ПОРТРЕТ ВОЖДЯ
"...выстрелил в неё, почти не целясь..."
А.С. Пушкин "Выстрел"
ЖИТЬ ТРУДНО
«Курсантом быть трудно!» - думал Викторович, когда он был ещё Александром, Санькой, Шуриком – кому-как, зависело от окружения.
«Молодым офицером быть адски трудно», - пыхтел товарищ лейтенант, но тянул лямку.
«Как же легко выполнять команды, а приходится их отдавать», - вздыхал иногда майор.
ЗА ЛЕНТОЧКОЙ
Долбили по-взрослому. Отработала РСЗО, всего половину БК, но тут же – "на десерт" – посыпались мины. Кучно и точно. Последняя хлопнула метрах в тридцати. Сержант привстал, поправил разгрузку.
- Сидеть. Не высовываться!
- Сейчас пойдут, товарищ майор.
- Сидеть, я сказал! Они повторят. Ждут, что мы вылезем.
Бойцы, а их осталось всего трое, услышали в наступившей тишине звук зависшего над позицией коптера. Взмыл вверх. Стихло на миг. И загрохотало. Последний взрыв грохнул совсем рядом с укрытием.
- Теперь по местам, парни! – первым выскочил из укрытия командир. – Бить короткими.
Ждать пришлось недолго. Первые свидомые выскочили из лесополосы. «Дук-дук», «Дук» одиночным справа. «Дук-дук» слева. «Двадцать два», - привычно отсчитал майор, нажимая на спусковой. И трое из вставших легли. Двое навсегда.
Сколько раз они рыпались? Командир не считал. В сумерках он выпустил из подствольника три последних гранаты на неясную возню противника. На той стороне послышались маты, стоны, возня.
Через пять минут их накрыло. Осколок впился в броник сержанта и пробил его. Пришлось снять. Командир уже бинтовал рану, она оказалась поверхностной, когда рядом шмякнулась на дно окопа граната. Дрон постарался. Бинт не кевлар… Майор упал на сержанта.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
«А вот и ангел, - подумал он, когда пришёл в себя. – В белом, как положено!»
Ангел наклонился, поправил подушку, улыбнулся: «Всё будет хорошо, товарищ подполковник!»
«Я майор», - хотел он поправить ангела. Передумал, ТАМ, наверное, присваивают очередное звание по прибытию. И с этой мыслью уснул.
Через два месяца подполковник вышел за калитку санатория. В двадцати шагах за стремительно летящими акулами плескалось море с порхающими над ним мотыльками парусов. По набережной под пицундскими соснами бегали, постукивали палками для скандинавской ходьбы, мчались на самокатах праздные люди. Курортники степенно прогуливались или сидели на лавочках. Две белки, спускаясь к кормушкам, обвивали хвостами стволы деревьев на потеху ребятишкам и взрослым, снимающим на смартфоны. Хвостатые угощались орешками и беззаботно блестели глазёнками.
Позади операции в госпитале, где выковыривали осколки. Позади процедуры в лучшем санатории. Вылечили. Реабилитировали. Уволили.
Позади: служба, СВО. Вся жизнь. Самое досадное, он не знал, что делать. Всегда знал. Или за него решали, или сам решал, а тут… К строевой не годен, и к нестроевой негоден.
«Птичка», - услышал он трель. Через несколько шагов понял, что ошибся. Девушка продавала керамические свистульки. Купил на память.
НА ГРАЖДАНКЕ
Денежное содержание, боевые, больничные, окончательный расчёт. Зарплатная карточка припухла, того и гляди, что и в щель банкомата не пролезет. Сразу столько денег отродясь не получал. Если не шиковать, одному хватит надолго. И не одному хватило бы, но тыл подвел. Дочь после школы отправилась учиться в Европу, незадолго до начала операции по телефону сообщила, что выходит замуж. Потом пришло голосовое сообщение. Отец узнал, что он оккупант, разрушитель демократии, убийца, и дочь ничего общего с ним не имеет.
Жена, которая тоже куда-то «релоцировалась» вместе с новым мужем. О них в кадрах и напомнили, когда он попросил не комиссовать, а оставить «где-нибудь, где пользу сослужит».
