Внимание! Наблюдательным почитателям: этот вариант создан в целях оптимизации публикаций текстов, ранее размещённых мною и связанных одной темой.
Случай первый
Тем из читателей, которым мои, далеко не брабантские, кружева сюжета тягостны, а узнать - в чём же дело - не терпится, скажу на этот раз прямо. Четыре раза оказывался я в неловком положении. Без обиняков, прямым текстом было предложено мне, не мешкая, вступить в сексуальную связь, не прямо здесь и сейчас, а лишь отойдя совсем немного в укромное местечко. Но я, хотя организм мой и умолял меня начать-таки опыты самых естественных телодвижений, всякий раз позорно бежал от предложения на расстояние, где безопасность моему целомудрию была бы гарантирована.
Однако, приступим же, к сообщению подробностей имевших место эксцессов.
Дуралею уже восемнадцать лет. Его учёба в среднем специальном учебном заведении близится к завершению. Поэтому преддипломная практика воспринимается им и легко и свободно. Направление получено в Берёзовскую геологоразведочную экспедицию Первого главного управления Министерства Геологии СССР, аппарат управления которой находился в городе Новосибирске. Стране остро был нужен уран, а для этого и такие, как я, недоразвитые кадры представлялись не лишними. Летим!
Из аэропорта Толмачёво в центр города добраться не составило проблемы. Вот она, его мировая достопримечательность - театр оперы и балета Красный факел. Но мне сейчас не до оперы и даже балета. Где-то здесь поблизости пролегает улица Потанинская? Да вот же и она! У уж дом-то под номером 3 и искать не надо. Сталинская внушительная пятиэтажка –прямо предо мню.
Четыре подъезда и ни единой вывески. Может быть в моё направление вкралась ошибка? Поищу вывеску в окрестных строениях, так же не менее помпезных. Тщетно. Это называется – заблудился в трёх соснах. Снова возвращаюсь по адресу и пытаюсь проникнуть то в один подъезд, то в другой. Везде серьёзные вахтёры. Спрашиваю прямо: - где здесь Берёзовская экспедиция? Ответом мне взгляд исполненный суровой чекистской подозрительности или, в лучшем случае, недоумённое пожимание плечами.
Дело к ночи. Надо подумать о ночлеге. Не ночевать же на скамейке театрального сквера. А уж во дворах неприступных этих домов на Потанинской – вообще немыслимо. Но есть же в этом славном советском городе гостиница? Да не одна!. И ни одна не рада пришельцу. Мест нет! Табличка едва ли ни изготовлена на каком-то оборонном заводе.Забиваюсь в тёмный угол холла одной из них и устраиваюсь почивать. Меня любезно не прогоняют.
Утро только началось, а я, следуя итогом ночных предположений, уже нахожусь в поиске территориального геологического управления. Тамошние геологи – ребята свойские. Они весело смеются и сообщают парню страшную тайну: - Нужно смело войти в крайний от проспекта подъезд и подняться на пятый этаж.
Не бойся, в тебя на лестничных маршах никто стрелять не будет.
И точно. На пятом этаже массивная дверь приоткрылась и впустила меня в невеликую прихожую из которой открывался вид на несколько таких же дверей у одной из них за столом сидел человек с оружием типа наган. На мой к нему вопрос куда же обратиться практиканту он знаком указал в дверь напротив. Это оказалась комната отдела кадров. Приняв моё направление, кадровик раскрыл один из гроссбухов, поводил там пальцем и сказал простым человеческим языком: - Тебе, парень надо в Красноярск. Там есть аэропорт местных линий. В справочной узнай, когда будет борт в Пятьдесят третью партию. Вертолётом и прилетишь куда надо. И добавил как бы по- свойски, конфиденциальную информацию о то, что Конжул называется та деревня, где ожидают меня радости труда на свежем воздухе тайги.
Ложусь на возвратный курс – в направлении откуда только что прилетел. Но только уж теперь-то еду поездом. Плацкарта- прекрасное место для юноши, жадного до впечатлений. В Красноярск прибываем ранним утром. Сумрачный троллейбус пустынен. Но я не занимаю ни одно из сидячих мест: мне комфортно на задней площадке, откуда открывается почти круговой обзор на просыпающийся город.
У вокзала же вслед за мной на площадке появляются трое: двое парней и девица. Мне они не интересны, но всё-таки взгляд мой не минует красотку – самая естественная реакция для молодого парня!
- Дай ему - предлагают её спутники, кивнув в мою сторону. И та обращает ко мне ласковое своё личико и приветливо улыбается. Дескать, всегда пожалуйста, мне себя не жалко.
От такой неожиданной милости я каменею древнегреческим изваянием. И заметно всем, что такой клиент безнадёжен. В бессознательном состоянии он прибывает куда надо и дежурная, свободно расхаживающая по комнате мало похожей на зал, с неким даже упрёком ко мне сообщает что да, это здесь. Борт будет с часу на час, да скорее бы уж улетели все ваши. А то за ночь такую пьянку здесь устроили с аэропортовскими бабами, что всю инвентарную мебель переломали.
