Алексей не только отдал должное всем этим плюсам, но и рассказал о них Илье Козлову. Уже через неделю, страдающий от отсутствия дружеского участия, неприкаянный Илюха оказался в Твери. У него было огромное желание немедленно, вот прямо сию минуту влиться в не очень стройные ряды тверской лесопилки. Попутно выяснилось, что и Лёхе не хватало приятеля больше, чем он думал. Так что встречу праздновали несколько дней. После чего были обнаружены два обстоятельства: 1. С лесопилки Лёха был уволен за прогулы, так и не успев внедрить туда Илюху. То есть либеральный стиль руководства этого предприятия на деле оказался не таким уж и либеральным. 2. Тётка особой радости по поводу встречи старых друзей совсем не выказывала, а узнав, что приятели впредь вовсе не намерены разлучаться, пригрозила, что в таком случае дорогому племяннику вместе с его друзьями – сколько б их там у него не было, - придётся либо уезжать, либо подыскивать себе новую жилплощадь.
И то, и другое было невозможно ввиду полного отсутствия финансов. Как-то само собой между ними было решено, что пока Алексей будет искать работу, Илья, - как не успевший себя скомпрометировать, - устроится на лесопилку, ввиду несложности и быстроты этого мероприятия. Сказано – сделано. Илюха временно поселился у добродушных узбеков, с которыми раньше работал Алексей и очень быстро стал работником славного, деревообрабатывающего предприятия. Проработал Илья неделю. Ровно до выдачи аванса. После чего туда уже не вернулся. Ну а Алексей новую работу так и не нашёл. Просто не успел.
Каким-то неведомым образом, на весьма скромный Илюхин аванс друзья запили по-чёрному. И однажды, - видимо под влиянием тяжёлого, предрассветного отходняка, - умудрились уехать в плацкартном вагоне к морю. До Геленджика. Лето же, ёпть…
Как и чем там они жили, было не очень понятно и им самим. Наверное даже, - если бы расспросить их по отдельности, - получились бы две совершенно разные истории.
Но каким-то образом, вышло так, что Алексей, спустя несколько месяцев такой жизни - вернулся в родительский дом, а Илья это сделал лишь спустя год или два.
После возвращения блудного сына вся жизнедеятельность его легко умещалась в одно предложение: Алексей по-прежнему жил с родителями, - как-то умудряясь практически с ними не пересекаться, - кутил один или с парочкой старых приятелей, читал, сидел по полночи в компьютере, да время от времени устраивался на новую работу.
Так продолжалось какое-то время, пока Алексея снова не стало накрывать. Почти в буквальном смысле бестелесной, но плотной оболочкой, в которой он чувствовал себя, как в безвоздушном пространстве. Он задыхался, покрывался испариной, ощущал себя разбитым и обессиленным ещё до того, как окончательно просыпался. Чувство омерзения и тупой, непробиваемой душевной боли практически не оставляло. Самые простые действия или даже необходимость отвечать на обычные, бытовые вопросы доставляла почти физические страдания. Раздражало всё: свет, звук, любое движение вне зависимости от того, производил ли он его сам или кто-то другой. Не хотелось открывать глаза. И не только по утрам.
К двадцати пяти годам у него было одно желание: иметь собственное жильё, - хотя бы маленькую комнату - где-нибудь на глухой окраине, можно даже без мебели. Ему хватит матраса и старого телевизора, работающего круглосуточно и заглушающего его собственные мысли. Главное условие, чтобы его жильё надёжно запиралось изнутри. А окно должно быть обязательно с очень плотными, тёмными шторами, лучше даже чёрными, но всегда, в любое время суток и времени года тщательно задёрнутыми, чтобы никогда, ни один луч света не смог бы пробиться сквозь них. Больше ничего не нужно. Вообще ничего…
У него была мечта, и не просто мечта, - вожделенное, осязаемое видение. Вот он поднимается к себе, в своё собственное жилище с ящиком водки и аккуратно опустив в прихожей коробку, первым делом закрывает за собой дверь. До упора. Чтобы никто, никогда, ни под каким видом не смог проникнуть на его территорию… Никто и никогда… Потом он проверяет шторы. Лёша знает, что они плотно задёрнуты, но всё равно подходит к окну. Так он чувствует себя спокойнее. Всё хорошо. Ни малейшего просвета. Ну вот теперь можно хотя бы немного расслабиться…
Он грезил этим наяву. Отчётливо видел маленькую, полупустую комнату в полумраке, слышал звук бормочущего телека и капающего крана, осязал плотность тёмной материи на окнах и приятный холодок наполненного стакана.
