В 1999 году русский писатель Андрей Волос стал главным конкурентом самому Виктору Петровичу Астафьеву. Премия «Антибукер» досталась Андрею Германовичу Волосу, тогда молодому, неизвестному автору. После «Хуррамабада» Волос написал еще много романов, выделивших его в ряд самых состоявшихся, незаурядных писателей. Среди них – «Недвижимость», «Маскавская Мекка», «Возвращение в Панджруд», сборник рассказов «Таджикские игры».Писатель родился в 1955 году в Сталинабаде, позже он станет называться Душанбе, городе, преимущественно построенном в советское время на месте кишлака, славившегося своим большим базаром по понедельникам. В переводе с таджикского языка «душанбе» и означает «понедельник». Первая железная дорога в Душанбе была проложена армянином Карамовым. Эта улица его имени до сих пор есть. В Таджикистане, как дружественной стране иранского мира, армяне селились после Геноцида 1915 года.
Отец писателя Герман Степанович Волос был кандидатом геолого-минералогических наук, поэтому и Андрей окончил Московский институт нефтехимической и газовой промышленности имени Губкина по специальности «геофизик». Занимался переводами таджикской поэзии, в 1979 году сам дебютировал с поэтической подборкой в журнале «Памир». С конца 1980-х годов стал писать прозу. Его роман «Хуррамабад» о том, как чужая земля, принимая в себя мертвых, становится родной, о том, как мирная страна превращается в арену кровавой трагедии для тысяч людей, получил Государственную премию России, российско-итальянскую награду «Москва-Пенне», а также премии толстых журналов «Знамя» и «Новый мир».
По мнению писателя Амаяка Тер-Абрамянца, Волос – один из немногих писателей, кто говорил в литературе о геноциде русского народа. Безусловно, его «Хуррамабад», где Душанбе 1990-х только в названии превращается в мифический город персидских и тюркских сказок, город веселья и счастья, интересен прежде всего тем, что автор прослеживает исторические и культурологические взаимосвязи. Как писал о романе-пунктире Глеб Шульпяков в «Ex libris», «Хуррамабад» существует на стыке игрового и исторического; полувековая история русских в Средней Азии отражена глазами частных лиц в форме новелл. Да, «Хуррамабад» - это прежде всего книга о русских в Таджикистане, о потерянных домах и надеждах, дружбах. И в то же время Волос проводит здесь взаимосвязь с трагедией армян, погромами в Баку и Сумгаите в феврале 1988 года, которые послужили замедленным катализатором для погромов в столице Таджикистана в феврале 1990 года. До сих пор в России нет ясного и адекватного отображения этого конфликта на межнациональной почве, вошедшего в историю под названием «массовые беспорядки в Душанбе». Русские и армяне пострадали от погромов вместе, как представители христианских народов. Этот религиозный фактор ксенофобии стал доминирующим, хотя в эти времена, как показали события в Ферганской долине, он не всегда определял причины происходящего.
Правда, руководитель армянской общины Таджикистана Тельман Восканян отрицает, что армяне значительно пострадали в конфликте. Корреспонденту газеты «Новый Ковчег» он рассказывает: «Правда, армяне не пострадали – они тут были вообще ни при чем. Тогда община уже как организация провела несколько пресс-конференций, объясняя, что к чему. Самое же главное наступило потом – известные представители таджикской интеллигенции и власти стали выступать в СМИ сами и с коллективными письмами, извиняясь перед армянами. На улицах к армянам подходили люди и извинялись за содеянное, несмотря на то, что ни один армянин не пострадал. Это – мера цивилизованности народа».
В главе «Сангпуштак» Андрей Волос описывает историю бегства и возвращения черепахи. На фоне невинной житейской истории, как будто взявшей за основу одну из апорий Зенона, разворачиваются человеческие трагедии. Сама фабула рассказа, где черепаха «благополучно достигла исторической родины», очень напоминает нам забег Янычара в романе Михаила Булгакова «Бег», фаворита тараканьих бегов. С микрокосмической жизнью которого сравнивается крушение жизни генерала Чарноты, Люськи, Серафимы Корзухиной.
Волос разрабатывает этот извечный сюжет в диалоге двух приятелей таджиков поэта Нуриддина, шофера Бахрома и русского Ивачева.
- Вообще не понимаю, что ни там хотят, в этом Баку! – сказал Бахром и огорченно махнул рукой. – Зачем это надо? Кто учил так делать? Разве можно выгонять людей из их дома?
