Отель «Фримонт-хаус», принадлежавший Кендрику, находился рядом с депо на Мичиган-стрит. В те дни, когда в Чикаго едва насчитывалось триста тысяч жителей, это был отель второго класса. Мистер Кендрик сказал, что его дядя мистер Коттон был владельцем этого здания, но назначил племянника управляющим гостиницы, пообещав сделать его своим наследником.
— То, что дядя обещает, он всегда исполняет.
Со временем я понял преданность племянника, ибо мистер Коттон был действительно добрым и деловым человеком. Мои обязанности ночного портье были просты. С восьми вечера до шести утра я был хозяином в заведении и должен был распределять номера для прибывавших гостей, выписывать счета и принимать деньги, причитавшиеся с выезжающей публики.
Я сразу же принялся изучать хорошие и плохие стороны ста с лишним номеров, а также время прибытия и отправления всех ночных поездов в городе. Когда приходили гости, я встречал их у входа, выяснял, что им требуется, и приказывал тому или иному коридорному проводить их в комнаты. Какими бы уставшими или раздраженными ни были клиенты, я всегда старался сгладить ситуацию и вскоре обнаружил, что мне это удается. Через неделю мистер Кендрик сказал, что слышал обо мне хорошее мнение от дюжины посетителей.
— У вас отличный ночной портье, — говорили ему, — не жалеет сил… Приятные манеры... Знает все... Настоящий клерк. Да, сэр!
Чикаго убедил меня в том, что если человек трудится с полной отдачей, он добивается успеха в бизнесе за сравнительно короткое время. Однако мало трудиться с полной отдачей. Укладываясь спать в шесть утра, уже в час дня я был на ногах. Обедал, затем шел в бильярдную. Там же находился большой бар. К пяти часам бильярдная была переполнена игроками, но некому было за всем присматривать. Поэтому я переговорил с мистером Кендриком и взвалил эту работу на свои плечи. Теперь в мои обязанности входило уговаривать вновь пришедших игроков терпеливо дожидаться своей очереди и успокаивать нетерпеливых, обещая, что бильярдные столы вот-вот достанутся им. Результат небольшой любезности и улыбчивых обещаний был настолько заметен, что в конце первого же месяца бухгалтер, человек по имени Кертис, с усмешкой сообщил, что отныне я получаю шестьдесят долларов в месяц, а не сорок.
Излишне говорить, что повышенное жалованье усилило мое желание быть полезным. Вскоре я обнаружил, что путь наверх мне преграждали двое: бухгалтер и администратор — сухой молчаливый уроженец Запада по имени Пейн. Пейн делал все закупки, контролировал ресторан и официантов, в то время как Кертис управлял конторой и посыльными. Я был под началом Кертиса, но работа в бильярдной давал мне некоторую независимость.
Вскоре я подружился с Кертисом. Мы вместе обедали, а когда он обнаружил, что у меня очень хороший почерк, поручил мне хранение журнала регистрации и через пару месяцев научил вести бухгалтерию, доверив мне большую ее часть. Он не был ленив, но большинство сорокалетних мужчин предпочитают перекладывать свои обязанности на способных помощников. К Рождеству того же года я уже вел все бухгалтерские книги, кроме гроссбуха, и знал, как мне казалось, все дела отеля.
Ресторан, на мой взгляд, пребывал в плачевном состоянии, но, как назло, первое, что я заполучил — бухгалтерию. Как только Кертис узнал, что мне можно доверять, он стал уходить в обеденное время и часто больше не возвращался. Накануне Нового Года он отсутствовал пять дней и, вернувшись, признался, что был в запое. Оказалось, что он часто ругается со своей женой и порой напивается до отключки, чтобы заглушить гнев и обиду. В феврале он уехал на десять дней и оставил мне ключ от сейфа. Однажды Кендрик спросил, где Кертис.
— Он отъехал на денек, — соврал я.
Кендрик попросил показать гроссбух.
— Все записано! — воскликнул он. — Ты это сделал?
Мне пришлось признаться.
Но я сразу тайком послал посыльного за Кертисом. Мальчик не застал его дома. А на следующий день меня вызвали к мистеру Коттону. Я не мог отрицать, что веду бухгалтерию. И Коттон вскоре понял, что я защищаю Кертиса из преданности дружбе.
На следующий день пришел Кертис. У него было сильнейшее похмелье, и настроен он был довольно агрессивно. Бухгалтер заявил хозяину, что ему нездоровится, но дела его в полном порядке. Разгневанный мистер Коттон немедленно уволил бездельника. В тот же вечер Кендрик предложил мне вести бухгалтерию, пока он не убедит дядю, что я заслуживаю доверия и возрастом старше, чем кажусь внешне.
