  колонна стала втягиваться внутрь.
       «Неужели Дынин?»  думал шагавший в крайней шеренге Лосев. «Нет, такого не может быть».
       Зимой   сорок третьего в  районе Касторной, его рота штрафников в составе трехсот бойцов  получила приказ взять одну из господствующих высот и удерживать ее до подхода основных сил. Таким оказался стрелковый  полк Дынина, вместе с которым рота участвовали в освобождении Воронежа. Комполка оценил помощь Лосева, представив    к награде, и предложил у себя должность комбата взамен выбывшего. Тот согласился.
       Награду - орден Красной Звезды, вскоре получил, а вот назначение не состоялось. Зарубило вышестоящее командование.
       - Знать не судьба, Николай - посетовал тогда комполка, пожав руку на прощание.  - Даст Бог,  свидимся. И они расстались.
       В зоне этап  для начала сводили в баню, где те смыли с себя пот и копоть, а затем в столовую. Там впервые за время пути выдали горячую пищу. Осоловевших и расслабленных  подвели к одному из   бараков в конце лагеря.
       - Здесь будете жить. Устраивайтесь, - сказал  представитель лагерной администрации - чернявый старший лейтенант в кубанке и хромовых сапогах. - Сегодня отдых. После чего,  развернувшись,  пошагал обратно.      
       Барак был  щитовой с внутренней засыпкой, длиной метров пятьдесят, шириной десять.  Крыша дощатая, поверх толь*,   в боковой стене прорезная дверь. у потолка ряд замерзших окошек. Пол внутри   земляной, по бокам  секции со шконками (так здесь назывались нары). Вдоль прохода четыре холодных печки из  железных бочек,   у  дальней торцевой стены  дощатый стол  с лавками.
       Стали размещаться  по секциям уже устоявшимися в пути группами, хлопнула обитая тряпьем дверь. Появился мордастый  старшина  с желтой  кобурой на поясе
       - Кто тут Лосев?! -  двинулся по проходу.
       - Я, - обернулся от одной из  шконок майор.
       - Оставь вещи и пошли со мной.
       - Хорошо.
       Направились обратно.
       - Что-то народу в вашем  лагере  маловато, - окинул  глазами пустынную зону Лосев.
       -  Все на работе, - буркнул старшина.
       - А вон те? - показал   на группу заключенных у одного из бараков, дымивших папиросами.
       - Это блатняки, они не пашут (нахмурился). Ладно, топай быстрее и задавай меньше опросов.
       Минут через десять подошли к бревенчатому зданию лагерной администрации в другом конце. Дежурная смена пропустила на второй этаж.
       - Жди здесь, - приказал старшина и скрылся  за обитой войлоком    дверью с табличкой «Начальник ИТК».
       Через минуту вернулся, - заходи.
       В кабинете, под портретом Сталина в маршальском мундире, за массивным столом сидел  тот же полковник в кителе с золотыми погонами и орденскими планками на груди.
       - Заключенный Лосев. Статья 142 УК РСФСР, срок восемь лет, - представился, сняв шапку.
       - Вижу, что Лосев. Присаживайся, - кивнул на стул  за приставным  начальник. - Вот уж не думал тут встретиться, Николай.
       - Я тоже.
       - За что получил срок?
       Лосев рассказал.
       - М-да - пожевал губами.- Точно не знаешь, где потеряешь, где найдешь.
       - А вы как здесь, Александр Васильевич? - назвал по имени отчеству.
       - Через месяц как с тобой расстались, был тяжело ранен (начал полковник). Вместо левой ноги протез. На медицинской комиссии  предложили перевод в систему НКВД. Дал согласие. Третий год обретаюсь тут. Был  начальником лагеря под Магаданом, навел там порядок. Недавно  перевели сюда. Угощайся, - подвинул лежавшую на столе  коробку «Казбека
       Лосев взял папиросу, размял. Дынин вторую. Чиркнул спичкой, закурили.
       - Как тебе  моя установка? - выдул носом дым.
       - Заставить работать воров надо. Вопрос, каким образом? - пытливо взглянул на начальника. 
       - Силой, Николай. Забыл фронт?
       - Там были фашисты.
       -  Эти ничем не лучше. Глубоко убежден.
       -  И в каких пределах применять силу?
       -  До конца.
       -  В смысле…
       -  Именно так. Кто не с нами тот против нас (ткнул папиросу в пепельницу). Все ответственность беру на себя. Никаких последствий для фронтовиков не будет. Кстати, не задумывался,  почему на «Дальстрой» гонят воинские этапы?
