Время действия романа - 1933-1943 годы.
Другие версии:
В.Аксёнов. Московская сага.
В Гроссман. Жизнь и судьба.
Е.Гинзбург. Крутой маршрут.
Ю.Трифонов. Дом на набережной,
Анатолий Наумович Рыбаков писал об истории создания этого романа, ставшего главным делом его творчества: "Над «Детьми Арбата» я начал работу в 1965 г. Впервые роман был анонсирован в журнале «Новый мир» в 1966 году. А. Т. Твардовский очень хотел его напечатать, я услышал от него много добрых слов, но сделать это не удалось. Второй раз «Дети Арбата» были заявлены «Октябрём», шёл уже 1978 год, но это тоже окончилось неудачей. А работа продолжалась. А. Т. Твардовский имел в руках только первую часть романа, потом, когда стало ясно, что опубликовать «Дети Арбата» не удаётся, я стал работать над второй частью, а когда роман был вторично «закрыт», написал третью его часть. Никто уже не верил, что «Дети Арбата» когда-нибудь будут напечатаны, даже мой самый большой друг, жена, не верила, а я не останавливался: все дела нужно доводить до конца". Трилогию автор в основном дописал в 1982 году и ждал, как многие, когда можно будет опубликовать то, что не было многие годы принято печатать. Как потом стали говорить, писался роман в "тёмные" времена, а подоспел к "светлым". Трилогия (или тетралогия) состоит из частей "Дети Арбата" (опубликована в 1987 году в журнале «Дружба народов»), "Страх"(вначале начало этой части печаталось как отдельный роман "Тридцать пятый и другие годы", "Прах и пепел". Полностью всё произведение было опубликовано в 1994 году.
Мы узнаём о жизни обитателей одного из домов на Арбате между Никольским и Денежным переулками. Это самый большой арбатский дом. Арбат - самая значимая в отечественной культуре улица "тихого центра" Москвы. Старый Арбат. Тогда по нему ездят трамваи, стучат подковами извозчичьи кони, проезжают первые новенькие автомобили АМО и ГАЗ…
Рядом - переулок Сивцев Вражек, одна из самых "литературных" улиц Москвы. Совсем близко - дом, описанный в романе Пастернака "Доктор Живаго", который в 1988 г. печатался в "Новом мире" одновременно с продолжением "Детей Арбата" в "Огоньке". И рядом, на Арбате, подрастал Булат Окуджава.
"С одной стороны, Арбат — это главная советская улица, главная московская улица, не Тверская, впоследствии Горького, ни какая другая, потому что по ней Сталин ездит с работы и на работу. Весь Арбат уставлен топтунами. Но в то же время на Арбате культура вот этих дворов, этих горизонтальных связей, которыми пронизано все общество, на Арбате собирается молодежь, она там разговаривает, она там поет"(Д.Быков).
Арбатское вдохновение, или Воспоминания о детстве
Антону
Упрямо я твержу с давнишних пор:
меня воспитывал арбатский двор,
все в нем, от подлого до золотого.
А если иногда я кружева
накручиваю на свои слова,
так это от любви.
Что в том дурного?
На фоне непросохшего белья
руины человечьего жилья,
крутые плечи дворника Алима…
В Дорогомилово из тьмы Кремля,
усы прокуренные шевеля,
мой соплеменник пролетает мимо.
Он маленький, немытый и рябой
и выглядит растерянным и пьющим,
но суть его – пространство и разбой
в кровавой драке прошлого с грядущим.
Его клевреты топчутся в крови…
Так где же почва для твоей любви? —
вы спросите с сомненьем, вам присущим.
Что мне сказать? Я только лишь пророс.
Еще далече до военных гроз.
Еще загадкой манит подворотня.
Еще я жизнь сверяю по двору
и не подозреваю, что умру,
как в том не сомневаюсь я сегодня.
Что мне сказать? Еще люблю свой двор,
его убогость и его простор,
и аромат грошового обеда.
И льну душой к заветному Кремлю,
и усача кремлевского люблю,
и самого себя люблю за это.
Он там сидит, изогнутый в дугу,
и глину разминает на кругу,
и проволочку тянет для основы.
Он лепит, обстоятелен и тих,
меня, надежды, сверстников моих,
отечество… И мы на все готовы.
Что мне сказать? На все готов я был.
Мой страшный век меня почти добил,
но речь не обо мне – она о сыне.
И этот век не менее жесток,
а между тем насмешлив мой сынок:
его не облапошить на мякине.
Еще он, правда, тоже хил и слаб,
но он страдалец, а не гордый раб,
небезопасен и небезоружен…
А глина ведь не вечный матерьял,
и то, что я когда-то потерял,
он в воздухе арбатском обнаружил.
Булат Окуджава
Юные годы автора нашли гораздо раньше отражение в трилогии "Кортик", "Бронзовая птица" и "Выстрел", которую с увлечением читали многие школьники в последние советские десятилетия. И Рыбаков считался многие годы "подростковым" писателем (ещё и "Приключения Кроша"). А начинал он вообще с вполне по-советски "правильных" романов "Водители", "Екатерина Воронина», «Лето в Сосниках» - о "трудовых буднях". Но с годами обнаружился другой, более критично настроенный Рыбаков. И прежде всего вышел роман "Тяжёлый песок" с малопринятой в тогдашнем СССР "еврейской темой" (по существу, первый российский роман о Холокосте).
Много лет А.Н.Рыбаков хотел рассказать всю правду о времени его молодости. Он подчёркивал позднее: "Истину произносить и открывать никогда не поздно. Правдивое в жизни и искусстве может вылечить общество"
Он поселился в доме №51 на Арбате с родителями в 1919 году и прожил здесь вплоть до своего ареста. В этом же доме жил и один из героев романа «Дети Арбата» Саша Панкратов. "Три восьмиэтажных корпуса тесно стоят один за другим, низкие арочные проезды соединяют два глубоких темных двора, прикрытых квадратами серого московского неба. В квартиры первого корпуса, просторные и солнечные (фасад выходит на Арбат и ничем не загораживается), после революции вселили рабочих, военных, «уплотнив» старых хозяев, шикарные раньше апартаменты оказались коммунальными. Наоборот, небольшие квартиры второго и третьего корпуса, тесные и темные, остались у прежних жильцов". В "Кортике" описан находившийся в том же доме кинотеатр «Арбатский Арс», потом он назывался «Наука и знание».
5 ноября 1933 года, будучи студентом, Рыбаков был арестован и осужден по статье 58-10 ("контрреволюционная агитация и пропаганда") на три года ссылки.
Считается, что автор дал многие из своих черт Саше Панкратову. Но есть и другие прототипы.
Г.И.Левин:"После школы поступил в архитектурный институт. И тут случилось со мной почти дословно то, что описано в необыкновенном романе А. Рыбакова «Дети Арбата». Я и жил на Арбате, и все описанные в романе дома и переулки знаю с детства. А персонажи романа — это я и мои товарищи. Да, я действительно дитя Арбата! Я в свои 20 с небольшим лет, как и ребята из этого романа, был арестован и стал свидетелем произвола тех лет, чудовищных, нелепых обвинений, жестоких допросов сотен, а затем в лагере (имел 10 лет!) тысяч таких же, как я, ни в чём не виновных людей. Приведу лишь два момента из многолетних моих испытаний: Зима 1937/38 года. Старинная тюрьма в Туле, построенная ещё при Екатерине Второй. В камере, рассчитанной на 20 — 30 человек, находятся 200, а то и более. Вновь поступающего в нее втискивают, как теперь в часы пик в некоторые вагоны метро. В камере — рабочие, колхозники, городская интеллигенция, много партработников, вплоть до секретарей райкомов. Днем ещё можно сидеть, поджав под себя ноги. А ночью лежать можно, только тесно прижавшись друг к другу, всем на одном боку, а перевернуться — лишь всем сразу, по команде старосты камеры. Тюрьма не только не отапливается, хотя на улице мороз 30 градусов, но в открытые за решётками окна из камеры валит такой пар, как из фабричной трубы под давлением. Пища (баланда из гнилой или мороженой капусты) выдаётся один раз в два — два с половиной дня, то среди ночи, то днём. Даже сварить её для такого количества заключённых не представлялось возможным. В 1956 году я, как и миллионы других, был реабилитирован. Имею и храню справку о том, что обвинение с меня снято ввиду отсутствия какого-либо преступления. А преступления Сталина можно перечислять бесконечно".
