- Бедный Костячок, - пробормотал Катуан.
Он сам не заметил, как дал их источавшему ужас проводнику вполне ласковое прозвище. И вид рассыпавшейся кучки сверкающих на солнце костей вызвал в нём то же чувство, что и тело Найды, которое он лично передал с рук на руки Курмато. Барон дал слово, что позаботится о её посмертном благополучии.
- Человек или тварь, а Великие заслуживают великих почестей, - добавил арв, со значением посмотрев на рыцаря. – Они с Тирру будут рядом в Земле Предков.
И точно: и старуху, и суку одинаково обложили пучками сухих трав и завернули сначала в промасленный лён, а затем в шкуры мехом внутрь.
- Это временно, - пояснил Барон. - Будь уверен, на месте сделают всё, как положено.
Катуан стряхнул наваждение, ситуация не располагала к сантиментам.
Бесшумные, сосредоточенные, холодные, они, похоже, отпочковались от самого камня. Не удостоив вниманием собачьих костей, без лишней суеты расправились с мозгами, и уверенно двинулись к людям. Плотная группа распалась, охватывая добычу полукольцом. Семеро. В холке от силы локоть. Высокие лапы с непропорционально большими когтями и длинные морды с частоколом иглообразных зубов. Короткое мускулистое тело. Светло-серая с зеленоватым отливом чешуя играет на солнце, длинный хвост с кривым не то шипом, не то когтем на конце возбуждённо охаживает бока.
Мужчины переглянулись. Оба понимали, что им не выстоять. Даже если каким-то чудом удастся убить пару-тройку, в процессе все эти зубы и когти изорвут их в бахрому. А бежать назад в виноградник того хуже. Здесь нападающих хотя бы видно. Осторожно, стараясь не спровоцировать атаку резким движением, Микль потянулся к голенищу за ножом, а Катуан достал из-за спины арбалет. Твари зашипели, но не остановились.
- Заметь их раньше, расстрелял бы поодиночке. А теперь чего уж, - процедил сквозь зубы аристократ, вкладывая болт. – Если повезёт – испугаются и разбегутся. Или кинутся на свежую кровь. Если нет, кинутся на нас. Кто ж их знает, соображают они или мозги только заёмные и только на обед?
- СООБРАЖАЮТ. - Вдруг загремело у него в голове. – ОСТАНОВИТЕСЬ. ВСЕ.
Катуан вздрогнул, но продолжал держать на прицеле тварь по центру. Микль рядом со свистом, как от боли, втянул воздух сквозь сжатые зубы. Монстры команду исполнили, но кольцо не разжали и стояли готовые к броску, только хвосты продолжали гулять по бокам.
- Отзови их, и разойдёмся миром, - негромко, но отчётливо проговорил Катуан. - Мы жёсткие и невкусные, а мозги спрятаны под довольно толстыми черепными коробками. Понимаю, того, что Костячок может унести, на такую прорву маловато. Но если подключить тех, что в винограднике на расслабоне, артелью прокормят. А мы бочком-бочком…
В голове рыцаря раздалось прерывистое басовитое шипение, словно кто-то сильно простуженный давился смехом. К тому же его окатило волной веселья, и приступом дежавю. Он уже стоял, припёртый к стенке, напуганный и злой, не понять, чего больше, а странное и зловещее создание веселилось и над его страхом, и над его злостью. Он опустил арбалет и, будто прозрел, всмотрелся в окруживших их преследователей.
- Ах ты крокозябла камнерылая, кто ж знал, что у тебя семейство?! А мамаше представишь? Нет-нет, пожалуй, не стоит. Передавай привет и наинижайшее наше почтеньице. Поздравляем. Восхищены. Польщены честью быть достойными оказанного доверия, но не смеем отрывать от забот. И скажи-ка мне на милость, какого Ползунца я должен был переться в такую даль, если у тебя прямой доступ из Волчьего в Спящий?! Поприкалываться решил? Вы с Волком пари заключили: сгину по дороге, а если дойду, то за какое время?
- ПОШУТИЛИ И ХВАТИТ. ВРЕМЕНИ МАЛО.
