Итак, Новый год минул. Март был бурным, много воды утекло с гор. Апрель был деловит и не тратил слов попусту. Марта вернулась домой, Елена – к учёбе после законных, вытребованных каникул. Ничего примечательного для Елены не произошло – она зубрила уроки, читала классику, раздражаясь и возмущаясь описываемым обществом прошлых веков и его нравами. Невыносимо испытывали её терпение увесистые тома, и особенно Толстой с «Войной и миром» - она пролистывала страницы, не читая, и даже откровенно высказала профессору, что большего занудства встречать ей еще не приходилось; что всё там – сплошное болото, что они просто бесятся со скуки, что она ненавидит охоту и жалеет бедных животных, что Пьер – просто толстая ленивая квашня, Наташа – тупая тёлка, а сам Толстой – женоненавистник, и его нравоучения и положения о месте женщины просто отвратительны, ибо привели в финале Наташу в состояние полного отупения и опустили на самую низшую ступень, ну прямо ниже плинтуса – никаких мыслей, желаний, порывов, полная самодостаточность раздоенной коровы! Нет, она такой никогда не станет! В жизни, кроме идиотской домашней работы, есть куча всякого увлекательного, интересного, соблазнительного, полезного и так далее. «Обломов» – и тот интересней, в романе хоть развитие имеется, выход из тупика для Обломова, да и покушать вкусно – оч-чень приятное занятие!
Профессор поначалу опешил, потом рассмеялся, потом зарыдал и два дня не появлялся ей на глаза, пребывая в шоке.
Зато Пушкинская Татьяна восхитила её и заставила проливать слезы.
В апреле намечалось еще одно неоднозначное и неординарное событие – своеобразный юбилей – пять лет со дня получения какой-то там премии, но как ей на это реагировать – Елена не могла понять. А узнала она об этом случайно, подслушав разговор в коридоре, и знать этого, по всему, не имела права, ибо опять готовился сюрприз – а она и жаждала сюрпризов, и страшилась их.
А для Мендеса время тянулось невыносимо медленно, ожидание начинало переполнять чашу терпения. Ему уже 34, а перспективы только намечены.
Наконец-то были оформлены соглашения с принцем Махтамом-Эль-Бали, претендентом на престол Джобу, небольшого североафриканского государства. Почти одновременно с этим на них вышел его брат, Абы-Эль-Бали, не желающий так просто расстаться с мечтами о престоле. Он был готов на всё, включая убийство, но – чужими руками.
И вот тайный посланник Абы-Эль-Бали прибыл в дом Мендеса.
Абы был хитер, коварен, алчен и капризен (впрочем, его брат был не лучше), а посланник – осторожен и подозрителен, он хотел самолично убедиться в действии препарата М, в который нисколько не верил.
Он прибыл ночью с пятью телохранителями, собственной водой и пищей. В доме наблюдалась некоторая суета, и, зачитавшаяся допоздна, Елена вышла на лестницу поинтересоваться – как была, в тапочках и пижаме. Славы нигде не было. Елена постучалась в её комнату – тихо. Странно – что могло оторвать её от подопечной? Что-то особенное?
Елена крадучись прошлась по гулкому коридорчику с нишами, в которых, в виде идолов с крылышками (совсем не похожих на ангелочков!) стояли бронзовые светильники с притушенным желтоватым светом. Её тень перебегала то вперед, то назад, то укорачивалась, то удлинялась, множилась, бледнела и темнела – танцуя магический танец пустоты.
Лестница. Обычно там стоял кто-то из… этих, пустолицых. Ну, с Богом! Елена сделала шаг по лестнице, ещё и ещё, осмелела и перебежала на второй этаж. Те же коридоры влево и вправо – только немного длиннее.
Это была святая святых – этаж Живаго, его библиотека, кабинет, спальня и Бог знает что ещё, ну и, конечно же, знаменитая гостиная необъятных размеров. Интересно, он бывал где-то еще на своем этаже, кроме этой гостиной?
Елена на цыпочках, прижимаясь к стене, выглянула за угол и отпрянула: вдруг бесшумно открылась дверь в конце коридора, вырвавшийся оттуда сноп света ярко осветил часть противоположной стенки со старыми гравюрами, кусок пола с паркетной мозаикой - обычно, шагая по этому полу, Елена считала количество темно-коричневых многогранников и ярко-желтых, кое-где выщербленных, звезд.
Наружу вырвался не только свет, но и голоса, негромко и сдержанно ведущие разговор на какой-то неприятной тарабарщине. К несчастью, крыло напротив было тоже ярко освещено, и Елене не оставалось ничего другого, как ринуться вниз.
Её сердце испуганно трепыхалось. В прихожей она юркнула в гардеробную и, замирая от страха, затаилась за дверью.
Странная процессия прошла мимо неё. Впереди был Живаго рядом со Славой, непринужденный и спокойный, как обычно, но собранный. За ними следовал маленький темный бородатый человечек в чалме и с двумя чернокожими громилами по бокам, с руками у эфесов коротких мечей, напряженными, с выпученными глазами. А замыкали это шествие ещё трое громил и… Нет, Елена не могла ошибиться. Она бы узнала его даже среди теней в царстве мертвых. Сзади всех важных персон и темных уродов, механически переставляя ноги, с тупыми отрешенными лицами, шли трое слуг-зомби с Лео посередине.
Чтобы не закричать, Елена засунула в рот кулак. Мерзавец! Что он с ним сделал? Куда ведет?
Лео был одет так же, как и остальные слуги – в мягкую темно-зеленую униформу, голова гладко выбрита и неподвижна, руки болтаются, как у тряпичной куклы. Если он был всё время здесь – почему она его не видела раньше?
Все они направлялись ещё ниже, в подвальные помещения. Тяжелая дверь сдвинулась, впуская посетителей – и захлопнулась с лязгом, схоронив и хозяев, и слуг, и их гостей.
Елена стремглав помчалась наверх, к себе. Ворвалась в комнату, задыхаясь, рухнула на ковер. Она колотила руками по полу, глухо рычала, стонала и выла. Слез не было. Ярость и гнев переполняли её чашу до краев и выплескивались наружу.
Гад! Скотина! Трус! Коварный лжец! Он ревновал её! Слабак! Он боялся соревноваться в открытую! Он уничтожал соперника втихаря, исподтишка, глумился над ним и над ней – а она чуть было не поверила в его чувства, чуть было не простила - да, да! Она уже начинала забывать зло!
И вот правда всплыла. Теперь в ней пылала дикими всполохами только ненависть! Одна ненависть! Одна только ненависть!