Иногда Елене казалось, что ад – внутри неё. Она изнемогала и сходила с ума от желания. И тогда она находила Виктора – в гостиной ли, в саду, в кабинете, у ворот, под душем или на совещании - и подходила к нему, одурманенная страстью, и клала руки на плечи, не обращая внимания на слуг или служащих, как шаловливая, не в меру капризная девчонка. И он бросал все дела и уводил её в спальню, или, если рядом были только бессловесные слуги – тут же, на месте, поспешно сбрасывал одежду с себя и с неё, и тонул в бездонном омуте ненасыщающей услады…
После этого угарного соития Елена испытывала опустошение и тоску, но не испытывала счастья.
«А что дальше?» – спрашивала она себя. С Лео всё было так понятно и просто.
Вот Виктор смотрит на неё затуманенными глазами, полными желания и нежности. Они были такими же год назад – но вызывали страх. Дышит лаской, ошеломлением, счастьем, блаженством, изумлением и восторгом – а прежде его лицо казалось ужасной маской, жестокой и непроницаемой. Его великолепное тело дарило наслаждение – а прежде от его прикосновений леденела кровь.
Зато она была весела и свободна! А теперь? Она скована этой страстью, словно цепью. Сможет ли она её разорвать? Вновь обрести свободу?
Значит ли это, что она по-прежнему глупа и не видит истины? Она не знала, копилось ли её чувство постепенно, или было единым порывом? И теперь – не могла она простить Виктору своих мук и своей любви к нему, рождённой в муках, или не могла простить этого себе? К тому же – любовь ли это?
А тем временем Елена привыкала к роскоши и поклонению, потому что к хорошему, как известно, привыкаешь быстро. Она почти научилась отдавать приказы, не замечая этого.
Мендес не мог понять, что с ней происходит, почему не хочет полностью отступить депрессия. После того, как их тела разъединялись, она порой смотрела непонимающе и отчуждённо. Её губы всё время подрагивали и шевелились, словно она хотела ему что-то сказать – но вместо этого отворачивалась, губы её остывали так же быстро, как и загорались, они становились вялыми, раскинутые в стороны руки – неподвижными.
Девочка задыхается внутри замкнутого пространства, ей скучно здесь, слишком много тягостных воспоминаний. Мендес стал брать её с собой на стройку, хотя по-прежнему опасался выводить из дома в город.
Потрясающее зрелище почти достроенного особняка встряхнуло и захватило её. Хватит валять дурака и тосковать взаперти! Здесь она наконец-то могла выпустить наружу свой собственный ад, и с головой уйти в дикие фантазии, которые теперь можно воплощать наяву! Она до хрипоты спорила с Пазильо или Волоховым, обсуждая какую-то деталь, уголок, привезённый с гор валун для альпийской горки или замысловатую балясину.
К Новому году было обещано перейти к внутренней отделке – Елена трепетала в ожидании, вожделела этого момента не меньше, чем любви Мендеса, и дрожала от страстного нетерпения. Вместе с Пазильо она стала участвовать в оформлении интерьера, предлагая решения не менее интересные и неожиданные.
А Пазильо, видя её интерес, острый глаз и нестандартный подход (Марта зря расстраивалась, слушая школьных учителей: Елена могла бы стать модельером!), настоял на увеличении размеров гостиной для того, чтобы устроить там небольшую галерею её собственных рисунков. И Елена вновь вернулась к урокам рисования.
Конечно, это неплохо, увлекательное занятие – лучшее лекарство, но во всём должна быть мера. Пожалуй, ещё немного и Мендес начнёт ревновать её к Старице, забыв о том, что сам всегда с головой уходит в работу.
Он с трудом уводил Елену с берега реки, заставлял есть и отдыхать. Она будет счастлива в новом доме – это он знал наверняка. Но будет ли счастлив он с ней в этом доме – Мендес не знал. Ему иногда казалось, что она вновь ускользает, только через другую лазейку, что он теряет над ней контроль – и это его озадачивало, сбивало с толку. Он не знал, что делать дальше.
Между тем ему необходимо было обговорить с ней один серьёзный вопрос. А это требовало подготовки. Оставалось снова применить шоковую терапию, чтобы повернуть к себе.
И однажды в ночь Мендес повёл её не в гостиную и не в спальню – а в подвал. И Елена, ведомая страстью и не задающая вопросов, оказалась в лаборатории. В дальнем углу, погружённом в полумрак, сидела, откинувшись в кресле, очередная жертва. Елена не видела её лица, даже не могла понять, мужчина это или женщина – светлые волосы были коротко острижены. Всё было таким же, как и год назад – только Елена была другая.
Сдвинув в сторону провода и приборы на одном из столов, Мендес бросил на него плед из своей каморки, посадил туда Елену и начал расстёгивать на ней рубашку. Потом разделся сам. В полумраке цветные блики ласкали его тело, потрясающе красивое и сильное, только без этих утрированно огромных бугров мышц: они были обрисованы в меру и очень гармоничны. Елена видела раньше такие фигуры только в кино у некоторых киноактёров, и не надеялась встретить когда-нибудь в жизни.
Она цепенела от ужаса и предвкушения близости, присутствие донора скорее возбуждало, чем пугало.
Но Мендес не спешил. Он приник к её трепещущей груди, потом взял её лицо в ладони и повернул к себе.
- Я хочу, чтобы ты помогла мне. Сегодня. Сейчас.
- Помогла?
- Да.