Микль сделал шаг от Катуана, и водя ножом то в сторону монстров, то в его сторону, смотрел на товарища, как на буйно помешанного. Очевидно, Фонтан был ему в новинку. Пока рыцарь ершился и с перепугу молол вздор, фонтанчики расступились, образовав коридор по трое с каждой стороны, а тот, что заходил с фронта, развернулся к людям тылом и медленно двинулся назад, к утёсу.
- Пойдём, - бросил аристократ вышибале. – И спрячь свою зубочистку. У нас светский визит.
Их конвоировали до самой скальной стенки. По мере приближения под пятнами лишайника и подушками пожелтевшего мха, натёками от высохших ключей и островками заполнившей щели почвы с разнообразной мелкой порослью, Катуан различил фактуру породы. Это был светло-серый массив, испещрённый более тёмными пятнами и полосами. Только подойдя вплотную, мужчины увидели вход: узкую и высокую щель, скрывавшуюся до сих пор в складке скалы, как между двумя кулисами. Передовой фонтанчик уверенно двигался вперёд, остальные отступили, пропуская людей: ширина прохода не позволяла ломиться толпой.
Щель вливалась в чёрный зев пещеры. Перед тем, как нырнуть во мрак, Катуан провёл ладонью по камню, сметая наросты и мусор. Ему в глаза бросился цвет: где ослепительно голубой, где ярко-зелёный, и все оттенки между ними. В сероватой породе разливалась пятнами конгломератов, змеилась лентами жил, мерцала, светилась и играла самая великолепная когда-либо виденная им бирюза.
У него захватило дух. Скальная стенка, скала, целый утёс бирюзы!
- ОБА ЗАМКА ВЛЕТЕЛИ В ГРОШИК…
- Эта щель – вход в разработку?
- НЕТ, НО СТАЛА ИМ.
Трудно говорить о тонкостях интонаций, когда чешуйчатая нечисть грохочет прямо у тебя в башке, но горечь озвученного можно было резать ножом. За кулисами стоял мрак, сопровождающие не оставляли времени на раздумья, уверенно теснили сзади. Дюжины две шагов они двигались в полной тьме, однако пол был горизонтальный и ровный, стены оставляли достаточно места, для двоих взрослых немелких мужчин. Затем поверхность под ногами пошла под уклон, и именно теперь по обе стороны от них и чуть впереди замерцали пятна голубоватого света. Запахло грозой.
- Знакомое освещение. Теперь даже мне объяснять не надо. Один мастер.
- ОДИН ЗАКАЗЧИК.
Внезапно стены коридора распахнулись, и они оказались на балконе гигантского амфитеатра. Потолок был не слишком высоко, зато пол терялся далеко внизу, в сизоватом сумраке. Точки светильников продолжали загораться по обеим сторонам от балкона. Катуан оглянулся назад: в коридоре за их спинами снова царила темнота, чуть сереющая у далёкого входа. Вниз вдоль правой стенки вела тропа локтя два-три шириной, по которой уверенно топал их ведущий. Арьергард напирал, и они послушно начали спуск. Светильники впереди продолжали вспыхивать. Их расположили прямо вдоль тропы навскидку на расстоянии десяти локтей. Но не только вдоль тропы, по всей окружности вертикальной шахты, которую представляла собой пещера, по мере продвижения процессии тоже вспыхивали светящиеся точки, и скоро всё пространство заполнил неверный свет.
- А эти излишества зачем?
- СЛЕДИТЬ ЗА РАБОТАМИ, ЧТОБЫ НИКТО НЕ ПРИКОРНУЛ В УГОЛКЕ.
- Предусмотрительно, как всё, за что брался Волк.
И снова Катуана захлестнуло волной горечи. Он замолчал и попытался сосредоточиться на окружающем. Если Фонтан говорит прямо у него в башке, кто поручится, что он не слышит эту же башку? А опасаться того, что ящер мог там услышать, стоило. Они на одной стороне, но до каких пор?
Тропа была вырублена, тем не менее складки стены, натёки и искрящиеся кружева справа, нагромождения камней и устремляющиеся навстречу друг другу колоннады сталактитов и сталагмитов слева говорили о том, что в основе конструкции лежала естественная полка. Её местами расширили, местами сгладили, кое-где добавили ступеньки. Похожие карнизы были повсюду, что и наводило на мысль об амфитеатре. Светильники опоясывали стену тремя кольцами, как приблизительно оценил Катуан, на высоте пяти, десяти и тридцати локтей от дна. Плюс минус полсвиньи. И всюду следы разработки.
