К моим читателям. Это отрывки из моего антисемитского романа "Однажды в СССР". Он был написан давно. Печатался лет 20 назад. С проза.ру я его снял года два назад, решил, что все, кому интересны темы КГБ, еврейский вопрос, Латвия до отъезда из СССР, его прочитали. Но жизнь подкидывает постоянно сюжеты из прошлого, сует под ноги грабли. Кто понимает, тот поймет, sapienti sat, как говорили древнему - умному достаточно. Потому и печатаю некоторые куски романа.
ЖИЗНЬ С ЕВРЕЙКОЙ
(Отрывок из романа "Однажды в СССР")
2.
Чего ни сделаешь ради любимой женщины, раз уж - еврейка! Приходится изучать историю еврейского народа. Чтобы не ударить в грязь лицом перед её еврейскими дружками. А то будет как в анекдоте. «Я вышла замуж за еврея». «Ну и как он?». «Ну очень коротко обрезали, половину, наверное».
Как я собираю информацию? Да по крохам, по крупицам, нигде ж ничего нет. Народ есть, а прочитать про него – негде, всё под запретом. Кого не спросишь, пальцем у виска крутят, мол, нашёл, тоже, тему - обрезание! Если честно, евреи меня никогда не интересовали. Ну, есть и есть. Я был сам по себе, они - сами по себе и наши дороги не пересекались. Нет, естественно, я слышал все эти анекдотики «про абрамчиков», нудёж, что кругом одни евреи, что они «лучшие места расхватали», никогда, правда, эти разговоры меня не вдохновляла, я их не поддерживал, не вступал в дискуссии ни по поводу отъезда евреев, ни по поводу «пятого пункта».
Слышал много о жертвах Холокоста и, сожалея о гибели людей, всегда думал о том, как, почему тысячи и тысячи шли добровольно в печи, а не бросались на своих палачей? Не рвали их зубами и ногтями? Один ведь хрен погибать! Или эта такая еврейская жертвенность?
Считалось, что еврей мухи не обидит. Ноет, что всё болит, всё плохо. Я про советских евреев. Которые в Риге живут или в Биробиджане. Но вот этот советский еврей, продав в СССР всё, что можно, переезжает на постоянное проживание в Израиль и – откуда что берётся! Воинственность просыпается, плечи, бля, распремляются, тут он от слова «армия» в штаны дул, а там берёт автомат и смело идёт воевать за Землю Обетованную. В газетах пишут: «израильская военщина». А из кого она, если не из тех, кто из Союза? И главное, воюет, всё им по хрену, даже жизнь! Какая-то мистика, тайна. Или они тут притворяются ангелами, будучи демонами?
Вселившись к Илонке, я обнаружил, что, во-первых, евреев очень много. Подозрительно много. Раньше их просто не замечал, а сейчас вижу, что они на каждом шагу. Выйдешь в коридор: один еврей в сортире, другой в ванной моется, на кухне две еврейки языками чешут, а возле кладовки дядя Лазарь лезет в трусы к тёте Саре. Та отбивается не агрессивно и шипит, как сало на раскалённой сковородке: «Да ты с ума сошёл, кобель! Детям же в школу уйти!». А тот сопит, возится с её гардеробом, и шепчет так громко, что на улице слышно: «Сейчас хочу, Сарочка, мне потом на работу!». Во, любовь еврейская! В браке двадцать лет, а он всё за ней по квартире гоняется, зажимает, где только можно! Картина маслом?
Еврейская тема, как волна цунами, встаёт и встаёт стеной.
