Книга 4. Руский счёт. Глава 0. МногО

пока ещё черновик

Из серии “Рассказы детям о Языке”
Книга 4
“Руский счёт”

Глава 0
“МногО”


А разбирать значения звучаний Мыслительного инструмента “Счёт” мы будем на примерах звучаний руского и английского языков. А  руского и английском потому, что Счёт возникает тогда, когда они были по сути единым ещё Животным языком. Но как только у будущих руских и у будущих англичан их жизнедеятельность становится разной, так и знания в их коллективных сознаниях начинают накапливаться уже разные. Т.е. в структурах значений одних и тех же звучаний у них так накапливались разные уже знания. Что в свою очередь делало слова, которым эти звучания и принадлежали, тоже так уже разными. При накоплении некого критического числа таких разных слов в их языках, сами их языки можно было считать уже разными. О том, как шёл этот процесс, особенно хорошо можно понять на примере формирований звучаний у признаков сознания Счёта. И начнём мы здесь так уже издалека, со времён отстоящих от сегодняшних дней, лет эдак сто тысяч назад.

В Животном языке именно у детёнышей представителей формы Жизни “человек” тогда существовало их естественное собственное звучание “(МН)”. (Само это знание, напоминаю, следует из знания нами Последовательности частот звуков в русском языке.) Уже только поэтому можно предположить, что в его структуре значений присутствовали знания признака сознания (такого контекста как “Счёт” в Сознание тогда просто ещё не было) “1” и знание признака сознания “моя”. И это потому, что у самого детёныша его мать всегда была уже так одна, и она у него была уже так его. А ещё в структуре значений звучания “(МН)” присутствовало знание признака сознания “отсутствие”, потому как мама не всегда была со своим детёнышем, она иногда у него ещё и отсутствовала.

Таким образом значением у звучания “(МН)” тогда в Языке было  [моя/1/отсутствие]. Что значит, что в структуре значений звучания “(МН)” тогда присутствовали знания признаков сознания “моя”, “1” и “отсутствие”. Т.е. оно включало так в свою структуру значений знания признаков сознания, что имели непосредственную связь с контекстом (с признаком) “детёныш”. Потому как, - ещё раз, - только в контексте “детёныш” и нигде ещё больше это звучание с этим его значением тогда и использовалось.

В результате же детализации “(МН)”, а точнее одновременной детализации его значения и его звучания, в Языке возникают звучания “м” со знанием признака сознания “мой” и звучание “н” со знаниями признаков сознания “1” и “отсутствие”. При этом сами новые звучания “м” и “н” контексту (признаку) “детёныш” вовсе уже так не принадлежали. (Проще говоря, сами детёныши звучания “м” и “н” произносить тогда, как впрочем и до сих пор, ещё не умели.)

А это значит, что теперь значения звучаний “м” и “н” могли зависеть уже только от самих тех контекстов (слов языка), где они и использовались. Напоминаю, их контекстами (языка) были теперь уже именно те объединения (слова), в которых эти звучания и использовались с этими их значениями. Т.е. использование звучания “н” в том или ином объединение (слове) добавляло в его (объединения) структуру значений знание “1” или знание “отсутствие”.  А использование звучания “м” в том или ином объединении добавляло в его (объединения) структуру значений знание “моя”. Точнее даже теперь уже не знание “моя”, - сам-то контекст у звучания “м”, получается, так уже поменялся, чтоб ему (точнее его значению) не быть уже “моя”, - а знание “принадлежащий мне (т.е. тому самому признаку действительности, который звучание, где “м” и использовалось, говорил) это (звучание, где “м” и использовалось) говорящему”. Т.е. - ещё раз, - так это знание принадлежало уже тому контексту (тому признаку действительности), который его уже так говорил.

