ПОСОБИЕ ДЛЯ СТАРИКОВ
- Она меня не понимает, - сказал друг.
Привычные посиделки, иногда он приходил ко мне.
Когда оставаться дома невмоготу, выскакивал на улицу. Если были деньги, забегал в магазин, но чаще всего просил встретить его на остановке.
Увлекал меня в винный отдел, я не противился.
Там укрепляется мужская дружба.
Но когда он начинал жаловаться на семейную жизнь, переводил разговор на другое.
Нестабильное время, можно до бесконечности обвинять правителей соседних стран и осуждать народ, что выбрал их.
Будто что-то зависит от нашей воли и желания. Будто большие люди услышат нас.
И все же в стране произошли значительные демократические преобразования: если раньше говорили шепотом и с оглядкой, чаще всего на кухне, предварительно закрыв дверь и законопатив щели, то теперь не требовалось доказывать свою непричастность, и в известных пределах можно не соглашаться с тем или иным постановлением.
Чем меньше выпивки оставалось в бутылке, тем более радикальными становились предлагаемые нами преобразования.
Но все равно под конец застолья сбивался он на семейную жизнь.
- Все бабы пустышки! – пришел к окончательному выводу.
Я не посмел возразить.
Давно живу один. А после недавней смерти бывшей жены не смог избавиться от некоторых подозрений.
Болезнь ее долго гнездилась в виде крохотного зародыша.
Лишь через много лет личинка эта выпустила похожие на реснички ложноножки. И они вгрызлись в плоть, разбухли и покраснели.
Паразит, заживо пожирающий своего хозяина.
Когда-то мы были близки. Настолько сливались в любовном безумии, что запросто мог заразиться.
В доме, где проходила тризна, черной тряпкой было занавешено огромное напольное зеркало, я не смог изучить свое отражение.
Но дома рассмотрел. Подробно исследовал кожу.
Едва не сбрил волосы, как поступали инквизиторы с теми, кого подозревали в колдовстве.
Если находили родинку или похожий на нее изъян, то нацеливались иглой.
Следы прикосновения дьявола или проявление болезни – кожа немеет в этих местах, и человек не ощущает боли.
На плече обнаружил такую родинку.
Немота уже расползлась по плечу.
Встретился с другом, чтобы отвлечься от неминуемой кончины.
А он вместо того, чтобы обругать власть или предложить, как оздоровить общество, вдруг пожаловался на семейную жизнь.
- До трех часов ночи смотрит новости! – перечислил ее недостатки.
Творческий подъем испытывал он ранним утром, словно пытался вскарабкаться на вершину горы, на после двух или трех часов сна, не удавалось одолеть кручу.
- А моя колдовством пыталась удержать меня, - придумал я.
Не люблю делиться своей болью, но не удержался на этот раз.
Власть, наверное, виновата. Чтобы все знать о своих подданных, подмешивает в водку сыворотку правды. А потом анализирует услышанное, чтобы выявить недовольных.
Дабы они исправились, посылает их на войну.
Если не погибнут, то наверняка более не будут подстрекать и подначивать.
Поздно мне воевать, а значит неподсуден, но на всякий случай подкрался к окну и вгляделся.
«Воронок» еще не подогнали к подъезду.
- С водкой смешала свои выделения, - вспомнил чье-то фантастическое признание.
Все так перепуталось, что правду не отличить от вымысла.
Оглянулся на собеседника: как он воспримет мои слова.
- Будто там все расскажут! – воспринял он.
На него так подействовало это непотребство, что щеки обвисли, их расперло от негодования, а глаза наоборот ввалились, чтобы не смог различить.
- И когда забылся, обмазала меня, - пожаловался я.
- Разбил пульт, купила новый!
- Нарочно заразила, - обвинил я.
- Наказал ее, три дня спал в одиночку на бугристом диване! – признался мужчина.
- Из могилы протянула ко мне руки, - пожаловался я.
- Долой женщин! – предложил он.
- И их пособников, - согласился я.