И вправду, скоро все незнакомцы, вместе со мной - привычно шустря погрузились в вертолёт и пилот взял курс на заброшенную деревню во глубине побережья только что рождающегося рукотворного Красноярского моря.
Приключения продолжаются.
Случай второй
На этом месте уместнее было бы поместить мои похождения на дороге странствий, ведущей через Конжул http://proza.ru/2015/01/22/1655 но этак текст утяжелился бы до чрезвычайности, которую можно было бы назвать романом с жизнью. Но кто сейчас читает романы? Они, конечно, и пишутся и публикуются легковесными как фуагра или крем-брюле - находятся и на них читатели; они посмакуют их бывало, да и пропустят без последствий для желудочно-кишечного тракта. Не то что мясо дикого оленя, полупрожаренного на костре морозным ветреным вечером, да и разодранного с нетерпением в куски молодыми алчными клыками. Я такой продукт приготовить даже и не пытаюсь. А на вкус да на цвет товарища нет. Никаких с моей стороны поучений. Чем богаты, тем и рады. Теперь же мною предлагается сочинение, продолжающее заявленную тему.
- Это лучшая из морских крепостей мира. Её сооружения являют собой чудо военно-инженерного искусства.
Так сказали иностранные военные специалисты, получившие доступ к тем батареям, казематам, потернам в годы, когда россияне, со всей страстью не раз испробованной народной смуты, до крови разбирались между собой – чья же правда правдивее. Наконец успокоились, и было уж не до правды. Надо же дальше жить по-людски. А как? Вот ответом на этот вопрос и свозили в этакие места людей неприятных, вроде одного такого из крупнейших русских поэтов, а на самом-то деле, оказавшимся нерусским до противности. Впрочем, значительная часть отечественных гениев почему-то имеет нерусское происхождение. Но оставим в стороне этот парадокс, трудно объяснимый для сложившейся народной идентичности.
Этого же типа и ухайдокали где-то здесь да так, что поклонники до сих пор ищут место его упокоения.
- Где-то здесь – говорят знатоки и жестом показывают на асфальт территории военного объекта под названием Экипаж. Чуть в стороне от него располагался некогда объект другой, история которого берёт своё начало от места отдыха горожан, заготовки дикорастущих даров природы, а также строевого леса.
Место это располагается в предела Центрального хребта на полуострове Муравьёва-Амурского, во глубине побережья между мысами Фирсова и Калузина.
Его-то и облюбовали военные артиллеристы да стрелки. Появился здесь и прекрасный плац для парадов и учений, а в долине реки позднее расположился аэродром со взлетно-посадочной полосой для военных, гражданских и транспортных самолётов. А ещё в годы советской власти там принимали - со всей страны прибывающие - колонны пионеров освоения богатств Дальнего Востока. Управление Северо-Восточных исправительно-трудовых лагерей имело здесь бараки ожидания, казармы охраны и необходимую инфраструктуру, надёжно прикрытую от вражеских посягательств батареями и фортами левого берега реки Седанка, как составной части общей системы оборонительных сооружений величайшей морской крепости мира.
Постепенно плоды мира и гуманизма нанесло и в этот чудесный край. Первыми канули в небытие лагеря. Крепостные же сооружения ещё долго влачили жалкое существование, а на некоторое время, вообще, оказались в бесхозном состоянии. Но коммерческая хватка новых русских постепенно превращает эти объекты в туристически привлекательные достопримечательности.
В тот год, когда мне исполнилось девятнадцать, пяти недель после вручения мне диплома горного техника-разведчика, оказалось достаточно чтобы почувствовать себя абсолютно свободным человеком, интересным только своим однокашникам-собутыльникам. От тесных их разгульных объятий меня и спас призыв отдать экзистенциональный долг Отчизне.
После недели весёлых похождений в недрах воинского эшелона «Владивостока чу-чу», следующего генеральным направлением на восток совершенными уже самолично издёрганными оборванцами прибыли мы, наконец, на какую-то железнодорожную станцию, и, изгнанные приказом из вагонов, построились, пересчитались и темными колоннами, молча, двинулись вверх по Русской улице , туда, где за поворотом уже поджидали нас приземистые здания энкэвэдешной архитектуры. В зданиях этих сумели разместиться только многочисленные службы пересылки призывных воинских контингентов, а сами же путешественники сбрызнутые е тепловатой водой, с жопами проткнутыми инструментом для взятия мазка на биопробу , переодетыми в воинскую форму - оказались загнаными в обширное поле среди дубрав сопки Любви, туда , где рядами цвета хаки были выстроены брезентовые палатки. Палаток было несчётное количество. И каждая вмещала на дощатых своих - сплошных во всю ширину - нарах число насельцев сакральным числом тринадцать.
