Кн. 2, Ч. 1, глава 4

 
Елена заворочалась под пледом, выпростала руки, попыталась разлепить веки. Мендес подскочил. Кажется, он всё же задремал…

Она повертела головой, привстала, озираясь со странным чувством, что это - продолжение какого-то абсурдного сна… Голова слегка кружилась, но была ясной.

- Ты… опять меня напоил?

- Ты сама просила… - усмешка раздвинула его губы.

- Я просто пьяная?

- Совсем не просто…

- И ты опять…

- Увы, я абсолютно трезв! – перебил он.

Он снова издевался над ней? Ей хотелось и плакать, и смеяться. Он всё время издевается над ней, она никогда не знает, что ему ответить, чего ожидать. «Нет, ты всё-таки загипнотизировал меня, Мендес! Почему я готова позволить тебе всё? После всего ужасного, что ты сделал?»

- Наверное, ты будешь гореть в аду, Мендес… - произнесла она утомлённо, машинально, скорее, по привычке, качая головой.

Внезапно Мендес стал серьёзным и напряжённым.

- Я и так уже горю в аду… с той минуты, как увидел тебя, - тихо отозвался он, и голос его дрогнул.

«Впусти в себя ад…» - а сколько его уже было! Неужели главный ад – ещё впереди?
Елена подняла глаза, пристально вглядываясь в его лицо. Она впервые увидела усталого, больного человека, с одной навязчивой страстью, рвущей его душу в клочья. Увидела серебристые нити на висках и на лбу, не проходящую складку между сведённых бровей. И всё, что тайно ходило в ней по спирали, набирая высоту; всё, что прорывалось, нежданное, в мечтах и снах – всё это оказалось единственным и сокровенным, не нуждающимся больше в сокрытии.

Мой бедный, безнадёжно одинокий страж! Нет утешения ни на Земле, ни на Небе, нам только и остаётся – утешать друг друга! Я устала от вражды. Я устала от борьбы и ненависти. Я хочу тебя уже давно, и пришло время признаться в этом. Ты – моё наваждение, искушение, мой ад. Я так хочу тебя…

- Скажи мне, Мендес, -  Елена протянула руку и коснулась его плеча, жадно ловя малейшие движения его ресниц, губ, выражение глаз. – Ты… взял меня… в тот день – первой встречи – на лужайке?

 Мендес покачал головой: - Нет.

- Это… правда?

- Да, это правда. Когда ты… потеряла сознание… я начал приходить в себя, – он не поднимал глаз.

- Ты… столько ждал? – Она не хотела верить, но знала, что это правда. – Тогда бери меня. Сейчас. Я хочу тебя. Давно хочу… Я хочу впустить твой ад…

И она, отбросив плед, подвинулась к нему поближе и, не отрывая глаз,  начала расстёгивать ремень.

Всё, что было – обман. Всё, что будет – ложь. Всё, что есть сейчас, истинно.
«Сколько времени прошло зря! Мой властелин, мой раб, вот она, я, бери… ты ведь этого ждал!»

Она целовала его дрожащие руки, стягивающие тонкий джемпер, целовала обнажившийся живот, грудь, плечи, мешая ему раздеваться; она целовала его сильные пальцы, так нежно и боязливо стягивающие с неё тонкое бельё…
Так что же, Виктор Мендес, тебе больше не хочется никому сказать, что любовь – это формула?

- Я люблю тебя! – шептал он, впервые в жизни, и ради этого стоило жить и умирать!

Мендес прикасался к ней так бережно, словно боялся разбить драгоценный сосуд, его губы прокладывали пунктирные линии и запутанные дорожки на её коже, там, где ещё оставался загар, и там, где кожа сохраняла первозданную белизну; целовал мягкий рыжеватый лобок, нежную бороздку в паху, маленькие розовые соски… Она извивалась от щекотных прикосновений, уклонялась, ускользала из его рук  - и снова прижималась к нему; и вновь скользила, выползая из заколдованного круга, и опять стремилась в него…

«О Боги, как он нежен!» - думала она, но ей уже хотелось другого.
 
- Мендес, возьми меня силой! – попросила она шёпотом, не закрывая глаз.

И тогда всё слишком долго копившееся в нём нетерпение вырвалось наружу, эхом отозвалось в ней.

 «Он мог это сделать тогда», -  промелькнула мысль. – «Но не сделал… А как же Лео?» - мимолётное воспоминание о Лео отозвалось болью – она на мгновенье с ужасом осознала, что отдаётся убийце, и тут же забыла об этом: разве может убийца быть таким ласковым?

- Будь грубее… - шептала она снова. – Я хочу ощутить твою силу…

И единый вихрь смял и уничтожил их обоих, чтобы потом возродить для нового урагана. Утро наступило, но они его не заметили. Автоматически включилась музыка, но они заткнули ей рот, чтобы слышать только своё горячечное дыхание и шелест шёлка под горячими телами.

Наконец Мендес с трудом оторвался от неё, прошёл к окнам и отдёрнул штору - яркий дневной свет залил спальню. Когда он впускал его сюда последний раз?
Она смотрела на него, не отрываясь – он был прекрасен, тот самый могущественный принц, космический скиталец, истосковавшийся в одиночестве.

Как ты была глупа, Елена! Оказывается, даже такими мужчинами можно управлять – почему же ты не сделала этого с самого начала? Жизнь была бы иной. Но ты лишь теряла время, поддаваясь импульсам страха и ненависти. Вот видишь, кончилась ночь, утро застало тебя рядом с врагом, но тебе хорошо. Почему тебе так хорошо?..

… После этой ночи Елена была в шоке.

Она была расстреляна, четвертована, убита наповал, ею владело отчаяние слишком позднего прозрения: «И от этого  я отказывалась столько времени, лгала самой себе, это я – добровольно, сама, - заключила себя в тюрьму, а не Виктор… Он терпеливо ждал, ждал меня, а я была слишком глупа и неповоротлива, чтобы понять! Это я обокрала его и себя, украла это чудо у нас обоих!»

- Прости… - шепнула она еле слышно.

…Так где же был настоящий ад?

…Мендес сладко потянулся сухим и хорошо натренированным телом, напоминая Елене барса, вскочил рывком, приказал в домофон доставить завтрак в течение получаса, отомкнул дверь и вернулся к ней.

- Госпожа Любомирская, не желаете ли принять душ? – шутливо осведомился он.

И Елена, пошатываясь от ночного утомления, важно слезла с кровати и, завернувшись в покрывало, словно в королевскую мантию, взяла его под руку. Они медленно и чинно прошествовали в ванную комнату, всю в дрожащих, трепещущих голубоватых бликах. Мендес не стал включать свет, и в тёплом фантастическом полумраке, под струйками и каплями, летящими со всех сторон, стекающими по стенкам, сочащимся  из пола, он снова трогал, ласкал её тело.

 Сколько раз Виктор Мендес стоял здесь один, представляя себе, что он на зелёном лугу, под ласковым дождём, а невдалеке живое, страстью дышащее море. Море выносит на узкую полоску белого песка остро пахнущие водоросли, крабовые клешни, осколки бело-розовых раковин, тускло поблескивающую рыбью чешую, кусочки смолёного каната.  Сегодня его тоску и мечту по родине разделит его единственная  возлюбленная, прекрасная, словно только что вышедшая из этих волн Ботичеллиева Венера, его кумир. И, встав на колени, он вновь и вновь молил её о любви, вновь и вновь упивался ожившим чудом…

Когда они вернулись в спальню, столик с едой ждал их так давно, что завтрак был безнадёжно холоден, словно мертвец из морга. Но им было всё равно.