У меня теперь свой «еврейский вопрос», а ответов никто не даёт, ищи ответы, где хочешь. Хочешь, в библиотеку иди, хочешь, проводи опрос населения, как перепись: что вы знаете об еврее? Нельзя объять необъятное, я много чем интересовался в жизни, но только не евреями с их бытом и историей. Ну, есть и есть, чего их выделять? Мало ли кто есть в СССР, какие народы и народности! Чеченцы есть, у них тоже интересная история, сколько лет с русскими воевали, один Шамиль чего стоит со своим сопротивлением царю, это хорошо описал Толстой в «Рубке леса». Есть лопари, которые жрут тухлую селёдку и от этого кайф ловят, есть каряки, якуты. Да много кого есть! Хватать энциклопедии и сидеть, выписывать – кто, что, зачем, так ведь и жизни не хватит. Читать на завтрак Переца Маркиша, а на ужин какого-нибудь Моше Даяна. Не собирался я их в микроскоп разглядывать. Но жизнь – богаче.
В день вселения к Илонке я услышал её диалог с забавным дедом по имени Абрам; тот большой оригинал и вместо ермолки носит тюбетейку. Случайно услышал.
«Он у тебя обрезан?» - спросил дед, имея ввиду меня.
«Дедушка, да он вообще-то русский!»
«Ну, русский и что? И русский может сделать обрезание!»
«Дед, оставь в покое, не нуди!»
«Еврейка не может жить с не обрезанным, не имеет на это прав!»
«Дед, сейчас не ветхозаветное время, иди ты!»
«Что ты, что ты! Когда обрезание, всегда то время! Иди и скажи ему!»
«Не буду я этого говорить!»
«Тогда я сам ему скажу!»
«И ты не смей! Не позорь меня! Будешь тут порядки устанавливать!»
«И буду, я тут самый старший!»
Подслушав, я задумался: а что это за фигня такая – обрезание? Но на фига, чего они этим добиваются и что демонстрируют? Вам смешно, а мне – нет. Неприятное словцо и пахнет от него не то инквизицией, не то пыткой средневековой! Как в народе говорится? С волками жить, по-волчьи выть? Раз, думаю, меня это касается, разузнаю про обрезание. Пообщаюсь со знающими людьми, знатоками человеческих душ.
3.
Заметил странную закономерность: нет дня, чтобы не обсуждался и не мусолился еврейский вопрос. Да везде, куда не ткнись! Что-то неладно в датском королевстве, если все только про евреев и говорят с утра до вечера, даже по программе «Время». Видно, еврейский исход, который идёт где-то незаметно, исподволь, вне пределов моей видимости, основательно действует на людей с неустойчивой психикой. Заходит в мой кабинет Игорь Зилов и с порога ошарашивает:
- Ну, как, Абрам Кандидов, сделал обрезание?
- Чего-о? – говорю, не веря своим ушам. Его-то какое собачье дело?
- Не чего, а чему? Члену своему! Не моему ж! В угоду своей еврейской принцессы, хотелось бы по-честному! Не поставила тебе условие: или я, или – под ножик? Как в песне:
Ах ты, Ваня, милый Ваня,
Слышишь, ножик точится,
Сделай, Ваня обрезанье,
Так в Израиль хочется!
- Слушай, - говорю я Игорю, - я даже представления не имею, что это за хреновина такая, обрезание?
Зилов пожал плечами.
- Ну и хорошо, что не имеешь. Как Мальчиш-Кибальчиш, меньше знаешь, крепче спишь! Я тоже много чего не знаю. Да и на хера знать про такие страшные вещи? Я понимаю, ради какой-то пользы. Ты б, скажем, затеял производственный роман о токаре-еврее, тогда да. Какой-нибудь «Обрезанный и покинутый». А прообраз главного героя – Илонкин папа.
- Остряк, да? Илонкин папа – гинеколог.
