Тропинка влилась в огромную светлую поляну с аккуратным домиком посередине, изукрашенным искусной резьбой и клочьями облезающей светло-зеленой краски.
Занавеска на широком окне была плотно сдвинута.
Яблони, корявые, сизые от лишайника, любимые пристанища разномастных синиц, разбрелись по поляне, заламывая старческие руки. Две из них обнимали сторожку, притеняя мансарду, а слева уходила к деревне просека с линией электропередач, по возрасту лишь немногим моложе самого дома. Однако за линией следили, ибо другой её конец упирался в новые фермерские хозяйства, куда ходила за продуктами Елена. Просеку регулярно прочищали, проводили вырубку, запасаясь дровами.
Это был кратчайший путь, но Елена предпочитала кружной, сквозь сосновый бор. Его сухой целебный воздух, напоённый смолистым духом и солнцем, казалось, был способен излечивать от хандры и усталости. А ковры бесконечных черничников сводили с ума обещанием накормить до отвала сочной нежной ягодой, которая была в этом году небывало сладкой!
Черника созрела и перезрела, а Елена ещё никак не соберется по ягоды, боясь оставить Лео одного.
Она взошла на крыльцо, открыла дверь и подошла к старенькому холодильнику, чтобы убрать творог и молоко.
- Ну, соня, - сказала она громко и нарочито бодро. – Ты ещё спишь? Наверное, и зарядку не сделал?
Лео приподнялся на локтях, тщетно пытаясь сдвинуться с места – в его голубых глазах появилось выражение мучительной неловкости и вины.
- Я только что проснулся, - сказал он тихо, словно оправдываясь. – Мне снился страшный сон…
- Ну, если снится страшный сон – то тем более надо поскорее просыпаться! Что же тебе такое снилось? Чем быстрее расскажешь – тем быстрее забудешь!
Елена подошла, взяла судно и вынесла во двор через заднюю дверь, туда, где от небольшого родничка был проложен жёлоб. Потом вернулась, вытерла руки, привычно поцеловала Лео в щеку и помогла ему сесть.
- Ну, я готова, выкладывай!
И Лео, волнуясь, сбивчиво и коряво начал рассказывать сон. Елена вдруг замерла, словно воочию увидела эту картину.
Жуткое, зловещее небо. Бешено несутся кроваво-красные кони, но при этом словно остаются на месте. Летят из-под копыт огненные стрелы – летят, не долетят, однако издалека дышат хаосом, разрушением, безумием… Мирен закат на горизонте, нежны переливы красок, безмятежно валится за дальний лес красно солнышко. Но вон там, на востоке, те же самые весёлые краски сгущаются и наливаются злом, оттуда пронесутся бешеные кони, кровавым родится новый день…
… Елена вздрогнула зябко, ей стало страшно, холодно, тревожно – откуда налетело это видение, откуда этот знакомый липкий ужас? Надо рассказать Серафиме – неспроста это.
А пока – прочь страхи. Лео не должен о них знать. Она видела, что его губы задрожали, глаза потемнели: видать, сон и ему был страшен и непонятен.
Боясь, что ему снова станет плохо, Елена поспешно перебила: - Ну, мало ли что может насниться. Помню, мама говорила: огонь – это хорошо, это свет, тепло, достаток. Ну а небо – это всего лишь небо. Оно всегда красивое и разноцветное. Вон вчера по радио опять о террористах рассказывали – в мире неспокойно, вот и кровь. Но к нам это не относится, у нас свои дела. Лекарства, массаж, уколы, упражнения – а потом завтрак. Я наконец-то прихватила свежих яичек. А пока придётся тебе постараться.
Она специально оттягивала завтрак, потому что Лео боялся много съедать, чтобы не слишком часто просить судно.
- Елена, ты мне так ничего толком и не объяснила. О моей болезни. Почему ты скрываешь, что со мной случилось, и от кого мы тут прячемся?
Елена похолодела – опять эти расспросы, опять уходить от ответа, увёртываться. Бесконечно это продолжаться не может.
- Вечером, Лео, вечером всё расскажу.
- Обещаешь?
- Да. Ты должен знать правду – может быть, это поможет тебе бороться. А пока – за работу. Разомнись слегка, а я побегу смочить полотенце.
И начался обычный рабочий день. Обтирание, массаж, завтрак, стирка, готовка, обтирание, массаж, обед, уборка, огород, массаж, уколы, упражнения, обтирания, иголки, ужин…
Ужин вместе с вечером наступил незаметно и вдруг. Лес сгустился вокруг, насупился, потемнел, надвинулся сплошной монолитной массой, загудел, заворчал таинственно и недобро. Всё-таки август уже… И как она успела столько дел переделать?