- Ты… хочешь…
- Я хочу, чтобы ты научилась подключать аппарат по забору крови. Мне… трудно сейчас это делать – руки дрожат. Понимаешь? – говоря так, он продолжал целовать её лицо. – Так ты поможешь мне подготовить… - его руки медленно опускались вниз по спине, ладони проникли под джинсы и легли на ягодицы.
Елена вздрогнула – то ли от прикосновений, то ли от страшных слов. Она ошеломлённо оглянулась на донора: - Его?..
- Нет, меня, – он соскочил со стола, достал из шкафчика бутыль спирта, упакованный шприц, развернул штатив с капельницей собственной конструкции – эксклюзивные микрофильтры позволяли делать переливание крови в любых условиях и от любого донора, не боясь несовпадения группы.
Он давно этого не делал, синяки на сгибах успели рассосаться, а прежде ему приходилось маскировать их длинными рукавами или перебинтовывать. Когда он был молод, а материала не хватало – он использовал и вены на ногах, а потом очень долго восстанавливался. И знали об этом лишь самые близкие друзья – остальные почитали за наркомана.
Интересно – а существуют ли они в природе, близкие друзья?..
Елена ещё ни разу не видела этих синяков и кровоподтёков, не видела и синевы, залёгшей под глазами, и лиловой каёмки вокруг губ. Не знала, что спасало его только природное здоровье.
Что ж, пусть привыкает к этому.
Он взял резиновый жгут и протянул ей. Елена взяла его кончиками пальцев, словно змею.
- Закрути выше локтя, - скомандовал он. – Только крепче, не бойся. Вены сразу выступят наружу. Ну?
- Я не смогу… - затравленно пробормотала она. – У тебя полно слуг – пусть они…
- Но я хочу тебя. Ты должна стать моим помощником, моей правой рукой, – и он снова нежно обвёл пальцами её грудь, потом начал стягивать джинсы, и Елена с готовностью из них выскользнула..
- Давай лучше любить друг друга… - шепнула она умоляюще.
– Я хочу рассказать тебе о своих экспериментах. Возникла необходимость в создании антидота, для этого снова нужна моя кровь.
- Ты экспериментируешь и на себе тоже?
- Прежде всего, на себе. Именно поэтому моя кровь уже содержит противоядие – его надо выделить и научиться тиражировать.
- А что будет, если ты сам выпьешь свой собственный… препарат?
- Это кончится плохо. Он начнёт пожирать клетки рецепторов. Начнутся судороги. Если выпить большую концентрацию – самозащита не успеет сработать, и может наступить смерть.
- Ты говоришь так, словно всё это испробовал.
- Правда, почти так и было. Я делал инъекцию очень слабым раствором в руку, и не хотел бы пройти через это ещё раз, – Мендес улыбнулся и бросил на Елену быстрый испытующий взгляд. – Ну так как? Я хочу, чтобы ты потренировалась вводить катетер в вену.
- А нельзя потренироваться на ком-нибудь ещё? На… кукле!
- Кукле? – Мендес невольно обернулся на кресло с донором. – На ней?
Воспользовавшись его замешательством, Елена сползла со стола и подбежала к креслу в углу. Щелкнул выключатель, загорелся яркий белый свет, делая комнату ещё более безжизненной. Елена вгляделась в сидящую – и её вновь окатило ледяной волной.
- Я знаю эту девушку! – вскрикнула она. – Это Ниса! Мы вместе учились! Зачем ты её мучаешь?
- Эта девушка была у твоей матери; эта девушка была у Серафимы Чудовской; это она сожгла сторожку, она убила двух своих напарников и мою охранницу у дома твоей матери. Это она охотилась за тобой. Её любовница – мой заклятый враг. Если бы Фернандес не подоспел вовремя – ты могла бы стать очередной жертвой. Теперь ты можешь отомстить ей. Она – твоя, я дарю её тебе.
Елена вгляделась в неподвижное белое лицо, мерно вздымающуюся грудь: - Нет, похоже, она твоя… - и вдруг тихо попросила: - Отпусти её!
- Это невозможно. Она погибнет без меня. Я пытаюсь создать для неё антидот. Ты поможешь мне?
- Что я должна сделать?
- Вводить иглу…
- Ей… больно?
- Нет, ей не бывает больно.
- Неправда, ведь тебе… тоже было больно.
- Я привык.
- Привык?.. Разве к этому можно привыкнуть? – Елена, дрожа, дотронулась до щеки Нисы, и тут же отдёрнула руку.
- Она красивая. Она – твоя любовница теперь?
- Нет.
- И ты ею не пользовался?
- Нет.
- А ведь она совсем беспомощна…
- Она не так уж беспомощна. Просто ждёт моего приказа. Теперь ты видишь, какой бы подвергалась опасности, если бы выпила препарат нового поколения – от него уже не избавиться. А что, ты хочешь, чтобы я воспользовался ею? Прямо сейчас? – И он сделал лёгкое движение в сторону Нисы, и даже протянул руку, коснувшись её колена.
Глаза у Елены сверкнули яростью. Она бросилась на Мендеса, колотя кулаками по его груди, но тут же была схвачена в железные тиски его рук, а её губы – захвачены в не менее жёсткий плен его губами.
Елена мычала и отбивалась, изворачивалась и всхлипывала искусанным ртом, пока не устала, не утихла и не сдалась на милость победителя.
Наверное, то же самое она должна была испытать в тот самый первый раз на лугу – к счастью, тогда эта буря пронеслась мимо. Она смогла это осознать только сейчас.