- Если б ты не сказал, я б не догадался! – говорит Игорь. - Ясное дело, гинеколог. А кто ж ещё? Не крановщик же. Нет, умеют они жить! Совмещать приятное с полезным. И денежки текут ручьём, и девушки под рукой. Обзавидуешься! А у нас с тобой? Нет, хотелось бы по-честному, как мы, русские люди, живём? Вот ты меня спрашиваешь про обрезание? И что я тебе отвечаю? Спроси, например, про похмелье! Расскажу! Та-акая зараза, мама дорогая! Про триппер, как лечить – тоже рассказать могу. Геморрой? Плиз! Про то, как от алиментов бегать. Вот она, реальная судьба русского человека! А ты говоришь – гинеколог! Представь: я – гинеколог! И денег у меня полный карман!
Он надул щеки и повернулся в профиль.
- Представил?
Я пожал плечами: представить полный карман денег у Игоря не выходило.
- А я про что! Но тебе, Саня, я просто удивляюсь.
- В смысле?
- В том-то и дело, что без смысла! Ты прямо камикадзе! Как так: с еврейкой жить и не знать про обрезание? Етит твою, это ж небезопасно! Я б на твоем месте глаз не сомкнул, бздел бы лежал, держа руки на пульте. А вдруг она в порыве чувств, да секатором, пока спишь – чик-чик по одному месту; проснулся, и ты навсегда иудей!
Что за характер! – думаю я. Нет, Зилова только могила исправит! Не рот – помойка! Ради красного словца ни отца родного, ни мать не пожалеет. А того уже несет и несет под горку, не остановить бурный поток. Открой, говорит, Кандидов, мне тайну обрезания, раз среди пейсатых крутишься, как голый среди волков. Приди и скажи: так, мол и так, Игорь Сергеевич, докладываю, вернувшись из еврейского тыла: обрезание это такая милая штучка, полезна она для того-то и того-то, для желудка там, для печени, а делают его так-то и так-то, и последствия этого дела вот такие… Дескать, не желаете ли попробовать!
- Так надо вопрос ставить, раз я начальство! Распустил я вас!
- Да пошёл ты! – говорю. – «Три карты»! Прав Петька, нет у тебя тормозов!
Он махнул рукой:
- У дружка твоего есть, еврейского!
Обиделся на кличку «Три карты». Сидит, сопит.
- Пошли, пива выпьем, - предлагаю.
- Я занят, - говорит сердито. – Нет, ну хорош номер! Я ему помочь хочу, а он в позу встает. Раз так, сам и думай! Русская спесь! Я что, сторож херу твоему? Хочешь – делай, хочешь – не делай, хозяин – барин!
- Что значит - «делай»! – злюсь я. - Не собираюсь я ничего делать, с чего ты взял? Мне просто интересна вся эта, ну, не знаю, как назвать, механика, экзотика, обоснование историческое, понял? Это ж тысячелетие существует!
- Муравьи еще дольше живут, ими займись! Змеи, жабы. Нет, его тянет к жидам порхатым, в сети к Мойше и Абраму, в их грязные, волосатые лапы, пропахшие чесноком и деньгами русского дурака Раскольникова.
- При чем тут Раскольников? Где там евреи?
Игорь махнул рукой: какая разница!
- Нет, просто щемящая тема! Пойдет на первую полосу: «Борцу за права жидов Кандидову А.И защемило яйца в московском метро»! Атас, летит матрас! Анджела Дэвис рижского разлива! Дурак ты парень, Кандидов, Олег, на хрен, Попов, обоснователь! Экзотика ему нужна! Вваливается в кабинет, волосы дыбом: хочу стать жидком, готов отдать свои причиндалы на алтарь отечества, ибо я изнемогаю от любви! В синагогу предложи, по сходной цене.
- Минуточку! – уточняю я. - Мой кабинет и ты ко мне ввалился!
- Какая, на хрен, разница! – кипятится Игорь. Что-то его задело, но что – не ясно. - Нет, но я ко всему был готов – деньги там в долг, сигаретку, по сто грамм, но чтобы вот так явно - про член? Чтоб еврейство принять? Ну, знаешь, на работе такие дела, в советской газете! Естественно, хотелось бы по-честному, что я должен думать? «Отговорила роща золотая шершавым языком плаката». Нет, это какой-то «Вий» прямо на дому. Кругом жиды, только успевай от них отбиваться. Этого повесили, этого до самоубийства довели. Брики, Пастернаки. И ты, Кандидов, туда же. Смотри, брат, доведет тебя жидовка до вишневого сада.