Здесь нам и надлежало проводить время, оказавшееся свободным от бесчисленных построений. Постепенно палатки вокруг нас пустели – их обитателей разбирали потребители из близлежащих воинских частей. Но довольно много юных бойцов ещё оставалось под дубами, пребывая в неведении того, что уж их-то готовят для погрузки на теплоход круизной линии Владивосток-Южно-Сахалинск -Петропавловск-Камчатский- Анадырь-Провидения с заходом на рейды портопунктов, не заслуживших упоминания в рекламных проспектах того времени.
Ничего не ведали мы о ближайших даже своих перспективах и лишь находились в постоянной готовности исполнить прозвучавшую команду.
- «Стройся» -раздавалось с раннего утра и до поздней ночи. Казалось, что сержанты - их командиры- сплошь были маньяки строевой подготовки.
(в отличие от беспробудного отдыха майора – старшего их команды. Изредка он появлялся в поле нашего зрения с очередным синяком, чтобы вновь раствориться в дышащей пороком атмосфере портового города).
Все месте, или по очереди, извлекали нас сержанты из груды чуть подвяленных тел, от которых поднимались испарения приморской слякоти – и выставляли строем под весело шурший дружище дождь, а, может быть, жарило солнце, а, может быть сияли ночные звезды. Все эти прелести приморской погоды требовали песен.
Очень скоро сбродный организм нашей призывной команды приобрел скрытую структуру, достаточную для того чтобы мы могли забавлять уже обе стороны.
-«Запевай!»- летел над строем приказ! Но молчание – было ответом.Тогда, многозначительно расхаживающийся перед строем сержант, адресовал команду конкретному бойцу – на что избранник нудно отвечал кошачим распевом:
« - Путь далек у нас с тобою – веселей солдат гляди...»
Разумеется, такой результат не мог удовлетворить амбиции командира, и стороны переходили к коллективным балетным номерам. «Налево!» «На месте шагом, марш!»
Прошагав таким образом часа два или три, бойцы получали приказ: «Бегом марш»
Но набранная строем скорость перемещения колонны среди ночных дерев все никак не могла удовлетворить командиров, а «Шире шаг!» - слишком неопределенная команда, чтобы быть надлежаще исполненной понявшим службу личным составом, и легкой трусцой колонна продолжала свое движение
Набегавшись, таким образом, вволю и промокнув до нитки под приступами дождя, строй бойцов распускался затем, чтобы провести остаток ночи уже на приветливых нарах, согреваясь и даже слегка подсушив в объятьях друг друга свои одежды.
Очередной день обещал следующих развлечений. Одно постоянно действующее из всех их - еда. Солдат ведь не животное, а поэтому не может есть самостоятельно. Для организованного же питания - это известно всем - существуют столовые. Конечно, вид солдатской столовой был ошеломляющ. Еще издали над кронами леса появлялась громада крематорного вида кирпичной трубы, под которой при дальнейшем приближении обнаруживалась кирпичная постройка, внушительная разве что по размерам , но по содержанию –составленная из простых геометрических форм. Подле ее, на обширной площадке, устланной шуршащим гравием уходили от края в края длинные ряды дощатых столов с приставленными лавками. Десять человек могла принять на себя единица этой безыскусной мебели. Сотни едоков - за один заход. Двадцать минут на прием пищи. Тридцать минут на подготовку новой смены. Обед начинался в одиннадцать часов, чтобы закончиться в шестнадцать ноль-ноль. И время сжато до предела, поэтому надлежит действовать быстро: двое бойцов – к тележке - собрать в неё посуду, третий - пробежаться по столам и метлой сбросить объедки на пол, и затем замести их в кучи, собрать и отнести к бакам, стоящим в отдалении, еще двое - один с бачком вечно мутной воды, другой с широкой тряпкой из распущенного мешка -одного широкого движения от края до края и поверхность стола готова к принятию новой перемены блюд.
Внутри столовой у огромных котлов орудует могучий повар; трехлитровым черпаком на длинной деревянной рукояти он извлекает из недр жидкость в виде супа, или бесформенный сгусток каши и раздаётт ее по выстроенным в ряд бачкам. Случается, что черпак достает небрежно оставленную мойщиком тряпицу, и отбрасывает ее с привычным матерком в сторону, не останавливая процесс раздачи.
Заполненные бачки - на уже знакомой нам тележке - увозятся бегом к столам и устанавливаются с одного края ровно, как по линейке Рядом - стопа мисок, шеренга кружек и миска с двумя нарезанными буханками серого хлеба;, выкладывается горка ложек - и зал к приему готов. Равнение посуды надлежало выполнить неукоснительно, ибо тогда дежурный офицер мог одним взглядом оценить качество подготовленного меню и с легким сердцем разрешить раздачу пищи.
Очередные подразделения уже выстроились у входа, и маршируют на месте, чтобы не скучать, да нагнать аппетиту.
-Справа в колонну по одному, бегом марш!Бегущая цепочка быстро заполняет столы.
Множество голодных глаз вопросительно смотрят на командира.
-К раздаче пищи приступить!
Моментально расхватаны куски хлеба, ложки сжаты в кулаке, а глаза неотрывно следят за рукой разливающего в надежде увидеть в поданной ему миске что-либо существенное. Но, ох как редки вспышки радостных озарений!