Образ главного героя, конечно, собирательный. И вряд ли были правы критики, упрекавшие автора в "сгущении красок" в судьбе Саши, при том, что сам Рыбаков после ссылки всё-таки смог жить внешне успешной жизнью и, пройдя войну, получил за "правильные" романы Сталинскую премию. Кстати, Сашей назвали старшего сына автора.
Варя Иванова во многом имеет черты сестры писателя Раисы Рыбаковой.
Лену Будягину автор списал со своей одноклассницы Лены Розенгольц, также дочери партийного работника. Шарока Рыбаков списывал со своего следователя и даже не изменил фамилию.
Публикация романа, даже в начале перестроечного времени трудно представляемая, была ускорена по инициативе самого М.С.Горбачёва. "Можно сказать, что с 1987 года гласность закончилась и началась свобода слова. Произошло это не на публикации «Архипелага ГУЛАГ», которая случилась тремя годами позже, а на романе Рыбакова, который резко отделил довольно косметическую свободу 1986 года от разгула 1988-го. 1987 год — тот рубеж, на котором Перестройка сделалась необратимой"(Д.Быков).
«Могучая, мощная, шекспировской силы вещь», — отозвался о «Детях Арбата» Л. Анненский. Уже в 1987 году в Омске поставили инсценировку первой части романа. Он был издан во многих странах мира.
"Именно после публикации “Детей Арбата” и вызванной ими полемики вовсю развернулся и сделался практически неуправляемым поток “возвращаемой” литературы. И — оглянемся еще раз — после “антисталинских” “Детей Арбата” по-настоящему пошел, раскрутился разговор о нашей сравнительно близкой и чуть более отдаленной истории, дошедший от разоблачения беспримерных злодеяний “отца народов” до анализа глубинных начал большевистского государства и личности его основателя"(Павел Подкладов).
"Этот роман был написан о поколении 30-х годов, поколении, которое было выбито в огромной степени, поколении, которому было либо 5-6 лет на момент Октябрьской революции, либо год-полтора, то есть это поколение примерно рождения 1910-1920 годов, это десятилетие. Частью это комиссарские дети или, как в романе Рыбакова, комиссарские племянники. Частью это прямые потомки революционеров-подпольщиков. Это люди, которые выросли, были сформированы в 20-е годы новой передовой небывалой советской педагогикой, во многих отношениях экспериментальной, это ученики МОПШКи и ШКИДы, это воспитанники Сороки-Росинского и Блонского, это люди, которые выросли в первые годы советского утопического проекта"(Д.Быков).
Знакомые, друзья Саши - Юра, сын портного, Нина и Варя – сестры-сироты, Лена Будягина – дочь видного партийного работника, Максим – будущий военный. Саша Панкратов заканчивает транспортный институт, Максим Костин - пехотное училище, Лена Будягина - переводчик, Нина Иванова - учитель, Вадим Марасевич - журналист, критик, Юра Шарок - юрист. От правоверных комсомольцев отличается Вика, сестра Вадима, ведущая богемный образ жизни. Варя Иванова ещё учится в школе.
Действие начинается в октябре 1933 года.
Саша - убеждённый человек, воспитанный на том, что усвоило его поколение детей, заставших революцию и первые советские годы - истине коммунистического учения, правоте дела строительства нового общества. Ещё в школе он стал комсомольским активистом. Впрочем, выделился он среди сверстников тем, что о многом задумывается и активно реагирует на происходящее. При этом за плечами у Саши до института - работа на заводе, он неплохо знает разных людей, включая тех, у кого - нелёгкая судьба. Дядя, Марк Александрович - ответственный работник, хозяйственный порученец.
Саша беседует с дядей:
— Зачем тебя Сталин вызывал?
— Меня вызывал не Сталин, а вызвали, чтобы передать его указание.
— Говорят, он небольшого роста.
— Как и мы с тобой.
— А на трибуне кажется высокий.
— Да.
— Когда было его пятидесятилетие, — сказал Саша, — мне не понравился его ответ на приветствия, что-то вроде того, что «партия меня родила по образу своему и подобию»…
— Смысл тот, что поздравления относятся к партии, а не к нему лично.
— Правда, Ленин писал, что Сталин груб и нелоялен?
— Откуда ты знаешь?
— Какая разница… Знаю. Писал ведь?!
Первые неприятности для Панкратова: разбирается защита им третируемого в институте преподавателя и "нападки на марксизм". По независящим от руководства института причинам сроки строительства оказались сорванными. Но кого-то все равно надо наказать. Виновным «назначили» заместителя директора института Криворучко. Его, несмотря на его двадцатилетний партийный стаж, обвиняют в саботаже, антипартийном поведении. А обличить его попросили Панкратова, как идейного комсорга. Но Саша заявил, что тот невиновен. И теперь каждый Сашин шаг рассматривается буквально под микроскопом.
7 ноября. Студенческая колонна на демонстрации.
"Сашина колонна проходила близко от Мавзолея. На трибунах стояли люди, военные атташе в опереточных формах, но никто не смотрел на них, все взгляды были устремлены на Мавзолей, всех волновало только одно: здесь ли Сталин, увидят ли они его?
И они увидели его. Черноусое лицо, точно сошедшее с бесчисленных портретов и скульптур. Он стоял, не шевелясь, в низко надвинутой фуражке.
Гул нарастал. Сталин! Сталин! Саша, как и все, шел, не не отрывая от него глаз, и тоже кричал: Сталин! Сталин! Пройдя мимо трибун, люди продолжали оглядываться, но красноармейцы торопили их — не задерживаться! Шире шаг! Шире шаг!"
В студенческой стенгазете Саша помещает шутливые эпиграммы на однокашников, неосмотрительно - под портретами ударников учёбы.
Вот - эпиграмма, ставшая причиной преследования Панкратова:
Упорный труд, работа в моде,
А он большой оригинал,
Дневник теряет, как в походе,
И знает все, хоть не читал.
В праздничной газете с портретами передовиков... Собирается актив, Сашу исключают из комсомола и из института.
Старшеклассники могут спросить: "И это из-за такой чепухи?" Но, кажется, мы снова дошли до такой "чепухи"...
Как антипод Панкратова в романе выступает Юрий Шарок. Всё начинается с зависти к тем, кого выделили среди сверстников и стремления завоевать место под солнцем для себя, сына портного.
"Саша Панкратов исключен! Так верил человек, а его тряханули! Активист, твердокаменный, несгибаемый — теперь и он загремел. Даже Будягин не помог. Дядя, Рязанов, знаменитый человек! Страшновато. Уж если Сашку…
Кто же поможет ему, Шароку, если с ним что-нибудь случится? Отец — портной? Брат — уголовник? Он не лезет во все дырки, как Сашка, и все же… Зря он отказался от прокуратуры, там бы его никто не тронул, там бы он сам тронул кого угодно, уж у него бы никто не вывернулся…"
Дома Саша беседует с соседкой - Варей Ивановой, которая решительно высказывает ему своё сочувствие.
— За что тебя из института выгнали?
— Восстановят.
— Я бы их всех самих исключила, у нас в школе тоже есть такие сволочи, только и смотрят, кого бы угробить. Вчера у нас было классное, Лякин говорит: «Иванова пишет шпаргалки на коленках». Я ноги вытянула и спрашиваю: «Где шпаргалка?»
Что-то притягивает Панкратова в Варе. У него только что неудачно закончился роман с оказавшейся далёкой от него по устремлениям Катей.
— Кем ты хочешь быть?
Вместо ответа она запела высоким детским голоском:
Цветок душистых прерий,
Твой смех нежней свирели,
Твои глаза, как небо голубое
Родных степей отважного ковбоя…
Герои сидят у Нины за столом, встречая новый, 1934 год. "И надо веселиться до утра — ночью добираться не на чем. А утром прямо на работу, первое января — обычный рабочий день". И нет ёлки - её "реабилитируют" после гонений на "поповский пережиток" через два года.
"Вадим рассуждал о разных разностях, перескакивал с оправдания Димитрова на постановку «Мертвых душ» во МХАТе, с «нового курса» Рузвельта на смерть Луначарского в Ментоне". Похоже на тогдашние новогодние политинформации...