И надо было крепким мужским пожатием скрепить наши пожелания.
А мы вместо этого с подозрением, почти с ненавистью уставились друг на друга.
После таких откровений многие становятся врагами.
Поэтому я отказался идти в магазин, а у него, как всегда, не было денег.
В свое время жена околдовала меня, я не смог ей достойно ответить.
Когда женщин уличают в измене, то наказывают их.
В некоторых продвинутых странах камнями забивают изменниц. И каждый, кто участвует в экзекуции, стремится, чтобы его удар был смертельным.
Иные мужья по шею закапывают обманщиц.
Другие бросают мешок с изменницей в бушующие воды.
Каждый изгаляется на свой лад.
А я всего лишь помог ей спуститься по лестнице. Замахнулся, но не ударил. Хотел плюнуть ей вслед, но во рту пересохло. Не смог даже напутствовать.
С тех пор обхожусь без женщин.
Их заменяет воображение.
Надо зажмуриться, чтобы яснее увидеть.
Медленно, словно дразнясь, одна из них подбирается к постели.
Шаги легки и вкрадчивы, но мне кажется, что сотрясается дом и прогибаются половицы.
Даже если зима, задыхаюсь от жара. Отбрасываю ненужное одеяло.
Медленно и игриво разоблачается.
Женщины хитры и коварны, обычно ловкие ее пальцы становятся грубыми и неуклюжими, не могут высвободить пуговку из петельки.
Так долго возится, что помогаю ей.
В клочья раздираю простыню, из-под ногтей выступает кровь.
Наконец она справляется, нависает надо мной желанным и греховным телом.
Пальцы мои от груди сползают на живот, оставляя кровавые следы.
С живота перебираются на бедра.
Нащупывают, и мужское мое достоинство восстает и деревенеет. И не скоро опадает.
Но после очередного повторения все меньше твердости, и все больше усилий уходит на то, чтобы восстановить былое.
Наслаждение уже не сродни боли, и тело не изгибается дугой, не переламывается в пояснице, и не лопаются шейные позвонки.
Когда проводил друга, то не позволил разыграться своему воображению.
Как всегда мы прокляли женщин, но дух их еще не выветрился, надо окропить святой водой.
Старый дом заражен мелкой живностью, иногда насекомые выползают из щелей.
Побрызгал под плинтусами и в кухонном шкафчике.
От едкого и навязчивого запаха закружилась голова.
Друг рассказал, а я различил в этом кружении.
Ему не удалось заснуть на бугристом диване.
Осторожно и бесшумно сполз с одиночной лежанки.
Но женщина услышала и изготовилась.
По-разному защищают честь и достоинство. Одни вооружаются сковородой, другие приобретают баллончик с убойным газом.
А она облачилась в полупрозрачную ночную рубашку.
Пошатываясь, добрался я до окна и приник к стеклу, чтобы яснее увидеть.
Старуха выгуливала собаку.
Та неожиданно вздернула морду и завыла.
Так воют на мертвеца, зажал уши и все равно услышал.
Еще один признак неминуемой кончины, недавно попытался подобрать место на погосте.
Везде расставлены видеокамеры, с высоты птичьего полета кладбище похоже на запущенный парк, деревья разрослись и заслонили могилы.
Побрел среди них, напряженно вглядываясь в скорбные таблички.
Обнаружил настолько редкую фамилию, что не может быть совпадений.
- Уже три недели, раньше у меня не было таких задержек, - некогда сообщила она.
Я не сразу сообразил.
Сдал экзамены, институтская жизнь подхватила и закружила.
- Случалось не так часто, - попытался оправдаться.
Не обладал изощренным слухом, но в минуты опасности обостряются все чувства.
Угадывал, когда она звонила, рука невольно тянулась к телефонной трубке. Но словно сжималась тугая пружина, и не одолеть последние метры. Или задыхался в безвоздушном пространстве.
Осторожно и незаметно перерезал телефонный провод, чтобы родители не догадались.
- На станции ремонтируют, - объяснил им.