Это время было самым тревожным и неуютным – Елена закрывала дом на все запоры, плотно занавешивала шторы, уменьшала свет, и жалела, что Вареник ещё не привёл обещанную собаку, надёжную и умную. Неужто до сих пор не нашёл такую? Или забыл?
Сегодня Вареник не приходил, и вчера не приходил, и завтра не придет – Серафима услала его далеко, на болота, на заготовку трав и корней. Ничего, она справится.
… Лео смотрел на неё выжидающе, кусал губы, упрямо сопел.
- Елена…
- Что?
- Ты обещала…
Елена вздохнула. – Да, я обещала, но я так устала, Лео. Может, в другой раз?
- Нет, ты обещала сегодня!
- Хорошо, – она придвинула стул и села рядом с кроватью. – Но это будет тяжёлый разговор.
- Это будет всего лишь кусок моей жизни, которой я не помню. И я должен её знать. Быть может, она не стоит продолжения.
- Лео!
- И не надо меня щадить. Говори, как есть.
И Елена начала рассказ, поначалу запинаясь, подыскивая слова, мучительно раздумывая, куда сделать следующий шаг, как смягчить горечь и боль, убирая со своей палитры чисто чёрное и чисто белое, опуская множество значащих и незначащих деталей. Лишь бы не навредить.
Этот рассказ ей самой отнюдь не показался увлекательной приключенческой историей, она заново переживала каждый эпизод, содрогалась, плакала, ненавидела, утешала сама себя, сама себя проклинала и прощала – только Лео слышал лишь ровный тихий голос, видел опущенные ресницы и загрубевшие руки в цыпках, теребящие край простыни…
Когда Елена поднимала глаза, она страшилась увидеть перед собой воплощенные гнев, страдание, ненависть, презрение, ярость, наконец, ожидала услышать резкие слова. И это было бы нормально. Но Лео молчал, только кончики губ подрагивали, и вдруг по щекам покатились слёзы.
Елена опешила. Она протянула руку и осторожно провела пальцами по мокрой щеке.
- Не знаю, - наконец проговорил он. – У меня такое чувство, что это я виноват во всем. Я должен был стать защитником – но уехал, бросил тебя. Я был слеп. Потом так глупо попался, и теперь вот принес столько горя тебе и маме. Лучше бы я умер там, в тюрьме, и ты была бы счастлива с другим.
- Дурачок, не говори так! – Елена зажала его рот ладонью. – Ты меня просто расстреливаешь на месте. Не надо брать на себя мою вину, я её ещё не искупила…
Но Лео покачал головой и взял её руку в свои ладони: – Дай мне договорить. Я уже не человек, кому нужен калека, да ещё без памяти.
- Нет, нет, нет, этого я слушать не буду! – Елена замотала головой. – Перестань! Я потратила на тебя три месяца – об этом подумай, стала бы я возиться, если бы ты не был нужен мне и маме! Ты же сильный человек, ты должен мне помогать, а ты готов сдаться! Смотри, сколько мы уже сумели преодолеть, ещё немного – и ты начнёшь ходить! – она просунула руку под простыню, ощупывая его ступню. – Ведь ты уже чувствуешь мои пальцы, да?
Лео кивнул, его глаза затуманились, взгляд стал странным, смущенным и жадным одновременно.
- Значит, говоришь, мы не настоящие брат и сестра?
- Да, дурачок.
- И мы были помолвлены?
- Да, милый.
- И тебя отняли у меня… Ты меня любила?
- Да, милый дурачок.
- Ты… красивая, очень красивая, живая, такая добрая, от тебя… идёт свет. Рядом с тобой я словно огромное тяжёлое бревно – без корней и веток. Мёртвое дерево. Да! Мёртвое дерево.
«Клин вышибают клином», - вспомнились слова Серафимы.
Её рука поднималась по ноге Лео выше и выше. Он вздрогнул и зажмурился. Да, он хочет её, и не может этого скрыть, ведь он не может ни отодвинуться, ни убежать. Он в её власти. Его лицо мучительно заливалось краской, он закусил губу и, поймав её руку, сжал изо всех сил, до боли, чтобы не пустить дальше.
Бедняга! Как давно он мучается?
Но… ведь это значит, что он действительно пошёл на поправку! Он скоро сможет передвигаться, у него появится стимул к жизни!
Елена на цыпочках подошла к ночнику и уменьшила свет до минимума, теперь оранжевая полоска тлела еле-еле. Пока ещё Елена не готова раздеваться перед ним при свете, да и Лео так будет спокойнее.
Елена быстро скинула с себя старенькую блузку, протертые рабочие джинсы, бельё и скользнула под простыню. «Ты не верил, что можешь быть кому-то нужен? Ты нужен мне. Ты – мой жених, ты будешь моим мужем, всё будет просто здорово!»
Лео судорожно вздохнул и стал искать губами её губы.