Елена не пришла домой ночевать…
Впервые это произошло, когда она осталась у хорошей подруги Марты после дня рождения её дочери, одноклассницы Елены, и Марта была за нее спокойна. Сегодняшнему объяснения не было.
Елена, как всегда после секретарских курсов, встречалась с друзьями – поболтать, поиграть в волейбол, сходить на дискотеку или просто пройтись вдоль реки – но всегда возвращалась домой к ужину. Елена никогда не бросала мать одну безо всякой причины, или находила возможность позвонить. Марта долго ходила по дорожке взад-вперед, от калитки к крыльцу и обратно, выходила на улицу, всматриваясь в конец тоннеля, образованного двумя тесными рядами деревьев, скрывающих дома. И без конца набирала её номер. Телефон не отвечал.
Она замерзла: погода менялась, задул резкий и промозглый северо-западный ветер, гоня перед собой облака, похожие на клочья грязного старого ватина, срывая с деревьев ещё плотные глянцевые листья.
Марта поспешила в дом и стала торопливо набирать номер Динки Марусевой, лучшей подруги Елены. Да, Динка дома. Уже давно. Да, встречались на стадионе… мальчики подрались. Да, Иван с Петром. Вечером – потом разошлись. Елена? Она ушла раньше. Не знаю, ничего не говорила. Петро её провожал и еще Войцех. Ну да, вдруг ни с того ни с сего распрощалась и убежала… Да не знаю я больше ничего! А что случилось?... Нет дома? Да ну! А Марыле не звонили? У нас некоторые в кафе собирались, а я вот домой пораньше сбежала – братишка заболел, а мама на работе…
… Войцеха нет дома. Не знаю, где. Гуляет с ребятами. Марыля к нему зашла – и они отчалили в неизвестном направлении…
… Долгие гудки. Наконец недовольный басовитый голос: Петро? Ну это я… Ну не пошел я в кафе… Ну, это самое… ну подрались… Ну он про Еленку сказал… Что сказал? Чумовая, сказал… Ну мы ее до улицы проводили – а она потом как рванется до остановки – сама, говорит, дойду… Да вроде домой собралась. Да нет, мы сначала все думали в кафе – я хотел Еленку пирожными угостить… Ну как будто испугалась чего-то… Да не знаю – она вообще ничего не сказала, просто попросила проводить, а потом убежала. Странная какая-то… Да, остановка на Зеленой аллее, как раз против стадиона. Да не было там вообще никаких машин, она нормально перешла. Ладно, я обзвоню всех ребят, если кто чего знает – сообщат…
Это было абсолютно непонятно. Оставалось ждать, когда остальные откликнутся. Нетерпение копилось, перерастая в смятение, в нервную дрожь, требующую немедленного действия – но была ночь, глухая и ненастная, и Марта лишь цепенела у окна, перебирая, словно четки, одни и те же мысли. Глаза слипались, но Марта до утра тупо смотрела в темное стекло в ожидании знакомых торопливых шагов.
Ветер завывал отчаянно и недобро, а на рассвете полил дождь. Нежданно пришла осень…
Волнение, давно переросшее в тревогу, тяжелым комом засело в груди – когда-то это называлось сердцем. Марта больше не могла ждать звонка. Она надела резиновые сапоги, дождевик с капюшоном и вышла на улицу. Ветер тут же бросил ей в лицо пригоршню холодных капель – на, лови! Он специально отряс для этого громадный клен, стоящий у калитки. Зато дождь на время прекратился.
Сначала к Марыле – здесь недалеко. Марта перебежала улицу и нашла дом - перекошенная калитка, как всегда, нараспашку. Заспанная, никогда не трезвеющая мать вышла на грязное крыльцо – чего еще тебе? Марылька? А хрен её знает, где она шляется. Шлюха и есть шлюха, вот придет – отец её приласкает ремнем… В какое кафе? Ха-ха, она оттуда и не вылезает, хахалей ловит… Выпить не хочешь? Жаль, ну пойду одна, что-ли, бухну.
Марта помчалась на соседнюю улицу, к дому Моровичей, долго звонила в булькающий звоночек.
- Ой, госпожа Марта, заходите скорее, не стойте на ветру.