Все равно мог нарваться на засаду, но придумал, как избавиться от слежки.
Приставная железная лестница вела на чердак, голуби всполошились, пробился в пыли и в голубином помете, выскользнул из других дверей и, пригибаясь, чтобы уберечься от обстрела, добрался до ближайшего убежища.
Укрылся за стволом дерева, как ветви разбросал руки.
Если она и преследовала, то постепенно отказалась от бесплодных попыток.
И вот через много лет случайно отыскал знакомую фамилию.
Когда друг рассказал, как по ночам устремляется к обездоленной женщине, более не мог сдерживаться.
Нет, не тоска по былому, и не желание покаяться, и не благодарность за то, что способствовала возмужанию, но надо попрощаться, уходя.
Как встарь потянулся к телефону.
На этот раз удалось одолеть тугую пружину.
Такое усилие, что онемела рука, другой рукой подхватил выпавшее из пальцев устройство.
Все равно мог уронить телефон, положил на стол, чтобы не разбился.
Отступил от опасного предмета.
Заблудился в густом лесу, недавно урочище это обработали ядохимикатами, я задохнулся.
Если не знаешь, куда идти, то лучше оставаться на месте, я остался, и откликнулся, когда позвала.
Хриплый голос, и почти невозможно уловить знакомые интонации.
Воронкой сложил ладони, чтобы услышала.
Не знаю, как она разобрала.
Мария, когда-то считал это имя самым чудесным на свете.
Потом избегал женщин с такими именами.
Жизнь развивается по кругу, а не по спирали, круг мой, кажется, замкнулся.
- Что ж, приходи, - неохотно разрешила она.
- Водка, вино? – невпопад спросил я.
Когда слышу о выпивке, то рот заполняется слюной, и можно захлебнуться от этого изобилия.
Надо успеть добежать до ванной или туалета и прочистить горло.
Вместо этого сглотнул горечь.
Пищевод и желудок откликнулись острым приступом боли.
Еще одна причина обратиться к врачам, но они приговорят к высшей мере наказания, лучше остаться в неведении.
- Не пью, - отказалась женщина.
Я почему-то вспомнил присказку знакомого футболиста.
Пивка для рывка, водочки для обводочки, любил повторять он.
Видимо, досконально следовал этим правилам, его отчислили из команды.
Лишь через несколько лет узнал я о его смерти.
Так тяжело тренировался, что надорвал сердце.
Все мои друзья ушли преждевременно, никто не дожил до старости.
- Коньяк – это благородно, - приподнял я планку.
- А как отнесутся к этому твои домашние? – тут же спросил ее.
Чтобы не подвести человека. Настоящий мужчина должен заботиться о своих подопечных.
А также попытался узнать, с кем она проживает.
- Все мужики – козлы! – откликнулась Мария.
С таким отвращением, что невольно оглянулся. Но рядом никого не было.
А значит, женщина избавилась от нахлебников. Прозрачно намекнула об этом.
Если я не смог так поступить в свое время, то она безжалостно выставила за дверь самого настырного.
Тот выступил: оказавшись во дворе, простер руки и проклял негостеприимную обитель.
Ей не надо чужого, выбросила в окно ноутбук, брызнули осколки.
Наверное, изгнанник сгребал останки и как пеплом посыпал ими голову.
Чтобы вслед за ним не очутиться на обочине, я поспешил оправдаться.
- Просто вспомнить былое.
- Подержаться за руки, - развеял ее подозрения.
Заснул в автобусе, но вовремя проснулся, будто кто-то окликнул.
В магазине пол был выложен керамической плиткой, словно расчерчен на квадратики, так осторожно передвигался, что не наступил на черту.
Но все равно кассирша подозрительно оглядела посетителя.
Тогда очаровал ее улыбкой: пальцами растянул губы, кажется, у меня получилось.
Но еще окончательно не поверила, клятвенно подтвердил свои полномочия.
- Восемнадцать лет уже исполнилось.
Так удивилась, что более не поспела противиться.