- Какого еще сада?
- Маркиза де Сада. Будешь искать пятый угол, увидишь небо в алмазах!
5.
- Слушай, - говорю, - Баламут Болтунович, чем тебя евреи обидели? Денег не дали?
А тот раздухарился, меня не слушает, свое гнет.
- Скрутит тебя жидовка в бараний рог! Ваньку православного. Уже скрутила, невооруженным глазом видно. Я как Ванга, жопой чую лажу. Хана парню. Наверняка стоит перед фактом: необрезанному не наливать! Обрезайся, говорит она, и дело с концом! Или вали к Маруське, а я тебе больше не дам. Не так, разве?
- Дурак ты, Зилов!
- О, ну если вопрос не стоит, чего тогда дёргаться? Живи с таким, какой мама дала!
Ясное дело, не знает ничего, но сказать не может, не умеет признавать себя побеждённым. Но при этом берётся умничать. Я, говорит, всё про обрезание знаю. Проще пареной репы! Климат, говорит, в Иерусалиме жаркий, Азия, юг, курорт, пустыня, жара, песок. И, чтобы не мыться, они и режут себе на фиг! На то они и евреи. Это какой-нибудь Моисей бородатый, ветхозаветный, хотелось бы по-честному, придумал, чтобы воду экономить. «Как в наши дни вошел водопровод, сработанный рабами Рима»! Или кто другой, Авраам, например.
- Стой-ка, - говорит Зилов, - их кто по пескам водил? Моисей?
- Ну.
- Он и обрезал! Как пить дать. В целях гигиены. Всё, ребус разгадан!
Нет, говорю я Зилову, всё это чушь. Я слышал, что наоборот. Что этот обычай быд до Моисея и что у него как раз и не было возможности обрезать тех, с кем он скитался по пустыне. И сам он был не обрезанным. Услышав эту информацию, Игорь делает обиженное лицо.
- Ну и чего? Если знаешь, чего ко мне пристаёшь? Я тебе так скажу. По-товарищески, по-комсомольски. Мой тебе ветхий завет. Поаккуратней, Кандидов, с еврейским вопросом, хотелось бы по-честному! Парень ты пытливый, взгляд у тебя острый, но, бля, в карты когда проигрываешь, то зарываешься, удваиваешь, утраиваешь, думаешь, что разом всё вернешь. А это в корне неправильно. Значит, слабохарактерный, доверчивый и охмурить тебя – два пальца об асфальт! Окрутят тебя раввины в два счёта, обрежут и в Израиль в чемодане. Кстати, Илонка не предлагала за кордон?
- Пока нет.
- Скоро предложит, жди. И будет, как у Владимира Семеновича: «Ах, милый Ваня, мы с тобой в Париже нужны как в русской бане лыжи».
6.
Тут я лукавил, предлагала. Но другого выхода у меня нет: отвечу – да, тогда всё – заголосит, запричитает и весь разговор скомкается. А для меня этот разговор важен и я это понимаю. Раз ты завёл подругу еврейку, надо же что-то знать про эту нацию. Иначе, какой смысл было сходиться?
Если, делает заключение «Три карты», тебя за бугор ещё не приглашали, значит, к тебе, Кандидов, пейсатые только приглядываются, принюхиваются, соображают, будет им от тебя польза или нет. Если, баламутит он, увидят пользу, поймут, что на Западе тебя можно задорого втюхать, всё, кранты: ты, говорит, Кандидов, их навеки и с потрохами! Они, говорит, люди беспринципные, смотри, сколько их бежит из СССР, и все за пользой.