-К приему пищи приступить!
Тут уж не зевай, ибо замешкавшиеся очень скоро расстанутся с не съеденной пищей, если таковая может остаться, ибо:
-Встать! Выходить строиться! - команда прозвучит через отведенное время - минута в минуту.
Так надо, потому что времени с одиннадцати до шестнадцати часов на обед для всей массы контингента хватает только в обрез. И тут не может быть сбоев. Ветер, жара, или проливной дождь, превращающий поверхность столов в скользкую субстанцию, толщиной едва ли не в палец - только сопровождает действие
Снова и снова наряд по уборке столов повторяет отмеренный цикл.
А кочегарке сутки идёт непрерывно своя работа. Завезенный с началом смены уголь, по приказу из переговорной трубы, то разжигается в указанной из десятка печей, то притушивается ведрами воды, то выгребается из топки грудой шипящих угольев в клубах чадящего дыма.
Посудомоечная же процедура вообще неописуема есть.
В один из дней такого наряда случилось мне испытать невероятное - сбегать в лагерь одному, то есть самостоятельно. Несколько минут отпущенной свободы не запомнились ничем, кроме мимолетного приключения.
Пробегая в чаще широколиственной леса по тропинке протяжённостью в сотни три метров, отделяющие их палаточный лагерь от фабрики чревоугодных грез, я наткнулся на двух местных парней, сопровождающих некую девицу.
Обнаружив беглеца, один из них просто кивнул в мою сторону:
- Дай ему!
Но слишком внезапна была эта предъявленная щедрость. Здесь и сейчас он думал быстро - впервые за целую эпоху, отделяющую его от былого бессознательного состояния личной свободы до сегодняшнего, в котором он уже ощущал себя лишь частицей некого многочленного монстра под названием Взвод, сохранившего из прошлого только отдельные рефлексы и удивительно быстро разучившегося соображать.
- Разве может только что отделённая от взвода часть сохранить живыми нервы да чувствовать тоже тепло девичьего тела?
Всплывшая невесть откуда непредсказуемость дальнейшего развития событий стала настолько очевидной, что вызывала тревогу и реакцию юркнуть напуганным зверем в кусты, быстро оставив без себя неожиданных доброхотов.
Вместе с ними было оставлено мной целое явление нашей жизни, неистребимое всеми возможными усилиями властей. Предприимчивость жителей этого уголка далекого, но нашенского города была на высоте. Свой расчет они строили на очевидных вещах. С учетом высокой оборачиваемости контингентов, всегда ухищряющихся притырить от шмонов свою наличность, денежный поток на этом пятачке земли был велик, а желание за деньги получить может быть последнее в его жизни удовольствие вспыхивало при малейшем предложении. На таких простых постулатах процветал в этой местности огромный бизнес.
Избежав столь откровенного соблазна, я уже без осложнений, возвратился в дружественную обстановку кухонного наряда, чтобы с ходу погрузиться в его изматывающий ритм, после которого участие в оперных и балетных партиях в дубовых декорациях постановки сержантов представали верхом блаженства.
Случай третий
Советский Дальний Восток - восточная часть России территориально, до недавних административных решений уж российской власти, был представлен областью бассейнов рек, впадающих в Тихий океан, а так же островами Сахалин, Врангеля, Курильскими, Командорскими и Шантарскими островами.
Южные районы региона в начале двадцатого века по темпам экономического развития, использования машин в промышленности и образовательному уровню населения опережал не только центр России, но и США. Сразу после революции в регионе стали образовываться независимые государства такие как Украинская Дальневосточная, Сибирская, Забайкальская, Дальневосточная республики. Но постепенно произошло их поглощение единым Советским Союзом. Активные процессы социального переустройства, индустриализация ради военных приготовлений существенно снизили темпы экономического развития, резко возросший приток населения, необходимого для создания милитаристски обусловленных производств и соответствующей инфраструктуры, ещё больше обострили проблемы. Всё необходимое для производства, и значительная часть продовольствия завозились издалека. Так что существующая транспортная сеть оказалась перегруженной.
В результате разрыв в уровне экономического развития регионов советского побережья с регионами американского побережья Тихого океана, рассматриваемых от крайних точек севера до сорок второго градуса широты, стартовав в середине девятнадцатого века с почти нулевой точки, увеличился до трёх десятков раз.
Но люди мало сочувствовали проблемам государства и перемещались туда-сюда зачастую и без какой-либо государственной необходимости. Главным, а часто и единственным средством, передвижения была здесь авиация. Основным же транспортным узлом и являлся аэропорт Хабаровска. Относительно современное его здание, фактически напоминало тогда скотный двор, в котором, например, и респектабельный даже у себя дома главный чего-то там инженер обращался в беспризорника, свой ночлег устраивающий на ступеньках лестницы, ведущей в зал ожидания, где яблоку было негде упасть, а человеку нечем дышать. Когда возможно будет вырваться из этого загона – не знал никто. То погода вмешается в расписание рейсов, то учения авиации и флота, проводимые под прикрытием лживых сообщений о том, что аэропорт прибытия не принимает по метеоусловиям, то с керосином перебои, то с лётным составом, а то и просто из-за неприбытия борта.