- А скажи-ка, Владыка Саар не опасался, что потолок рухнет ему на голову со всем тем лесом, что на крыше?
- НЕТ.
Рыцарь снова заткнулся. Каждым своим вопросом он наступал на больное. Что было чревато. Их терпели потому, что собирались использовать. Их предположительно вели туда, куда им самим было нужно, но отнюдь не по доброте душевной и далеко не из личной симпатии. Фонтан вошкался с людьми не от хорошей жизни. Он был в отчаянии. А любое существо в отчаянии недалеко от того, чтобы сорваться и натворить всякого, о чём потом пожалеет. В компании зубастых конвоиров Катуан особенно остро чувствовал нежность своего брюшка, и танцевать в таких условиях по чужим мозолям – не самая лучшая политика. Но его хищное и неуёмное любопытство дёргало за рукав, зудело в ухо и пощипывало язык. Впору было этот язык прикусить, как рыцаря неподецки торкнуло.
Его взгляд настойчиво цеплялся за следы обработки на стене, вдоль которой они осторожно спускались. Свет, разгоревшийся уже в полную силу, был ровный, голубовато-белый и струился со всех сторон, создавая бестенное пространство, заполненное дымкой, в которой всё казалось двухмерным. Будто они с размаху влетели в акварельный набросок. И хотя тропа в целом была достаточно комфортной, странности освещения деформировали расстояния и размеры так, что путники то и дело оступались и цеплялись за стену, чтобы не скатиться вниз. Серая материнская порода казалась темнее, чем при солнечном свете, а зёрна, жилы и рассечённые зубилом конкреции самоцвета ярко горели, точно облагороженные салом или воском. Но было ещё что-то, что не давало покоя. Катуан вгляделся и все вопросы разом вылетели у него из головы. Он смотрел на ответ. А ответ смотрел на него и смеялся над ним.
Он вспомнил Хамара а-Касиса Моореда, придворного и учёного с одной стороны и потомка обеих аристократий с другой. Хану Касис, или ама Мооред, как обращался к нему Катуан, приставляя степное обращение к имени Старой аристократии и, наоборот, обращение, принятое у Старой аристократии к имени Клана. Он мог себе это позволить потому что это снисходительно позволял ему сам Хамар. Перевалившего за порог зрелости, хану Моореда донимал артрит и старые боевые раны. Науками этот аристократ увлекался с ранней юности, но клановая честь и воинская доблесть были для него важнее. Он вполне успешно совмещал жажду души и верность долгу, пока мог. Но законы времени и потребности плоти расставили акценты, вынудив сменить доспехи на церемониальный халат, а военную службу на государственное управление: он по-прежнему был при делах. И никогда не прерывал учёных занятий. Однажды свежеиспечённому государственному мужу понадобился разумный, в меру осторожный и в меру рисковый, способный принимать решения и постоять за себя молодой человек для деликатного и опасного поручения. Ему порекомендовали юного в ту пору отпрыска а-Туанада. Сотрудничество оказалось успешным. С тех пор Хамар питал слабость к Катуану. Молодой человек решительно отказался от службы в качестве доверенного лица знатного чиновника, но был рад в случае надобности оказывать услуги. Мооред с пониманием отнёсся к отказу и не ошибся: иметь такого агента было на руку в любом случае. Для всех они были двумя знатными вельможами с одним заскоком: часами тратили время на малопонятную заумь, неприличествующую ни их положению, ни происхождению. Это было тем более убедительно, что так и было.
У Хамара была любимая присказка, которая до сих пор сильно раздражала Касама.
- Мудрость бесполезно искать в книгах. На восковой или глиняной табличке, бамбуковых планках, бумаге, камне, телячьей или даже человеческой коже можно записать только знания, наблюдения или технические приёмы. Все по-настоящему великие тайны мира сами лезут тебе в глаза, окружают тебя и кричат о себе. Образно говоря, они написаны шестиаршинными буквами на десятиаршинном заборе. Просто мы все стоим, уткнувшись носом в этот самый забор.