Точно таким же образом, звучание “н” со значениями [1] и [отсутствие], если и имело теперь какую-то связь с Действительностью, то зависела она целиком и полностью от знания того контекста языка (в нашем случае им было слово), где звучание “н” и использовалось. Что в свою очередь значило, что постоянной связи с Действительностью признаки сознания “1” и “отсутствие” больше так уже иметь не могли. Как это было у всех признаков действительности и других признаков сознания до них, знания которых формировались из информации от органов чувств, а значит так, - через сами эти органы чувств, - связь с Действительностью они безусловно уже так имели. А это и было ничем иным, как началом формирования Мыслительного инструмента “Счёт” в Сознании, как одного из его контекстов. Но, - ещё раз, - именно что только началом, так как кроме знаний признаков сознания “отсутствие” и “1” никаких других знаний в контексте Сознания “Счёт” тогда ещё просто не было и быть не могло.

Ещё раз, - если значение звучания “м” [принадлежащий мне, это говорящему] стало составлять так уже знание признака сознания Языка (тоже одного из контекстов Сознания), и именно в нём оно потом так и использовалось, то значения звучания “н” [1] и [отсутствие] стали составлять так уже знания признаков сознания Счёта. Потому как друг без друга знания “один” и “отсутствие” существовать в нём никак не могли. Т.е. они были так уже взаимосвязанными знаниями в Сознании. Так вот та связь, что их связывала никакого отношения к Языку (одному из контекстов Сознания) уже не имела, в смысле не использовалась в нём уже абсолютно никак. В то время как сами оба эти значения, - [1] и [отсутствие] безусловно использовались в Языке.

Или, если сказать ту же самую мысль, но уже чуть по другому, - формирующиеся контексты Сознания “Счёт” и “Язык” так начинали использовать разные связи. А это значит то, что “Счёт” и “Язык” становились так уже абсолютно разными контекстами Сознания. При этом Счёт по сравнению с Языком использовал меньший контекст вещественной структуры связей Сознания с существующей на ней невещественной структурой знаний. Проще говоря, использовал он  так гораздо уже меньше знаний, чем использовал их Язык, потому как самих связей в Языке было гораздо так уже больше.

Но самое главное было здесь то, что знания Счёта в отличие от знаний Языка непосредственно с Действительностью были уже не связаны. Т.е. они не были связаны с той самой Действительностью, знания о которой формируются в Сознании за счёт информации от  органов чувств. Уже поэтому, скажем так, “язык” той же Математики (как одного из контекстов уже Счёта) понятен абсолютно всем, кто его и использует. Другое дело, что развитие Счёта без его взаимодействия с Действительностью невозможно, как невозможно развитие невещественной структуры знаний без развития вещественной структуры связей, на которой она и существует.

(Кстати, в этой последней моей мысли в своё время пришлось убедиться древним грекам. Они тогда ещё стремились к Абсолютному Знанию, как одному из проявлений совершенства в Действительности. Т.е. так они стремились к Знанию, которое никоим образом с Действительностью посредством Опыта связано уже не было. В итоге, так ничего тогда не добившись, древние греки вынуждены были от этой своей затеи (Абсолютного Знания) навсегда отказаться.

А всё потому, что наше Сознание, как и Знание, что в нём существует, это всего-лишь один из контекстов Действительности, - а частью объять целое невозможно, в противном случае сама такая часть частью уже так не будет. В смысле, даже если и допустить, что Знание осознаёт уже всю Действительность, то это значит, что оно само и есть уже так Действительность, со всеми из этого вытекающими следствиями. Или та же самая мысль, но высказанная уже чуть по другому (это чтоб для кого-то она была так немного понятней), - если Бог и есть, то он может быть только Действительностью.

Впрочем, осознавание уже этого знания вовсе не входит в задачи, что составляют контекст этой Книги. А потому на этом об этом мы с вами так уже остановимся...)