В светлой гостиной тепло и уютно, но Марту снова бьет нервная дрожь.
- И не говорите, с детьми с ума можно сойти! – Моложавая, симпатичная мама сидит в махровом халате и пьет ранний кофе. – Если не выпью – весь день разбитая. Гипотония… Пейте, пейте, вам не повредит кофе, хорошо проясняет мозги.
Мозги у Марты ясные до прозрачности. Кофе крепкий и ароматный, но Марта не чувствует вкуса. Мягкая речь госпожи Морович успокаивает и убаюкивает, но Марте хочется вскочить и бежать.
- Бедный Войцех, связался с этой Марылей – конечно, и девочку жалко, в такой семье, что из нее могло вырасти? Нет, я Войцеху не диктую, он взрослый мальчик, на выходные я часто отпускаю его к друзьям или в поход, в горы – а в воскресенье он обязательно будет, ведь в понедельник ему работать. Да, устроился в Старице, подработать на строительстве – ведь надо учиться дальше, а после смерти мужа средств маловато. Вы уже уходите? Давайте еще по чашечке кофе, а? Вот так, сладенького, для головы полезно…
Голова Марты пухнет. Раздувается и звенит, как воздушный шарик. Суббота. Раннее утро. Да, самое время идти в полицию.
Она забежала домой – вдруг что-то изменилось в мире? Тихо, холодно, пусто. Чужой мир, чужой дом. Иван поможет ей. Да! Надо бежать к нему – скорее, время идет.
Марта набирает номер, ждет. Очень долго ждет. Невыносимо долго.
- Иван? Ты дома?
- Конечно, а где мне еще быть в субботнее утро – вчера, после службы посидели с ребятами за пивом… А что случилось? Да ну? Дежурит Марат, но я сейчас бегу. Да, жди на углу – подхвачу тебя…
На углу Войсковой и Зеленой Марта села в машину к Ивану. Он аккуратен и свеж, как всегда – когда он успевает? Второй подбородок колыхается, живот подпирает руль, при этом он подвижен и стремителен. Куртка расстегнута – ему всегда жарко. Смотрит искоса. Он до сих пор холост, и до сих пор иногда приглашает в бар, но идти к нему в гости Марта отказывается наотрез. Он просто друг.
- Так, расскажи мне все по порядку… Неприятно, неприятно, но такой возраст – у нас в городке в этом возрасте все независимые, взрослых не слушают. Вот мой племянник, Димитрий, совсем извел мать. И ладно бы соображал что – нет, куда друзья, туда и он. Каждую неделю с ним беседы провожу – пожалел бы мать, говорю, она же всю душу в тебя, подлеца, вкладывает! Собрал рюкзак и ушел с пацанами в горы на три дня – вот помокнут они там, простуду какую прихватят. Да ты не плачь, не плачь, погоди, разберемся. Кого нет? А. Марыльки… И Войцеха – ну вот, видишь, развлекаются ребятки, как хотят. Марылька, она неплохая, добрая девочка – да мамаша у неё… Вот у девочки и мозги набекрень, а воспитывать некому. Заходи, Марта, заходи. Вот так…
Знакомое казенное помещение, серые стены, несгораемые шкафы, компьютер со сломанным – который раз – принтером – просто руки у этого Марата не оттуда растут, откуда надо, а из задницы, оторвать их у гада мало. Уже пять раз денег на ремонт просили. Будешь заявление писать? Да приму, конечно, о чем разговор… Вообще-то положено три дня – может, через пару дней придешь? Всё равно раньше в дело не пущу. А если вернется завтра с пикника? Ну да, ну да, молодежь – они все странные. Вон мой Димитрий… все в гараже у товарища пропадает. Мотоцикл чинят, говорит. Господин Живаго приглашал в гости?
Марта сбивчиво пытается рассказать историю приглашения, опуская самые главные детали.