Чужой, негостеприимный район, поэтому надо соблюдать особую осторожность.
Наверное, уже предупредила надзорные органы, они наверняка изготовились.
И дорогу пересек не наискосок, как встарь, а по пешеходному переходу.
Машина, что нацелилась раздавить, перед прыжком присела на передние колеса, а я показал ей нос, удлинил его одной рукой, другая была занята.
Водитель выпростал из окна средний палец.
Одолел первое препятствие, но не расслабился.
Осторожно заглянул в подворотню, вдруг там укрылся расстрельный взвод, и офицер готов скомандовать.
В подворотне никого не было.
Во дворе не натянули заградительные сети и не насторожили мины.
На лестничной площадке не выкопали ловчую яму, глазки на дверях не заменили на дуло пистолета, к звонку, когда я дотянулся до кнопки, не подвели высокое напряжение, дверь распахнулась, оттуда не ударили ножом, я прищелкнул каблуками и склонил повинную голову.
И только потом решился посмотреть.
Попал в крепость, бойницы были закрыты ставнями, толком не различил в полутьме.
- Чтобы ты не заметила, как я изменился, - обвинил хозяйку.
Женщина в темных траурных одеждах, а лицо спрятала, опустила голову, будто боялась оступиться.
- Но ты все же заметила, поэтому испугалась и больше не смотришь, - догадался я.
Не просто крепость, но арсенал, в книжном шкафу за пустыми обложками наверняка таилось оружие.
Надо проверить, бесполезно проверять, женщины хитрее нас и сумеют обмануть, сорвал фольгу с горлышка и сдернул пробку.
Потом на кухне отыскал стаканы.
- Ты изменился, - наконец поздоровалась и согласилась женщина. – Мужчины с годами становятся несносными.
Будто выругалась, и ругательство безжалостно ударило.
И в то же время помогло отбросить нелепые ограничения.
Нас так воспитали, чтобы мы по возможности не огорчали человека.
Надо не только огорчить, но нащупать болевую точку. И безжалостно ударить по ней. Вогнать в рану лезвие. Искромсать податливую плоть.
Женщина в несколько глотков расправилась с выпивкой.
Прикинулась трезвенницей, опять обманула.
Даже не поморщилась и не задохнулась.
Наконец я смог разглядеть ее лицо.
Годы не оставили следов, почудилось мне, лицо было так же прекрасно.
Я закашлялся и долго не мог отдышаться.
- Мария, - случайно выдохнул ее имя.
- Машка, - тут же поправился.
- Мария Михайловна, - назвалась женщина.
Словно воздвигла стену между нами, я и не пытался одолеть ее, тоже отгородился заборчиком.
- Из-за тебя не удалось толком подготовиться к поступлению в институт, - обвинил ее. – Пришлось идти туда, куда проще попасть.
- Ребенок, - то ли почудилось мне, то ли прошептала она.
Запретная тема, я не расслышал.
- Всю жизнь занимался нелюбимым делом!
Жил с нелюбимыми женщинами, хотел, но не посмел сказать.
А она, кажется. услышала.
Опять в несколько глотков опорожнила стакан.
Отравленные мои слова, отрава расползлась по комнате, попала в выпивку.
Поэтому не только сморщилась, но и закашлялась. Поперхнулась злыми словами.
Спасая ее, ладонью осторожно похлопал по спине.
Словно погладил, мне показалось, что тело ее потянулось за рукой.
Говорят, когда человек замерзает, то перед гибелью задыхается от жара.
А я, перед тем как забыться, обрел необычайную зоркость.
Не книги таились в шкафу, но пыточные орудия.
Попал к палачу, что поклялась отомстить всем насильникам.
Заманивала нас, а когда мы ослабевали от запредельных ласк, приковывала к постели и наслаждалась своим могуществом. Могла о спину измочалить плетку, крик жертвы был отрадным лекарством. Могла спалить раскаленным железом, исколоть иглами, изодрать и искалечить плоть.