Поезд – хорошая штука. Несколько суток он вёз отставника из жаркого лета в такую же знойную августовскую Сибирь. Колёса постукивали на стыках, пунктир лесополосы перебивался станциями, полустанками, переездами, мостами. Налетали дождички. Вытягивался из-под радуги зелёный хвост состава. Перепрыгнули Урал и потянулись равнины. Четыре дня и половина бесконечной страны осталась за спиной.
Викторович вернулся домой.
На станции, где родился и вырос, ничего не изменилось. Хмурый мужик с грохотом привёз на тележке алюминиевую флягу, поставил на полуразмытые кирпичи, вдавленные в грязь. Повернул кран, высунувший как птенец нос из стены водокачки. Вода хлынула в ёмкость. Два конопатых пацана сидели на скамейке возле ворот, лениво выковыривали крупные полосатые семечки из разломленной пополам шляпы спелого подсолнуха. Возле ног деловито прыгали воробьи, проверяли лузгу. Везде нужен контроль.
Родная деревня встретила привычными лужами. Единственное отличие от воспоминаний детских лет, на улице возле ворот там и сям стояли праворульные иномарки. Раньше техника была попроще: запорожцы и москвичи, или – чаще – «М105» или «Восходы», в лучшем варианте «Ижи» - «Юпитеры» или «Планеты» или важные оппозитные «Уралы». Впрочем, на водокачке появилась новая кровля, сияет под солнцем как маковка колокольни.
Родительский дом под – отец ещё пацаном прутик воткнул – огромным тополем показался маленьким. Он осел, врос в землю, невесело отблёскивают немытые стёкла на окнах, выходящих в улицу. В заросшем крапивой дворе оконные проёмы закрыты ставнями.
Викторович присел на верхнюю ступеньку крыльца. Коричневая краска облупилась. Калитка в огород висит на одном навесе. Но огород радует ровными рядками картошки. Соседи не дают земле зарастать сорняками, обрабатывают, как и договорились.
- Саша, ты? – показалась над забором голова в бейсболке. Тоже примета времени, и стар и мал в них.
- Я, тётя Клава. Как жива-здорова?
- Слава богу, слава богу. Сейчас я тебе ключ принесу. В хате всё в порядке. Я слежу.
Через несколько минут бодрая старушка вручила ему пакет.
- Бери, тут пирожки с молотой черёмухой, забыл поди уже вкус. Молока полторашку налила. Утреннее. Холодильник включишь, тебе надолго хватит. Картошку сам накопаешь, не разучился? – лучики морщинок возле глаз стали ещё глубже. Юморной была в молодости, шутит и сейчас, не меняется.
- Там сало ещё и хлеб, мы его с бабушкой пекли в духовке, - подключилась её внучка, а может быть и правнучка. – Очень вкусный. Ты его в сметану, она в маленькой баночке, а сверху сахаром. Ызык проглотишь.
- Не «ызык», а язык, Лена. Что же ты позоришь меня перед соседом.
- Я и говорю язык! - удивилась малышка.
- А у нас всё по-старому… – соседка присела рядом, рассказала о житье-бытье. – Ты надолго, в отпуск или проездом? Ленка, не лезь в крапиву, чесаться будешь.
- Не знаю, я же новоиспечённый пенсионер. Приехал навестить своих. Поживу пока а там видно будет.
- Вот и хорошо, до зимы дом поправишь.
Узнал, Викторович, что в деревне развал. Кто пьёт, кто сидит, кто шабашит на вахтах, кто живёт огородом. Молодёжь уезжает.
Одноклассники разбрелись. Иных уже и нет. Иные готовятся туда. Один всё еще бьётся, фермерствует. Одноклассница директор школы. А закадычный друг собирается бросить работу, замучился председательствовать.
БУДНИ
На следующий день зашёл в администрацию. Пухлая девушка в предбаннике попыталась остановить посетителя грудью, но не такие преграды преодолевались. Пашка поднял голову от бумаг, хмуро посмотрел на незваного посетителя. Опустил глаза. Снова посмотрел. Выскочил из-за стола.
- Ты! Откуда? Надолго? Приехали! Вот здорово. Вечером приходите к нам. Вика рада будет. Я сейчас позвоню. Посидим.