- Ну, вот все и выяснилось. Значит, вся отсутствующая компания у него там, в горах, в хижине, и тусуется. А как же, знаю, знаю, шикарная хижина, со всеми удобствами, а вид – просто красота, или как они теперь выражаются – обалдеть! Позвонить туда? Нет, позвонить нельзя – господин Живаго – хм - не держит телефонов. И по сотовой не отвечает. Почему? А бог его знает. Тоже со странностями. Богатым положено странности иметь. Пойти с обыском? Марта, бог знает, что тебе в голову порой забредает. Какой притон наркоманов? Господин Живаго не наркоман, он бизнесмен и ученый человек, очень, очень положительный человек. Богатый. Думаю, вся компания завтра как раз и вернется… Ну что ты рыдаешь, какие предчувствия? Ну, видишь, вот твоя бумага, отдам детективу, постараемся выяснить, поспрашиваем, но с понедельника. Договорились? Ладно. Давай отвезу домой. Не хочешь? Тогда ко мне в гости – суббота же, пивка попьем, расслабимся… Ну ладно, ладно, а лучше всего – погуляй по аллее. Я, пожалуй, останусь поработать, раз уж приехал, обзвоню или обойду еще раз людей – вдруг кто чего видел, или кто из ребят уже заявился.
Марта, измученная вконец, вышла из полицейского участка. Голова тупо ныла, давило затылок. Тревога переросла в страх. Страх – в уверенность, что в исчезновении Елены повинен Живаго. Не зря Елена так его боялась – значит, были причины. Она пойдет к нему, она потребует объяснения, по какому праву он увез ее дочь! А если он здесь не при чем, и Елена лежит где-то на обочине шоссе, сбитая шальным автомобилем? Здесь много новых людей, и все гоняют, не разбирая знаков…
Ужас холодной лапой прошелся по спине, застучал в груди и в висках. Сначала к Живаго. Если это не его затеи, тогда… матерь Божья, спаси и сохрани мою единственную милую девочку! Она мать. Он не посмеет не пустить. А может, он скорее сможет устроить поиски?
…Мрачный глухой забор, охранник в будке у ворот – словно военный завод охраняют. Марту охранник пропустил сразу безо всяких проволочек, даже заулыбался. Необъятный парк, неухоженный, забросанный первыми, сорванными с насиженных мест листьями. Аккуратные клумбы вдоль дорожки – розы осыпают побитые дождями поблекшие лепестки, еще висят гроздья бутонов – но им уже не суждено раскрыться. Вот он, знаменитый дом Джакомо Коваци. Центральная башня и правое крыло приведены в порядок, левое крыло, замшелое, с обвалившейся штукатуркой, являет им разительный контраст.
Марта нерешительно мнется на массивном крыльце. Пусто. Тихо. Слишком тихо. Эти стены гасят все звуки, ничто не долетает ни изнутри, ни извне. Этот высокий фундамент, мощные стены, колонны, подпирающие галерею – такие дома строятся на века.
Она набирается решимости, колотит старинным молотком по медному колоколу - не сразу заметив электрический звонок - звук низкий и густой. Дверь открывается - приветливый, в строгом костюме, человек с черными висячими усами улыбается ей с легким поклоном, зубы ослепительно сверкают.
- Да, да, конечно, госпожа Любомирская, для вас дверь всегда открыта, проходите, пожалуйста! Мы вас ждали!
Марта неприятно поражена – ждали? Что бы это значило?
- Хозяина нет дома, он в горах с компанией молодежи – он на самом деле и сам не так уж и стар… - говорит человек, ведя её вверх по широкой дубовой лестнице. - Я – его первый помощник и доверенное лицо, Хуан Перес к вашим услугам. В какую погоду? Ненастье? Ну что вы, там не просто благоустроенная хижина - настоящий дворец. Романтика, ночь у костра, музыка, танцы. Ваша дочь любит танцевать? Как ничего не сообщили? Вероятно, она думала позвонить оттуда, свой сотовый разрядился, а городского телефона там нет, и она закрутилась… Прошу прощения. Госпожа Марта, это моя ошибка. Виноват, простите великодушно. Вероятно, вы очень взволнованы. Но сейчас я исправлю свою оплошность. В гостиной вас ждет письмо от дочери. Ну да, а вы боялись? Зря. Что вам угодно – чай, кофе, пирожные? Рюмочку ликера к чаю? Ну что вы, о чем разговор, ваше посещение – честь для меня… Обязательно попробуйте ликер – он из Франции!