       - Была такая мысль. 
       - В таком случае делай  выводы, - жестко сказал полковник. - Так как? - уставился на собеседника.
       - Будь по вашему. Согласен, - отвердел скулами Лосев.
       Потеплев глазами,  Дынин поднял трубку стоявшего на столе телефона    «зайди». И опустил на рычаг.
       Спустя  короткое время открылась дверь, в кабинет вошел майор, в руках папка. Тот самый, что командовал в предзоннике.
       - Мой заместитель по режиму Серебрянский, - представил  начальник.  - А это   бывший сослуживец, - кивнул на Лосева. - Вместе брали Воронеж, командовал   штрафной ротой. Давай, Юрий Иванович, присаживайся. Излагай конкретику.
       - Значит так, -  усевшись,  открыл  заместитель папку и разложил на столе план лагеря,  аккуратно исполненный цветной тушью на листе ватмана.
В течение часа, дымя папиросами, оговорили все вопросы.
       - Ну, как говорят, ни пуха ни пера. Надеемся на тебя Николай, - пожал на прощание руку Дынин.
       Обратно шел под впечатлением разговора. Даже представить себе не мог, что может встретить здесь такого знакомого. Вот уж точно, пути Господни неисповедимы.
       К вечеру  из тайги в лагерь вернулись работяги, принеся каждый по чурке. Дневальные затопили печки,  после ужина и личного времени состоялся отбой.
       А когда в небе поплыла желтая луна, освещая призрачным светом землю, из дверей   военного барака стали появляться группы. Каждая по пятнадцать - двадцать человек. Под телогрейками рукоятки для кайл, топоры и короткие,  остро заточенные пики.  Впереди каждой - заключенный из местных. Тихо разошлись по сторонам. 
       Группу Лосева вел бывший  фронтовик из уголовников. В зонах блатные таких звали суками и при первой возможности убивали.  Кличку имел Оса. Срок - пять лет, сидел третий год. На днях   вышел из  больнички  (подрезали блатные) и теперь горел жаждой мести.
       Держась в тени,   направились к одному из бараков, где среди трудяг  жили   главные авторитеты с шестерками*. Отворив дверь, поочередно скользнули внутрь. Затемненный барак храпел, у горящих печек прикорнули дневальные, в дальнем конце тускло мерцал свет. Пошли на него.
       За дощатым столом при свете керосинки   трое   играли  в карты, здесь же лежали мятые червонцы и шматье. С ближайших  шконок, засланных одеялами за ними наблюдали еще несколько. Один лениво перебирал струны гитары, второму упитанный мальчишка делал минет.
       - Атас, автоматчики!* - завопил кто-то. 
       Группа ломанулась вперед, началась драка. Так же   быстро и кончилась. Игравших в карты, с окровавленными рожами и тех, кто хотел  помочь, отняв ножи с заточками, поставили у торцевой стены. Барак проснулся. Из секций торчали головы, но никто не вмешивался.
       -  Ну что, Козырь, узнал? -  шагнул вперед Оса, - покачивая  в руке кайлом.
       -  Не дорезали тебя с-сука - ощерился разбитым ртом вор.
       -  Пришла твоя очередь, - усмехнулся и  протянул кайло. - Бери.
По воровским законам это было западло. Взявший его в руки блатной считался посученым, терял все свои  привилегии и изгонялся из  общества.
       - Нет, - упрямо качнул  головой.
       В следующий миг блеснувшее острие, с хряском  вонзилось в лоб. Обливаясь кровью,  рухнул на пол.
       - Теперь ты,- указал пальцем на соседа Шаман.
       Оса с готовностью протянул кайло. - Бери, Ферт, не стесняйся.
       - Во! - согнув в локте руку, хлопнул   сверху второй.
       Лосев  сделал знак. Подскочили Трибой с Громовым, заломив их назад связали. Еще через минуту  Ферт, суча ногами,   болтался   в петле на обмотке, подтянутой Василием к поперечной балке. На штанах проступили мокрые пятна.
       Третий  законник, побледнев, взял в руки протянутое кайло и зарыдал.
       - Ну, вот и молодца, - похлопал   по плечу Оса. - Теперь ты сука. Будешь пахать на хозяина и дышать как скажем.
       Закончив с авторитетами, перешли к другим блатным, более низкого пошиба. Забившись в угол, они тряслись от страха.
       - Все видели? - скорчил зверскую рожу Шаман.
       Те затрясли головами.
       - С завтрашнего утра давать план, б…  Или будет как с  паханами, - кивнул на трупы.
