Анатолий ВЫЛЕГЖАНИН
БЕЗ РОДИНЫ И ФЛАГА
Роман-дилогия
КНИГА ПЕРВАЯ
ИЛЛЮЗИИ
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОСЕНИНЫ
3.
На крутояре, в прогале под кроной березы, на травянистом обрыве берега стоял в лучах утреннего солнца Юрка, радостный, мокрый по пояс, с «Практикой» в руках.
-Ну и как там туманы? - спрашивает Костя, довольный сыном.
-Растаяли уже.
-Спускайся, сушиться будем.
Юрик спрыгнул в тень под берегом, лавируя меж кочек, улез в палатку, выбрался уже без аппарата, стал куртку снимать, понизу мокрую.
-Как - удачно? - спрашивает Костя, улыбаясь сыну, устраивая куртку его на ивовом суку.
-Некрасиво там. Камыши одни, - говорит Юрка. Голосок звонкий, глазки радостные.
-Дядя Володя вон интересуется, - говорит Иван Игнатьевич будто серьезно, - с чего начинается родина? Для тебя, Юрик, с чего начинается родина? Ты парень взрослый уже и умница. Не с картинки же в твоем букваре.
-Для меня? - переспрашивает Юрка от неожиданности вопроса.
-Ну да.
-Для меня… наверно… с Владимира Ильича Ленина, - говорит уверенно Юрка.
-Та-а-ак! - с одобрительно-ласковой важностью кивает Иван Игнатьевич без малейшей тени иронии. - Почему именно?
-Потому что он совершил великую октябрьскую социалистическую революцию, и все люди стали свободными и счастливыми.
-Совершенно верно, - кивает Иван Игнатьевич с видом очень серьезным и наблюдая, как Юрка скидывает с ног на траву уляпанные глиной резиновые сапожки. - Погоди-ка, ты уж наверно комсомолец?
-Нет, пионер еще, - говорит Юрка, расстегивая ремень, принимаясь снимать мокрые брюки.
-Мо-ло-де-ец! - восхищенно мотает головой Иван Игнатьевич. - Пожалуйста вам - советская школа. Да ты тут нас всех, того гляди, перекуешь на орала. Знаешь, что такое орала?
-Знаю. Это плуги.
-Т-ты по-смо-три! - уже откровенно восхищается Шилов голосом неожиданно тонким и даже округляет на Юрку глаза. - Ты посмотри, какая папе подрастает смена!
-Не, не хочу. Военным летчиком хочу. Охранять мирное небо, - говорит Юрка, отдавая отцу мокрые штаны.
-Вот тебе - новость! - недоумевает Шилов.
-Да ты что, он на военной авиации помешан просто, - говорит и смеется Костя, вешая Юркины штаны на ивовый куст рядом с курткой и подходя к костру, ко всем. - У него в Семенове дома над столом весь угол картинками самолетов из журналов залеплен.
-А вот интересно, - деланно-озабоченно, но о-очень озабоченно, что даже брови свел, говорит Володя, - чем отличается «МИГ» пятнадцатый от «ИЛа» восемнадцатого? Наверно, количеством пассажирских мест.
-Да вы что-о, дядя Володя?! - недоумевает Юрка. - В «МИГе» пятнадцатом пассажирского вообще ни одного. Он же военный.
-Да?
-Это же фронтово-ой истреби-итель! Вы что-о!
-Во - темнота. А я и не знал, - играет Володя свою «темноту».
Вдохновленный ею, Юрик выдает ему без запинки, «как по писаному», марки пулеметов, калибр боеприпасов, объем баков с горючим, дальность полетов… Оба дяди и даже Костя глядят на него, что называется, «хлопая глазами», и… Они наверно бы вот-вот принялись расхваливать Юрку да восхищаться его познаниями во «фронтовой» авиации, но в эту минуту с реки, снизу, послышался слабый, но знакомый шелест «Москвы» Ивана Неустроева.
Все четверо обернулись в ту сторону и сначала едва различили в тумане над водой, пронизанном солнцем и оттого густо-сияюще-белом, сначала едва уловимый силуэт «казанки». Она поднималась против течения, силуэт ее плоским треугольником становился все темнее и крупнее, вот над ним уже стали видны две головы, вот удочки, торчащие, как вечером, с носа, вот уже два резко облитых поверху солнечными бликами уса водяных брызг засияли, и через минуту, приняв правее и с заглушенным двигателем, в тишине и тихом плеске воды лодка причалила к их берегу, за кустами справа, шагах в двадцати. Послышался говор, тихий стук дерева о металл, должно быть, весел, шипение песка под вытаскиваемым на мель носом; и сначала Иван Неустроев, а за ним и Михаил Пантелеев, оба в фуфайках, шапках и «болотниках», то есть с видом рыбаков серьезных, показались из-за кустов. И всякий, увидевший их впервые и особенно рядом, как сейчас, непременно отметил бы едва ли не разительную «противоположность» их обликов.