Сходное настроение было на предыдущий Новый, 1933 год у поэта Бориса Корнилова, ставшего недавно автором слов "Песни о встречном", а в недалёком будущем - расстрелянного...
Полночь молодая, посоветуй, –
ты мудра, всезнающа, тиха, –
как мне расквитаться с темой этой,
с темой новогоднего стиха?
По примеру старых новогодних,
в коих я никак не виноват,
можно всыпать никуда не годных
возгласов: Да здравствует! Виват!
У стены бряцает пианино.
Полночь надвигается. Пора.
С Новым годом!
Колбаса и вина.
И опять: Да здравствует! Ура!
Я не верю новогодним одам,
что текут расплывчатой рекой,
бормоча впустую: С Новым годом...
Новый год. Но всё-таки – какой?
Вот об этом не могу не петь я, –
он идёт, минуты сочтены, –
первый год второго пятилетья
роста необъятного страны.
Это вам не весточка господня,
не младенец розовый у врат,
и, встречая Новый год сегодня,
мы оглядываемся назад.
Рельсы звякающие Турксиба...
Гидростанция реки Днепра...
Что же? Можно старому: Спасибо!
Новому: Да здравствует! Ура!
Не считай мозолей, ран и ссадин
на ладони чёрной и сырой –
тридцать третий будет год громаден,
как тридцатый, первый и второй.
И приснится Гербертам Уэллсам
новогодний неприятный сон,
что страна моя по новым рельсам
надвигается со всех сторон.
В лоб туманам, битвам, непогодам
снова в наступление пошли –
С новым пятилетьем!
С Новым годом
старой, исковерканной земли!
Полночь.
Я встаю, большой и шалый,
и всему собранию родной...
Старые товарищи, пожалуй,
выпьем по единой, по одной...
...А ведь миновал не просто очередной год, не только первый год второй пятилетки, но и страшнейший голодный год. Но молодые люди в Москве не слишком задумываются об этом, и думают о том, что их могут послать на великие стройки...
«В Союзе, куда ни пошлют, повсюду хорошо».
"Когда меняли пластинку, Саша сказал:
— Братцы, дайте и мне потанцевать.
Он пошел с Варей, чувствуя ее гибкую фигурку, ее легкий шаг, ее радость. И он понял: все, что раздражало Нину — пудра, духи, подворотня, мальчики, — чепуха, не более как жадное любопытство маленькой женщины, входящей в жизнь, в прекрасный мир, молодой, светлый, от которого его теперь отрывают с кровью".
Почему в роман введён Сталин?
"Я все отчетливее осознавал, что без него - главной фигуры - картина эпохи не будет воссоздана во всем объеме".
"Вождь народов" показан как во время приёма знакомых Панкратова, занимающих ответственные посты, так и во время откровенных разговоров со своим помощником Поскрёбышевым. Открывается XVII съезд ВКП(б), названный "съездом победителей", а позже - "съездом репрессированных".
— Если на Пятнадцатом съезде, — сказал Сталин, — приходилось еще доказывать правильность линии партии и вести борьбу с известными антиленинскими группировками… то на этом съезде и доказывать нечего, да, пожалуй, и бить некого. Все видят, что линия партии победила.
Подробно описана личность Кирова, его взаимоотношение со Сталиным, подробности подготовки убийства, которое произойдёт в конце того же 1934 года. "Пять лет Киров возглавлял азербайджанскую партийную организацию, досконально познакомился с ее историей, роль Сталина в Баку была ему хорошо известна, это была роль рядового профессионального революционера. Его особенная роль в Баку придумывается теперь, задним числом, как, впрочем, и многое другое. Он, Киров, тоже принимал в этом участие".
Сталин - как "советский Наполеон"? Согласны ли учащиеся с таким сравнением и насколько?
Саша отправляется за правдой в ЦКК.
"Вижу, как вы ломаете молодые жизни. Вижу, как вы мучаете и терзаете. Это о них Ильич сказал: "Вам жить при коммунизме". Какой же коммунизм вы им преподносите?"
«Ввиду признания студентом Панкратовым своих ошибок восстановить его в институте с объявлением строгого выговора». Саша радостно отмечает своё восстановление. Снова - вместе с Варей, вальс в подвальном ресторанчике. Они договорились сходить вместе на каток... И вдруг - ночью к нему приходят с обыском.
Вот - большевик "ленинского призыва":
"Будягин принимал на себя все: любое революционное действие считал своим действием, любые ошибки - своими ошибками, каждую несправедливость - собственной несправедливостью, - он обладал высшим мужеством революционера: брал на себя ответственность за судьбы людей, ввергнутых в горнило социальных потрясений. Падали рядом люди, виноватые, невиновные, но он верил, что прокладывает путь новому поколению, истинная революция велика не тем, ЧТО разрушает, а тем, КОГО создает".
Здесь часто Рыбакова критикуют: "создавая свой стопроцентно антисталинский роман, наивно верил в историческую невиновность «ленинской гвардии» и самого Ленина: мол, революция была нужна, и совершили ее кристально честные люди".
Будягина не переизбрали на съезде в ЦК. Сольц болеет, его нет на съезде...
И ещё из разговора со Сталиным, который заявляет:
— Англия и Франция никогда не допустят в сердце Европы сильной Германии. Наоборот, мы заинтересованы в сильной Германии — противовесе Англии и Франции.
— Для нас Германия — угроза самая реальная, — ответил Будягин убежденно.
...Оказавшись в одиночке в Бутырской тюрьме, Саша думает, что то, что произошло - недоразумение, и его скоро выпустят. Не так думают те, кто начал это дело. Одновременно, о чём не знает Панкратов, посажен и Криворучко...
"Версия, созданная Дьяковым (по его искреннему убеждению, стройная, логичная и неопровержимая), сводилась к следующему: институт возглавляет Криворучко, бывший оппозиционер, уже битый, а следовательно, обиженный и, по логике Дьякова, озлобленный навсегда. Такой человек не может не действовать: враг не дремлет, враг пакостит, где только может, тем более среди политически незрелых молодых людей. И вот группа таких людей выпускает антипартийную стенгазету. Есть ли связь между этими двумя обстоятельствами? Не может не быть! Руководитель этих молодых людей, студент Панкратов, защищает Криворучко. Случайно это? Не может быть случайным! Случайно ли дело Криворучко по времени совпало с делом Панкратова? Кто в это поверит?! За Панкратовым стоит вдохновитель, бывший оппозиционер. Криворучко вовлек Панкратова, а это уже контрреволюционная организация.
В том, что Панкратов расколется и версия будет доказана, Дьяков не сомневался. Дьяков делил подследственных на доверяющих следствию и, значит, верящих в Советскую власть, и не доверяющих следствию, а значит, в Советскую власть не верящих. Кроме того, он делил их на мелочных, кто придирается к каждой букве протокола, и не мелочных — эти не придираются. Панкратов верит органам, не мелочен, потрясен арестом, надеется на освобождение, ищет доверия, неопытен, простодушен, товарищей будет выгораживать, все возьмет на себя, даже лишнее. Случай легкий".
Проходит три месяца. Уже в разгаре весна...
"Арбат жил своей прежней жизнью. Апрельское солнце взглядывало в окна, нагревало мостовые и тротуары. На бульварах оседали и чернели снежные сугробы, расщелины асфальта выдыхали теплый запах пробуждающейся земли. Школьники без пальто и без шапок гоняли в переулках футбольные мячи. На домах появились леса, на лесах каменщики и маляры, дома ремонтировались, красились, надстраивались. На Арбатской площади снесли сквер и дома, мешавшие движению. Москва обрастала новыми заводами, поселками, облеплялась бараками".
Всё - как всегда. Но Лена говорит: "...после Сашиного ареста мы стали другими.»
Софье Александровне велели прийти в Бутырку на свидание с сыном. С собой взять теплые вещи, деньги и продукты. Значит, приговор Саше вынесен. Все это время ей помогала Варя Иванова: ходила за продуктами, возила передачи.
Но в тот вечер Варя не зашла – на следующий день они провожали Максима и еще одного курсанта на Дальний Восток. И вдруг она обращается к сестре:
— Я видела сейчас Сашу.