       Развернувшись, сплоченно пошли обратно. На средине остановились. Лосев   сказал, обращаясь к  бараку, - если кто из  блатных не будет вкалывать, скажете!
       - Спасибо, мужики. Непременно! - откликнулись десятки голосов со шконок.
       Аналогичное происходило и в других   бараках. Блатных  понуждали к отречению от их веры, кто отказывался, убивали. Охрана в разборку не вмешивалась. Утром, при разводе на работу, у вахты лежали три десятка трупов.
       Сразу же после этого администрация  приступила к   реорганизации:  с должностей бригадиров  убрали воровских ставленников, назначив на их места    фронтовиков с этапа (список представил Лосев), а еще заменили многих из «придурков».
       Это особая каста  тоже  ходила под ворами. Разделялась на  две части.
Одна, низшая,  шустрила в зоне. Сюда относились повара, хлеборезы, кладовщики, медики, писаря, коменданты с нарядчиками и прочие. Другая, считавшаяся аристократией, занималась производством.  В нее входили инженеры с техниками, прорабы с десятниками, нормировщики, плановики и бухгалтера.
       Дынин предложил Лосеву на выбор любую из этих должностей - отказался.
       - Если вы не против, Александр Васильевич, пойду бригадиром  на лесоповал. 
       - Ну что же, тебе виднее. Смотри сам, - не стал возражать  начальник.
       Бригаду из сорока человек Николай подобрал  лично. В нее  вошли  все друзья, тоже не пожелавшие стать придурками.   Своим помощником назначил Громова.
       До призыва на флот тот  работал в леспромхозе у себя в Полесье  и неплохо знал это дело. Его, кстати, подкормили. Лосев использовал свою денежную заначку, богатырь ожил. 
       Взял в бригаду и Осу. Тот оказался бесшабашным и отчаянным парнем. Как водится, рассказал свою историю. На фронт пошел из лагеря  добровольно, в сорок третьем. Воевал на 1-м Украинском в штрафной роте.
       - Попал обратно по дурости ребята, - усмехнулся щербатым ртом. - В марте сорок четвертого  183-я стрелковая дивизия,  которой были приданы, освобождала Винницу, где фрицы создали мощный оборонительный рубеж. Бои были жестокими, поскольку там находилась ставка Гитлера «Вервольф», обороняемая  их отборными войсками.
       Когда  передовые части и в их порядках наша рота ворвались в город,   обнаружились несколько  спирт заводов. То - ли  их не  усели взорвать, то - ли еще что. Не знаю. Но в цистернах на путях  и хранилищах под завязку спирта. Запах - голова кружится.
       Ну, славяне и не сдержались. Принялись хлебать кто чем - котелками, касками, а то и горстями. Фрицы  этим воспользовались, пошли в контратаку и выбили нас из Виницы. Командование «мать-перемать!», отбить немедленно. Фрицы же успели    там тоже подзаправиться. Мы, поднажав, выбили.
       Короче, город трижды переходил из рук в руки. А когда взяли окончательно, началась разборка. Оказывается после первой атаки наше командование доложило наверх, что город взят. Те - в Ставку. А тут такое. Перетрухало.
       Ну и приказало найти крайних. Заработал СМЕРШ.  На меня кто-то стукнул, что  в атаку ходил пьяный и грабил склады, попал в трибунал. Тот определил  пятерик и снова в лагеря. Как не оправдавшего доверия. Такая вот братцы была история.
       - Зато спирту попил всласть, - сказал кто-то. Остальные загоготали.
       В лагере имелась продуктовая лавка,  а еще, как и во многих других, существовал так называемый «черный рынок» где можно было  купить многое: начиная от хлебной пайки и стакана махорки, до домашней колбасы, сала, масла и консервов.  Все это попадало туда от заключенных, получавших посылки, желавшей подработать охраны и «вольняшек»* обитавших неподалеку в поселке.
       Там жили семьи офицеров из лагерного начальства, вольнонаемные  и отбывшие срок заключенные, оставленные на поселение.
       Основным производством  в ИТК «АЗ-18» был лесоповал. Он заключался  в валке    промышленного назначения древесины, ее трелевке и  вывозе с делянок.  При выполнении нормы на сто двадцать процентов  шел зачет один к двум  (за  один день работы два дня отсидки)  и повышенная хлебная пайка. Несмотря на это  лесоповал  назывался «зеленым расстрелом», так же как горные работы «сухим расстрелом».