Некоторые пленники выживали после ее экзекуций. Но не смели пожаловаться, стыдно было признаться, да никто бы и не поверил.
- Я не знал про твое интересное положение, если бы ты тогда сказала, - перед гибелью решился обвинить ее.
Увидел, как от уголков глаз разбежались морщинки, и смялась кожа над верхней губой.
- Я пыталась сказать, - выдохнула Мария.
Скорбно изогнулись губы.
Забыл, как боялся подойти к телефону. А потом перерезал провод. И как подговорил родителей не пускать домой посторонних. Даже если они будут ссылаться на чрезвычайные обстоятельства.
- Я ссылалась, - прошептала она.
- Надо было еще настойчивей.
Выпивка по-разному действует на людей.
Они становятся печальными и слезливыми, и напрасно пытаются оправдаться.
Другие превращаются в суровых обвинителей.
Но так быстро меняются декорации.
Печаль и слезы превращаются в агрессию, а обвинители, устав от суровой службы, тоже нуждаются в снисхождении
- Ты настоял, - ожесточилась женщина. – Неудачно избавилось, после этого не могло быть детей!
- У меня смертельная болезнь, - отбился я.
- Все мужики – козлы! – повторила женщина. – Зазывала вас к себе и наказывала!
- Пришел попрощаться, а ты злобствуешь.
Почти в одиночку расправилась с бутылкой. Столько выпито, что кровь забурлила и вскипела.
- Уходи! – Так меня наказала.
Я поднялся.
Мы почти одного роста, но постарался нависнуть над ней.
И все же не смог дотянуться.
Тогда послушно побрел под конвоем.
На муку и на смерть, каждый должен ответить за свои деяния.
К постели, пусть прикует, как других пришельцев, пусть исполосует спину.
Около кровати изготовился и сдернул рубашку.
Шпицрутены, розги, батоги – придумано много пыточных приспособлений.
Она не ударила.
Избавился от брюк, чтобы ей легче было расправиться.
Потом сдернул покрывало и нырнул, как в бурное море.
Волны подхватили и укачали. И уже невозможно противиться этой качке.
Но долго не удержаться на плаву, утром, когда почти протрезвел, то мог утонуть, Мария ухватила и помогла выжить.
Такое жаркое и желанное тело, что померкли былые фантазии.
Воспаленными шершавыми губами волшебным склоном вскарабкался на замечательную вершину.
Сосок отвердел и разбух под моим языком.
Неправда, что женская грудь обвисает под грузом лет, она всегда прекрасна и великолепна.
Кожа белее мрамора. И не одного изъяна на совершенном изделии. Кожа сладка, мягка и бархатиста.
И какая жалость, что приходится уходить.
Но попадаешь в сад наслаждений, и бесконечны его пределы, с холмика спускаешься на равнину.
И можно долго бродить по ней, и все же не изучить до последней складочки.
Губы мои, пальцы уже не обдирают наждаком, но тоже нежны и вкрадчивы.
Сад ведет к живому источнику, колкими волосиками – и покалывание это сродни наслаждению - подбираюсь к нему.
Пальцами, губами, всем телом, распахнутыми порами поглощаю чудный аромат.
Столько энергии уходит на поиски и насыщение, что не остается сил на продолжение и обладание.
Женщина наконец вспомнила о полузабытом искусстве речи.
- Это ничего, со всеми бывает, - попыталась утешить.
Но я не такой как все, и отличаюсь от ее ухажеров.
Прижалась ко мне, обняла, голову положила на плечо.
Так же горячо тело. Но если раньше обжигало, и на коже оставались волдыри, то уже зажили эти раны.
Опозорился, и теперь не вымолить прощение.
Раньше в домах было печное отопление. И когда случались подобное, можно было посыпать голову пеплом.
Мысленно проделал это.
Частицы сажи попали на язык, если некогда меня обмазали ядовитым снадобьем, то теперь заставили проглотить его.
Но отрава выдохлась и потеряла убойную силу.
Но все же паразит, что завелся на плече, воспрял и вонзился.
