МОЖЕТ ЛИ НЕ НРАВИТЬСЯ ИНТЕРЕСНОЕ И СПОРЯТ ЛИ О ВКУСАХ?
«Нет того урода, который не нашёл бы себе пары, и нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя»
А.П.Чехов
Мы часто и с удовольствием рассуждаем о настоящей литературе, классиках, великих произведениях и дешёвых поделках-однодневках, при этом не заморачиваясь особо пользуемся, как общепонятными, такими терминами как «истинное искусство», слабый текст», «сильная проза» и т.д.
А если задуматься, как же всё-таки отличить одно от другого? Где эта граница между настоящей литературой и ненастоящей, между искусством и суррогатом, «кичем» и «высокой пробой»? Каковы критерии её установления?
На первый взгляд всё просто: многостраничные мемуары ни о чём скучающих пенсионеров, душещипательные женские истории про бездомных кошечек и собачек мы отметаем в категорию нелитературы, туда же отправляются бесчисленные детективы карманного формата с лотков и киосков, слащавые романы о несчастной (счастливой) любви, примитивные армейские анекдоты и т.п. Долго не задумываемся, определяем быстро и категорично: нравится – хорошая литература, не нравится – плохая. И только потом, если спросят – почему, пытаемся привести аргументы. Надо заметить, что чем менее знакомо имя автора, тем отрицательнее мы к нему относимся, больше у него находим проколов и слабых мест. Бывает, поддаёмся стереотипам и судим по инерции. Тем не менее, первый субъективный критерий установлен: «нравится – не нравится». Он существует и от него не отмахнёшься.
Но если отбросить всякую предвзятость, какими же критериями мы руководствуемся при нашем выборе? Конечно, в силу нашего вкуса в категории «литература – нелитература» попадают разные книги. Но вкус – категория случайная, зависящая от многих субъективных факторов. Объяснить всё вкусом слишком просто, хотя и приятно, как автору, так и читателю: первый – не бездарь, хорошо написал, второй – не дурак, всё правильно понял, но вкусы не совпали, что поделаешь. О вкусах не спорят, как говорили древние латиняне.
Но мнится, что есть нечто, что лежит в основе нашего вкуса, являясь его источником, базисом, если угодно. Смутно догадываюсь, что этим источником является стремление к прекрасному – эстетика. Художественная литература подразумевает художественность, то есть её – эстетику. Очевидно, что мы хотим удовлетворить в первую очередь своё эстетическое чувство. И книга нам нравится, когда оно удовлетворено.
Теперь разберёмся, из чего состоит наше «нравится», чем же мы можем наслаждаться в литературном произведении. В первую очередь, конечно, развитием действия – сюжетом, не на последнем месте мысли и идеи автора, далее – чувства и эмоции, кои возникают всегда, когда произведение относится к настоящему искусству, и, наконец, авторским стилем письма, композицией текста.
Можно предположить, что при гармоничном сочетании и высококачественном исполнении этих четырёх составляющих мы получим гениальное произведение, могущее разбередить душу любого, даже слабо подготовленного читателя. Отсутствие же или гипертрофия любого из этих элементов в ущерб остальным может привести всю конструкцию произведения к развалу.
Детективы и приключения строятся на лихо закрученных хитроумных сюжетах и замысловатых ходах. В детстве мы могли прочитать кряду таких книг множество, но в зрелом возрасте, когда разум сходу разгадывает схему сюжета и эстетическому чувству нечем поживиться, нам они быстро наскучивают, поскольку в них практически отсутствуют другие три элемента: идея, эмоции, интересный стиль. И мы презрительно называем самые примитивные из них макулатурой, обязательно прибавляя имена отечественных раскрученных авторш во множественном числе. Но с удовольствием вспоминаем Конана Дойла, Дюма, Пикуля, в чьих произведениях упомянутые три элемента не до конца придушены действием. Отдельный разговор об историческом романе, в котором сюжет вынужденно играет главенствующую роль и автору приходиться балансировать между исторической правдой - не учебник по истории – и вымыслом, чтобы обеспечить художественность произведения. Без вымысла нет художественности.
Идея, мысль – это, может быть, и есть самое главное в литературе, то, что заставляет писателя взяться за перо. Зная, что он хочет сказать, автор находит наиболее подходящую форму для передачи этого знания. Мы говорим о литературе художественной, а перебор с идеями может превратить художественное произведение в философский, психологический либо социальный трактат. Недостаток же мысли превращает произведение в бессистемный и бессодержательный набор фраз, возможно даже красивых. То есть, в художественном произведении мы хотим получить мысль, но мысль, поданную изящно, эстетично, грациозно и желательно – не в лоб, а иносказательно.