       Помимо названного,  в трех километрах от лагеря, на берегу реки, копали котлованы  для закладки  будущего  завода. Рядом находились механические мастерские.   
       Трудовой день начинался в шесть утра с побудки - звона куска рельса на вахте. Далее следовало умывание снегом (кто желал), завтрак и развод на работу, сопровождавшийся шмоном*.
       Когда выводили за   ворота,  следовало непременное  предупреждение,   «шаг вправо, шаг влево - попытка побега. Прыжок на месте - провокация. Конвой стреляет без предупреждения!»
       До делянки, где работала бригада Лосева, было  пять километров зимника* по уходящей   вглубь тайги  просеке. Шли туда пехом. Впереди и с боков    конвой с винтовками (у половины ППШ). Сзади запряженные лошадью розвальни  с продуктами. 
       Для заключенных ящик с пайками черняшки,  торбочкой крупы, куском завернутого в холстину лярда*  и  кульком     эрзац - чая.   Конвою    вещмешок с белым хлебом, тушенкой и консервами, натуральный чай, рафинад. По сторонам высились вековые лиственницы, изредка в кронах мелькала белка.
       К месту добирались спустя час, в метель дольше. 
       Там, у заснеженных штабелей, стояла рубленая  избушка с примыкавшим к ней  навесом  с жердяными стенами. В  избе хранился  инструмент -  топоры с двуручными пилами  и жили  два   пожилых сторожа - вольняшки. Они же кашевары.
       Под навесом  продуваемым сквозняками  сложена печь с вмурованными в нее двумя котлами. В землю вкопан длинный  дощатый стол без лавок.
       Фронт дневных работ отмечался сделанными накануне затесами на деревьях, за которые заходить воспрещалось. Конвой применял оружие  на поражение. Сразу по прибытию  выдавался инструмент, для охранников разжигался жаркий костер в центре, приступали к работе.
       Скрипели пилы, рушились деревья, топорами обрубались ветви с сучьями. Далее стволы разделывались, оттаскивались на площадку и укладывались в штабеля. Все делалось вручную, единственная механизация - ваги. По ним бревна закатывались наверх.
       В первый  же день Громов устроил сторожам разнос.   Топоры оказались тупые, пилы не разведены, котлы грязные. Место у них было теплое и  не пыльное - на следующий день все устранили. 
       За работу бригада взялась активно, хотелось получать повышенный паек и зачеты, но к концу месяца план не выполнили. Сказался недостаток опыта. Паек оставался невысоким, снова пришлось  прибегнуть к бригадирской заначке и докупать хлеб в лавке. Деньги быстро таяли.
       А потом стало получаться.
       Громов вместе с сапером Иванюшиным и Осой (фамилия его была  Марьин) обучали всех по ходу дела. Лиственницы стали валиться чаще, время на разделку стволов, трелевку  и другие операции  сократилось. Проявил  себя  и удэге.
       Василий раздобыл  в лагерной конюшне пук конских волос, смастерил из них десяток силков и теперь каждый раз перед съемом устанавливал их на делянке.
Ночью туда слетались куропатки (в снегу оставалось много сбитых при падении деревьев шишек)  и  довольно часто одна-две птицы попадались в силки,  а оттуда в бригадный котел, где варилась баланда.
       Кроме того он нашел в лагере земляка - нанайца. Тот работал в кочегарке, сидеть оставалось до конца года, и после работы они часто общались, беседуя  на родном языке. Звали нанайца  Уйбаан, отбывал срок за убийство охотинспектора.
       Тот  во время зимнего промысла в тайге обнаружил в зимовье нанайца шкурки соболей и хотел отобрать, ссылаясь, что добыты незаконно. Завязалась драка, в которой  Уйбаан застрелил  инспектора. Потом сам же доставил   в поселок на   упряжке и сдался властям.
       - О чем вы все балакаете с земляком?  - поинтересовался как-то Трибой во время  короткого перекура на делянке. Все пятеро  сидели на только что  раскряжеванном бревне.
       -  Про родные места, - затянувшись, передал удэге Громову цигарку.- Уйбаан живет в верховьях Амура и как я, охотник. До моего родового стойбища  ниже по течению, всего пять дней пути на олешках. Хочу, чтоб навестил отца и рассказал где сын. Пусть приедет на свиданку.
       - И как он? Согласен?
       - Да. Наши всегда друг другу помогают.
       - Вряд ли ее дадут, - покатал в пальцах шарик живицы* Шаман. - Мы тут всего три месяца. Полагается через  шесть. Да и то начальник лагеря может зарубить.