О, какая благодать, - думал Алексей, уносясь в своих фантазиях далеко-далеко, - своя комната, где кроме тебя нет никого, где никто не станет раздражать одним только своим присутствием или дурацкими замечаниями по поводу ужина, к примеру, или погоды. Никто не начнёт у него осторожно выспрашивать, как дела, при этом на самом деле интересуясь, как продвигаются поиски работы. О, как же это достало! Никто из близких не говорит ничего прямо, в лицо, а выражается намёками, робкими, заискивающими улыбками (мать и сестра), да пустыми рассуждениями на отвлечённые темы, не имеющие ничего общего с реальностью (отец). Довольно быстро наступил момент, когда сам по себе алкоголь уже не действовал. По крайней мере, внутри оставалось также паршиво, как и снаружи. И требовалось либо постоянно увеличивать дозу, либо «догоняться» таблетками.
К этому времени, Алексей уже попадал в больницы - то с медикаментозным отравлением, то из-за потери сознания, то с острой желудочной болью. Парадокс, но как-то так складывалось, что в специализированные клиники, - наркологическую или психиатрическую, - он за свою жизнь так и не попал.
К тридцати годам, имея полностью сформированную зависимость, находясь среди людей на грани отчаянного одиночества и пытаясь не сорваться в эту бездонную, скалистую пропасть, - Алексей неожиданно объявил о том, что женится. Родные знали, что у него появилась девушка, с которой он регулярно созванивается и один раз даже ездил к ней в гости. В Ростов-на-Дону.
Всё это так, но чтобы их Алёша женился! Родители не находили себе места от изумления и радости. Их мальчик заведёт семью и всё у него, наконец, наладится. И можно будет вздохнуть с облегчением и ждать того времени, когда предоставится возможность понянчиться с внуками.
Ну, конечно, это всё у него по молодости, да по глупости. От неустроенности, да друзей неправильных, как, например, этот Козлов. Какое счастье, что его нет сейчас, а то бы вместо того, чтобы готовиться к свадьбе, Алёшенька проводил бы время сейчас с ним. То есть только пил бы, безобразничал и больше ничего. Такие друзья разве путному чему научат?
Алёша переехал в Ростов. Это даже не обсуждалось. Это предполагалось с самого начала. Он начинает новую жизнь. С чистого листа. Теперь всё пойдёт по-другому, потому что всё вокруг не просто другое – совершенно новое. Это тут у него ничего не получалось. Отстойный город, никчёмные, ограниченные люди. Да он всегда, с самого переезда сюда, то есть с пятнадцати лет, чувствовал себя здесь чужим, лишним, ненужным. Там всё будет иначе. Конец прежней жизни, конец сомнениям, тревогам, недовольству и раздражению. И главное, конец этому депрессивному отвращению, - его вечному спутнику, разрушающему изнутри, забирающему энергию, силу, саму жизнь…
Родители с той и другой стороны поднатужились и купили молодым комнату в семейном общежитии. Тесть помог с трудоустройством. Пройдя обучение, Алексей стал работать в большой, энергетической компании. Вскоре родился сын… Было всё как будто хорошо, и в то же время, не очень. Было как-то странно. Алексею часто казалось, что он не то, чтобы живёт, а смотрит фильм про человека похожего на него и живущего той же жизнью, что и он. Если бы его вдруг спросили, что он чувствует, Алексей не знал бы что ответить. Он ходил на работу, улыбался, ел, говорил, по вечерам помогал купать сына, на выходные ездил в село к родителям жены, но не испытывал почти никаких эмоций. При этом выматывался и уставал так сильно, будто круглосуточно, не разгибая спины работал в горячем цеху.
