Присутствие в доме Марты осложнило жизнь не только Мендесу, но и Елене. Мендеса она откровенно раздражала, и он её избегал. Она начала выспрашивать, какие подарки Елена получила к Рождеству, отпустят ли её в церковь, разрешат ли встретиться с подругами… А Елена не могла толком объяснить, что ей подарили холм, поле и речку – это было настолько абстрактно и далеко: какое-то поле, несуществующий дом…
Фантомы не дарят, дарят материальное, то, что можно пощупать. И Мендес завалил Елену и Марту одеждой и украшениями: довольны? Но куда в этом ходить? Да по дому! И перед кем красоваться? Да хоть друг перед другом! И Елена больше радовалась маленькому рыжему котенку, которого ей принесла на Новый Год Слава – его подбросили к воротам, и охранник его подобрал.
А на Рождество Мендес вообще уехал из дома, оставив пленниц на попечение Хуана Переса, которого они дружно недолюбливали. За воротами гремели хлопушки и петарды, взлетали фейерверки, распугивая птиц, пелись гимны – а здесь было тихо, как в могиле. Спасибо Славе – она принесла хлопушки и ракетницу, и они всю ночь пускали фейерверк с крыши башни, а потом палили костер, который Слава разжигала мастерски, и Елена развлекала себя сама, прыгая вокруг огня, словно дикарь из джунглей, и горланя песни… Даже Слава выпила с ней шампанского, надела серебристое платье, которое Елена ей подарила, и алые туфли на шпильке, подкрасила губы, похорошела и помолодела – сухие накачанные мышцы совсем не безобразили её, а напротив, вызывали восторг и зависть у Елены, и ужас – у Марты.
А после Нового Года дочь снова взялась за учёбу, и у неё почти совсем не осталось времени на мать.
Марта томилась в одиночестве и взаперти, но пыталась терпеть – ради Елены. Жизнь грозила обернуться кошмаром – тоскливым и нудным.
Марта томилась и без церкви, куда ходила раньше не так прилежно. Но теперь Храм звал её настойчиво и упорно, безбожное обиталище Живаго пугало и отвращало. Марта чувствовала, что скоро запросится домой. Как бы это чудовищно не звучало, но этот роскошный дом был ей чужд, неприятен, он угнетал, он свинцовым грузом лежал на её плечах. Как она могла об этом мечтать и грезить?
Первая радость общения с дочерью прошла, наступило муторное ожидание – чего? Свадьбы? Весны? Освобождения?
Ни друзей, ни свободы, ни простора, ни простых, уютных, досужих разговоров… Эта страшная женщина Слава – угрюмое лицо со шрамом на подбородке, односложная речь, настороженный неотступный взгляд, обе руки постоянно в карманах – что у неё там, оружие? Это она их-то с оружием сторожит? А в металлическом платье она просто терминатор какой-то! А Перес – ненавистный убийца! Как Живаго с такими сосуществует, как он мог с ними связаться?
Марта скучала по своей трехцветной кошке Масе – та, видимо, уже одичала, или прибилась к соседям. Остается только разговаривать с котенком Бисей – да он еще мал, только мурлычет, свернувшись на груди, перебирая лапками и цепляя нитки на новой нарядной кофточке. Когда она отсюда выберется – она заберет его с собой: никому он тут не нужен… Как и она.
Отпроситься домой было не у кого – Живаго не попадался ей на глаза, да и большая часть дверей в доме была для неё закрыта, дорогу к воротам неизменно, без единого слова, преграждали странного вида охранники с отсутствующими лицами, не отвечающие на вопросы. Это не дом – осажденная крепость. А еще точнее – тюрьма.
Правда, на общение жаловаться грех! Обитало в мертвом доме Живаго совершенно удивительное общество, скрашивавшее её существование. Трое почтенных, обаятельных и достойных мужчин – преподавателей Елены.
Пусть математик был слишком стар, биолог – слишком увлечен своим предметом, художник – слишком восторжен… Кажется, он влюбился во всех сразу: он боготворил Живаго, он восхищался Еленой и нежно ухаживал за Мартой. Луис Пазильо вызывал в ней сладкую горечь ностальгии по слишком рано ушедшей молодости, любимом муже, нищей, но счастливой свободе. Синьор Пазильо, как мог, утешал её в теперешней несвободе, вселял слабую надежду на перемены к лучшему своей безудержной любовью к жизни.
Так минуло три месяца, наступил апрель – ни холодный, ни теплый, ни сухой, ни мокрый – весна как весна. Живаго объявил, что отпускает Марту – при условии, что она ни с кем не общается на тему отсутствия и пребывания в его доме, живет сдержанно и тихо, не удовлетворяет досужего любопытства, избегает Позднякова, не плетет интриг и не участвует в сплетнях. Ибо это не только в его интересах, но и в интересах Марты и Елены тоже.
Живаго был суров и говорил коротко, раз и навсегда заколачивая гвозди. Кроме того, за Мартой будет слежка – тоже в её интересах, и уйти можно только на таких условиях.
«Этак лучше вовсе не жить», - думала Марта. – «Только что ради дочери…»
Может, он чего-то боится? Или кого-то? Диверсии, наёмных убийц? Но они-то с Еленой тут причем? Может, у него паранойя? Не похоже – он выглядит слишком уверенно. Слишком. Вот именно – слишком!
Марта не думала и не гадала, что относительно спокойной жизни на свободе ей осталось совсем немного…