— Что ты болтаешь?! — закричала Нина, понимая вдруг, что Варя говорит правду.
— Его вели конвоиры, у него борода, — бормотала Варя, не отрывая взгляда от соседней платформы, как будто в толпе людей, бегущих с мешками и чемоданами, он все еще идет, все еще идет и она сможет его увидеть… — У него борода, борода, как у старика.
Местом ссылки Саше определяют деревню Мозгову, в двенадцати километрах от Кежмы вверх по Ангаре. Товарищ по ссылке, Борис Соловейчик, ввёл его в курс местной жизни: в здешних местах можно увидеть кого угодно — меньшевиков, эсеров, анархистов, троцкистов, национал-уклонистов.
Его сразу же невзлюбил председатель колхоза. Они ругаются из-за обвинения Саши в порче сепаратора, который тот чинит - на самом деле сепаратор старый и негодный. За вредительство Саше могут дать минимум десять лет. Но конфликт как-то замят.
"Он был сильным среди сильных, вырвали его из привычной обстановки, лишили среды, в которой существовал, и сразу выяснилось, что ему не на что опереться, сам по себе он ничто". Сашей овладевает тоска: он рос в убеждении, что будет строить новый мир, теперь у него нет ни надежды, ни цели. Всему виной, как он считает, бездушные карьеристы, захватившие власть.
У него роман с учительницей Нурзидой. Та предлагает ему вариант будущей жизни: после ссылки они зарегистрируются, Саша возьмёт фамилию жены и получит чистый паспорт, без отметок о судимости. Но Саше не по нутру такая тихая жизнь.
Саша Панкратов говорит философу Всеволоду Сергеевичу: “Ленин тоже не отрицал вечные истины, он сам на них вырос. Его слова об особой классовой нравственности были вызваны требованиями момента, революция — это война, а война жестока. То, что для Ленина было временным, вызванным жестокой необходимостью, Сталин возвел в постоянное, вечное, возвел в догму”. “При всем вашем благородстве, Саша, — отвечает Всеволод Сергеевич, — у вас есть одна слабинка: из осколков своей веры вы пытаетесь испить другой сосуд. Но не получится: осколки соединяются только в своей прежней форме”.
"Человеческое в человеке не убито и никогда не будет убито". Борис Соловейчик, друг Саши по ссылке, сбежал, в лесу его случайно встречает Саша и, рискуя всем, помогает ему. По крайней мере, он имеет на что-то надежду, аак думает о нём потом Саша.
Шарок теперь — и это для многих дико — работает в прокуратуре. Березин предлагает Шароку поступить в Высшую школу НКВД. Тот отказывается, так как Запорожец берет его в ленинградский аппарат НКВД. Это подтверждает подозрение Березина: в Ленинграде готовится какая-то акция. Убийство одного из соратников Кирова? Позвончее, но не то.
Варя заканчивает школу. Как жить? И тут её соблазняет красивая жизнь, в которую её заманивает Вика Марасевич.
«Во всяком случае, в ресторан можно ходить только с иностранцами – обслуживают, угождают, на валюту все есть, чувствуешь себя человеком. Она пойдет завтра днем в «Националь». Не знает, поднимется ли потом к Эрику, можно отговориться присутствием Вари. Оберегая ее скромность, она выкажет собственную добродетель. И вот Вика и Варя сидят в ресторане «Националь» за маленьким столиком, с ними Эрик и известный архитектор Игорь Владимирович, худощавый, лет тридцати пяти, с нервным лицом и тихим голосом. Варя слышала о нем по радио. Вика называла его просто Игорь. Длинный зал с маленькими столиками на четыре персоны, официантки разносят чай. На подстаканниках монограммы ресторана «Националь», на сахарницах и бисквитницах – тоже. Пирожные, вино. Все чинно, спокойно, достойно.»
Вика вводит Варю в совершенно другой мир. Там — стоят в очередях, живут в коммуналках. Здесь — пьют кофе с ликёрами, любуются заграничными модами.
Масса новых знакомств. И среди них — Костя.
Бильярдист Костя - характерный персонаж. "Были люди советские, были антисоветские, а были совершенно несоветские"(Д.Быков).
Съездив в Крым, Варя и Костя поселяются у Сашиной мамы, Софьи Александровны.
Костя отвозит Варю в Клуб мастеров искусств, где его "обхаживают".
"Клуб помещался во дворе бывшего барского дома, в полуподвале, обставленном уютной старинной мебелью. В ресторане ложи, маленькие открытые кабинеты на восемь - десять человек. Иногда Костя брал с собой в клуб Левочку и Рину, тогда они занимали отдельный столик на четверых. В ложах же сидели большие компании. Костя показал ей Ильинского и Климова, Варя их узнала, видела в фильме «Процесс о трех миллионах». Узнала и Смирнова-Сокольского - он часто выступал на эстраде в «Эрмитаже». Смирнов-Сокольский сидел, полуобернувшись к лысому усатому человеку, что-то говорил ему, прикрывая рот рукой, - то ли не хотел, чтобы слышали остальные, то ли о чем-то просил. Лысый молчал, щурил заплывшие хитрые глазки, похожий на сытого кота.
- Это Демьян Бедный, - сказал Костя".
Люди искусства могут позволить себе некоторые вольности.
"Часто из ресторана публика поднималась в зрительный зал, где устраивались капустники. Актеры сами писали пародии, сценки, скетчи, иногда это делали и писатели, игралось все это с блеском, пели цыгане, пела Русланова - такое не увидишь ни в каком театре. Как-то на эстраду вышел Сергей Образцов, нес в руках седобровую, седобородую куклу. В зале зааплодировали, стали поворачиваться в сторону Феликса Копа - начальника Главискусств и председателя правления клуба. Сходство куклы с ним было поразительным. Голосом Копа Образцов объявил, что прочтет доклад «О советской колыбельной песне».
«Советская колыбельная песня - кукла направила в зал указательный палец - это был любимый жест Кона, - не буржуазная песня, она должна будить ребенка…» И ничего, все сходило с рук. Вообще, как замечала Варя, этим людям многое разрешалось".
Выясняется, что Костя женат, хотя якобы женился из-за прописки. Он игрок, сегодня богат, завтра станет беднее всех. С Костей все хуже. Они чужие люди, и самое лучшее — разойтись. После того, как бильярдист в пьяном виде заявляется к Варе, угрожая ей, и его выгоняют они с Софьей Александровной, с ним всё кончено.
Хватит! Ей пора идти работать. Приятели устраивают Варю в Бюро по проектированию гостиницы «Москва» чертёжницей. В письме Софьи Александровны, адресованном Саше, она делает приписку от себя. С этого момента Варя начинает писать Саше, и только теперь понимает, как привязана к этому человеку... Прочитав Варины строки, Саша испытывает острое чувство любви к этой девочке. Он думает о маме:
"Главное в письмах - это ее вопросы: «Как ты себя чувствуешь, как устроился, как питаешься, что нужно, пиши обязательно, не стесняйся, мы все тебе достанем, все пришлем». И было ясно, что мама живет только мыслями о нем, своей тоской и страданием. Но мама выстояла, не сломилась, живет ради него, и он обязан жить ради нее, пока жив он, будет жива она. И мама не одинока, в каждом письме упоминает Варю. «Мы ходили к тебе вместе с Варей», - это означало, что по тюрьмам они его искали вместе. «Когда мы с Варей стояли в очередях», - Саша понимал, в каких очередях они стояли.
Все товарищи его покинули. И только Варя, маленькая Варя не оставила его мать".
"Вспоминал, как радовалась тому, что сидит в «Арбатском подвальчике», вспоминал, как танцевал с ней… «Где б ни скитался я цветущею весной, мне снился дивный сон, что ты была со мной…»
Первая часть кончается сообщением об убийстве Кирова. "Убийство Кирова становится предлогом для окончательного вытеснения всех сколько-нибудь идейных и что-то умеющих людей и...торжествует Шарок на всех этажах общества"(Д.Быков).
“Наступают черные времена”.
Но:
"Всё ещё впереди, чёрт возьми, всё ещё впереди! У него есть Варя, теперь он это твёрдо знает. Есть Варя, есть мама, люди вокруг, есть его думы, его мысли. Всё, что делает человека Человеком".