С новым сезоном вернулась аллергия, не давая дышать, чувствовать, жить. А вместе с ней снова появились и таблетки, с которыми Алексей начал весьма смело экспериментировать. За три года брака, они дважды расходились. В этом не было ничего удивительного или неожиданного, даже для самого Алексея. Он прекрасно понимал, что жить с человеком, который всё чаще не помнит, что говорил и делал накануне, очень трудно. Если вообще возможно.
Позже ему странно будет другое – почему его принимали обратно? Ведь ничего для изменения существующей ситуации им лично ни в малейшей степени не предпринималось...
Во время одного из таких периодов, находясь у своих родителей, он узнал о смерти Ильи Козлова. Эта новость потрясла его, как мало что другое за последние несколько лет, включая рождение сына. Приятель, который принёс эту весть, сообщил ужасные, переворачивающие душу подробности. Оказалось, что Илья бомжевал, бродяжничал, просил милостыню… Спал в ноябре на лавочке в парке. Его часто видели в очереди за бесплатным супом. Каким-то чудом он смог вернуться домой, к матери, которая ничего не знала о его мытарствах. Но вернулся в свои тридцать два года, совершенно больным и потерянным…
Алексей долго не мог избавиться от наваждения. Он видел Илюху среди прохожих, в толпе, и почти насильно сдерживал себя, чтобы не кинуться за этим человеком. Козлов являлся к нему во сне, грустно улыбаясь, пристально смотрел на него. Его взгляд спрашивал: как же ты мог, Лёха? Взять и бросить меня одного в чужом городе. Да это-то ладно, имел право, но сделать это молча, втихую, как крыса… Мы ведь друзьями были когда-то, помнишь?
Алексей отходил от этих видений мучительно, подолгу и тяжело. И ещё больше растравлял рану, называя себя предателем и трусом, вспоминая, что хотя и собирался, но так и не сходил к его матери, не поговорил.
Конечно, не пошёл, - слышал он каждый раз свой собственный голос в голове, - ты боялся, что его мать и на порог тебя не пустит, а перед этим выскажет тебе всё то, что ты сам думаешь о себе, но только не втихомолку, как это делаешь ты, а открыто, в лицо. Возможно даже закричит на весь дом: вот, мол, кто к нам пожаловал! Дружок наш закадычный, который сманил в чужой край, да и кинул на произвол судьбы… Жаль только, что Илюша не может тебя встретить, уж не обессудь, он, знаешь ли, умер недавно, слыхал, небось… От почечной недостаточности да экземы лёгочной, и бог знает чего ещё… И как таких, как ты земля только носит?! Ты хоть раз вспомнил о нём? Подумал, а чего там Илюха поделывает, чой-то не слыхать давно. И сердце у тебя, бессовестного, ни разу-то не ёкнуло…
… Вернувшись в семью после очередного примирения, Алексей на работу не вышел. Жена его поддержала.
- Хватит заниматься тем, - сказала она, - что совершенно не твоё, что тебе не нравится, от этого одни проблемы. Найди то, что будет тебе интересно.
Алексей согласился с ней, но загвоздка была в том, что он не знал, что ему нравится, и что собственно «его»? А самое неприятное, самое болезненное, в чём он не мог признаться даже себе, он не то, что даже не знал в каком направлении двигаться, но даже не хотел это самое направление искать.
Потому что для этого нужно было, как минимум, сосредоточиться, а значит напрячься, проявить волевое усилие. На всё это, за небольшим исключением, он был уже неспособен. Исключение заключалось в некоторой идее, которая, запав однажды в голову, уже почти не покидала её. Он думал над ней дома, думал на работе, - да, он снова где-то работал, - честь и хвала всемогущему тестю, - но особенно не вникал в то, что делал. Выключал сознание, выполняя необходимые действия на автомате. Благо, что ничего сложного в его обязанностях не было. Он работал на электроподстанции и числился техником, но сам себя больше считал кем-то вроде охранника, отвечающего за исправность и бесперебойность электрооборудования.
