Я был знаком с выдающимся русским историком, общественным деятелем, мыслителем Игорем Яковлевичем Фрояновым в течении пяти лет, - последних пяти лет его жизни. Наша газета «Православный Санкт-Петербург» регулярно публиковала интервью с Игорем Яковлевичем, а счастливая участь брать эти интервью выпала именно мне.
Поначалу я изрядно волновался перед каждой новой встречей со знаменитым учёным, старательно готовился к беседе и шёл в его кабинет с эдакой шпаргалкой в кармане – со списком вопросов, - чтобы не забыть, о чём его нужно спрашивать. Во время разговора я то и дело сверялся с этой шпаргалкой, - она лежала у меня на коленях, под столом.
И то сказать: Игорь Яковлевич на первых наших встречах не очень-то дышал дружелюбием. Мы тогда беседовали исключительно в кабинетах исторического факультета СПбГУ, где вся обстановка будила во мне воспоминания о сессиях, хвостах, пересдачах и т.д. Фроянов при этом всегда был подтянут, ухожен, в отглаженном костюме, при галстуке – хоть сейчас на телеэкран. Он садился передо мной, как экзаменатор перед студентом, вперял в меня строгий взгляд поверх очков… Нет, даже не строгий – сокрушительный! В глазах у него явственно читалось: «Сейчас проверим, как вы сегодня подготовились…»
Однажды он заметил мою шпаргалку-вопросник…
- Что тут у вас? Вопросы, да? Что же вы их под столом прячете? Ну-ка, дайте-ка сюда… Я и сам читать умею.
И он начал по моей шпаргалке сам себе задавать вопросы и тут же отвечал на них. Я, соответственно, превратился всего лишь в живую подставку для диктофона.
После этого я от шпаргалок отказался.
Такова была атмосфера наших первых встреч. Со временем она изменилась решительно. Но перед этим случилось вот что.
Однажды мы договорились об очередном интервью. Оно должно было состояться… не помню точного часа… ну, допустим, в 12 часов дня. Так отпечаталось в моей памяти. В моей, – но не в памяти Игоря Яковлевича. Он был уверен, что мы условились на одиннадцать.
И вот я подхожу к двенадцати часам к бесконечной (замкнутой на себя) галерее истфака и вижу стоящего в одной из её арок Фроянова. Несмотря на холод, он стоит без пальто, в своём синем костюмчике, стоит, не шевелясь, и строго наблюдает за моим приближением.
Я несколько удивился торжественности этой встречи, но вскоре всё разъяснилось.
- Я жду вас уже час. Что это значит?
- Мы же договорились на двенадцать…
- Нет. На одиннадцать.
- Как? Я точно помню, что…
- Не надо спорить со мной. Интервью сорвалось по вашей вине, а сейчас мне пора идти. Позвоните завтра, мы передоговоримся.
Так я до сих пор и не знаю, что тогда случилось, кто из нас ошибся и кто был прав, но вот, что мне бросилось в глаза: в эту напряжённую минуту он говорил со мной совершенно спокойно, едва ли не дружелюбно. Назавтра я позвонил ему и мы, как ни в чём не бывало, назначили новую дату. И с тех пор лёд официальности в наших отношениях начал стремительно таять.
Вскоре наши встречи переместились из пустых кабинетов истфака, к нему домой, на 9-ю линию Васильевского острова. Я сподобился видеть Фроянова в домашних тапочках, Фроянова с благодушной полуулыбкой, устало-вальяжного, не нависающего надо мной, подобно экзаменатору, но ведущего разговор из глубины мягкого кресла… Тут и я стал раскованнее и уже перестал бояться задавать ему вопросы острые, даже провокационные. Надо отметить, что Игорь Яковлевич никогда от таких вопросов не уходил, принимал их совершенно спокойно – даже с некоторой благосклонностью – и отвечал обстоятельно, логично, убедительно.
…Обычно об интервью с ним договаривался не я, а наш редактор – Александр Григорьевич Раков. Он звонил Фроянову, тот неизменно и легко соглашался в очередной раз посотрудничать с православной газетой, но добавлял при этом:
- Только пусть придёт обязательно Бакулин. У нас с ним контакт установился.
Из-за меня Раков однажды получил от Фроянова нагоняй. Я как-то раз посетовал Игорю Яковлевичу, что с нашим редактором не всегда легко ужиться, и порою в редакции бывает шумно… Сказано это было к слову, между прочим, без определённой цели, но Фроянов паче чаяния выслушал меня с большим сочувствием, а на следующий день… На следующий день он позвонил в редакцию и сделал нашему редактору настоящий выговор. Ошарашенный Александр Григорьевич повесил трубку и уставился на меня:
- Что это он? Что с ним?