Из почты журнала: "...молодежь, начитавшись бульварных исторических романов, лучше осведомлена о достоинствах фаворитов Екатерины Второй, чем о ЕГО, Сталина, соратниках и "прискорбных" деяниях этих соратников разного калибра и усердия. Взбудоражены и читатели постарше, которые воспитывались фильмами типа "Падение Берлина". (Простим автору резкое заявление, вероятно, о романах В.Пикуля).
«Очень точное название выбрал автор для второй книги своего цикла. Именно Страх – определяющая тема романа. Страх перед настоящим, перед будущим. Страх за свою жизнь и свободу. Страх за родных и близких. Страх неизвестности. Страх сказать не то слово не в том месте. Страх помочь не тому человеку»(из отзывов).
В этой книге события начинаются в 1935 году и продолжаются до 1938 года.
Мы продолжаем читать о житье-бытье Саши Панкратова в ссылке. Ведь Саше ещё повезло - это только ещё 1934-1935 годы. "Всего" три года, и не лагерей, а ссылки. А что бы сделали с ним в такой ситуации в 1937-ом? Да ещё заставили бы оговорить друзей.
Теперь он постоянно ждёт весточки от Вари.
«Живу, работаю, скучаю… Ждем тебя»
«Милая Варенька, когда я получаю почту, то сразу же смотрю, есть ли что-нибудь от тебя».
Варя, "чтобы не сидеть на шее" у сестры, поступает в строительный институт, на вечернее отделение,
"У Нины над столиком висит портрет товарища Сталина, а у Вари портрет Саши Панкратова, сосланного в Сибирь по статье 58-10 - «контрреволюционная агитация и пропаганда».
- Я уважаю товарища Сталина.
- А я уважаю товарища Панкратова.
Варя - за Советскую власть, но против Сталина... Она становится явно более "несистемной", чем Саша.
Во второй книге повествование нарочито построено на чередовании: эпизод - о Саше, эпизод - о Варе, эпизод - о Сталине и событиях, на фоне которых развивается действие. И часто теперь Рыбаков даёт справку о том, что и как развивалось и что стало с упомянутыми людьми... Потому роман можно читать как пособие по советской истории "тридцать пятого и других годов"...
"Могла без Ленина свершиться Октябрьская революция? Сталину при жизни воздается больше, чем воздавалось Ильичу, Но это фигуры несоизмеримые. Ленин не нуждался в утверждении своего престижа, на то он и Ленин, а Сталин нуждается, он всего лишь Сталин". (Ох, ещё как Ленин нуждался! А Сталин пока "всего лишь Сталин". Пока ещё... Но уже "в каждом номере газеты портрет товарища Сталина, а то и два и даже три: Сталин один, Сталин и Ленин, Сталин и Ворошилов, Сталин и Молотов, Сталин и Каганович, Сталин и Жданов, Сталин и колхозники, Сталин и военные, Сталин и рабочие, рисованные портреты Сталина, скульптурные изображения Сталина". Чуть позже в романе читаем: "Иван Григорьевич помнит, с каким страхом раскрывал он тогда газеты в Лондоне… Все было заполнено фотографиями Гитлера, его сподвижников, его штурмовиков. Гитлер произносит речь, принимает парад, приветствует парад, Гитлер с Герингом, с Геббельсом, с Риббентропом, с молодежью, перед рабочими".)
А в это время... «Уважаемый товарищ Сталин! - писал Саша. - Простите, что я посмел обратиться к Вам. Постановлением Особого Совещания при ОГПУ от 20 мая 1934 года я, по статье 58-10, осужден на 3 года ссылки в Сибирь, с учетом предварительного заключения. Более половины срока я отбыл. Но за что я осужден - не знаю. Я ни в чем не виноват".
В деревне он остался лишь с одной ссыльной - большинство отправлены на более серьёзные этапы. В том числе Всеволод Сергеевич. Прощаясь с ним, Панкратов говорит:
"Я идеалист в моем понимании: нет ничего на свете дороже и святее человеческой жизни и человеческого достоинства. И тот, кто покушается на человеческую жизнь, тот преступник, кто унижает человека в человеке, тот тоже преступник".
Как-то само собой отдалилась от него Нурзида - ей приходится теперь заменять в Кежме убывших оттуда ссыльных учителей...
Май 1935 года. Сталин приветствует участников строительства только что открытой первой очереди Московского метро.
"Глядя на сидевших в зале молодых людей – строителей метро, на их радостные, веселые лица, обращенные только к НЕМУ, ждущие только ЕГО слова, он думал о том, что молодежь за НЕГО, молодежь, выросшая в ЕГО эпоху, – это ЕГО молодежь, им, детям из народа, он дал образование, дал возможность осуществить свой трудовой подвиг, участвовать в великом преобразовании страны. Этот возраст, самый романтичный, навсегда будет связан в их памяти с НИМ, их юность будет озарена ЕГО именем, преданность ЕМУ они пронесут до конца своей жизни".
Вика тем временем решает выйти замуж за иностранца и уехать в Париж. «...Вадим пришел в ярость. ( … ) Теперь в анкетах на вопрос «Есть ли родственники за границей?» он должен будет писать: «Да, есть». В Париже Вика пытается вести так желаемую ей светскую жизнь, знакомится с Надеждой Плевицкой... И попадает в клубок агентуры НКВД...
Никакого ответа не получил Александр от Сталина...
Вот и последняя ссыльная, кроме Саши, отправлена в Красноярск. "Спектакль только начинается" - говорит она. И долгие зима, весна, лето, осень с ожиданием неизвестного.
"Теперь Саша получил газеты за август, сентябрь и октябрь месяцы, со всеми материалами и протоколами процесса". Речь идёт о процессе Зиновьева и Каменева. "Они сами во всем признались? Саша не верил в это. Однообразные, как по шпаргалке вызубренные признания не могут быть искренними. Это не они признавались, это кто-то делал за них". "Больше всего поразили Сашу отзывы. Коллективы заводов и фабрик, всяких институтов и наркоматов - это привычно. Тянут руки в общей толпе, и ладно. Уже 16 августа - за три дня до суда - газеты пестрели резолюциями рабочих собраний:
«Никакой пощады врагам народа!»
«Уничтожить гадов!»
«Покончить с заклятыми врагами!» И тому подобными требованиями.
Но отзывы знаменитых писателей, артистов, ученых! Это действительно было страшно..."
Ссылка Александра завершается в январе 1937 г., но молодой человек не может вернуться в Москву, закрытую для него как "режимный город", ему приходится пытаться найти для себя работу в провинциальных городах. Мать советует ему выбрать Рязань или Уфу, где живут родные и близкие люди, но Саша решает ехать в Калинин, как недавно стала называться Тверь - там должна находиться родственница Всеволода Сергеевича. И это совсем близко к Москве. Конечно, он думает о встрече и соединении с Варей.
И замечает, как изменились люди: "Три года назад, когда Саша шел этапом на Ангару, люди были разговорчивы. Тогда он и его спутники ложились спать, а почтарь или возчик допоздна вели с хозяевами длинные, неторопливые мужицкие беседы. Сейчас и в Недокуре, и здесь, в Окуневке, в разговоры не пускались".
На вокзале в Тайшете: "Дверь поминутно открывалась, да и закрывалась неплотно - приступок заледенел, на площади, включенное на полную мощность, орало радио - передавали материалы процесса антисоветского троцкистского центра.
Саша понятия не имел об этом новом процессе, но то, что он услышал, ужаснуло его. Пятакова, Радека, Сокольникова, Серебрякова, Муралова - крупнейших руководителей партии и государства - называли убийцами, шпионами, диверсантами".
Со многими мытарствами он после двух недель в Тайшете садится на поезд...
"Москва, черт возьми, Москва! Он в Москве... Машин вроде стало побольше, а в остальном ничего здесь не изменилось: те же ларьки, те же киоски, те же часы со знаками зодиака на башне Казанского вокзала. Сколько раз он бывал на этой площади, сколько раз ездил по этим дорогам в пионерские лагеря, на дачу, они обычно снимали дачу по Ярославской дороге - на Клязьме, в Тарасовке, в Тайнинке. По всем трем дорогам он знал ближайшие станции и платформы".
