Елена склонилась над Лео. Лицо юноши было умиротворённым, оно ещё дышало нежностью ночи, её тайнами и радостями. Глаза его закрыты, но губы ищут её, они трепещут, как крылья бабочки, и она приникла к ним.
- Ты встала так рано, - тихо говорит он. – На дворе ещё темно…
В доме было тепло и уютно – вечером Елена, впервые в жизни, протопила печь.
- Просто я хочу вернуться пораньше. Может быть, удастся позвонить маме – хотя бы просто услышать её голос. Или поговорить с дядей Гогой, может, что от Петро новенького появилось. Если хочешь, я помогу тебе подняться.
- Нет, я сам! – быстро сказал Лео.
Совсем недавно этот мучительный процесс выматывал обоих. Она подкладывала под спину подушки до тех пор, пока он не принимал сидячую позу; спускала негнущиеся ноги на пол. В своё время ей пришлось перетащить для Лео сверху (с помощью Вареника, конечно) низкий топчан, а самой спать на высокой стариной кровати с панцирной сеткой. Так что до пола добираться было ближе, зато теперь опираться – сложнее. Значит, наступило время вновь поменяться кроватями.
Лео наваливался на неё всей своей тяжестью. Его тело беспомощно раскачивалось, теряя равновесие при каждом шажочке. Потом он хватался за перила и скорее подтягивался на руках, чем передвигал ноги.
Елена помнит, как вывела его первый раз во двор, усадила на лавку. Ласковый тёплый ветер облизал их, словно телёнок – языком. Розовые метёлки трав нежным пухом покрывали опушку, маня броситься в их туманную благодать. Если бы только не комары да всякие прочие мелкие лесные налётчики…
- Смотри, - сказала Елена, - смотри, какая птичка! – и взвизгнула от восторга.
- Где?
- Да вон, на колодце – с розовой грудкой. Я таких ещё не видела!
«Где же тебе было увидеть, когда я на тебе обузой висел…» - подумал Лео, а Елена, пригнувшись, на четвереньках осторожно поползла к колодцу. Птичка встрепенулась, но улетать раздумала и только перепрыгнула на ветку старого барбариса, увешанного гроздьями сверх всякой меры. Опёршись на локти, Елена смотрела на неё сияющими глазами почти в упор, в упоении открыв рот, боясь шелохнуться, а розовогрудая красотка на тонюсеньких паучьих лапках охорашивалась перед ней, перебирала пёрышки, встряхивала хвостиком, роняла пушинки и косилась круглым глянцевым глазом. Лео был так счастлив тогда!
Теперь он выбирался из дома без её помощи, вместо её хрупких плеч было два костыля, от напряжения пот стыл на лбу, катился по спине, дыхание становилось прерывистым и хриплым, но он делал это сам!
- Отлично! – бодро сказала Елена, скрывая за весёлым голосом смятение и тревогу. – Значит, так. К моему приходу – помоешь посуду, уберёшь со стола, подметёшь пол и… поставишь в вазу букет!
Это было очень сложное задание. Однажды он упал с чашкой в руке, разбил её и порезал осколком щеку. Но Лео необходимо было чем-то занять до своего возвращения.
- А награда?
- «А награда?» - передразнила она. - Я сначала посмотрю на результаты твоего труда. Впрочем, аванс можешь получить сразу. – Она ещё раз поцеловала его в губы, взъерошила волосы и выпорхнула за дверь.
Чувство вины кольнуло и сжало сердце. Почти как тогда, на вокзале, в странном эпизоде из другой жизни. Сегодня ей почему-то особенно тяжело оставлять его одного. Улыбка растаяла без следа, едва она покинула поляну.
Вареник обещал прийти чуть позже – сейчас он на сборе грибов, наверное, и им принесёт. Лео останется один почти до обеда. Как раз успеет выполнить задание.
Елена решила идти самым кратким путём: старой «деревянной» дорогой, а на обратном пути ещё насобирать брусники, уже спелой, кровавыми капельками покрывающей мхи вокруг «деревянной» дороги.
Через час она уже вышла к огородам, а ещё через полчаса вошла через заднюю калитку на участок Серафимы, находящийся на отшибе, вдалеке от всех прочих домов и участков. Чёрная вертлявая собачонка и ленивый рыжий кот приветствовали её с одинаковым рвением и проводили до дверей.
- Знала, что придёшь, что теперь несёшь – правду или ложь? – встретила её Серафима.
- Правду, - ответила Елена. – Только от этой правды подкашиваются ноги. Не знаю, сколько ещё носить её смогу… - и она рассказала Серафиме всё, что передумала за последние дни.