Пятые уж сутки торчал я в Хабаровске, тщетно пытаясь прорваться на рейс Магадан-Анадырь. Днём, если перспективы были однозначно безнадёжны, я уезжал в город, в известную мне гостеприимную баню. Покупал там ванный номер часа на три. Напускал в ванну тёпленькой воды, тоненькой струйкой регулировал подпитку, ложился в неё и сладко засыпал. В назначенный час персонал проверял: не утоп ли этот бедненький хлопчик, пробуждал меня ото сна, и я возвращался в аэропорт коротать душную ночь. Вскоре я обратил внимание на такую очевидность, что межоконное пространство остекления аэровокзала непростительно пустует. Теперь на ночь я покупал газету Советская культура, славную тем что она состояла аж из трёх полноформатных листов, да содержала в себе контент уж абсолютно не соблазнительный для чтения. С этой газетой, через счастливо обнаруженный мной лаз, я забирался в пространство, и культурненько там расположившись, проводил ночь, уж не потея от жары и удушья.
Однажды, отправляясь для завтрака в отдельно стоящую тошниловку под названием Кафе, я столкнулся с женщиной из нашего посёлка. Она была молода собой и всем существом своим заявляла о силе страсти, сокрытой в едва ли не цыганистых формах её тела. Многие ребята хвалили её за это, а однажды она предстала персонажем покруче той же Кармен.
Оказавшись по производственной необходимости в нашем Городе вдвоём с одним придурком преклонных лет, они на досуге предались чувственным удовольствиям. Удовольствия, видимо получилось настолько недостаточно, что особа, уж распалившаяся вовсю возопила: Ну ты, хоть режь меня! И он нанёс ей больше десятка ножевых ранений. Особа благополучно восстановила своё здоровье, а придурок сел в тюрьму.
Но этому эпизоду ещё предстояло совершиться.
Ныне же особа радостно улыбнулась при такой неожиданной нашей встрече и простодушно молвила: Ну вот и хорошо. Давай уж по*бёмся.
И на этот раз я оказался до безобразия привередлив - отрицательно качнув своей головой, высокомерно проигнорировал предложение.
Ничего страшного. Нет - так и нет. И мы, как ни в чём не бывало, продолжили жить по-добрососедски каждый в своём измерении.
Случай четвёртый
О нём поведал я уже давно своим сочинением, названным прежде Вопрос логики. Тогда и мысли не было вернуться к подобной теме, но вот же принцип никогда не говори «никогда» на этот раз заявил о себе повелением так закрыть нескромно открывшуюся тему с надеждой никогда к ней не возвращаться.
В годы, достаточно уже далёкие, когда нам, как это представляется теперь - бесшабашно жилось в обществе виртуальных социальных возможностей, когда всё объявлялось доступным и почти ничего не оказывалось возможным. А то малое, оставшееся от "почти", доставалось ценой едва ли нечеловеческих унижений - тогда словечко "корпоративы" не то что не употреблялось, а и было неведомо большинству из нас. Однако, так же как, например, и сексом, которого - как это с некоторых пор стало широко известно - вроде бы не было у нас, но все занимались чем-то подобным ничуть не меньше диких особей диких же, да и древних, и старинных, и старых , и новых, да и самых что ни есть современных дней; так же и корпоративные мероприятия то и дело проводились нами, конечно и в организованном порядке, но больше - стихийно, по малейшему поводу, да и без повода гулялось тоже в зависимости от настроения: то скромненьким междусобойчиком ограничивались, а то и совсем уж выходили из берегов.
Стихийность, впрочем, формально не приветствовалось, а, иногда, и попадала под прямой запрет администрации, озабоченной состоянием трудовой дисциплины в коллективе: -корпорации - сказали бы мы сейчас. В этой вялотекущей борьбе случались эффектные случаи вроде того, как однажды один начальник - недавно назначенный и горящий нетерпением привести состояние коллектива к современным требованиям - он вознамерился проверить в послеобеденное время работу некоей высокотехнологичной службы, да - наткнувшись при своём посещении отдельно размещённого объекта на глухо запертую дверь - проявил настойчивость.
Дверь, в конце концов, открыли; и начальник, вошедший вовнутрь, загруженной делами конторы, обнаружил всех её работников - если мягко сказать - навеселе. Последнее это обстоятельство не понравилось проверяющему, и он начал предпринимать решительные меры, направленные на прекращение безобразия; однако же, руководитель - разгулявшейся ни на шутку - службы оказался настолько неадекватен, что не только дал высоко стоящему руководителю по морде, но и вообще выбросил его за пределы помещения. Дверь снова оказалась запертой, так что начальнику ничего не оставалось, кроме как возвратиться восвояси, где, снова воцарившись в своём рабочем кабинете, не медля ни минуты, распорядиться приказом понизить в должности зарвавшегося руководителя недисциплинированной службы.
