Мне мать рассказывала о войне.
Я молча слушал, задавал вопросы.
Мать хмурилась, но отвечала мне
И крепкие курила папиросы.
Она простой служила медсестрой
В прифронтовом каком-то медсанбате.
И бомб не раз слыхала жуткий вой.
Им не хватало ни бинтов, ни ваты.
С умерших был приказ снимать бинты,
Стирать их и использовать поновой.
У медсестер простейшие мечты:
Чтоб раненый дойти смог до столовой,
И прикорнуть самим хоть на часок,
Забыв про крики, стоны, кровь и гной.
Но не дано... Багрянится восток,
Вновь раненых везут с передовой.
"А страшно было?" — задал я вопрос.
Мать помолчала, глядя мне в глаза.
Потом кивнула молча: "Наш обоз...
Мы раненых везли и вдруг гроза...
Сверкают молнии, и гром гремит,
И раненый один (он был без глаз)
Напрягся, а потом как закричит:
"Ложись! Бомбёжка!" — и с телеги в грязь.
Лежит весь мокрый. Мне не по себе.
Я бросилась к нему, хочу поднять,
А он обнял меня, прижал к себе
И прошептал: "Бомбёжка. Всем лежать".
И тут, сынок, меня обуял страх.
Хоть понимаю: не бомбёжка — гром.
Но я лежу, как будто бы впотьмах.
И вдруг родной я увидала дом
И бабушку, и маму на крыльце,
Колодец во дворе, малину, сад.
И где-то в глубине, почти в конце —
Огонь. И понимаю: это — ад.
Он поглотит нас всех в один момент,
И ничего уже нас не спасет.
И взрывов слышу аккомпанемент.
Вдруг кто-то крикнул: "Авиа налёт!"
Глаза открыла — там реальный ад.
И бомбы падают на наш обоз,
Телеги санитарные горят,
А на меня бежит майор-завхоз.
И тут я вижу — он без головы,
И кровь фонтаном бьёт из шейных вен,
Но он бежит среди густой травы
И падает, не подогнув колен.
И этот кадр в глазах стоит с тех пор:
Слепой солдат, увидевший налёт,
И наш без головы бежит майор.
Хоть думала — забудется, пройдёт.
Важнее мира ничему не быть.
Но горько мне, и стыдно мне вдвойне
За тех, кто пишет: "Можем повторить!"
О страшной той, безжалостной войне.
© 2020.