- Индустрия бегства! Еврейские Олимпийские игры! С бабками, дедками, с репками. И с мышками-норушками - в корзинах, картинах, картонках. А гои - в качестве собачонок. Какой-то дикий спорт – кто быстрее удерёт! Всё продают до гвоздя и – вперёд, нах Израиль, в Землицу Обетованную! А спроси их: на хера вы снова в пустыню-то, что вы опять ищете, вашу мать, в краю далёком, почему не сидится в краю родном, на русской милой завалинке? Пулю от Гамаль Абдель Насера в широкий еврейский лоб? Из нашего «АК-47»? Не ответят, ведь! Какой-то массовый психоз, как при Гитлере. Кто-то шибко умный банкует, мутит воду, играет краплёными картами, пропаганду такую разводит, что и самому впору ехать – жвачка, кока-кола, колбаса трёхсот сортов, прямо искушение Святого Антония. Деньги под ногами, согнись и подыми! Как крысы с корабля…
- С тонущего бегут крысы.
- Ну, это вопрос спорный, кто тонет, мы или они? Я тут как-то задумался: нормальные люди едут, на Пушкине и Толстом выросли, да возьми хоть коллег, да хоть из нашей газетенки засраной, - ведь пол-редакции уехало! Все были люди как люди, как русские люди, ели-пили, бабы там, водка-селёдка, хотелось бы по-честному! Но ведь неспроста и они уехали, люди-то с мозгами. За колбасой? Да колбаса эта им по хрену! Не иначе, у евреев есть теория под это дело, обоснование, чтобы так массово срываться. Нет, ну сам посуди: чего ради опять в пустыню? Чтобы сорок лет путешествовать, туда-сюда порожняк гонять? Америка, Австралия, Израиль? Вот неугомонный народ!.. Чтобы через 40 лет назад вернуться?..
Помолчал, чего-то там в голове выстраивая и заключил:
- Я так думаю, Кандидовс, нет дыма без огня. Везувий тоже, дымил, дымил, как паровоз, а потом как дернул со всех орудий главного калибра и всех пеплом засыпал. И Помпеи, и Брюллова с его картинками. Может, у них информация какая, знают, что завтра тут катаклизм долбанёт, вулкан проснётся под Великими Луками и вся страна моя родная уйдет, как Атлантида, под воду. Может, это за бассейн «Москва» расплата, а может, за Сталина. Ни хрена мы не знаем, нет у нас данных. Живём одним днём, водку пьём, без руля и без ветрил куда-то движемся. А эти о вечности думают. Не случайно, любимый персонаж еврейских детей Вечный Жид. И каждый мечтаем им стать.
- Ты-то точно о вечности не думаешь, - говорю я, глядя, как он, доставая сигарету, варварски раздирает третью «Ту-104» за день.
- Да уж, работаем, себя не жалея! На износ! Даём стране угля, мелкого, но много, как Стаханов. Ты говоришь, «Три карты». А я и не помню, когда последний раз пульку писал. Когда колоду рукой трогал. Завалили делами по самый кадык, задыхаюсь!
Короче, балагурит Зилов, уедут все евреи из СССР, мы тут в один день чухнемся, оглянемся по сторонам, - мать моя, а над головами у нас километры пепла и грязи!
- И пропадет русский народ, как-будто и не было его! Будут нас потомки по кускам вынимать и делать описи: череп и.о. зав отделом газеты «Красный факел» Игоря Зилова, правильный и красивый. Так, а этот грязный и рваный башмак носил некто корреспондент Кандидов, нехороший человек, «редиска».
Мой тебе совет, говорит он мне, не то в шутку, не то всерьёз, - с евреями держи ухо востро! Как скажут: всё, парень, пора обрезание делать, считай, финиш, тебе никуда не деться! И пошагаешь ты с ними, хотелось бы по-честному, по выбранному ими маршруту. Хорошо, если в Нью-Йорк, а если в пустыню?