Случаи, подобные этому, да, имеют место в истории трудовых отношений, и, конечно, они забавны, а, может быть, и в чём-то поучительны, но автору не доставляет удовольствие их живописать; гораздо сильнее тянет упомянуть о корпоративах иного рода, с одним из которых связана история, имеющая отношение к последовательности рассуждений, взволновавших его сейчас настолько, что он на некоторое время обрёк себя на муки, связанные уже с сотворением рождающего сейчас текста - выразителя беспокойного смысла, теснящегося в укровах души столь же несдержанной, как и упомянутые мной мимоходом взаимозависимые руководители нашего народа. Или малой его части, - составляющей такой элемент инструментария социальной психологии, как микросреда. Упомянутые нами - руководители, своим статусом и оказываются по разные с нами стороны баррикады, составленной из обломков намерений противоположной направленности.
Место действия истории, о которой же мне предстоит поведать, дабы ввести собеседника, устойчиво здравомыслящего, в некий транс, при котором и ему понятны станут проблемы действительно волнующие в данный момент меня, - оно, это место, расположено на территории экзотической (так уж случилось, и экзотичность эта, думаю, не сужает основания сих рассуждений до состояния частности).
Колымский край легендарен. И легенды о нём, хотя и возникли отнюдь не из пустоты, но, всё-таки искажают реальность тех мест, до степени изощрённого вымысла. На самом-то деле и там живут люди обычные, как и везде стремящиеся для реализации своих предпочтений и планов мимикрировать, то есть подстраиваться под условия среды, а взгляд стороннего наблюдателя замыливать флёром романтики и массового героизма, совершаемого исключительно во имя общественной пользы, когда стоимость одного грамма золота добытого здесь в период становления края, выраженная ценой в две человеческие жизни, не представляется чрезмерной, если не сказать, что совсем уж пустяшной. На самом деле, единственной, действительно существующей особенностью этих мест, является пустота, как показатель минимальной плотности, всего того, что избрало для своего пребывания эти края. Даже то, чем знаменит этот край - богатства его ресурсов, некогда баснословные, а сейчас же - скудеющие, будучи растянутыми по пространствам, недоступным для адекватного восприятия европейскому мироощущению, обращаются в нечто, подобное нереальности.
Да, здесь живут люди, занятые в стародавние времена казалось бы исключительно работой, а свой - несуществующий в массовом сознании материкового люда, - досуг устраивая кто как может. Чтобы организовать плодотворность мизерного такового населения во всеобъемлющей пустоте, командиры производства обречены были действовать в авторитарном ключе, удачно для этого дела найденном в своё время такой прославленной в веках конторой, как Дальстрой.
Конечно, Дальстрой этот давно уже почил в бозе, и почти не осталось и человека, из весьма многочисленных в своё время контингентов, получивших от него путёвку в свет (и этот, а, всё больше – тот), кто бы откровенно был рад этому скорбному случаю; так что дорога к дальнейшей его мифологизации, будучи раз открытой, вымощена тщанием прикормленных интеллектуальных элит и тем обращённых в стаю агитаторов и пропагандистов, готовых прославить всё, о чём в приличном-то обществе и упоминать представляется дурным тоном; и стезя этих их извращений не имеет теперь уж на всём своём протяжении сколько либо заметных препятствий безбрежной реализации позывов низкопоклонства и лизания нежных мест превосходительств из числа начальствующего состава.
Едва справившись таким образом, нет, не числом придаточных предложений, сносок и ссылок,а с, таким вот способом, обнаружившем себя волнением, охватившем меня на краю бездны, куда уходят корни затронутой мимоходом проблемы, спешу напомнить, что сейчас Дальстрой давно уже мёртв, но ведь не издох же бесследно; и дело его живёт - в душе едва ли не всякого администратора, пусть бы он и не чужд был либеральным ценностям.
Составные части славных контор тех, постдальстроевских уже, времён были разбросаны по обширному краю на запредельное удаление, коммуникации между их сотрудниками существовали едва ли не умозрительно, а ведь многое - в нашем отечестве особенно - решают личные связи, так что генералы производства вынуждены были поддерживать традиции общих встреч участников общего же дела, именно корпоративами, а, так как условности того времени не позволяли называть вещи своими именами, то был найден благозвучный эвфемизм - совещание.
Разумеется - совещание, и, разумеется, с высокой темой повышения и улучшения всего, что только можно, а, значит и нужно улучшить и повысить.
Добравшиеся до столицы этого края на всех видах - наземного, водного, а, чаще, всего, воздушного – транспорта, специалисты дела, актуального как раз заявленной теме совещания, экзальтированно встречали друг друга; обменивались новостями; изустно комментировали наиболее из них нашумевшие в округе, ранее известные только лишь в официальной интерпретации, разительно далёкой от происходившего на самом-то деле, а потому анекдотически неправдоподобной; вводили в свой круг новичков; все вместе притворно внимали дежурным вещателям бодро пробубнённых докладов; и уж тогда со спокойной совестью отдавались застолью, лучше всего разрешавшему проблемные вопросы и расшивающие узкие места производственных отношений.