Люди в Москве «...ничем не обременены, ничего не боятся, ни о чём не волнуются, живут нормальной человеческой жизнью, ездят на трамваях, на машинах.»
Мать и Варя ждут его с нетерпением, Варя связывает дальнейшую жизнь только с ним, но на вокзал - проводить в Тверь - приходит одна мама. Саша потрясён - расстрелян дядя Марк. И ещё раз потрясён - Софья Александровна рассказала ему о замужестве Вари.
"Варя, Варя! Единственная радость, что светила ему. Девочка, тоненькая, стройная, танцевала с ним румбу в «Арбатском подвальчике», приглашала пойти на каток, нежная и чистая, спала, оказывается, с каким-то подонком бильярдистом. А намиловавшись с ним, садилась за стол и писала: «Как бы я хотела знать, что ты сейчас делаешь…». «Нежная», «чистая» – все это он придумал, нафантазировал, томясь в ссылке, создал в своем воображении идеальный образ и молился на него, идиот. И домолился – влюбился в эту девочку Впрочем, какую девочку? Чужую жену, как выяснилось, да еще и неразборчивую в своих привязанностях".
"Все! Хватит! Отсечь Варю, никогда не вспоминать! С этим покончено!"
Можно поговорить со старшеклассниками, почему автор не сделал из Вари "жену декабриста".
Всё же из Калинина он позвонил ей по просьбе мамы.
Можно сказать, что Саше и Варе фатально не везёт встретиться. На вокзал Варя не приехала из-за того, что выполняла по работе поручение. В Калинин уже Саша её не позвал. Сам в Москву не смог приехать даже полулегально.
Сестру своего знакомого Саша так и не нашёл - куда-то "убыла"... Но помогли случайные знакомые, и он устроился работать шофёром - по специальности, полученной в ссылке.
Александр слышит от новых знакомых неизвестную ему песню - "Легко на сердце от песни весёлой"... Только в Калинине Саша посмотрел вышедшие за время его ссылки фильмы - "Чапаев", "Весёлые ребята", "Юность Максима", "Цирк", "Дети капитана Гранта"...
Как будто он устроен. Но - «Всё неинтересно. Нечем жить, нечем дышать.»
"Ложь стала моралью общества, врут на каждом слове. И никто не восстает, все оболванены, околпачены, во всех вбит, вколочен страх. И в него вколочен страх, и он уже начал вязнуть в этом болоте. Господи, дай силы выстоять, не по горло вываляться в грязи".
Нина, ранее - правоверный гвардеец Сталина, приходит в ужас от того, что делается в её школе. Пионервожатая выставляет на линейке детей перед строем и им кричат:"Сын врага народа!" "Дочь врага народа!" Десятиклассника исключили из комсомола - оговорился: вместо «умер Ленин» сказал «умер Сталин». Затем ретивая вожатая уже доносит на директора образцовой школы, что она терпит "оппортунистов" среди учащихся и учителей. И саму Нину вызывают в райком - по поводу взаимоотношений с Будягиным - тоже арестованным "врагом народа". А после событий в школе исключают из партии.
"Ниночка, дорогая, я прошу тебя, образумься, успокойся, перестань бояться этого несчастного райкома, ведь там тоже каждый день сажают, они сами дрожат от страха. И оттого, что сами боятся, они тебя обязательно исключат и посадят" - говорит ей сестра.
За расстрел Тухачевского голосуют все. Шолохов, Леонов, Пастернак... И Саша тоже.
"Вчера он не поддержал электрика Володьку Артемкина, сегодня проголосовал за смерть людей, которых всю свою сознательную жизнь уважал и суда над которыми фактически не было. Завтра… Что же будет завтра?"
Страх делает людей палачами. Так говорила Варя Нине, когда ту вызывали в райком.
"Чтобы уничтожить врагов нынешних и будущих, надо прежде всего уничтожить врагов прошлых".
"Для диктатуры пролетариата есть только один закон – интересы этой диктатуры. И для истинного чекиста не должно существовать других законов. А если существуют, значит, он не настоящий чекист". Вопрос только - какого, к чёрту, пролетариата это была диктатура?
"Разумеется, 30-е годы послужили до некоторой степени фильтром, через который могли пройти, главным образом, ничтожества. Все что-нибудь понимавшие значительные, талантливые, не со всем соглашавшиеся люди, как, кстати говоря, отец Булата Окуджавы Шалва Окуджава, как все практически строители и начальники крупных больших тогдашних производств, как сам Орджоникидзе — все эти люди медленно подвергаются сталинским чисткам, сталинской фильтрации. Ему не нужны одаренные люди, ему не нужны люди, которые, как там говорит, кстати, один из героев, хорошие люди, попавшие в трудные обстоятельства. Ему это совершенно н важно, ему важны винтики"(Д.Быков).
"На Лену нищета обрушилась внезапно — выбросили из квартиры, выгнали с работы, ограбили, обворовали, лишили всяких средств к существованию".
Книга кончается тем, что Саша, прожив в Калинине лишь до середины лета, вынужден покинуть город, включённый теперь в число "режимных". Он едет в Уфу, даже на этот раз не рискнув задержаться в Москве.
Но Саша Панкратов, как замечают в комментариях романа, так и остался верящим в коммунизм и партию человеком, которого даже маховик ужаса середины 1930-х не убедил в обратном. Но на таких убеждениях в пору работы над романом оставался и автор. "Это не «Архипелаг ГУЛАГ» и не «Колымские рассказы», свободные от «левых» иллюзий".
— Да, совершенного общества нет и вряд ли может быть. Но общество, которое стремится стать совершенным, — это уже прекрасное общество, — сказал Саша.
Автор написал во вступлении к этой книге романа: "Ученые утверждают, что способность человека к физическому выживанию в самых невероятных условиях – поразительна, порой безгранична. Этого нельзя сказать о выживании моральном: приспособляемость в нравственно деформированном обществе деформирует личность. Это тема романа. И все же деформация – процесс обратимый. И это тоже тема романа".
Вопрос учащимся: Благодаря чему и у кого в этой части деформация обратима? А у кого нет?
Третья книга романа - "Прах и пепел" - самая протяжённая по времени (1938-1943 годы). По существу, именно это время - самое тяжёлое в отечественной истории ХХ века.
Структура повествования остаётся той же, что и во второй книге: одна короткая глава про Сашу, затем про Сталина, затем снова про Сашу, потом неожиданно появляется Вадим, затем мы снова видим Сашу... И по-прежнему - выразительные исторические справки.
Саша Панкратов оказывается в Уфе вместе с Глебом, приятелем по сибирской ссылке и обучает население латиноамериканским танцам. Лена Будягина, ныне дочь врага народа, едет туда же, по совету Вари, к Саше, спасаясь от продолжающейся чистки.
Кажется, для Вари Саша навсегда потерян... Варя выходит замуж за надежного, но нелюбимого человека. А Саша кается, что так неосмотрительно поступил с ней, не поняв, что только его она и любила по-настоящему...
Летит новогодняя вьюга,
сверкая, колдуя, трубя.
Прибор запоздавшему другу
поставим на стол у себя.
И рядом, наполнив до края,
весёлую чашу вина,
чтоб, в искрах и звёздах играя,
была наготове она.
Быть может, в промёрзшие двери
наш друг постучится сейчас
и скажет: – За ваше доверье! –
и чашу осушит за нас.
Так выше бокал новогодний!
Наш первый поднимем смелей
за всех, кто не с нами сегодня,
за всех запоздавших друзей.
Это уже - Ольга Берггольц, другой Новый год - 1940-ой. Вдова Бориса Корнилова и будущий голос блокадного Ленинграда...
В начале первого романа - курсанту-выпускнику Максиму Костину везёт, его заметил сам Жуков, дослуживается до генеральского звания. Нина Иванова с помощью Вари избегает ареста и, приехав на Дальний Восток, становится женой давно вызывавшего её симпатию Максима. Но она, чудом избежавшая ареста, теперь боится за себя и родных.
"Максим, хмуро улыбаясь, напомнил Нине строчки из знаменитой песни, самой их любимой в юности: «И останутся, как в сказке, как манящие огни, штурмовые ночи Спасска, волочаевские дни…» Тогда они гордились страной, славили ее героев, а сейчас только и думаешь о том, кому следующему всадят пулю в затылок".