Эмоции, возможно, самый опасный и скользкий элемент из вышеупомянутых. При излишнем их педалировании произведение легко превратить в пошлость – «кич». Ведь в человеке изначально живёт способность к состраданию, сопереживанию, сочувствию. Слёзы здесь также физиологичны, как при чистке лука. Немногим сложнее заставить человека рассмеяться. Щекоткой тоже можно вызвать смех – никто не считает это искусством. Именно поэтому мы морщимся при упоминании об одиноких котятах, собачках и бездомных сиротках из мелодраматичных текстов. Искусство должно искать искусные пути достижения своей главной цели – ощущения человеком прекрасного.
И, наконец, о стиле. Не нужно никого убеждать, что примитивный, косный либо вычурный или излишне усложнённый и т.д. язык не просто нарушает восприятие текста, но и не может стопроцентно передать мысль. Но когда словесные «узоры», выкаблучивания и позёрство автора, выражающееся в культивировании стиля, превращается в самоцель, весь смысл литературного произведения сводится к абсурду. Язык, стиль, построение текста – это всё инструменты, с помощью которых автор стремится как можно выразительнее и ярче донести читателю мысль. Можно, читая произведение, восхищаться прекрасным авторским слогом. Прекрасный же слог в чистом виде, в отрыве от его святой задачи – точнейшим образом передавать смысл, годится исключительно в качестве примеров в учебнике русского языка.
Литература, которую мы считаем плохой, не только не силах охватить все четыре элемента сразу, но, чаще всего, и не пытается этого делать. Она тупо и примитивно бьёт в одну точку. Но ограниченность может удовлетворить только ограниченного читателя. Можно, конечно, при необходимости сыграть и на одной струне – великий Паганини это показал. Но сам-то он всё же играл на полноценной скрипке, доставляя слушателям удовольствие полное, яркое и глубокое.
Увечная, однобокая литература иногда штампуется специально. Для заработка, в угоду плебсу, с пониманием, что гнилое это дельце, халтура так сказать, но ведь не обязаны мы массу воспитывать. Не Иисусы, не Христосы мы, а бизнесмены. Бизнес – ничего личного! Такое можно и понять, если не вспоминать о морали и совести.
Но ведь бывает и так – автор мучается, корпит, семь потов проливает, а получается произведение – нежизнеспособный инвалид. А человек не понимает, что не то, и любит он его, своего инвалида, и восхищается им, и не верит чужим нападкам – «злобствуют критиканы!» - потому что произведение – плоть от плоти его, создано по образу и подобию. Но кто же из нас идеально гармоничен и развит во всех направлениях? Никто. Все мы инвалиды в той или иной степени – кто в большей, кто в меньшей
Но бесконечен процесс самовоспитания человека, его духовного развития. И на разных его этапах мы восхищаемся разными произведениями, различными литературными текстами, исповедуем отличные ценности, расставляем по-другому акценты. И человек, естественно, здесь должен преследовать главную цель – стать совершеннее, хотя бы в собственном понимании, чтобы не плодить эстетических уродцев, а уметь разглядеть часто недоступную нам из-за собственной ограниченности чужую красоту. Не просто бесконечно совершенствовать стиль письма, а стремится стать цельной личностью, чтобы суметь увидеть и передать гармонию прекрасного.
Ведь есть же по-настоящему великие книги, в которых всё слажено, сплавлено и заточено: идея, слог, действие и чувство. Их составляющие универсальны, поскольку затрагивают основу человеческой сущности, а потому всегда понятны и находят отклик во все времена в разных культурах и в разных возрастах. Тогда мы говорим, например, «Сервантес – гений!» Его роман «Дон Кихот» читают все: и учёный-книжник, и человек недалёкий, и старик, и подросток, и азиат, и европеец. Читают и в добротном переводе, и в слабом, читают на протяжении веков и плачут, и смеются, и размышляют, и переделывают на свой лад.