Однако, любой праздник рано или поздно заканчивается. Вот и на этот раз настала пора разъезжаться; но, разгорячённые плодотворным общением, мы единодушно и с энтузиазмом порешили догнать кураж уже в знаменитых ресторанах Магадана.
Кураж этот вскипел меж нами столь спонтанно, и был настолько воодушевлённо подхвачен всеми, что о деталях столь дерзновенного плана не удосужились договориться. Поэтому я обескуражено бродил по, знаменитой своими злачными местами, улице колымской столицы, не находя никого из только что вот представлявшейся неразлучной компании. Сказать по правде - больше всего на свете мне хотелось тогда оказаться бы в кругу своей молодой семьи, и я уже начинал догадываться, что этим своим желанием я ничем не отличался от своих товарищей по корпорации. Но, чтобы очутиться дома, необходимо было время, убитое на реальные возможности транспортировки моего страждущего тела и души в упомянутых уже пространствах. А пока надо было подумать о предстоящем ночлеге, и, прежде того, о приёме пищи в угоду, также вот только что упомянутых здесь, своих возлюбленных субстанций.
Вечер только начинался, и в обширном зале ресторана, где оборвались для меня последние надежды встречи с товарищами по прошедшему корпоративу - было пустынно; несколько столиков были заняты редкими посетителями, так что я легко нашёл себе удобное местечко, где бы я, по обыкновению своему, мог оставаться малоприметным, имея, между тем, возможность легко и беспрепятственно наблюдать происходящее вокруг.
Заказ мой был не особенно изыскан, но и не обиден с точки зрения выручки довольно скоро объявившегося официанта, так что незамедлительно и я имел возможность приступить к делу. Едва я сделал первые глотки пищи да оздоровляющего напитка, как к моему столику подошёл человек совершенно неброской наружности и кивком спросил разрешения занять одно из пустующих стульев за моим столиком. Кивком же и был мой ответ. Пришелец сел напротив меня и приготовился к визиту владыки местного меню. Официант на этот раз не спешил, так что пришельцу оставалось занять себя обзором уже наполняющихся посетителями интерьеров.
Дама вдруг возникла перед нами и с изящной бесцеремонностью уселась рядом со мной. Мой визави с удивлением как бы вот в этот вот миг обнаружил её присутствие за столом, и, вглядевшись, тут же приглушённо воскликнул:
-Привет, Мечта!
-Рваный? И давно ли ты откинулся?
- Да вот только что…
Установилась пауза меж ними, которая в некотором роде включила и меня в их беседу.
- Ну и кто тебя теперь .бёт? - бесхитростно поинтересовался Рваный, действительно украшенный давнишнего происхождения шрамом на тонком своём лице.
Дама только нахмурилась в неудовольствии, и не удостоила интересующегося ответом.
В короткое время выразил своё неудовольствие градусом их беседы и я.
- Конечно, женщина, обладающая столь многими достоинствами - а она, действительно, оказалась хороша собой - вряд ли обречена на страдания от одиночества. А потому, избавьте же меня от неловкости слышать этот допрос!
Этот поток красноречия, вылился тогда из меня спонтанно, совершенно не надуманно, и не обдуманно; словно схватил я из эфира чью-то мысль и не вполне изящно её транслировал.
Зна-а-ю я за собой подобную особенность, которая не раз выводила меня из угрожающей ситуации не то шутом, не то хитрецом, хотя ни тем, ни другим я не мог себя даже и вообразить, а вот неким транслятором голоса нездешнего происхождения считать себя уже приходится.
У дамы от таковой трансляции сверкнула в глазках искорка печали, а Рваный напрягся. Обычно в этих случаях получают "в торец". И, скорее всего, такое входило в схему тщательно разработанной провокации, которую предполагалось разыграть, чтобы обоснованно разбомбить, не таясь от присутствующих при сём свидетелей, подцепленного таким способом одинокого соотечественника. Но подобные размышления стали доступны мне вот только что; тогда же я просто был занят исключительно собой, находя интересными метаморфозы состояния своего внутреннего Я, хотя бы на этот раз в воплощении разыгравшегося своего чревоугодия; при этом, согласен – беспечно; согласен - неразумно. Но согласитесь же и вы, что - эффектно и столь же эффективно, о чём и показали дальнейшие события.
Да, Рваный тогда напрягся и стал... думать.
Дама-мечта, тем временем смахнула с себя трогательную прелесть обиды и расцвела совсем близко от моего лица, как цветок, источающий аромат, свойственный только женщине, знающей о всесокрушающей силе своих чар, что - не скрою - несколько мешало реализации моего вожделения скромненько выпить и закусить.
Рваный, тем временем, и думать перестал; безучастно пребывал рядом и только-то.
Тем временем появился официант и поставил перед нами бутылку с шампанским, профессионально намекнув, что это - презент вон от того стола. За указанным столом набирала обороты компания гуляк, состоящая исключительно из мужчин, которые могли бы оказаться старателями, или командой ещё каких-либо работяг высокого уровня трудовых доходов.