Он говорит, не переставая, как Иван.
Хуан Перес усаживает Марту на гигантский, громоздкий и очень неудобный диван ужасного терракотового цвета, Марта просто утопает в нем… Перес уходит, и Марта наконец-то остается одна в гостиной. Это жуткое помещение, мрачное и неуютное. Маски на стенах пялятся нагло и бесстыдно, корчат рожи, издеваются, угрожают, подмигивают. Свет от развешенных по стенам светильников падает на маски неодинаково, и они кажутся ожившими, вот – вот наперебой заговорят, засвистят, зарычат, загомонят.
Перес возвращается, неся на подносе рюмки и маленькую запотевшую бутылочку, рядом на изящном деревянном блюде – горка миндального печенья, любимого лакомства Елены. Марта чувствует себя неловко и подавленно посреди роскошной комнаты и перед безупречно аккуратным поверенным – она в резиновых сапогах и забрызганных брюках.
- Ох, простите, я забыл про письмо. Вот оно, пожалуйста, простите еще раз великодушно.
Марта берет письмо и машинально пригубливает обжигающе острый, пряный ликер, пахнущий травами, утраченным летом – такой они пили в ресторане. Письмо было странным, как и всё происходящее.
«Мамочка (зачеркнуто), извини пожалуйста, но я с Марылей уезжаю на пикник в горы (зачеркнуто) – её пригласил один человек – ну ты его (зачеркнуто) знаешь. Короче не знаю когда вернусь, тут весело и он (зачеркнуто) совсем не страшный. Марыля его знает (вымарана целая строка). Целую, мамочка не волнуйся - твоя Елена».
Марта сидит пораженная, вертит письмо. Что-то здесь не так, ее не обманешь. Почерк дочери, но она не могла так поступить! Просто взять и бросить её? Не позвонив ни разу? Не попытавшись позвонить, словно она в диком лесу? Это не она, нет, это не может быть она.
Марту осенило: Елена писала под чью-то диктовку! Её держат там силком, отобрали телефон. Потом они потребуют выкуп… Или наоборот, продадут…
Внезапно голова слегка закружилась, её качнуло в сторону. Как она устала! Ночь без сна, тревога, тяжелый камень в сердце… Она складывает письмо и убирает в карман. Надо показать его Ивану. Пусть проверит этот притон. Головокружение прошло. Перес опять наливает ей, но она отводит его руку. Как он назойлив – словно ворона! Наверное, надо уйти. У Марты снова кружится голова. Неужели она столько выпила? О нет, она не останется ждать, она пойдет домой.
Перес услужливо помогает ей накинуть плащ, провожает до ворот – ну да, конечно, как только прибудут – ей сообщат, или она желает остаться здесь и подождать? – он долго смотрит ей вслед. Мир качается вокруг неё, будто зыблемый ветром, её подташнивает, в голове туман - только одна мысль, словно написанная черным маркером: Живаго! Её увез Живаго!
Марта доходит до угла, прищуривается, чтобы разглядеть – где же это тут остановка автобуса? Она доедет. Она не сможет дойти пешком. Ноги не слушаются. Еще сто шагов… и еще сто – длиною в вечность. Надо было остаться. Ноги двигаются сами по себе. Вот она, остановка. На ней – люди. Какое счастье, что там – люди. Нет пустоты. Нет тишины. Живаго, это он увез Елену… Она пьяна. Но как можно быть пьяной с одной рюмки? Резкий ветер кажется горячим. Еще десять шагов к остановке.
Сердце пронзает острая боль, разрывает грудную клетку. Ей кажется, что она седеет у всех на глазах. Живаго… Это он увез Елену… Мир вокруг чернеет. Хотя бы еще один шаг…
Перес задумчиво смотрел вслед Марте. Чудеса – хозяин сам обхаживает эту девицу Любомирскую! Без его помощи! А девица - словно испуганный птенец – сжалась в комок, нахохлилась. Ничего – хозяин сумеет сделать её сговорчивой. По нему – так ничего хорошего в девице нет. Мала еще, неопытна, строптива не в меру, тоща – просто цыпленок с гонором. И зачем она ему? И почему он не применит свое средство? Чудеса…