       - Отец чего-нибудь придумает, он у меня шустрый,- скосил к переносице глаза Василий.
       - В смысле?
       - Как и дед, не раз водил по тайге экспедиции. Умеет ладить с начальством.
       - Ты   все  еще думаешь о побеге? - наклонился к нему  Лосев.
       - Ну да. Семь лет здесь не высидеть. Подохнешь.
       Все замолчали. О побеге думал каждый. Но все уже знали, они кончались плачевно. Специальные летучие отряды НКВД беглецов, как правило, ловили и те получали новые срока.
       Занималось этим также местное население  - эвены. Они выслеживали бежавших,   убивали и представляли администрации лагерей  отрезанные головы или кисти рук. За это получали    охотничьи припасы, муку, спирт, табак.  Уходили в побег обычно весной, такой назывался «зеленый прокурор», зимой это было безнадежно.
       Контингент  в  «АЗ-18»  имелся разнообразный.
       Основная часть бытовики  и политические,  сидевшие  по статье  58 Уголовного кодекса РСФСР. Политических   называли «фашистами»,  угнетая  больше других. Доведенные до отчаяния  некоторые кончали жизнь самоубийством, а один, по рассказам старожилов, пару месяцев назад пошел на проволоку, где был застрелен часовым.
       Имелось немало осужденных полицаев и бандеровцев, прибалтийские «лесные братья», власовцы и даже поляки.
       Главной достопримечательностью  в зоне являлся людоед. Происходил из воров, носил кличку Хряк, перевели из штрафного лагеря. Год назад еще с одним, прихватив с собой  барашка *, они совершили побег зимой. Такой назывался «уйти во льды».
       Спустя месяц, у морского побережья  поймали одного Хряка, обнаружив в заплечном мешке   человечину. К уже имевшемуся сроку добавили еще десять лет.  Был он полусумасшедшим, убирал территорию и чистил отхожие места.
       После разборки с  ворами, оставшиеся в живых   притихли. Выходили     на общие работы и трудились наравне с другими. Остальных заключенных больше гнобить не могли, но продолжали в свободное время играть в карты. 
       Как-то  Лосев с Громовым  наведавшись вечером в барак к  старшему нормировщику   Ивлеву   увидели необычную картину. Несколько  блатных на нижней шконке сражались  в рамс*. На другой, рядом, тихо подвывая, сидел голый  человек в наколках  с прибитой к доскам мошонкой.
       - Это что еще за артист? -  подошли к сидевшему за столом  Ивлеву, закрывавшему наряды.
       -  Из их компании (кивнул на блатных). Сначала проиграл все с себя, а потом сыграл на яйца. Точнее их прибивание.
       - И что? Сделал это сам? - покосился Лосев на страдальца.
       - А ты как думал бугор?* - рассмеялся один из игравших. - Проигрался, плати. Долг дело святое.
       - Да, с ними не соскучишься, - покачал головой Громов. - Юморные ребята.
       - Ну и как у нас  бригадная выработка? - уселись оба на лавку.
       - Считай сто процентов, - повертел нормировщик в пальцах карандаш. - А в целом по  лагерю намечается перевыполнение. Давно такого не  припоминаю.
       Обстановка    действительно улучшилась. Теперь все  производственные бригады выходили на работу в полном составе, хлебная пайка стала весомее, баланда гуще. Появились и выходные, о которых раньше практически забыли.
       Иногда  по вечерам  Дынин приглашал Лосева к себе в кабинет,  где за рюмкой водки с закуской они подолгу беседовали. Семья полковника жила в  Чите, в поселке он имел квартиру, но допоздна задерживался на службе.
       Вспоминали фронт, общих знакомых, а еще начальник настоял, чтобы Лосев подал жалобу  в военную коллегию Верховного суда о пересмотре приговора.
       - Я попросил Серебрянского изучить твое лагерное дело*, он в прошлом военный следователь. Ну, так вот, майор считает, в твоих действиях необходимая оборона. Возможно оправдание.
      Лосев написал, и Дынин по своим каналам отправил  жалобу в Москву.
А еще рассказал, что подал рапорт на  увольнение и ждет вызова в Читу, где ему обещана должность военного комиссара.
      - Служба в НКВД  не по мне, - сказал,  дымя папиросой. - Я строевой офицер, а не цербер*. Пусть ищут другого. Но ты не расстраивайся, - заметив, как на лице собеседника промелькнула тень, продолжил. - На мое место должны назначить Серебрянского. Он мужик неплохой. Бардака  как в других колониях  больше не допустит...