Через пару дней я увидел мистера Коттона и мистера Кендрика вместе.
— Вы можете вести бухгалтерию, быть ночным портье и присматривать за бильярдной? — резко спросил меня мистер Коттон.
— Думаю, что да, — ответил я. — Сделаю все, что в моих силах.
— Хм… — раздумчиво произнес он. — И сколько же вы хотите получать за это?
— Сами решайте, сэр. Я буду доволен всем, что вы мне предложите.
— Черт возьми, — пробормотал он сердито, — предположим, я скажу: продолжай в том же духе? И все!
— О;кей, сэр, — улыбнулся я.
— Чему ты лыбишься? — рассердился Коттон.
— Тому, сэр, что оплата, как вода, всегда стремится подняться до своего уровня!
— Что, черт возьми, ты подразумеваешь под «ее уровнем»?
— Уровень, — продолжал я, — это, конечно, рыночная цена. Рано или поздно она поднимется до общепринятого уровня. А я могу подождать.
Его проницательные серые глаза внезапно впились в меня.
— Думаю, племянник прав, и вы действительно гораздо старше, чем выглядите, — произнес, наконец, Коттон. — Начисляйте себе пока сотню в месяц. А там посмотрим.
И он улыбнулся. Я поблагодарил и пошел работать.
Казалось, что случайности заполнили мою жизнь... Примерно через день после этого разговора молчаливый администратор Пейн пригласил меня поужинать вместе, а затем сходить в театр. У меня не было ни одного выходного дня в течение пяти или шести месяцев, поэтому я согласился.
Ужин был отличный, в знаменитом французском ресторане (забыл его название). Пейн заказал шампанское. Но я решил не прикасаться к спиртному, пока мне не исполнится двадцать один год, и так и сказал своему визави.
Пейн долго ходил вокруг да около, но, в конце концов, сказал, что, поскольку я бухгалтер вместо Кертиса, он надеется, что мы поладим. Я спросил, на что он намекает, но администратор увильнул от прямого ответа. Это возбудило во мне определенные подозрения.
Через день или два я разговорился с мясником в другом квартале города и ненароком спросил его, за какую сумму он согласился бы ежедневно поставлять в ресторан гостиницы семьдесят фунтов отличной говядины и пятьдесят фунтов такой же баранины. Названная цена оказалась настолько ниже той, которую платил Пейн, что мои подозрения окончательно подтвердились. Возмущению моему не было предела.
В свою очередь, я пригласил Пейна на ужин и как бы невзначай затронул тему закупок.
— Конечно, есть «вилка», но если мы с вами поладим, треть разницы ваша. Столько я отдавал Кертису. «Вилка» никому не вредит, — продолжал он, — потому что я покупаю по цене ниже рыночной.
Я был весь внимание и окончательно смутился, когда он признался, что «вилки» были на все, что он покупал. В целом они составляли около 20 процентов от общей стоимости закупок. Тем самым Пейн повысил свое жалованье с двухсот долларов в месяц до двухсот долларов в неделю.
Как только все стало ясно, я пригласил Кендрика пообедать и изложил ему ситуацию.
— Мой девиз, сказал я, «Верность моим хозяевам и преданность благу корабля».
К моему удивлению, сначала Кендрик, казалось, был недоволен.
— Еще одна проблема, — начал он. — Почему ты не можешь заняться своей работой и оставить других в покое? В конце концов, что такое «вилка»?
Когда он понял, что это такое и что он сам может делать закупки, потратив всего полчаса в день, тон его изменился.
— Что теперь скажет дядя? — воскликнул Кендрик.
Через два дня разгорелся страшный скандал. Мистер Коттон был деловым человеком. Он не стал верить слухам, а сам пошел к обслуживавшему ресторан мяснику и лично убедился в том, как его «грабили» все эти годы. Когда шла разборка в кабинете Коттона, Пейн попытался ударить меня, но оказалось, что ему легче принимать удары, чем наносить их, и что «проклятый мальчишка» нисколько его не боится.
Довольно любопытно, что вскоре я заметил, что «вилки» имели дополнительный результат: всякий раз, когда мясник оставался с некачественным товаром и не мог его реализовать, он сбывал некондицию нам, уверенный, что Пейн не будет ссориться из-за такого пустяка.
Вскоре негр-повар объявил, что мясо теперь стало гораздо вкуснее. Следом клиенты тоже не замедлили выразить свою признательность.