- Сейчас тебе сколько?
- Двадцать четвертый.
Игорь чешет пятернёй огромную свою башку.
- Плюс сорок. В 64 (есть такой шахматный журнал, кстати) вернёшься домой, загорелый, довольный, будешь как Лоуренс Аравийский в лучах славы греться, на весь мир. Не путать, кстати, с Лоуренсом Оливье, а этого с салатом «оливье». Выступишь как специалист по пустыне, флоре её и фауне, варанчикам там всяким, саксаульчикам, змейкам гремучим, напишешь большую книгу «Моя пустыня» или «Горячий песок», как бы её назвал член Союза писателей СССР – ну, к примеру, Бондарев. Или Коротич. Или «Обожжённая жопа» - как какой-нибудь Стивен Кинг или Сидни Шелдон. Кстати, для раздела «Фольклор пустыни» дарю безвозмездно пару анекдотцев, используй! Собака, хотелось бы по-честному, бежит по пустыне, мокрая от пота, язык болтается до земли: «Если через час, ебитская сила, не встречу дерева, обоссусь!». Как?
- Ничего.
- А второй политический, за него по жопе дадут. В Сахаре начали строительство социализма.
- Смеяться?
- И тут же начались трудности с песком.
- Второй не очень весёлый. Как и вся история евреев.
7.
- Слушай, Дарвин, Чарльз Гарольдович! – говорит Игорь. - Вот ты дотошный, етит ангидрид, Паганель, «Дети капитана Гранта»! Евреев решил пожалеть? Тебе-то это на хрена? Из-за подружки только?
Чего, говорит, их жалеть? Мне, говорит, их не жалко. Деньги ссужают под адские проценты, а еврей еврею не ссужает, щадят друг друга. Какой-нибудь шибздик из пейсатой братии цены на золото диктует, всему миру, как это? Я бы, говорит Зилов, тоже так хотел: выхожу в белом фраке на Уолл-стрит и говорю громко: сегодня, бля, унция золота будет стоить как эшелон с русской пшеницей, не ниже! Что, плохо, разве? – пытает он меня. И денежки в свою мошну!
- Ты, кстати, не хитришь? Может, репортаж задумал? Как евреи 40 лет по пустыне шастали, развлекаясь среди песков и верблюдов со своими сарами, жопы кололи об саксаулы?
Я отмахнулся, уставать я начал от его щуточек.
- Тогда не пойму, откуда у хлопца еврейская грусть?.. Нет, хотелось бы по-честному, чем тебя манит эта тема? Хочешь в Илонкину душу заглянуть? Да хрен тебе, никогда она гою не откроется, ползать будешь на брюхе, землю есть, а душу тебе не откроет. Дать даст, в любую дырку-щелку, но так, как русская – душа нараспашку, чтоб и в горящую избу, да чтоб и коня на скаку остановила, – на-ка, выкуси! Ты с ней другой крови, парень.
Знаешь, говорит он, у меня вообще-то к евреям много вопросов: что, где, когда? Я, говорит, если по-честному, даже толком не знаю, сколько они там в песках ошивались?
- Сорок лет? А может, сорок минут? «Сколько время? Два еврея, третий жид, по верёвочке бежит»! Есть такая считалочка, видимо, по поводу. Побегали там, размялись, руками-ногами помахали, и – по домам, по киббуцам своим! А может, в картишки на песке резались? В «буру», в «секу» или в преф. Пасьянчики раскладывали? Или – в «очко»? И кто сейчас проверит, если это хрен знает, сколько веков назад было и ни кино тебе, ни фотографий. А если – блеф, как в покере? Нет, всё на вере! А какая вера к еврею, если он существо веро-лом-ное? Сегодня – одно, завтра – другое. Как Троцкий! Они ж сами эту историю в мир и запустили, и все теперь евреев жалеют, с ними носятся: ах, бедненькие, сколько ж вы натерпелись в этой длительной командировке? Сколько карточных колод истрепали!