Но вернёмся уже к “(МН)”, точнее к результатам его детализации в Языке, а именно звучаниям “м” и “н” с их значениями. Если со значением [1], [отсутствие] и [принадлежащий мне, это говорящему] нам более-менее всё так понятно, то откуда и как тогда возникает потом столь необходимое для контекста “Счёт” значение [много]? Причём, - обратите внимание! - возникает оно практически тогда одновременно со значениями [1] и [отсутствие], это видно уже из знаний самого Языка.

Так из конструкции звучания “many” (”мэн(ь)ы”) у значения [много] безусловно следует знание, что возникло это звучание сразу же после детализации “(МН)”, - в нём звучания “м” и “н” используются уже раздельно, а значит каждый уже со своим у него там значением. У звучания “many” (“мэн(ь)ы”) возможны три конструкции, - {”м” “эн(ь)ы”}, {”мэ” “н(ь)ы”} и {”мэн(ь)ы”}, рассмотрим их так уже все.

В соответствии со знанием связи “порядок” английского языка мы получим такое значение, - {”м” “эн(ь)ы”}, - {”м” {”эн”}(ь)ы} - [много {один (из вообще всех тех, что так уже есть) любых} принадлежащих мне, это говорящему], - очень даже возможная конструкция, тем более, что она соответствует и сегодняшнему значению звучания “many” в английском языке. Из чего можно предположить, что именно по такой схеме, т.е. через использование звучания “эн(ь)ы” (”any”) и его значения, будущие англичане сформировали тогда сегодняшнее звучание “мэн(ь)ы” (”many”) и его уже значение в английском языке. Чтобы понять его значение, необходимо рассмотреть отдельно звучание ”эн(ь)ы” (”any”) с его уже значением, и тоже с учётом английского знания связи “порядок” в нём.

”эн(ь)ы” (”any”) - {”эн”}(ь)ы - [много {один (из вообще всех тех, что так уже есть) любой}]. Получается, что объединение ”эн(ь)ы” (”any”) является множественной формой объединения “эн” (”an”) со значением [один (из вообще всех тех, что так уже есть) любой]. А это значит, что когда оно такое возникло в языке будущих англичан, у них тогда уже было соответствующее знание связи “порядок” и знание признака сознания (значение) “множественность” с его звучанием “(ь)ы”.

Ещё раз, - тот факт, что звучания знаний связи “порядок” у человеков (я так говорю о будущих англичанах и будущих руских) живших в те времена практически вместе и использовавших абсолютно одни и те же звучания с почти одними и теми же у них значениями, но с абсолютно обратными по значению знаниями связи “порядок” (например, значению [я] у одних соответствовало звучание “ай”, в то время как у других уже “йа”), говорит нам о том, что уже тогда про меж них существовал конфликт. Тот самый конфликт, без которого существование ни одного процесса в (Процессе) Жизни просто уже невозможно. И этим процессом безусловно был процесс связанный с добычей и продажей соли.

Напоминаю, чтобы конфликт уже состоялся, необходимо и достаточно разделить человеков на “наши” и “чужие”. А для этого необходимо выделить соответствующий признак, - без разницы, действительности он или сознания, - для признака “человек”. А так как будущие руские и будущие англичане были тогда практически одними и теми же человеками (этому способствовал процесс п-п генетической информации, что между ними тогда уже был), то были они очень уже так внешне похожи. В смысле разделить их по внешнему виду (т.е. по признакам действительности) не представлялось возможным. Единственная же возможность их вообще различить (разделить) была в том признаке сознания, что у них тогда уже был, а именно в их речи, - из-за абсолютно обратных по значению знаний связи “порядок” речь у них была так уже разная. Именно поэтому, я считаю, что будущие англичане (а, возможно, - допускаю, - и сами будущие руские) предпочли иметь в своей речи обратное по значению знание связи “порядок”.