Арестован и расстрелян непосредственный начальник Максима маршал Блюхер... "Конечно, ни в какие процессы, открытые или закрытые, он не верил – все шито белыми нитками. Не верил в то, что командиры, испытанные в боях в Испании, на Хасане, на Халхин-Голе, – враги народа. Но вступаться за них значило разделить их участь, перестать служить своей стране, своему делу. Он никого не защищал, но умудрялся уходить и от осуждения". Сам же Максим стал Героем Советского Союза.
...Сталину периодически докладывают о готовящемся нападении Германии на СССР, но вождь уверен, что в качестве своего будущего противника Германия выберет Францию или Англию.
"Почему же страна и армия не готовятся к неминуемой войне? Такого вопроса никто не смел задать, и никто не посмел бы на него ответить.
Вместо ответа курсанты были обязаны досконально изучить книгу Ворошилова «Оборона СССР». Из этой книги они могли узнать, что: «Товарищ Сталин, первый маршал Социалистической революции, великий маршал победы на фронтах гражданской войны, маршал коммунизма, как никто другой знает, что нужно делать сегодня».
Вадим и Вика Марасевичи вынуждены выступать в качестве осведомителей НКВД - он в Москве, а она в Париже. Там же, в столице Франции, оказывается Шарок. Описывается его участие в подготовке убийства Троцкого - именно это для Сталина важнее обороноспособности страны...
Всё шире маховик. Арестована Лена, не успевшая уехать из Уфы с Глебом. Разыскивая её, заходит в компетентное ведомство сам Глеб и оттуда уже не выходит. Сашу спасло то, что он не пошёл с ним. Он едет в Рязань и там снова работает шофёром. Для уточнения документов в 1940 г. приезжает в Москву.
"Опять Казанский вокзал, на башне часы со знаками Зодиака, опять Каланчевская площадь, машины, трамваи, пассажиры с мешками и чемоданами, ларьки и киоски, суета и толчея. Нет только айсора - чистильщика сапог, и будки его нет.
Того чувства страха и униженности, которое испытывал Саша три года назад, приехав сюда после ссылки, сейчас не было. Спросят документы, пожалуйста, он в Москве транзитом, тран-зи-том, понятно? Вот билет. Грамотные? Читайте!
Обидно только, что маму не повидает..."
В Москве уже нет многих, кто действовал в романе - давно репрессирован Сашин декан Янсон, в число "врагов народа" попала директор Нининой школы...
Лена Будягина, видимо, погибает в огне репрессий. Но мы не знаем о её дальнейшей судьбе. Варя (золотое сердце!)привозит на Дальний Восток маленького сына Лены от Юрия, который остается на воспитании у Максима и Нины. Затем Максима переводят в Москву, и сёстры вновь встречаются.
«Прах и пепел» – символы того, что осталось от надежд детей Арбата.
Война застаёт Сашу под Рязанью, выполняющим служебные рейсы. Вскоре он мобилизован в авточасти.
Евгений Юрьевич уверен:
- Меня поражает и утешает сплоченность народа. Столько несправедливо пострадавших, а перед лицом опасности забыли свои обиды. Газеты пишут, что немцы забрасывают в наш тыл шпионов, диверсантов, это, безусловно, так, но измены в России не будет. Ни в одной войне среди русских не было изменников.
- Пришла телеграмма: срочно прибыть в Москву для получения машины технической помощи!
И Сашу посылают в Москву.
"Сейчас: все для фронта, все для победы. То зло хуже этого. Хотя при нашем бардаке победа будет дорого стоить".
"Саше сразу бросилось в глаза, что толпа поредела, киосков почти нет. Много женщин в сапогах и гимнастерках, много военных грузовиков с красноармейцами, на земле серебристые аэростаты заграждения, вечером их поднимут в воздух, на площади зенитные орудия.
База, где они должны получить походную мастерскую, недалеко, в районе Красносельской. Доехали на полупустом трамвае, нашли базу в одном из переулков..."
В Москве Саша, наконец, попадает к себе на Арбат, встречается с мамой и тётками. Но с Варей опять не получается - она ездит по Подмосковью, где курирует строительство оборонительных укреплений.
"Писатели, художники, музыканты, актеры, проходчики метрополитена, записавшиеся добровольцами в дивизии народного ополчения, неумело маршировали, построенные в колонны. Дивизии ополчения были выкошены в течение нескольких суток".
Татьяна Рыбакова, жена писателя, уточняет: "Еще у меня были два брата, старше меня на шесть и семь лет. Старший — Юра, он появится в рыбаковском «Страхе», был моим родным братом, второй же — Алеша — двоюродным, его мать работала за границей, изредка появлялась в Москве, и он постоянно жил у нас. Его историю мы с Рыбаковым тоже включили в «Страх». Оба погибли в войну: Алеша — в сорок первом, Юра — в сорок втором".
За отвагу, проявленную под Москвой, Панкратову присваивают звание майора.
"Всю свою жизнь Шарок трепетал перед Советской властью, был убежден в ее несокрушимости. И вот со злорадством наблюдал за ее поражением. Но если режим падет, то и ему придется отвечать за его преступления, повязан с ним навсегда. Так что пусть уж лучше продержится, а там будет видно". Среди эмигрантов "были ликующие, при каждой победе немцев обнимались и целовались. К ним и примкнул Шарок. Не для объятий и поцелуев, а чтобы обезопасить будущее: если победят немцы, то он еще до победы доказал им свою лояльность, если победят русские, то он, советский разведчик, выполнил свой долг - внедрился во вражеский лагерь".
Учащиеся могут высказать своё отношение к такому его поведению...
В это же время "Вика в Лондоне с мужем, одним из ближайших сотрудников генерала де Голля".
В 1942 году Варя переводится в район Саратова.
"В свое время Игорь Владимирович попытался перевести Варю на работу, не связанную с выездом на рубежи. Она сказала ему:
- Игорь, прошу тебя, никогда этого не делай. То, что я твоя жена, не дает мне никакого преимущества".
"Варя вглядывалась в лица шоферов, вдруг среди них Саша, знала от Нины, что он военный шофер. Саши не оказалось, да и невероятным было бы такое совпадение".
И вот - весна 1943-го. Канун битвы на Курской дуге. Варя - под Курском. Там же командует дивизией Максим.
В разговоре с ним случайно выясняется, что Саша с Варей служат в одной части.
- Я тут недавно одного человека видел. Никогда не угадаешь кого.
- Кого же?
- Сашу Панкратова.
- Сашу? - Она перевела дыхание. - Где ты его видел?
- Был у меня. На этой скамейке сидел, на которой ты сидишь.
Варя выжидательно смотрела на него.
- На этой скамейке сидел, - повторил Максим и улыбнулся, - большим начальником стал, рукой не достанешь: в штабе фронта!
- Мне Софья Александровна говорила, его мобилизовали шофером.
- Правильно. Был шофер, отличился в боях под Москвой, ему и присвоили офицерское звание, лично маршал Жуков присвоил, чувствуешь?
Он по-прежнему гордился Сашей и не скрывал этого.
- Гвардии инженер-майор, служит в автоуправлении нашего фронта. Как я понимаю, где трудно, туда его. Саша - сильный работник, опытный, умеет доводить дело до конца.
...И опять - невезение. Варя не видит Сашу, тоже знающего о ней от Максима, а он - её. У них ответственные поручения. И в последний момент её возвращению в часть, где ждёт её Саша, препятствует начавшееся 5 июля наступление немцев... Саша отправляется в часть к ней... Она серьёзно ранена...
"Саша вошел в избу. Варя лежала на полу, на соломе, гимнастерка разорвана, плечо и грудь забинтованы, глаза закрыты. Саша опустился на колени, взял ее руку в свои, рука была холодная… Он вглядывался в ее лицо и сквозь искаженные болью черты, сквозь мертвенную бледность, сквозь прошедшие десять лет видел прежнюю Варю - девочку с пухлыми губами, сдувающую челку со лба… Он стоял на коленях, держал ее руку в своей, смотрел ей в лицо, отчаиваясь от того, что не мог понять, дышит она или не дышит, моля судьбу, чтобы Варя открыла глаза.
И Варя открыла глаза, взгляд был тусклый, смотрела на Сашу, губы ее дрогнули в слабой улыбке.