Проблемы возникали не так уж и часто, а даже если что-то случалось, он с этим справлялся быстро и почти всегда самостоятельно. Его это вполне устраивало. И тишина, и ночные смены, и приветливо поблёскивающие лампочки вводно-распределительного щита, и многоцветный, сложный для непосвящённого лабиринт проводов, и тихое бормотание старого приёмника.
Нет, ему нравилось, что у него семья, но всё-таки лучше себя чувствовал, когда оставался один. Хотя и не жалел, что женился. Может быть потому, что это делало его, - даже в своих собственных глазах - почти нормальным. Таким же, как все. Боже, как же он мечтал об этом когда-то. А кроме того, - и это, конечно, главное, — это спасало его. Спасало его от него самого. Он вряд ли бы смог объяснить конкретнее, но совершенно точно знал это. Ощущал каждой клеточкой своего тела. И поначалу отчаянно цеплялся за такие вот спасательные круги. В виде какого-нибудь увлечения, типа бодибилдинга, разного опыта профессиональной деятельности и смены места жительства. В конце концов, женитьбы и рождения ребёнка. Это работало с разной степенью эффективности, но в разные периоды жизни всё же удерживало его на плаву. До определённого момента. До тех самых пор, пока он однажды не подумал: а зачем? Для чего мне… всё это? И… не смог ответить на этот вопрос. Даже приблизительно.
В этом, собственно, и заключалась его идея: с какой стати терпеть всё это, находить всё новые «спасательные круги», цепляться за что-то или кого-то, мучиться, оглушать себя чем только придётся, для того только, чтобы не думать, не чувствовать, не страдать и не испытывать постоянного, тотального отвращения к жизни?
Для чего, спрашивается, проворачивать регулярно всю эту чёртову кучу неприятной, тяжёлой работы, - к тому же с вовсе не гарантированным результатом, - когда легко и просто можно этого не делать. Просто взять и прекратить целенаправленно и добровольно эту тягостную, отвратную и бессмысленную канитель, под названием «Моя жизнь»…
Раз попав ему в голову, эта идея уже не отпускала. Она развивалась, крепла, пускала корни всё дальше, всё глубже. А затем, подключив воображение эта идея обрастала подробностями и прорисовывала детали. И Алексей не раз ловил себя на том, что ему приятно размышлять об этом. Он часто представлял себе, что будет после того, как… После того, как ничего не будет. Ничего не будет для него. Алексей не сразу понял, когда произошёл тот плавный, едва заметный переход от пустого, ни к чему не обязывающего праздномыслия, - пусть и с депрессивным оттенком, - к тяжёлой уверенности в том, что это – единственно верное решение. Зато, когда он это понял, ему впервые за до-олгое, очень долгое время стало действительно легче. Он хорошо понял выражение: гора с плеч упала. В его случае – именно так и произошло. Словно отвалилось всё ненужное, тяжкое, наносное, словно в лёгких открылся какой-то дополнительный клапан и дышать стало легко и вольготно.
После того, как решение было принято он, пожалуй, впервые в жизни испытал что-то отдалённо похожее на счастье. Самое мучительное, самое трудное – было позади. Конец всем его сомнениям, душевным терзаниям, неуверенности, страху и этому вечному, ненавистному чувству отвращения к жизни и всему, что с ней связано.
А после того, как решение было принято, остались лишь некоторые технические детали. Они не представляли никакой сложности, так как Лёша многократно всё это проигрывал в голове: предрассветным утром, когда прислушивался к дыханию жены; в тишине ночной смены, когда оставался, наконец, один; во время семейного застолья, улыбаясь и поднимая тост во здравие…
Скоро, уже скоро - думал он. Впереди только лёгкость и свобода! И вечный покой… Господи, это ли не счастье??!
Р.S. Алексей добровольно ушёл из жизни в возрасте тридцати двух лет. Наверняка ему можно было бы помочь, обратись он вовремя за помощью. В первую очередь, психиатрической. Поскольку по всем признакам, этот молодой человек много лет страдал клинической депрессией.