Он снова посмотрел на Ивачева.
- Да нет, конечно, нельзя… это понятно, - сказал Ивачев.
Это возмущение простого шофера горячит компанию и они делятся друг с другом житейскими историями, связанными с армянами. Вспоминают Убайдуллу Ганиева, он служил в Баку и женился там на армянке. А отец его был очень расстроен и проклясть хотел. А через три года Убайдулла приехал в родной дом к отцу на поклон с женой и двумя детьми. Помирились. И вот три месяца назад, из-за погромов, таджик бросил в Баку все и с двумя узлами в руках – не считая жены и детей, - вернулся к отцу!
- Драки! Хулиганство! Что вы, Никита-ака! Там просто убивают! – сказал Бахром. – Он мне рассказывал! Сами посудите, Никита-ака, что нужно с вами сделать, чтобы вы распродали имущество и бежали на родину? Словами этого не добьешься. Что газеты! Армян убивают целыми семьями… понимаете?
Нуриддин поджал губы и озабоченно покачал головой.
Бахром рассказывает, будто детей кидали из окон.
Ивачев дополняет его рассказ: детей, натурально, из окон, мужчин – ножами, заточками… женщин насиловали, отрезали груди, имущество грабили. Если есть возможность – поджечь к чертовой матери!
Потому что в каждом человеке живет аждар! – мрачно сказал вдруг Нуриддин.
Так, таджикский поэт выводит разговор на метафизический, мифический и универсальный уровень, поэтому что в дракона может превратиться любой человек. Он жрет человека изнутри. Как только человек хочет быть добрым, «аждар» снова впивается в него своими зубами. Пока человек не убьет в себе это чудовище! Нуриддин ссылается на мудреца Насири Хусрава, который жил в 11 веке в Кабодиёне. И тут же друзья приходят в своих размышлениях к пессимистическому выводу: пока ты будешь убивать в себе дракона, придут люди и зарежут тебя ржавым ножом!
Дальше поворот разговора вполне предсказуем: высказывается предположение, что если бы армянин был нормальным человеком, его бы в Баку не убивали. Это мнение тут же пресекается как недостойное. И при этом незаметно вводится «двойной стандарт». Получается он, потому что турки-месхетинцы, якобы захватившие власть в Фергане, ближе к таджикам, а погромы в Баку – дальше и их можно рассматривать более или менее объективно. Получается, что турки-месхетинцы – это одно, а армяне – это другое. Бахром говорит: «Я же тебе говорю – я работал с армянином! И с турком-месхетинцем работал! Ничего похожего!».
Этот спор не мог не вывести их на конфронтацию между суннитами и шиитами, Нуриддин говорит о том, что мусульмане могут преследовать не только живых, но и мертвых: могилу великого мудреца Абд ар-Рахмана Джами шииты, когда добрались до Герата, сожгли.
Итак, спустя два года в феврале 1990 года от рук погромщиков, разогреваемых исламистами, пострадали большое количество русских, армянских семей, не только в Таджикистане, но и во всей Средней Азии. Поразительно, что лозунг, о котором пишет душанбинец Волос «Русские, не уезжайте, нам нужны рабы и проститутки!» видели беженцы и в Казахстане.
Причиной трагедии стали провокации. Лживые слухи о том, что армянские семьи (назывались цифры 2500-5000 человек) прилетают к своим родственникам в Душанбе и им выделяют квартиры в новостройках массива «Зеравшан», в то время, как в столице был острый дефицит жилья.
Сами армяне, беженцы из Баку, говорят о том, что информация эта о массовом исходе армян в Таджикистан очень преувеличена. Средняя Азия с ее межнациональными и межрелигиозными конфликтами не могла рассматриваться армянами для места переселения.
События в Душанбе Волос описывает не прямо, а опосредованно: нагруженный заточками грузовик уезжает в Хуррамабад. Это уже не сказочный город, где нет бедных, где всегда есть вдоволь свежей воды и тени, а место для обильного кровопролития.
Гражданская межклановая война в Таджикистане с 1992 по 1997 стала причиной самых больших человеческих жертв во время слома СССР. Она дала больше половины всех смертей времени распада агонизирующей великой державы. Вряд ли герои рассказа Волоса узнали о том, что карабахские армяне во время Ходжалинской трагедии кормили месхетинцев, которых азербайджанская сторона оставляла, часто и для «живого щита».