(Замечу от себя, - наибольшую склонность к конфликту более всего испытывают всегда те, кто по разным причинам обладает наименьшим же количеством знаний. А потому, я считаю, что “инициаторами” формирования тогда у себя в языке знания связи “порядок” с обратным у него значением, как более, мягко скажем так, малообразованные, были именно что будущие руские.)

Проще говоря, будущие англичане “читали” значения их звучаний с конца, в то время как будущие руские “читали” значения их звучаний с начала. В результате для одних и тех же значений они использовали объединения включавшие одни и те же звучания, но с обратным у них порядком. И это при том, что уже тогда в структурах значений этих одинаковых звучаний, что и составляли звучания объединений, накапливались разные знания, что тем более делало значения самих таких объеденений совсем уже разными.

Проблема (с этой точки зрения, получается, она была так уже именно только у будущих руских, - это они заимствовали знания у будущих англичан, как у более умных, но только никак не наоборот) была в том, что значение звучания “н” (”n”) зависело от самого знания (связи) “порядок”. Проще говоря, оно зависело от того места, что звучание “н” (”n”) занимало в объединение, - начало или конец. В начале объединения “н” (”n”) имело значение [отсутствие], а в его конце [1]. Потому будущим руским, когда они заимствовали у будущих англичан их знания (признаков) в том числе и сознания, звучания которых содержали звучание “н” (”n”), это обстоятельство (знание) безусловно следовало уже так учитывать. (Как именно они это делали, мы разберём здесь же, но чуть уже дальше.)

Звучание “э” с этим его значением [любой], возникает в Языке одним из первых, как результат детализации Гласного звука (т.е. его звучания и его значения) . За неимением же тогда достаточного количества слов в Языке для называния ими разного рода признаков, звучание “э” в сочетание с различного рода составляющими, - жестовыми, мимическими, голосовыми, и т.д., - использовалось животными формы Жизни “человек” для называния так вообще уже всего (всех тех признаков), знания чего уже было в их Коллективном сознании. Т.е. им назывался тогда именно что ЛЮБОЙ уже признак в Действительности, отсюда, собственно, так и происходит его значение [любой].

Таким образом значение звучания английского объединения “эн” (”an”) в соответствии со знанием связи “порядок” английского же языка “читается” как [1 любой]. В соответствии же со знанием связи “порядок” руского уже языка звучание этого же объединения “читается” уже как [любой 1]. С первого взгляда смены значений у звучания “эн” (”an”) со сменой знаний связи “порядок” с руского языка на английский язык не происходит, потому как значения [1 любой] и [любой 1] так уже совпадают. Но это именно что только с первого взгляда.

Если же мы “прочитаем” возможные значения у обратного ему по звучанию объединения, каким и является “нэ” (”na”), где “н” (”n”) находится уже в начале, а значит имеет в нём значение [отсутствие], то с разными знаниями связи “порядок” (а их в Языке может быть всего только два, - руское и английское) мы получим уже такие его значения, - [любой отсутствие] (это английское) и [отсутствие любой] (это руское). Понятно, что любого отсутствия не бывает, потому как само это знание “отсутствие” предполагает только две возможности, - “быть” (присутствовать), или “не быть” (отсутствовать). Наличие же звучания “н” в начале звучания объединения “нэ” (”na”) с его там значением [отсутствие] называет так возможность именно что “не быть” (не присутствовать). Отсутствие же самого этого звучания в начале объединения по умолчанию называет возможность наличия знания в структуре значений этого объединения именно что “быть”.  Таким образом в структуре значений объединения “нэ” (”na”) знание возможности “быть” безусловно уже присутствует, - согласитесь, невозможно отсутствовать, если тебя даже нет. По этой причине, - любого, т.е. помимо ещё возможностей “быть” и “не быть”, отсутствия быть просто не может, - звучания “нэ” (”na”) с этим его значением [любой 1] никогда не было в английском языке.