Еще одно изменение, вызванное изгнанием Пейна, сделало меня хозяином ресторана. Вскоре я подобрал умного официанта и поставил его главным над остальными. Вместе мы быстро наладили дисциплину персонала. Больше года я работал по восемнадцать часов в сутки из двадцати четырех. После первых шести месяцев мой оклад составлял уже сто пятьдесят долларов в месяц, и практически весь заработок я откладывал.
Опыт той долгой, ледяной зимы в Чикаго расширил мои знания об американском образе жизни и особенно о жизни самых низов. Я прожил в отеле уже месяца три, когда однажды вечером, как обычно около семи часов, вышел прогуляться. Было очень холодно, западный ветер скреб улицы ледяными зубами. Термометр показывал четырнадцать градусов по Фаренгейту1. Я никогда еще не жил при таком морозе. Вдруг ко мне подошел незнакомец, невысокий человек с рыжими усами и густой щетиной:
_______________________
1 - 10 ;С мороза.
— Слушай, приятель, дай поесть.
Парень явно был бродягой — в поношенной и грязной одежде, с заискивающими, но одновременно грубыми манерами. Не раздумывая, я достал из кармана пачку банкнот. Хотел дать долларовую купюру, но как только стал искать банкноту, бродяга одним рывком схватил всю пачку, но и мою руку заодно. Инстинктивно я вцепился в доллары, но от неожиданности еще какое-то время оставался в растерянности. Бродяга со злостью ударил меня в лицо и снова попытался вырвать банкноты. Опомнившись и обозлившись, я со всей силы врезал ему по роже. В следующее мгновение мы сцепились и покатились по земле. На счастье, я сразу оказался сверху, тотчас напряг все свои силы и второй раз ударил парня в переносицу. В следующее мгновение я уже был на ногах, сунул деньги в карман и изготовился к бою. К моему удивлению бродяга поднялся и доверительно сказал:
— Я голоден и слаб. Иначе ты так легко со мной не разделался бы. — И он продолжил с невероятной, как мне показалось тогда, наглостью: — Теперь ты обязан заплатить мне доллар, по крайней мере, за то, что избил меня. — И он погладил себе подбородок, словно желая облегчить боль.
— Обойдешься, — ответил я, внезапно осознав, что закон на моей стороне.
— Если ты не заплатишь, — пригрозил бродяга, — я заявлю в полицию, что ты ограбил меня!
— Заявляй, — согласился я. — Посмотрим, кому поверят.
Тогда бродяга уже знакомым льстивым голосом начал снова:
— Послушайте, молодой человек, вы никогда не потеряете ни одного доллара — я научу вас, как это сделать здесь, в Чикаго. Нечего было вытаскивать напоказ такую пачку долларов, да еще в уединенном местечке. Вы соблазнили голодного страдальца…
— Я собирался помочь тебе, — возразил я.
— Знаю, — ответил парень, — но я предпочитаю сам себе помочь. — И он усмехнулся. — Отведи меня в харчевню. Я голоден. В оплату я научу тебя, как выживать на улицах Чикаго.
Бродяга явно был хозяином положения, и так или иначе все его поведение возбудило мое любопытство.
— Куда же нам пойти? — спросил я. — Поблизости нет ни одного ресторана, разве что «Фримонт-хаус».
— Черт возьми! — воскликнул бродяга. — Только миллионеры и дураки ходят в такие шикарные рестораны. В поисках еды я следую за своим носом.
Он развернулся на каблуках и, не сказав больше ни слова, отвел меня по боковой улочке в немецкую забегаловку с голыми деревянными столами и посыпанным песком полом.
Здесь парень заказал нам горячий кофе, и когда я расплачивался, был приятно удивлен, обнаружив, что счет всего сорок центов. А ведь при этом мы могли спокойно проболтать в уголке хоть весь вечер.
За десять минут разговора бродяга разрушил все мои предвзятые представления и дал массу интересных советов. Он был человеком начитанным, если не образованным, и жестокость его слов привлекала меня почти так же, как новизна его точки зрения.
По его мнению, все богатые люди были ворами, все рабочие — овцами и дураками. Таково было его кредо. Рабочие делали свою работу, создавали богатство, а предприниматели отнимали у них девять десятых продукта их труда и таким путем становились богатыми. Все казалось простым. Бродяга никогда не собирался работать: он просто попрошайничал, разъезжая по разным штатам.
— Как же ты туда добираешься?! — удивился я.