Мы их, говорит, жалеем, а они под шумок прибирают и прибирают к рукам должности, посты, финансы – и так по всему миру, кроме Китая, там, говорит, свои тараканы. Чуть что, тут же хипеш, недовольство: мы в пустыне сорок лет, имеем право, как ветераны, хотим без очереди!
- И все: да-да, очень несчастный народ! – Игорь изображает на лице сострадание.
– Пусть, пусть без очереди, надо помочь, надо! Отдадим им последнее! Будем играть не то, что без одной, вообще – без карт! А у них – шесть тузов сразу. Нет, хотелось бы по-честному, что, русские не скитались в той же, на хрен, Сибири неоглядной? Та же пустыня, только заросшая деревьями. И латыши по домам не сидели, когда сюда Красная Армия пришла. Вмиг разбежались по лесам, да по норам, попрятались. Все эти айзсарги, шуцманы, стрелниеки. Им не легче было, должен тебе сказать, их мой батька с пулеметами оттуда выкуривал.
Тычет в меня пятернёй:
- Вот ты спроси простого человека: за что он не любит еврея?
- Простой человек, за что ты не любишь еврея?
Зилов растянул рожу в улыбке: я, говорит, не простой! Ты, говорит, будешь смеяться, но бабка моя была чистопородной жидовкой. Дед русский, рубака-казак, влюбился в неё по уши. Красивая была, видимо, и в сексе что-то волокла-соображала, ну, не секс-бомба, конечно, но всё ж таки. Короче, дед всё бросил и бежал с ней на Украину с Дона. Отец его теперь полукровка, а мать, как он говорит и вообще хорошо устроилась – хохлушка! Такой вот букет из миллиона алых роз. Ты, говорит, на рожу мою русопятую не смотри, внутри я почти еврей! Мне бабка в детстве все уши прожужжала и про Исход, и про Землю Обетованную. А самое страшное воспоминание - её рассказы про Казни египетские! Когда, говорит, тебе всего пять лет и тебе рассказывают, как сонмища лягушек падают с неба прямо в кастрюли с супом, тут не только аппетит пропадает!
- Я их возненавидел, ну их к псам!
- Кого? – спрашиваю Зилова. - Евреев?
- Да лягушек, какой евреев! Под ногами лопаются, в постель лезут. Ночью просыпался и орал от страха.
Он закрыл глаза, словно вспоминая свои детские страхи, потом тряхнул своей огромной башкой и выдал:
- Хотя, кстати, есть один еврей, который мне, мягко говоря, очень не нравится…
- Петька?
- Байль, что ли? Да ну, какой Байль! Несерьёзный человек, между нами, девочками! Затеяли мы с ним спор по еврейскому вопросу, и он, Байль этот, на меня окрысился: ты, говорит, Зилов, махровый антисемит, ты параноик, твоё место в психбольнице!
- Он же «звезда» первой величины, гордость конторы!
- С чего бы это первой?
У Игоря с Петькой свои счёты, между ними идёт давняя и затяжная борьба за первенство. Петька со всеми через губу, всех раздражает своей безапелляционностью, а Игоря – первого. Зилов - любитель поспорить, один чёрт на какую тему, спорит, что называется, до усрачки, но Петька его частенько срезает. Да ещё позорит перед всеми: тебе, говорит, Зилов, в школе надо было лучше учиться, а не пальцем в носу ковырять!
8.