Я поспешил заговорить о другом, жалея, что ввязал постороннего человека в наши редакционные разборки. Впрочем, Александр Григовьевич не принял происшедшее близко к сердцу, и сотрудничество газеты с Фрояновым продолжилось.
За несколько дней до своей кончины Игорь Яковлевич пытался связаться со мной и, видимо, потеряв мой номер, через общих знакомых просил меня приехать к нему. Почему-то мне тогда показалось, что это дело не срочное и несколько дней оно сможет подождать. Оказалось, не смогло…
…Я не раз и не два пытался поговорить с Игорем Яковлевичем об истории, о Древней Руси, об Опричнине, о Смутном времени… И всякий раз Фроянов переводил наш разговор на современность! Делал он не грубо (мол, давайте-ка лучше о другом поговорим!), - но мягко: начинал говорить, как будто о прошлом, но тут же находил в этом прошлом какие-то параллели с нашим днём и вот уже речь шла о злободневном, о сегодняшнем, а нередко и о завтрашнем дне. Признаться, поначалу меня это озадачивало: как это – историк, а не хочет говорить об истории? Потом я объяснил это для себя так: Фроянов не хочет смешивать науку с публицистикой. Для него одинаково близка и Древняя Русь, и современная Россия, он болеет за них равно, и о нынешнем политическом положении хочет говорить столь же ответственно, как и о старине. Но о старине лучше говорить с университетской кафедры, а поскольку выдался случай выступить в газете, значит, надо поднять современные вопросы.
Но и о современности он говорил как историк. Для него происходящее ныне всегда было увязано с прошедшим, не отделялось от него, - года, десятилетия и столетия лились единым потоком, одной могучей рекой, а он наблюдал эту реку с высот стратосферы, имея перед глазами одновременно и её исток, и её устье. Он говорил:
- Конечно, прошлое не может исчезнуть совершенно! Оно и не исчезает, продолжая жить в настоящем, двигать его и в некотором роде предрекать будущее.
Как я уже говорил, он никогда не отказывался посотрудничать с нами – с православной газетой, - и, несомненно, был человеком православным. Однако своё православие никогда в разговорах не подчёркивал, не строил из себя богослова, - и это при том, что некоторые его суждения о вере, о связи государства и Церкви, о роли Православия в истории России были настоящим, высоким богословием.
Он никогда не называл себя коммунистом, более того: он в наших разговорах несколько отстранялся от коммунизма исторического и современного… Он как бы со стороны смотрел на него, стараясь непредвзято оценивать и ошибки, и достижения советской эпохи. Однако, именно эта непредвзятость позволяла ему смотреть зорче и в конце концов решительно отдавать пальму первенства СССР, а не РФ. Ещё одна интересная особенность его рассуждений: он не только сам несколько дистанцировался от коммунизма, но также разделял классический, Ленинский коммунизм и… политику Сталина. По суждению Фронянова Сталинские годы нельзя назвать ни коммунистическими, ни социалистическими – это, как он говорил, была эпоха «мобилизационная», а «мобилизационное государство» - это, по его мнению, есть наилучшая и даже единственно возможная форма существования России.
Я не раз пытался навести наш разговор на тему, которая меня и до сих пор весьма волнует – на тему православного коммунизма. И здесь я нашёл в лице Игоря Яковлевича если не горячего сторонника такой идеи (которая для многих остаётся до сих пор весьма спорной), то во всяком случае человека, сочувствующего ей. О чём он говорил твёрдо, так это о необходимости решительного примирения русских православных людей и русских коммунистов. Он говорил так:
- Если планы мирового правительства осуществятся и наша Родина будет расчленена на несколько «удельных княжеств», то ни коммунистам, ни православным в этом новом мире места не найдётся: они будут не нужны новым хозяевам и от них постараются побыстрее избавиться. Поэтому надо понять, что время раздоров и взаимных обид прошло: теперь настала пора искать согласия, пора «собирать камни».
Сегодня, решив перечитать наши старые интервью с И.Я. Фрояновым, я боялся найти там много устаревших идей, много несбывшихся пророчеств, много вчерашнего, ушедшего…
Ничего подобного!
Даже самые ранние наши материалы по-прежнему злободневны и полны жизни. Он остро и верно чувствовал направление движения как России, так и всего мира, а потому его суждения вполне приложимы к сегодняшнему дню. Их и сегодня полезно перечитывать, - что мы вам и советуем: поверьте, вы найдёте богатую пищу для размышлений о том, что творится на земле сейчас, через три года после кончины Игоря Яковлевича.
Здесь я публикую свои беседы с Фрояновым именно в том виде, в каком они появлялись в нашей газете, не меняя в них ни слова.