— Здесь, на Среднем Западе, — ответил он, — я прячусь в товарных и угольных вагонах. На настоящем Западе и на Юге я сажусь в пассажирские вагоны. Когда кондуктор меня обнаруживает и высаживает, я жду следующего поезда. Конечно, жизнь полна случайностей, и некоторые из них весьма болезненные, — добавил он, снова задумчиво потирая подбородок.
Бродяга казался крепким маленьким человечком, чьей единственной целью в жизни было избегать работы. Несмотря на это, он много работал, чтобы ничего не делать.
Его рассказ произвел на меня должное впечатление. Мне даже захотелось по-настоящему помочь ему.
Когда я встал, чтобы уйти, бродяга дружелюбно ухмыльнулся:
— Полагаю, я заработал доллар?
Я не мог удержаться и со смехом согласился.
— Думаю, что да!
В этот раз я отвернулся, когда доставал купюру.
— Пока, — сказал бродяга, когда мы расстались у двери забегаловки. И в этом слове была вся его благодарность за доллар.
В другой раз случилась более печальная история.
Однажды вечером со мною заговорила девица легкого поведения. Она была довольно опрятно одета, и когда мы подошли к газовому фонарю, я увидел, что она хороша собой, но с едва заметной тревогой на лице.
— Меня не интересует продажная любовь, — предупредил я. — И все же, сколько ты обычно получаешь?
— От одного доллара до пяти, — ответила она. — Что касается вас, сколько заплатите, за то и буду благодарна.
— Дам пять долларов, — ответил я. — Но ты должна честно рассказать о себе. Мне интересно.
— Рассказывать-то особо нечего. Мне еще нет двадцати… Вы дадите мне больше, если что-нибудь расскажу, не так ли?
— Ты выглядишь лет на восемнадцать.
Я сделал вид, что не заметил ее намек.
Через несколько минут мы уже поднимались по лестнице многоквартирного дома. Комната девушки была бедно обставлена, узкая спальня-гостиная, как раз по ширине коридора, примерно шесть футов на восемь. Она сняла плащ и шляпку и поспешно вышла, правда, предупредив, что через минуту вернется. В тишине мне показалось, что я слышу, как она бежит вверх по лестнице. Где-то рядом заплакал ребенок, и снова наступила тишина. Неожиданно девушка вошла, молча обняла меня и поцеловала.
— Ты мне нравишься, — сказала она, — хотя и смешной.
— Почему смешной? — слегка смутился я.
— А как иначе? Дать пять долларов девице и отказаться развлечься с нею. Но я рада, потому что сегодня вечером мне и тревожно, и страшно…
— Почему? И почему ты выходила?
— Надо, — ответила она и плотно сжала губы. — Вы не возражаете, если я оставлю вас еще на минутку?
И прежде, чем я успел ответить, снова вышла из комнаты. Когда она вернулась, я уже потерял терпение и надел пальто и шляпу.
— Уходите? — удивленно спросила она.
— Да. Мне не нравится в этой пустой клетке. И ты как-то подозрительно все время сбегаешь.
— Сбегаю… — повторила она, а затем, словно в отчаянии, добавила: — Там мой ребенок. Подруга заботится о нем, когда я работаю.
— Бедняжка! — воскликнул я. — И как же ты собираешься дальше жить с ребенком на руках?
— Я мечтала о ребенке, — вызывающе воскликнула она. — Я бы ни за что не осталась без него! Я всегда хотела ребенка. И таких, как я, девочек много.
— В самом деле? И ты знаешь, кто отец?
— Конечно, знаю. Он работает на скотном дворе, крепкий, славный парень. Он даже хотел бросить пить!
— Полагаю, ты вышла бы за него замуж?
— Любая девушка вышла бы замуж за порядочного парня!
— Ты красивая, — сказал я.
— Вы так думаете? Раньше и впрямь была красивой, но теперь... эта жизнь ... — И она выразительно пожала плечами.
— Тебе это не нравится?
— Нет, не нравится! — вызывающе воскликнула она. — Хотя, когда у тебя есть хороший парень, это не так уж плохо. Но их так мало, — продолжала она с горечью, — и вообще, когда они хорошие, у них нет денег. Славные ребята всегда бедные или старые…
Я протянул ей пятидолларовую купюру.
— Спасибо, — сказала девица. — Вы очень милый. Если будет желание, приходите ко мне в любое время. Просто приходите, и я постараюсь хорошо провести с вами время.
Я ушел. Навсегда. Таким был мой первый разговор по душам с проституткой. Мысль о том, что потаскушка может мечтать о ребенке, была для меня совершенно новой и неожиданной. Искушение женщины и впрямь отличается от искушений мужчины!