И вот здесь и сейчас молодой человек вдруг понял, что имел в виду книжник от меча. Холодный свет притушил и скрасил жёлтый блеск зеркальных кубиков, а мерцание розоватых мелкокристаллических щёток стало похожим в этом освещении на чёрную изморозь. Но он узнал и эти кубики, и эти щётки. А тогда уже несложно было увидеть и понять и остальные приметы.
Вот оно! Кровавое озеро. Металлический привкус в воздухе, как от разбитых губ. У Катуана щёлкнуло и вошло в пазы то, чего он вполуха нахватался от книжников, преимущественно и целенаправленно балующихся алхимией. То они, надравшись, пузырили сопли об отравлении ядовитыми парами, совали под нос друг другу и всем, кто не успел убежать, руки с кровавыми волдырями или кичились палёными физиономиями. То рвали друг другу бородёнки, споря о верных приметах залегания руд. То хвастались имитациями редких и дорогих самоцветов, которые более или менее ловко втюхивали зажиточным профанам. Мало кто из них был склонен делиться знаниями, особенно с ним, наёмником или придворным прощелыгой, очередным пнём с глазами. Здесь обе его ипостаси были в равном положении. Но у этого пня были чуткие уши, цепкая память и неплохие мозги. А ещё была пара-тройка человек, включая того же Хамара а-Касиса, которые умели и хотели объяснить.
И вот наконец-то снизошло: у него под ногами лежала медь. Наверху, вокруг замка стояла или разливалась, скузь разберёшь, тоже медь. Вся чаша этой долины была до краёв наполнена медью. И бирюза вокруг, при всей её невероятной красоте и стоимости, лишь вершина айсберга, медные отходы.
Магическая мощь? Почему бы и нет? Но, как и бирюза, вся эта мумба-юмба была лишь ширмой с пикантными картинками, отвлекающим пустячком, колбаской, которой живодёр подманивает доверчивого пса с богатым мехом. Если он правильно определил в маслянисто блестящих квадратных вкраплениях золото дураков, то здесь может быть и настоящее золото. Но даже такая возможность бледнела рядом с озером самородной меди. Несколько монет на одной чаше весов и горы инструментов, оружия, механизмов, тех же монет на другой. И это так, приблизительно и от кондачка. Катуан никак не мнил себя продвинутым экономистом, но у него захватило дух.
Теперь не удивляло, как одинокий изгнанник смог посреди ничего выстроить Волчий, а посреди Пустоши Спящий. Удивляло, почему только это. Или что ещё? Какие следы, которых он не видит, или о которых до сих пор не догадывается, что это следы, оставил после себя Синеглазый Волк, Саар Лакиан?
Он снова дышал на счёт. Это стало почти молитвой. На раз-два вдох, пауза, на раз-два-три выдох. Я ни о чем не могу думать, кроме дыхания. Я толстый, я тяжёлый, у меня был трудный день, и я пытаюсь отдышаться. Вокруг меня зубастая нечисть, мне страшно, но я стараюсь, чтобы никто этого не заметил. От этого слишком холодного света у меня болят глаза и кружится голова. Вдох, пауза, выдох.
Приближаясь ко дну, он замечал новые и новые подробности. И пыль. Много пыли. Её слой по мере спуска становился всё толще, а ступив на дно шахты, они утонули в пыли по щиколотку.
- Я могу не спрашивать, как Спящий утилизировал тела?
На этот раз шипение раздалось не в голове, а прямо над ухом.
- Ступай осторожно, под слоем пыли много железа.
Катуан чуть не ляпнул лишнее, но споткнулся, под ногами загремело, и из-под заколебавшейся волнами пыльной глади показалось несколько звеньев довольно массивной цепи. Это разом и спасло его от конфуза, и пояснило, что имел в виду ящер.
Сам Фонтан сидел вровень с головами людей на широком уступе справа, с полдюжины шагов от начала тропы. Катуан мог бы поклясться, что пока они спускались ни уступа, ни твари на нём не было. Но ни за что не стал бы этого делать. Похоже, создание было частью этой скалы, ещё одним сложным комплексом породы и включений. Как и фонтан Волчьего. Саар поставил в замок и распорядился обработать хороший кусок из этой пещеры, но зачем? Как символ источника своего богатства, или как способ иметь под рукой этот вот персонаж?