Великий мастер литературного пиара Дюма в начале своего самого известного романа «Три мушкетёра» даёт описание главного героя: «…Постараемся набросать его портрет: представьте себе Дон-Кихота в восемнадцать лет, Дон-Кихота без доспехов, без лат и набедренников, в шерстяной куртке…» Александр Дюма знал все секреты успеха (раскрутки, говоря современным языком) романа, поэтому он наделяет Д*Артаньяна и своим Росинантом ярко-жёлтой масти, и своим Санчо Пансой – верным слугой Планше, мало того, определяет ему в друзья ещё трёх рыцарей без страха и упрёка. Результат - роман прославил имя автора в веках. Хотя справедливости ради нужно заметить, что Дон-Кихот никогда не стал бы служить кому бы то ни было за деньги, интриговать при дворе и, тем более, походя убивать
Второй субъективный критерий оценки литературного, и не только, произведения «интересно – не интересно». Сразу заметим, что не одни дети считают интерес - основополагающим фактором «настоящей» литературы. Разве может быть плохим то, что вызывает живое участие, прочно приковывает внимание, завладевает мыслями, заставляет сопереживать, не отпускает до поздней ночи? Один мой знакомый рассказывал, как он читал до рассвета случайно подвернувшийся ему роман и не мог остановиться, хотя и понимал, что это чушь собачья, ерунда, на которую жалко тратить время, но ерунда настолько увлекательная, что бросить читать было невозможно. И стыдясь, и сердясь на себя, всё же дочитал книгу в ущерб многим другим удовольствиям и обязанностям. Им руководил интерес – любопытство. И ему было стыдно за себя, что этот интерес заставлял его употреблять плохую литературу. Так бывает, когда возьмёшься за семечки или чипсы, ешь и остановиться не можешь, хотя понимаешь, что пользы никакой, только зубы и желудок испортишь, а всё равно ешь, пока не кончатся. С книгой происходит нечто похожее.
А потому можно сделать вывод, что интерес не является важнейшим компонентом художественного произведения, и уж тем более, объективным критерием его оценки. Потому что, во-первых, как мы отмечали ранее, он всегда субъективен. Нам интересно одно, соседу нашему – другое, а профессору филологии – третье. Он не только субъективен, но склонен меняться или исчезать со временем. То, что было интересно в двадцать лет, в сорок – интерес может и не вызвать. То, что интересовало людей в восемнадцатом веке, в двадцать первом потеряло актуальность.
Во-вторых, интерес напрямую связан с пониманием. Мне не интересно то, что я не понимаю, и наоборот. Потому интерес можно (и нужно) развивать, что и происходит в процессе образования и воспитания. И речь не только о молодом поколении. А в процессе обучения придётся читать не только то, что интересно. Придётся делать усилие над собой. Зато в итоге неинтересное ранее станет увлекательным и откроются новые горизонты. Что касается литературных произведений, то неизбежно изменится их восприятие. «О сколько нам открытий чудных готовит просвещенья дух!»
Мы помним, как в детстве, следя за сюжетом - а интерес в литературе связан с ним теснейшим образом – мы поспешно пролистывали страницы с описаниями, зачастую высокой художественной ценности, если только они не двигают сюжет вперёд, не приближают нас к развязке. В момент такого чтения нет места для переживаний эстетического толка, как при созерцании «Девятого вала» или Венеры Милосской, нет, мы лихорадочно следим за происходящим – ожидая, предугадывая, разочаровываясь, радуясь – и не успокоимся до тех пор, пока не перелистнём последнюю страницу.
Вот именно по этой причине интерес не может стать критерием для определения настоящего искусства. Интерес конечен и недолговечен, его можно утолить, и тогда на смену ему придёт знание. Нельзя бесконечно часто восхищаться доказательством теоремы Пифагора, хотя в первый раз её доказательство и было нам интересным. Интерес - всегда любопытство, жажда нового, желание прийти к цели, узнать, что будет дальше.
Когда же мы перечитываем любимый роман, то делаем это не из-за интереса, а из-за того, о чём уже говорили ранее – из-за желания удовлетворить потребность в прекрасном, удовлетворить своё эстетическое чувство.
Самый увлекательный детективный рассказ мы прочитаем один раз. По второму разу не интересно. Зато на картины Айвазовского или Левитана можем смотреть годами, с каждым разом находя всё новое удовольствие. Большинству видов искусств интерес не свойственен вообще – это ещё один аргумент против интереса, как критерия объективной оценки художественного произведения.
Мы любуемся картиной, обходим вокруг скульптуры, слушаем музыку, смотрим балет – нигде нами не движет интерес! Даже в театр мы идём не для того, чтобы узнать, задушит, таки, в этот раз Отелло Дездемону или пожалеет. Или уж совсем близко: разве из интереса мы читаем стихи? Интерес, как один из компонентов произведения, присущ кроме литературы разве что ещё киноискусству. И учитывая специфику литературы, как повествовательного жанра нельзя говорить, что интерес в ней – момент ненужный или избыточный. Тем не менее, в искусстве вообще и в художественной литературе в частности мы ищем не интерес, а свою мечту о прекрасном. Именно ради эстетического наслаждения мы открываем книгу снова и снова. Жажда прекрасного толкает художника на создание шедевра, жажда прекрасного толкает к искусству и нас: на поиски эстетических переживаний.