Чего не сказать о значение “нэ” (”na”), “прочитанным” уже в соответствие, скажем так, с руским знанием связи “порядок”, - [отсутствие любой]. Где [любой] относится к признакам, которых в Действительности существует уже множество. А вовсе даже не два, как это и есть возможностей у [отсутствие]. А это значит, что само такое значение - [отсутствие любой] - безусловно может так уже быть, а потому в руском языке оно такое уже и есть. Другое дело, что само его звучание, как и его значение было несколько потом уточнено, и теперь в руском языке вместо “нэ” используется уже только “н(ь)э” (“не”). А уточнено оно было тогда за счёт использования не самих уже гласных звуков с их значениями, а их объединений с руским ером (ь) со значением [принадлежность мужикам], - “(ь)а”, “(ь)о”, “(ь)э”, и “(ь)у”, - с их уже значениями.

(Кстати, из этого вот самого значения [любой], что было у звучания “э” в том числе в языке и у будущих англичан, следует то, что оно было первым звучанием вообще в Языке, в структуре значений которого присутствовало знание “один (раз)”. Потому, как именно это звучание “э” (”a” англ.) из-за этого его значения древние англичане и использовали тогда в процессе счёта. Таким образом в структуре значений звучания “э” так помимо знания “1” возникает в том числе знание “один (раз)”. Как именно это произошло, |мы узнаём на примере уже английского звучания “man” (”мэн”) и его значения [мужчина/человек].

Напоминаю, у будущих англичан тогда уже началась детализации в их будущем английском языке “(МН)” со знаниями в его структуре значений “мой” и “1”. А так как с помощью “э” древние человеки производили тогда в том числе и процесс счёта, то это значит, что им тогда помимо “1” необходимо было иметь ещё и звучание для значений отличных уже от [1], в том числе и для значений [отсутствие] и [много].

Таким образом у них в контексте, скажем так, взрослых будущих англичан появляется тогда объединение “мэн” (”man”) - {”м” “эн”} - [{1 любой} принадлежащий мне, это говорящему]. А так как присутствовало оно по большей части в контексте женщин и, скажем так, их взрослых детей, именно которые это его звучание с этим его значением и использовали, то было оно направлено в первую очередь в сторону мужчин. Именно поэтому в структуре значений звучания “мэн” (”man”) появляется тогда в том числе и знание “мужчина”. В смысле “1 любым” для женщин и детей так был уже именно что их мужчина.

В объединение “эн” (”an”), которое помимо звучания “м” (”m”) и составляет объединение “мэн” (”man”), звучание “н” имеет значение [1], звучание же “э” в нём значит, что для осознания значения самого уже этого объединения “эн” (”an”) значение [1] надо учитывать в нём только “э” раз, т.е. один так уже раз. Таким образом с учётом знания “один (раз)”, что присутствует в структуре значений звучания “э”, полным значением звучания “эн” (”an”) тогда становится [”1” один (раз)]. А у звучания “(МН)”, которое очень было уже так похоже на звучание “мн” (”mn”), и у которого отсутствовало звучание “э” с этим его значением [один (раз)], в структуре значений так появляется знание “отсутствие”. В смысле “(МН)” было тем самым звучанием, которым дети называли своих мужчин, но в котором отсутствовало звучание “э”, и которое было в похожем звучании у женщин, - “мэн”, - которым уже те называли своих мужчин.

Ещё раз, - таким образом у значения [отсутствие] появляется звучание в Языке, а именно “(МН)”. Которое при его детализации на звучания “м” и “н” переходит уже к звучанию “н”.

Осталось так только значение [много], которое к тому времени уже было в Сознании, и его звучание, которого в Языке (одном из контекстов Сознания) тогда ещё не было. И будущие англичане нашли тогда как уже его сделать! Теперь, когда им необходимо было сформировать звучание со значением большим, чем это было у “эн” - [”1” один (раз)], т.е. со значением [”1” несколько (раз)], они модулировали звучание “э” таким образом, что казалось, что так они произносят сразу несколько звучаний “э” одновременно. И значением уже такого объединения “Эн” (”en”) тогда было именно что [”1” несколько (раз)].