- Неспокойно на душе и у меня, дочка. Не осталось в саду ни одного цветочка. Зато рябина в ягодах, что в слезах… И льют эти слёзы не чужие глаза. Смятенье и сомненье – брат и сестра, греются у одного костра. Нет у меня советов, учись у дневного света: освещай – да не сожги, на пепле не сочтёшь шаги. Хочешь у Рощи спросить – изволь, идём со мной.
Они шли узкой витиеватой тропкой, петляющей, словно заяц, путающий следы. Она специально была проложена так, чтобы образовать магический знак. Заповедная Священная Роща – десяток вязов и дубов, десяток лип и елей – были посажены сто лет назад на месте погоста друидов. Здесь была и история, и царство душ, и великолепие, и покой, и резной алтарь с маленькими искусными фигурками идолов.
Серафима встала на колени, раскинув руки ладонями кверху, закрыла глаза и начала раскачиваться, напевая что-то заунывное на непонятном языке. Елена стояла на коленях поодаль и невольно тоже раскачивалась в такт.
- Огонь, огонь летит по небу! – вскрикнула вдруг Серафима, и снова погрузилась в транс, бормоча: - Чую, счастье твоё далёко, залетело слишком высоко, не опалило бы огнём – солнце для него не дом. Горе в мир пришло, очи заволокло, только любовь его сомнёт и свяжет, сторожевой собакой рядом ляжет…
Вдруг Серафима вздрогнула, судорога прошла по её телу, она широко открыла глаза, просыпаясь, взглянула на Елену строго и отрешённо: - Впусти в себя ад – и успокой его. А мне пора к моему. Разомкнулся круг.
«Ад», - с горечью подумала Елена. – «Я уже прошла столько его кругов – настоящая карусель. Что там ещё?»
Елена не стала возвращаться в деревню. Ей больше часа добираться от Рощи до сторожки, а тревога всё сильнее и сильнее опутывала её, липкий страх крался за ней по пятам – такого не было с начала лета.
Серафима твердила об огне, огонь снился Лео – уж не пожар ли это лесной? И Елена почти бежала, спотыкаясь, всхлипывая, вздрагивая от страха. Лео мог упасть, нечаянно устроить пожар! Она всё убыстряла и убыстряла шаг, пока не перешла почти что на бег.
При подходе к опушке странные звуки начали разрывать привычную тишину – это были голоса моторов, не то мотоциклов, не то машин. Она не могла понять, удаляются звуки или приближаются. Мендес! Это он нашёл её убежище – других объяснений у неё не было. Сюда не ездили машины. Только свои, местные, ходили по грибы или ягоды. Въезд на машинах в леса Общины Друидов был запрещен, а районная администрация дружила с Общиной – лес был заповедником и гордостью района.
Мотоциклы в заповедном лесу – значит, случилось ужасное. Мендесу законы не писаны, он сам их диктует. Надо спасать Лео!
Она бежала, цепляясь за кусты, обдираясь о ветки – они лупили её по лицу, хватали за волосы. Задохнулась, остановилась, снова побежала. Срезать угол – и по кровавому брусничному ковру… Упала, встала, в смоле и хвоинках. Сердце бешено колотилось, еще немного - и взорвется.
Она бежала по белой песчаной дороге, прогретой солнцем и исцелованной тенями сосен. И снова сквозь лес, напрямую, минуя дороги, наперерез тропинкам – она уже слышала треск, чувствовала дым. Этот треск заглушал все звуки, заглушал гром собственного сердца. За березами она уже видела столб пламени над макушками и чёрный дым, летящий прямо в небо, ощущала жар, рвущийся сквозь кроны… Задыхаясь от слёз, крича и не слыша своего голоса, Елена выбежала на поляну – и остановилась как вкопанная, и замерла от ужаса и безнадёжности, поражённая равно как грандиозностью зрелища, так и его непоправимостью…
- Садись в машину, - негромко приказал голос сзади. Елена завизжала и ринулась вперёд, но её крепко рванули за пояс и за плечо – она упала навзничь, её подхватили и подняли чьи-то сильные руки.
- В машину, быстро! – повторил Фернандес.
Она брыкалась, била головой – он ловко и споро скрутил её, зажав рот широкой ладонью, и второй мужчина в машине бережно принял её, как спеленатого младенца. Джип рванул с места, подпрыгивая на корнях и кочках, ему вдогонку полетели пули, но Елена уже ничего не слышала и не видела: быстрый укол в руку – и она затихла.