- Я, Павел Николаевич. Оттуда. Полковнику давно никто не пишет, и подполковнику тоже, поэтому приехал один. Не беспокой жену. Приду и посидим. Лучше расскажи, как тут управляешься.
- А… - устало махнул рукой, - задолбали, садись, поплачусь. Рысцой пробежался от стола по кабинету, выглянул за дверь. – Маша, я занят, чаю нам сообрази.
Сел одноклассник Пашка к полированному приставному столу напротив друга. Мобильник положил под рукой. Бумаги на скрепке прижал зелёной пирамидкой из нефрита. Она, если потереть, приносит удачу и способствует карьере. Похоже, что не всем, не всегда или тереть не умеют. Два Владимира с противоположных стен настороженно приготовились выслушать друзей…
- Я ведь думал, что люди хотят перемен. Пойдут за мной.
- А они в тебе вождя не признали!
- Ну, наверное. Вот и вышло у меня как у того студента. Проверил, кто я: человек или тварь дрожащая.
- Понимаешь, многие из нас часто думают, что они исключительные. Потом, - задумчиво сказал гость и отхлебнул чай, - рано или поздно приходит тот день, когда человек перестает верить в собственную исключительность, и он начинает просто жить.
- А если не начинает?
- Значит он ненормальный. Среди них бывают излечимые и неизлечимые, но не об этом речь. Мне кажется, - что ты кое в чём слишком затянул с переменами. Вот что он у тебя в кабинете делает? - гость показал большим пальцем через плечо на портрет, который висел здесь со дня вселения администрации (тогда ещё сельского совета) в построенное здание.
- Висит. Не мешает же.
- На одной стене революционер, напротив президент. Два Владимира в одной комнате – это перебор. Давно уже надо было Ильича списать и на свалку истории отнести.
- Надо было, а вот ты сядь на мое место и вынеси. Или тебе «слабо?»
- Не слабо. А сам куда?
- Я пенсионер по инвалидности, вот и буду на речке сидеть. Кстати, сходим как в детстве на окуней? Они на ямах сейчас должны котлы устраивать.
…
И появился в округе новый глава.
Обход (объезд) вверенного хозяйства занял два дня. Викторович в сопровождении маленьких начальников ходил молча, всех слушал. Заглядывал во все щели. Что-то помечал в записной книжке. Большей частью молчал и лишь иногда задавал вопросы.
- Пожарной сигнализации в школьной столовой нет. Не прилетает?
- Два предписания есть, штраф в новом учебном году жду.
- Оно тебе… вам надо?
- Кровати для больных, смотрю, с моего детства служат.
- Где же новые взять?
- Мест много…
- Раньше в бане буфет был. Пиво мужикам, детворе морс. Сейчас не в моде?
- Да приходил тут местный коммерсант, просил угол в аренду, я его шуганул.
- Ну-ну… - не то одобрил, не то не одобрил Викторович.
Дом культуры, правда, порадовал. Здание новое, современное, обихоженное. Библиотека, аппаратура, мебель – всё на уровне.
ЛИПА
Мокроносая соседка часто заглядывала к подполковнику.
Однажды, с удовлетворением отметив, что без крапивы во дворе стало много лучше, заявила:
- Когда я вырасту, женюсь на вас. А пока, чтобы живая душа была рядом, вот вам котик, - и вытащила из рюкзачка подарок.
- Это не котик, а кошечка.
- Ничего. Даже лучше. Она будет о вас заботиться. Если не возьмёте, я не обижусь.
- Ты мне живую душу отдаёшь, а как же сама?
- У меня мама-кошка остаётся и ещё один котёнок, - успокоила Лена.
- Я не откажусь, но с условием.
- С каким?
- Когда понадобится, ты о подарке позаботишься.
- Не переживайте. А как вы его… её назовёте.
Викторович посмотрел в зелёные глаза усатой подружки. Оценил острые коготки «здравствуйте затяжки на всём». Посадил кошечку на грудь. Она вцепилась в рубашку:
- Видишь, Ленок, прилипла надёжно, как застёжка на моей куртке. Будет она Липой.
- Хорошее имя, - одобрила девочка.
- Спасибо, - поблагодарил Викторович за подарок и протянул ей свистульку. – А это тебе подарок с берега Чёрного моря. Если на мне женишься, то я тебя туда свожу.