Раз-два вдох, пауза, раз-два-три выдох. Фонтанчиков вокруг уже не было. Они слились с материнской породой. Материнской…
- Мы перед тобой. Говори, зачем.
- Это просто. Я проведу тебя в Спящий.
- Да ну, правда? Ты сказал, времени мало. Я ошибаюсь, или это связано с тем, что Балахоны на пороге? Как они пересекут озеро?
- В лодке.
- И что, там нет подвоха?
- Подвох в том, что они раскрыли секреты подвохов.
- Пичалька. А я тебе зачем?
- Нам хватило одного Владыки.
- Нам?
- Много вопросов.
- Это плохо?
- Это опасно.
- Как и везде. Но пока я тебе нужен, ты не превратишь меня в пыль. А когда знаешь, какие вопросы задавать, ответ – чистая формальность и, если он правдивый, знак доброй воли.
Ящер встал на высокие лапы и оглушительно зашипел, распахнув пасть на совершенно невозможный и потому пугающий угол.
- И что?
Катуан смотрел прямо в близко посаженные глаза на серо-бирюзовой чешуйчатой морде. Его вдруг понесло.
- Даже такой залётный невежа, как я, уже понял, что Пустошь не заслуга Отверженного Волка. Что-то здесь было и до него. Хотя бы это озеро и этот утёс. Заслуга в другом: он взял её в оборот. Со всеми потрохами. И потрохам это не понравилось. Сколько лет вы с Таатаром играете в игру «облапошь партнёра»?
- Мы союзники.
- Верно. Когда речь идёт о публике, которая не просто лезет за сокровищами или приключениями, а имеет ненулевой шанс загрести Пустошь под себя. Например, Балахоны. Это они заставили вас договариваться? Они уже на вашем пороге с серьёзным претендентом. А до этого? Вы же не пустили сюда сына Волка от Агинэ? Чем этот ребёнок отличается от того? Того вы здесь не слишком боялись. Как не боялись и Агинэ.
Фонтан молчал.
- Вот видишь. Твоё молчание почти ответ.
Катуан двинулся по направлению к уступу, на котором сидел собеседник. Тот уже не шипел, просто стоял и таращился на рыцаря. От него волнами исходило ощущение подавленности и стыда: он хотел разорвать человека, но не мог. И человек уже знал, почему.
За уступом, как и наверху - словно проход между кулисами, зияла широкая щель чуть ниже самого Катуана. Он слегка наклонился и вошёл, сделав знак Миклю оставаться снаружи. Тот и не рвался: на протяжении всей беседы стоял молча, и даже в этом свете было видно, что в его лице не осталось ни кровинки. Но нож спрятал и держался с достоинством.
Шириной щель была в сажень. Глубиной саженей пять. Чтобы увидеть её нутро, рыцарь шагнул в сторону от прохода и присел на корточки.
Света проникало немного, но достаточно. На полу не было пыли. Стены практически без серого, сплошь голубизна и зелень всех мыслимых оттенков. А на полу, между крупными кусками самоцвета покоились чуть приплюснутые, играющие голубоватыми бликами по маслянистому красному, шары размером с человеческую голову. Полянка, заросшая огромными медными дождевиками. Катуану показалось, что они пульсируют. Он вытянул руку, положил ладонь на ближайший шар и почувствовал мягкие уверенные толчки.
Утроба в сокровенной глубине материнской породы. Яйца с созревающими внутри фонтанчиками. Вот как Саар держал эту долину на коротком поводке и в строгом ошейнике. Он захватил Утробу. Он решал, скольким детёнышам позволено будет жить и кормил человечиной. За это бирюзовым пришлось согласиться и на добычу меди, и на разработку материнской скалы, и на строительство цитадели, и Единый ещё знает, на что. Волк, так или иначе, выбыл из игры, и вот ему готовят смену. Пришлось наступить на горло видовой ненависти и заключить перемирие с потомком узурпатора. Он был вхож туда, куда фонтанам путь заказан, мог предупредить об опасности и тоже был заинтересован в сохранении текущего порядка вещей.
Катуан вышел из Утробы. Фонтан сидел в пыли поникший, с потухшими глазами.
- Я сожалею.
Ящер встряхнулся.
- О чём? Если бы ты был дурак, был бы бесполезен.