Ночь. Лес. Тяжёлое дыхание. Кошачья поступь. Не суть, сколько их было. Откуда возвращались, кого остерегались... Наконец привал. Схрон. Вся тяжесть с плеч, поясов, ног... Тела готовы воспарить от обретённой лёгкости. Откуда, каким образом возник разговор, почему так, а не иначе, уже и не важно, главное они все были живы:
- Сейчас бы рюмочку коньяка, сигару и молоденькую, фигуристую наложницу... - мечтательно потягиваясь сказал самый молодой, по жизни бесшабашный, рисковый, озорной, разгильдяй из разгильдяев, но с открытой, доброй душой, отчаянный поборник справедливости, через что, бывало, попадал на фингал под глазом, сломанные рёбра,порванную одежду, жалостливые причитания матери, понимающую ухмылку отца...
- "Каждый мужчина, попавший в рай, получит 72 гурии; в каком бы возрасте он ни умер,когда он будет допущен в рай, он обернётся тридцатилетним и никогда не станет старше" - улыбаясь, ответил другой.
- Да ладно, не гони! Мне и в тридцать лет семьдесят две осилить... - тут запнулся третий, подумал, - Легче в Раю коньки отбросить, дуба дать, что там ещё... но на Землю к одной вернуться... Семьдесят две!!! Застрелиться и не встать!
- "Мужчина в раю получит потенцию, равную потенции сотни мужчин!" - уже смеясь продолжил его собеседник.
- В конце Штирлиц начал пороть чушь. - вклинился в разговор ещё один мужчина лет сорока пяти.
- ... Чушь сначала возмущалась, потом смирилась, затем почувствовала приятное томление и струйный оргазм... Теперь у неё ребёночек... у Штирлица на руках судебное постановление на алименты, а в голове мысли: "И какого яух я порол эту Чушь?!!!" - на эту реплику ещё одного участника событий, умудрённого жизненным опытом длинною практически в шесть десятков лет, все, кто сидел, стоял, повалились наземь, катаясь по ней терзаемые коликами от смеха...