- Выпьем? - повела - своими многообещающими - глазками Мечта.
- Нет! - молча набычился я, от чего моя собеседница совсем не расстроилась, но, вспорхнув всеми своими прелестями, исчезла из поля зрения.
Мало ли куда нужно отлучиться даме.
Но и Рваный оставил меня и тут же растворился в зале, к тому моменту уже наполненному посетителями; пребывавшие в нем ранее уже изрядно захорошели, и всем своим видом призывали вновь прибывших не медлить с началом массовых гуляний - вон и музыканты уже взяли свои инструменты на-изготовку.
Тут я почувствовал некий посыл извне, и, оторвав взгляд от тарелки, - на которой ещё оставалось немного еды, - увидел, что Мечта уже пребывает за столом дарителей шампанского, - так и продолжавшего стоять передо мною в нераскрытой бутылке,- и делает мне веселые знаки:
-Давай, мол, иди сюда.
Но я оставался непреклонен, и вскоре ощутил рядом с собой нечаянную прелестницу. Она снова была здесь, она придвинулась ближе, чтобы иметь возможность спросить, шёпотом своим тревожа моё предательски трепетное ушко:
-Вы ведь в гостинице остановились?
-Ну – так, выдавая своё крестьянское происхождение, простодушно соврал я (ведь мне ещё только предстояло позаботиться о ночлеге).
И тут я почувствовал на своей руке томную прохладу прелестной ладони:
- Вы ведь пригласите меня в гости?
- Нет! На этот раз ответ мой был строго вербальным, исходящим из меня, как из новообращённого истукана.
- Ну почему? - прошелестело мне в лицо, хотя губки, от которых можно было бы ожидать услышанное мною, собрались в обиженный алый бутон, над которым росой подёрнулась зелёная свежесть широко распахнувшихся глаз. Ресницы содрогнулись, готовые немедленно скрыть от мира оба этих глубоких влажных изумруда, но силами хозяйки всего этого великолепия были остановлены на полпути, с тем, чтобы уже выстрелить в меня в упор, наверняка.
Однако же и я оказался не промах. Неведомый мне покровитель и на сей раз спас меня от падения в бездну греха, подсунув мне убийственную фразу:
- Я в гостинице гостей не принимаю, тем более женщин.
...?
- Предпочитаю супружескую постель.
После этой напыщенной фразы мне оставалось только одно - горделиво удалиться прямо в гардероб.
А там оказалось, что Мечта уже ожидает меня и даже делает попытки задержать мою одежду, прикрывая своим телом манипуляции удивлённого гардеробщика.
Однако принципы мои оказались сильнее в этой схватке намерений, так что я, в конце концов, осознал себя свободным от приключений, в прохладном воздухе колымской ночи, с курткой в охапке и в абсолютном неведении о перспективах гостеприимства в отношения меня хоть какой-либо из магаданских гостиниц.
Но ещё менее уверен был я в том, одобрила бы мой - высоконравственный, высокомерный ли - поступок моя супруга.
Основанием подобного сомнения была, уже проявленная однажды ею, реакция на мои признания в том, что вот де сегодня собирал малину в саду, пригласившей меня на это мероприятие бывшей краснодипломной выпускницы юрфака, давно уже оказавшейся одинокой, тем и обратившейся в беспомощность в деле ведения домашнего хозяйства; а так как я приобрёл уже репутацию человека мастерового - по части врезки замков, ремонта элементов сантехники и тому подобных работ - настолько, что с просьбой о таковой услуге обращались, бывало, и случайно встреченные люди, точнее представители такой гендерной их разновидности, как женщины.
– Вот купила замок, да вставить некому! – растерянно обращается ко мне бедняжка – и как тут, скажите, безучастно пройти мимо?.
-Ну и как дела в малиннике-то?
-Да вот набрал маленько нашим ребятишкам - протянул я тогда жене пакетик с ягодой от юристкиного сада.
-Дурак!
Так вот: - где же логика? - занимает меня такой вопрос, да и по сей день, хотя жизнь подбрасывала возможность получить на него ответ, всякий раз уже по выходу из различных уж ситуаций в которых я – повторюсь – оказывался действующим лицом аналогичным образом поступавшим на протяжении всей в нашей жизни, которая упорно не желает струиться спокойно, а то и дело подвергает нас испытаниям из которых флуктуации гендерного направления составляют самую забавную часть; случаются у нас проблемы и покруче этих, но и из них мы выкарабкиваемся так или иначе.
А уж так, или - не так ли, как надо: кто это знает? Да я и не заморачиваюсь этим.
Гораздо сильнее волнует меня вопрос общей геотектоники нашей планеты . Как же повлияло бы на состояние геосистемы то обстоятельство, что если бы я не оказался некогда столь щепетильным придурком в отношениях с прелестными созданиями и ответил бы на их призыв всей мощью своих потенций.
И по сей же день, я задаю себе, подготовленный таким образом, вопрос:
-Так, всё-таки, я прав или не прав?
11.03.2022 23:29