- Вот, - предъявил я убийцу.
День неохотно разгорелся. Сначала заслонился от света, потом, оделся, отвернувшись от женщины.
Она облачилась в халат.
Тяжелая и жесткая материя, под этой броней неразличимы подробности.
- У меня есть знакомый…, - сказала хозяйка.
Подобралась к окну и посмотрела.
Будто мир изменился, пока мы пребывали в ином измерении. Будто можно различить эти перемены.
- Мне осталось немного, - пожаловался я.
Пора уходить, через несколько часов заступать на дежурство.
Сижу при воротах, беспрепятственно пропускаю свои машины, беру мзду с посторонних. Расплачиваются они временными пропусками, некоторые предлагают деньги, я не отказываюсь.
Не голодаю, могу себе кое-что позволить.
Если Мария позовет, забуду про дежурство и про работу.
Она не позвала.
- У меня есть знакомый, он создал чудодейственное лекарство, - сказала она.
- Онкология, - обозначил я убийственную болезнь.
Если бы Мария повернулась ко мне – что интересного можно увидеть на улице, - я бы поверил.
Она не повернулась.
- Примешь и воспрянешь, - намекнула она на ночную мою беспомощность.
Если бы повернулась и посмотрела, я бы различил подделку.
Различил и со спины.
За долгие годы не прогулял ни одного дня, пора иди на работу.
На прощание рассказал, где служу, и как меня найти.
Так делятся со случайными попутчиками.
Двое в купе, скоро конечная станция, и навсегда расстанемся. И можно рассказать о самом сокровенном.
Отступил на лестницу и все повторял адреса и явки.
Затвердил наизусть, пока ехал в автобусе.
А когда явился на службу, порадовался простому человеческому общению.
- Такая женщина! – огорошил старика, которого заменил.
- Все у нас было с избытком!
Дед поперхнулся и закашлялся, и можно было излечить его, похлопав по спине, я не пожелал марать руки о наглого насмешника.
Кашель был похож на далекие громовые раскаты, или так ревели машины, что устремились к воротам.
Никаких пропусков, хотел сказать я, мне нужны деньги, чтобы рассчитаться с преследователями.
- Сегодня сменили пароли и печати, - сказал некоторым водителям.
Научился различать тех, что способны заплатить.
Впрочем, особо не настаивал, пусть жадюги подавятся своими копейками.
И все время знал, что женщина не забудет меня. Опозорилась ночью, и обязана отомстить за свое поражение.
Ждал, но удивился, увидев ее посланника.
Мужичок в цивильной одежде, но различил и под нелепым прикидом.
Облачился в звериную шкуру, топорщился жесткий волос. Наверное, забил последнего мамонта.
Сальные пряди волос спадали на плечи.
Лицо и шкура были измазаны кровью. Она засохла и опадала бурыми хлопьями.
На траве остались проплешины, а на асфальте темные пятна.
Ладонь была смазана жиром, таблетка прилипла.
Если женщины травили мужей своими выделениями, то в их таблетке сосредоточилась вся грязь и все непотребство мира.
Не просто убивают, но испытывают глубокое удовлетворение и звериное злорадство от этого свершения.
- Нет, - отказался я.
Рука его была беспощадна.
- Мы незнакомы, - отказался я от давнего знакомства.
Рука дотянулась.
Я попытался отодрать прилипшую таблетку.
С таким грохотом лопались удерживающие ее цепи, что содрогалась Земля, погибали материки и цивилизации.
Выхода не было, зажмурился и проглотил отраву.
Шаман ударил в бубен, хрипло откликнулись колокольчики.
Вернулся в свою каморку и устроился в первоначальной позе: подтянул колени к груди и обхватил их руками.
Такими мы созреваем, такими уходим.
И ничего не изменится, если Вселенная обеднеет на одного человека.
Ушло много людей до этого, и так же – если жизнь сохранится – будет в дальнейшем.
Человек, кажется, убыл.
Ничего не изменилось.
……………………………………..
Г.В. октябрь 2023