- Ты пришел, Саша…
И снова закрыла глаза".
"Он вглядывался в ее лицо, прислушивался к ее дыханию. Она была еще жива, но Саша знал, что она умрет".
Саша считает, что дальнейшее существование без возлюбленной лишено всякого смысла, он остается рядом с Варей, под угрозой атакующего врага.
"Саша перестал копать, когда могила дошла ему до пояса, вылез, расчистил землю у края, к нему подтащил на одеяле Варю, спрыгнул вниз, приподнял Варю на руках, опустил на дно могилы, прикрыл шинелью, только лицо не закрыл, закроет пилоткой, поцеловал Варю в губы — первый раз в жизни поцеловал. И последний".
Вскоре он гибнет, отстреливаясь, под огнём появившихся врагов...
Итак, Саша и Варя смогли остаться при всех обстоятельствах Людьми. Но не дожили до лучших времён. Они оказываются в одной могиле, куда зарыли их вынесшие тела товарищи. Так они все же воссоединяются после расставания с жизнью.
Иногда высказывают мнение, что Рыбаков написал вторую и третью часть менее интересно, чем первую. Недостаточно художественно (но по мнению того же Д.Быкова, гораздо художественнее, чем "Дети Арбата"). Слишком много уделив внимание сценам со Сталиным (но другие считают, как раз Сталин выписан с толстовско-шекспировской силой). Сосредоточившись лишь на судьбах Саши и Вари, не раскрыв, что стало с Леной и Глебом, с Ниной и Максимом, выжил ли он на войне, с мужем Вари, с Софьей Александровной, с Шароком и Викой, с сыном Нины и Шарока. "Лучше уж до Победы довести!" - если мастерски описаны военные операции. Могло бы быть и ещё продолжение... Но главные герои гибнут, а это по закону литературы - финал. Вначале писатель, по собственным его словам, и хотел довести действие до 1956 года - разоблачения Сталина. Однако по ходу работы изменил свой замысел.
Вопрос: Выскажите своё мнение - почему?
Факт, что последнюю часть трилогии дочитывало в разы меньше людей, чем читало первую и вторую. Но это было отчасти и потому, что к середине 90-ых годов "Дети Арбата" казались уже не такими актуальными. Но потом пришла новая волна популярности. Книгу читало уже новое, постсоветское поколение.
Роман даже стал частью школьной программы (правда, самостоятельного чтения и обзора). Часто "Детей Арбата" сравнивают с романом В.Аксёнова "Московская сага", но это - более глобальное произведение.
В 2005 году был снят телесериал "Дети Арбата". В нём есть существенные отличия от романа (маститый, талантливый сценарист - В.Черных). Наиболее близка к первоисточнику экранизация первой книги. Далее же авторы сериала захотели всё же дать возможность встретиться ненадолго Саше и Варе до войны и продлили их последнюю встречу на войне. Всё же не так безотрадно... И настроение в экранизации, как замечают, менее тяжёлое и безотрадное, больше юмора. Наиболее близкими к книжным считают экранных Панкратова и Шарока, который, впрочем, гибнет, в то время как в книге просто куда-то исчезает. И Лена Будягина возникает на фронте в качестве переводчицы... И умирают Саша и Варя более красиво. Конечно, это - версия. "Но книга все таки реальнее" - было мнение зрителей.
И в шутку, и всерьёз
В "Литературной газете" была напечатана пародия на роман.
Те еще годы
(По мотивам романов «Дети Арбата»,
«Тридцать пятый и другие годы»)
1
Толя Демократов не знал, знает ли Сталин обо всем этом. Утром его следователя Федора Дубаренко вызвало к себе начальство и сказало:
— Слушай, Федь, пора кончать с Демократовым.
— Но он же не раскалывается.
— Если сегодня дело не будет закрыто, завтра раскалывать будем уже твою дубовую голову.
На допросе Дубаренко протянул Толе заранее заполненный форменный бланк: «Являясь, как и все паршивые интеллигенты, врагом народа, я…»
— Я этого никогда не подпишу, — сказал Толя.
— А твоей подписи и не надо, — злорадно хмыкнул следователь. — Неопытен ты. Демократов. Гляди-ка: вот твой конспект лекций в институте, переданный нам твоим дружком, литературным критиком. Чьей рукой написано?
В Толином конспекте была фраза: «Растет производство стали на душу населения». Кто-то красным карандашом подчеркнул слова: «стали на душу», первые два слова соединил красной линией, а на слове «душу» красным же карандашом поставил ударение — так, что вышло: «СТАЛИНА ДУШУ».
— Теперь нам известно, — сказал следователь, — что ты имел преступный замысел задушить товарища Сталина. Но мы вовремя твои действия пресекли.
2
Таля не знала, где теперь Толя. Встревоженная, она заглянула к соседу по квартире.
— Не волнуйся, Талечка, — сказал Антон Павлович, сняв пенсне, — разве ты не слышала слова товарища Сталина о том, что жить стало лучше и веселее?
— Да врет этот ваш товарищ Сталин как сивый мерин, — вспыхнула Таля. — Разве вы не видите, как попирается социалистическая законность, какие злодеяния совершены в ходе коллективизации и индустриализации?
Антон Павлович надел пенсне, выглянул в коридор, и, убедившись, что там никого нет, прошептал:
— Да мне и самому не по душе этот культ личности, эти нарушения ленинских норм партийной жизни…
Умные герои романа в те еще годы все знали и понимали.
3
Сталин не знал, что о нем думают Толя и Таля. ОН размышлял о роли личности в истории. Вот, например, Юлий Цезарь — мужик вроде толковый, но какую глупость сморозил! Зачем объявил себя императором и отменил республику? ОН так не поступит. ОН создал свое, советское самодержавие, но называться оно будет по-другому, Народу вовсе не нужно знать того, что знает ВОЖДЬ. А этот чудовищный прокол с Брутом, в результате которого Цезаря прокололи кинжалом! ОН бы сделал все иначе и гораздо умнее. Брута надо было заблаговременно отправить в Ленинград, провести там АКЦИЮ, а потом даже можно было бы назвать именем Брута несколько городов империи. Эх, Юлька, Юлька!
А Полька Бонапарт? Ведь ту же самую ошибку повторил: не терпелось ему, видите ли, назваться Наполеоном Первым. Важно стать не первым, а единственным. Вот и Николашка — он хоть и Первый был, но в политике абсолютный дилетант. Совершенно провалил дело с декабристами! ОН бы на его месте не растерялся: надо было организовать так, чтобы Пестель вел процесс Рылеева, потом Каховский — процесс Пестеля и так далее. Гйевные слова писателей во всех газетах. Пушкина бы заставить выступить с осуждением. Вообще с Пушкиным слишком цацкались. Ну, мастер он, но ведь организационно-творческих способностей никаких. А вот Фаддея Булгарина мало к работе привлекали. ОН бы вообще собрал несколько таких Фаддеев и поставил бы их командовать всеми писателями…
В кабинет вошел Паскудышев и положил на стол какую-то бумагу. Сталин прочел, и в глазах его мелькнула злоба. Легким движением руки он схватил тяжелую вазу со своим портретом и бросил в голову Паскудышеву. Осколки разлетелись по ковру.
— Дурак! — сквозь зубы процедил Сталин. — Сколько раз повторять: не надо составлять доносов на писателей. Они сами писать умеют.
Паскудышев, шепча: «Спасибо, товарищ Сталин», — пополз к дверям. А Сталин еще долго не мог преодолеть раздражения. Ведь это же ЕГО писатели, других у НЕГО нет Церковь у нас от государства отделена, а вот литература присоединена к государству, и не кем-нибудь, а ИМ самим. Эти писатели настоящие патриоты, они будут ЕМУ верны и через двадцать, и через пятьдесят лет. Они придумают что угодно, найдут причину всех бед в инородцах, в Хрущеве, в западной музыке, в журнале «Огонек», но о Сталине дурного слова не скажут.
Да с такими писателями ЕМУ ничего не страшно!
1989
P.S.
Один отзыв на роман в Интернете. 2020 г.
По этой книге нужно учить молодое поколение.
В лагерях и на фронтах погибали лучшие.
Жаль, мы не сохранили то, что наши деды и отцы ценой жизни своей завоевали. Это наше предательство.