Причём здесь “man”, точнее даже “men”, и его значение? Да при том, что “en” с тех пор используется в английском языке по умолчанию. А потому как отдельного звучания его в нём уже попросту нет, это если только теперь в составе объединений. Тем более, что будущие англичане для значения множественности очень скоро стали использовать звучание “(ь)ы”. Само же звучание “э” (”e” - англ.) с этим его значением [один (раз)] используется у них в языке в объединении с объединением “th”, а именно “the”. Впрочем, это уже мы говорим так об английском языке, в то время как наша тема здесь “Руский счёт”, а потому уже так прекращаем.

А что руские? - они вообще ничего уже так и не поняли, потому как их значением “мн(ь)” тогда было [налим]. При том, что они безусловно уже понимали, что именно английское “mn” так уже значит. Т.е. они понимали так его значение, - которое как знание у будущих англичан они тогда и заимствовали, - но вот только “прочитать” его они уже не могли. Потому самому этому значению они сопоставили звучание “много”, значение которого “читается” как [”мн” объединение охотников объединения]. Где “объединение” и “объединения” правильно воспринимать как “слово” и “слова”.

И ещё, исходя из знания этого знания, они детализировали звучание “мн(ь)” у значения [налим], причём сделали это уже с применением правиЛа. А именно, они стали называть [налим] уже как “налим”, - {”на” Л “(ь)ым”} - [отсутствие признака принадлежности “а” воспринимать как много принадлежащее мне, это говорящему]. В смысле, налим не был тем признаком, что был частью формы Жизни “человек”, - потому и отсутствует у него признак сознания “принадлежность “а”, - но он был признаком, что мог быть во множестве у самого человека (это когда он этих самых налимов уже так поймает). Знание же о том, что это был уже именно признак “налим” следовало из знаний Действительности. Проще говоря, для того, чтобы знать, что “налим” это [налим], сам этот признак надо было прежде ещё и увидеть.

Вторая возможная конструкция у “many” (”мэн(ь)ы”), а именно  {”мэ” “н(ь)ы”}, не устраивала уже ни тех, ни других. Англичан потому, что как мы уже здесь и говорили, объединение “н(ь)ы” смысла для них не имело. А руских же потому, что входящее в неё объединение “мэ” значения уже у них в языке иметь не могло. Потому как в структуре значений звучаний, что её образуют, присутствуют взаимоисключающие знания. Так в структуре значений звучания “м” присутствует знание “принадлежащий мне”, а в структуре значений звучания “э” присутствует знание “принадлежащий любому”. Согласитесь, одновременно принадлежать можно только какому-то одному из них. Потому как я для себя никогда любым уже так не буду. А потому объединение “мэ” значения в руском языке не имело и иметь не могло.

(Кстати, о том, что всё так и было, и объединение “мэ” воспринималось рускими как не имеющее значение, следует из значения их устойчивой фразы “ни бе, ни мэ, ни кукареку”. Где помимо “мэ” использовалось в том числе ещё и “н(ь)ы” (”ни”), которое вместе с ним присутствовало в английском “мэн(ь)ы” (”many”). Значением этого устойчивого сочетание было то, что оно относилось так к речи тех человеков, которые в ней использовали звучания или совсем уже непонятные (т.е. в структурах значений которых присутствовали взаимоисключающие знания, как это и есть у “мэ”), или только отчасти понятные (как это могло быть в “кукакреку”), или принадлежавшие заведомым дуракам (в структуре значений “б” присутствовало в том числе знание “дурак”).)