Иван Неустроев, лет тридцати пяти, ростика, пожалуй, чуть ниже среднего и, если без фуфайки, щупленький и лицо имел сухонькое темноватое, в рябинах и клинышком. В органах он сразу после срочной и все это время здесь участковым; и, что скорее всего, должность сообщила и утвердила в резко очерченных темно-карих глазах его этакое пристально-острое выражение, а манере двигать головой ту часто ненужную резковатость, будто он высматривает где непорядок. Михаилу Пантелееву под пятьдесят. Он, как сам говорит, кто не знает (но без «привязки к местности», поскольку это государственная тайна) в юности, в пору службы, «облучился» то ли на Новой Земле, то ли в Семипалатинске и на пенсии по инвалидности, а потому нигде не работает. Лицо у него, несмотря на инвалидность, а может, как раз и вследствие ее, широкое, белое и рыхлое, в крупных морщинах и складках, отчего глаза кажутся маленькими, а общее выражение умиротворенно-флегматичное, говорящее будто «вы как хотите, а лично я — не...».
Но это они выглядят так обычно, какими их привыкли видеть «на земле», а на реке всяк человек, даже если не рыбак, он как бы и тот же, но чуть - другой. А если он рыбак да встречает такого же маленько помешанного, тут и жди театра фанаберии. Вот и в эту минуту, когда двое в болотниках, обогнув ивовые кусты и разгребая воду, приближались к ним, все трое у костра (кроме Юрика, которому пока тонкость эта недоступна), обратили внимание - и мудрено было не обратить! - что Ванька-курок, идущий первым, и лицом, и походочкой, и движениями рук раскинутых, будто понять дает, что рыбы у них - полная лодка, а Мишка-чешуя уточняет, что - «хорошей».
Пошли приветствия и привычные «утренние» рыбацкие вопросы «как ночь?», «всех ли комаров накормили?» и, конечно, о клеве и улове. И когда Иван Игнатьевич, спустившись к воде, поднял кукан с их трофеями и показал гостям с видом, да, мол, мы так тут, отдохнуть разве, а это - побаловаться, Ванька-курок, отвечая будто и тщательно сдерживая (перед председателем «Родины» и заместителем редактора «Отечества», Володя - парень свой) этакую небрежную величавость победителя, в которой перед кем другим поупражнялся бы, произнес благосклонно-одобрительно:
-Ну, это уж кто какую рыбу ловил. Уж кто на кого учился. Миша, - обернулся он к напарнику. - Сходи-ка принеси там чо у нас получше по штучке каждому. Товарищам домой-то не с пустыми же руками.
Михаил, разгребая воду, ушел за ивовый куст, слышно было, как звякнул раз, потом другой, открываемый люк на носу «казанки»; через пару минут вернулся, неся в руках перед собой, как поленья, четыре стерляди одинаковой длины явно под два килограмма каждая, вальнул на траву в сторонке от костра.
-Это у нас что - такая рыба в Белой?! - изумился Иван Игнатьевич, глядя на остроносых серо-голубых красавиц - мечту любого браконьера.
-У нас в Белой рыба всякая, хоть вам под заказ. Только места надо знать, конечно, - говорит тоном властелина рек Ванька-курок, пожимая плечиками, вскинув бровками.
-Чо там у нас? - спрашивает Шилов, взглянув на Володю этак намекающе.
-Есть, - кивает уверенно тот, лезет в палатку, копается там, слышно, в мешке (тупо звякает стекло), вылазит, подает Ивану короткий цилиндр из газеты.
-Лады. Не вопрос, - говорит Неустроев, явно довольный таким бартером. - На фестиваль-то идете сегодня?
-Собираемся, - кивает Шилов.
-Тогда увидимся, - кивает Неустроев
-Да-а! - вспомнил что-то Иван Игнатьевич, поморщился этак болезненно будто. - Что там за история с этими бобрятами?
-О-ой, там… в общем… заморочка такая, - отмахнулся Иван Неустроев, глянул недовольно в берег вправо, влево - видно, что отвечать не хочет. - Короче, там… в общем… не при ребенке, - нашелся он, метнул взглядом в сторону Юрки.
-Ладно, потом.
-Там каша такая.
-Потом.
-Вот так у нас, Костя, все по-простому тут. Живем потихоньку своим княжеством, - любуясь стерлядями, говорил Иван Игнатьевич, когда щедрые гости ушли - Нас не трогай, а мы - не тронем.
Юрка вдруг зачем-то в палатку нырнул, вылез с аппаратом, кобуру расстегнул.
-Юрик, не снимай, нельзя, - говорит Костя сыну.
-Почему?
-Рыбка подзаконная. Про нее говорить даже нельзя.
-Тем более, что одна - твоя персональная. Нас четверо и рыбок столько же, - говорит Володя, глядя на племянника с этаким лукавым полуприщуром.
-Да, убрать надо сразу подальше, - говорит Иван Игнатьевич. - Да, пожалуй, и удочки сматывать. Да костер не забыть залить.
(Продолжение следует)