СОВЕЩАНИЕ
Викторович собрал совещание вечером в пятницу, как раз в то время, когда все служащие поглядывают на часы. Томительно ожидание, когда минутная стрелка подползёт-подкрадётся, а она не спешит, к заветному делению,.
Усадил всех за большой стол, предназначенный для таких мероприятий. Сам сел с торца. По его указанию Маша заранее положила каждому два листа бумаги А-4, авторучку и маркеры: красный, синий, желтый и зеленый.
Когда все собрались, глава, не моргнув глазом, вытащил из кармана именной пистолет с дарственной надписью, извлёк обойму, выщелкнул патроны и поставил перед каждым по одному. С удовлетворением оглядел притихших и всю картину.
- Начнём, товарищи руководители. Возьмите авторучки и на первом листке запишите в столбик неразрешённые проблемы в своем хозяйстве. Записали? Теперь слушайте меня и дополните свои записи, если услышите что-то новое.
Перелистывает ежедневник, диктует по своим пометкам. Оказалось, всем нашлось что дописать. Секретарь, со страхом поглядывая на патроны, ведёт протокол.
- Вот. Это мы определили задачи. Возьмите маркер нужного цвета и выделите в списке зелёным те, с которыми справитесь сами. Жёлтым, где нужна моя помощь. Красным – те, которые решить невозможно.
Тишина в кабинете. Руководители как прилежные первоклассники пыхтят, стараются ровненько выделить. Кто-то подчёркивает, кто-то квадратик раскрашивает напротив записи.
- Закончили? Хорошо.
Глава администрации прошёл к своему рабочему месту, выдвинул ящик стола, вытащил из него пневматический пистолет ИЖ, переломил, вставил пульку. Резко повернулся, вскинул ствол, выстрелил, почти не целясь, всадил пулю точно в левый глаз вождя пролетариата. Старый холст порвался охотно, словно давно ждал такого исхода. Свинец вонзился в штукатурку. По стене, просыпалась щепотка извести и песка, пятнышком успокоилась на плинтусе.
- Попал. Теперь те, у кого много красных и жёлтых отметин, если у него есть честь и совесть, могут взять мой ПМ, патрон, выйти в соседнюю комнату и застрелиться. Если останется работать и не потянет работу, я застрелю сам. Я это умею. Есть более мягкий вариант. Напишите заявление по собственному желанию. Лист на столе. Второй. Чистый.
- Псих, - сказал директор Дома культуры, быстро написал заявление, поставил размашистую подпись, но остался на месте.
- Так. Один. Кому дать пистолет? Никому. Будем работать, но сначала внесём правку в записях. Возьмите синий маркер и заштрихуйте им жёлтые пометки. Сколько помню из курса рисования, должен получиться условно зелёный цвет. Постарайтесь сами решить задачу, верю, что одолеете их самостоятельно. А вот красный я не люблю, - глава администрации хмуро посмотрел на Ленина. Все вместе с ним посмотрели на портрет с окривевшим вождём. - Красных, голубых и прочих радужных будем побеждать вместе.
- Маша! - обратился он к секретарше. – У нас ксерокс цветной, как я понимаю?
- Да, - пискнула она.
- Сними мне копии со всех листков. У вас, коллеги, на руках остаются задачи. Они же цели. По новой моде «маршрутные карты», раньше их коротко и понятно планами называли, достижения этих целей предоставите на следующем заседании в пятницу в это же время. Свободны.
Все встали и дружно отправились на выход. Директор ДК дошёл до двери. Приостановился. Вернулся к месту, где сидел, смял своё заявление.
- За психа прошу не обижаться. Я, пожалуй, ещё поработаю.
Вечером хозяин округа выпил пятьдесят грамм кроверазжижающей жидкости, хрустнул малосольным огурчиком, погладил запрыгнувшую на колени кошку.
- И ты знаешь, Липа, что сегодня было самым трудным?
- … - кошка ничего не сказала в ответ, лишь кончик хвоста недовольно дёрнулся. Видимо не понравилась интонация во вопросе. А, возможно, запах.
- Не знаешь, а я тебе по секрету скажу, только не проболтайся. Боялся в глаз Ильичу не попасть. Давно в тире не был. Но ничего. Помнит рука, помнит…