Ещё раз, - значение звучания “н(ь)ы” до детализации значения [”1”/отсутствие] на знания “отсутствие” и “1” “читалось” как [много отсутствие/”1”]. Значение обратного же ему звучания “(ь)ын” “читалось” как [”1”/отсутствие много]. При формировании знания связи “порядок” в английском языке происходит детализация знания “1”/отсутствие“ на знания “1” и “отсутствие”. Одновременно реализуется возможность выбора из двух знаний одного из них для каждой из двух возможных у него в объениях позиций. Это чтобы в языке была уже так однозначность. Так в конце объединений “н” (”n”) стало значить “1”, в то время как в начале их “н” (”n”) значило уже “отсутствие”. Таким образом значение “н(ь)ы” стало “читаться” как [много отсутствие]. Т.е. так оно называло теперь ситуацию отсутствия даже одного элемента считабельного множества, которых только потому, что само их множество было считабельными, могло быть и много.

Обратное же по звучанию объединение “(ь)ын” (”in”) таким образом приобретает значение, которое “читалось” как [”1” много]. Т.е. так оно называло ситуацию, когда один элемент считабельного множества присутствовал в нём самом. В дальнейшем в структуре значений звучания “(ь)ын” (”in”) появляются в том числе и другие уже знания, и само его значение становится таким образом обощающим. Т.е. оно не обязательно называло так один элемент в считабельном его множестве, множества могли быть уже и другие. В смысле связь между элементом и его считабельными множеством была так гораздо уже более посредственная.

Но самое главное, что следует уже так отметить, - из-за абсолютно обратных знаний связей “порядок” в английском и руском языках, в них, скажем так, приживаются только по одному из возможных вообще таких объединений, - в руском “н(ь)ы” (”ни”), а в английском “(ь)ын” (”in”). Потому как обратные, скажем так, их напарники в их языках значения не имели.

(Кстати, из знания того, что конструкцией “ням” (”н(ь)ам”) является {”н(ь)а” “м”}, мы находим интересное следствие. Оказывается, что когда дети говорят нам “ням” (”н(ь)ам”), значение которого в соответствии с английским знанием связи “порядок” “читается” как [принадлежащий мне, это говорящему с признаком принадлежности “а” 1], они так просят дать им что-то (одно) для того, чтобы это что-то (одно) потом им уже съесть. А съесть потому, что ни о чём больше, кроме как о еде, думать тогда они ещё не умеют. Множественную же форму от “ням” они образуют уже обычным повтором, - “ням-ням”. Точно так в своё время в этих случаях поступали и древние человеки.

Из того же, что само это объединение “ням” уже существует у детей в языке, следует знание того, что детализация значения звучания “(МН)” как и его значения к этому времени в их сознание уже произошла. Более того, так дети уже учатся использовать связи “объединение” и “порядок” в собственном сознании. А уже с их осознанием они учатся осознавать и самих себя как один из контекстов Действительности. Т.е. так у них формируется значение [много]. )

Ещё раз, - как не может быть значения [1] без значения [много], так и значения [много] не может быть без значения [1]. Т.е. знания “1” и “много”, которые их образуют, являются так уже взаимосвязанными знаниями. А это значит, что когда-то до появления соответствующей связи в Сознании, они были одним и тем же знанием признака (связи) сознания (т.е. значением) [все (всё)] = [”1”/много]. Которое с развитием вещественной структуры Сознания детализируется уже на знания признаков сознания “1” и “много”. Для удержания которых в коллективных сознаниях (т.е. в языках) им задаются соответствующие звучания.

Похоже, что все признаки действительности, которые могли иметь непосредственную связь с признаком сознания “1” (почему правильно их за это будет называть “считабельными” признаками), человеки тогда связывали именно только с собой (вспоминаем так уже детское звучание “ням” и его значение). В то время как все остальные признаки действительности, тоже уже имевшие числовые значения (потому как были они уже так считабельными признаками сознания), но большие чем [1], они связывали со всеми остальными человеками или с кем угодно вообще, но только не с самими собой. Проще говоря, у всех у этих признаков могло быть уже так значение [много].