Недавно Петька на радость Игорю получил по шапке за скульптора Эрьзя, написал тот о нём, конечно, здорово, как умеет, на доску лучших его материал повесили, а потом пришло указание «сверху»: повесить самого Петьку, Эрьзя проходил по спискам антисоветчиков. Петьку надо видеть – большой, толстый, вальяжный, борода с ранней проседью, волосы лохматые в разные стороны, небрит, не чёсан, не мыт, а в зубах зато всегда трубка дорогущая и табаком вкусно пахнет, «Кэпстан», что ли? Вылитый Лев Толстой, разве что не босой. Живёт по заветам сэра Уинстона Черчилля: перед сном стакан хорошего коньяку, сигара и никакого спорта. Вокруг него, как пчёлы вокруг клевера, вьются девчонки-практикантки: Пётр Семёнович, расскажите, Пётр Семёнович, покажите! Школа мастерства на ходу! Игорь, может со зла, а, может, нет, утверждает, что практику они проходят не только в петькином отделе, но и в его кровати на грязных простынях.
Чуть что с еврейской тематикой не так, Петька первым на дыбы: да вы, русские, да вы такие-сякие, чем вы лучше! У Зилова с ним затяжная война. Оба, главное, похожи друг на друга, как два брат, оба упрямые, независимые, но позиции всегда занимают диаметрально противоположные, до разрыва дипломатических отношений. Но зуб у Зилова был не на Петьку.
Тебе, говорит, расскажу, раз ты у нас засланный в еврейский тыл казачок, тебе, Кандидов и карты в руки, спасай Россию.
- Был у меня на катране, ну, это подпольная квартира такая для игр, партнёр один, еврей, оставил, собака, без штанов. То ли шулер, то ли карта ему пёрла в тот вечер. Спустил я, короче, всё, что было, даже носовой платок и носки. Я ему говорю: Семён, того Семёном звали, побойся бога, ну не души, скинь хоть сто рублей! Скости, говорю ему, должок, не будь жидом! Хочешь, говорю, хоть в жопу поцелую!
- Поцеловал?
- Иди ты!.. А этот обрезанный, знаешь, что ответил?
- Ну?
- Гуляй, говорит, Вася, у нас, говорит, бог с тобой разный. И я, говорит, ни копья тебе не уступлю, хоть ты умри. На хрена, говорит, вам, гоям, деньги? Не вижу смысла вас жалеть. Всё равно, говорит, пропьёте или проиграете.
-Дал бы ему в глаз - и всех дел!
-Ни фига, шеф, так не принято среди солидных игроков. Я у него спрашиваю: хорошо, Семён, хотелось бы по-честному, а тебе на кой ляд деньги, Шейлок ты наш, скупой рыцарь печального образа?.. В оборот пустить? Ссудить под процент? А он усмехнулся и знаешь, что сказал: а для того, чтобы так, как ты, не унижаться ни перед кем в мире. Вы нас, евреев, унижали веками, пятым пунктом, как клеймом, одаривали; нацисты, говорит, звездой Давида, а вы, говорит, совки грёбаные, этим. И вам меня не достать! Вот, говорит, комбинация из трёх пальцев в сопатку – тебе и твоей власти! Деда моего, говорит, в девятьсот пятом сожгли под Бердичевым погромщики, отец в лагерях товарища Сталина сгинул, меня в детдом, как в тюрьму законопатили. Я, говорит, теперь за них живу, никому ничего не должен и всё у меня есть, на всех я клал с прибором, и теперь ты мучайся…
- Я ему говорю: слушай, кацо, или как там тебя, если тебе тут не нравится, езжай в Америку, в Израиль, все же едут! А он: э-э, нет, я что, дурак, что ли? А адреналин? Где я там возьму адреналин? Там меня живо скрутят – ссуда, дом, банк, кредитная история. И всё – нет меня, живи и плати по процентам до самой смерти! Понял, чего им надо? Андреналин! Нет, хотелось бы по-честному, что за народ, евреи эти, всё до копейки с меня снял, даже на троллейбус не оставил! А ты говоришь: Моисей, Авраам. Я бы с ними играть не сел, ну их к чертям собачьим!
Кто о чём, а вшивый об игре в карты. Это про Игоря. Не, ну о чём говорить с этим баламутом?
1978 Рига