Сны всегда кружились над Гошей, как бабочки над цветком. В снах он нередко находил ответы на измучившие его вопросы. Лучшие свои репризы он увидел во сне…
Но сегодня ему приснился побитый Вовка-Воробей и вся его оборванная компания. Гоша стал вскрикивать и вскочил в поту и дрожи… Солнце уже затепливало, как свечи, золотые церковные купола, на востоке небо было голубым и розовым, а над западной окраиной ходили тяжёлые, как бомбардировщики, тучи. Гоша вспомнил: полночи там бушевала небесная битва – сверкали молнии, грохотал гром…
Бездеятельные минуты жалили его, как злые осы. Поэтому он прытко побежал на восточный край крыши – как всегда, приветствовать солнце. Встречая новый день или приезжая в новый город, он всегда мысленно здоровался со светилом и городом, веря, что и ему отвечается тем же…
Затем он обежал свою башенку при свете и озабоченно пощёлкал языком. Надо будет сегодня же взобраться на купол с ведром и тряпкой, чтобы уничтожить следы голубиных посещений и надраить до блеска зубным порошком ангелочка. Это операцию он совершал по каждому своему возвращению. Он любил такие генеральные мойки, во время которых выбалтывал часовому ангелу свои гастрольные новости. К концу рассказа ангел всегда празднично сиял и, казалось, улыбался…
В башенке Гоша раздвинул все шторы и распахнул все шесть окон. Нежилой застоявшийся воздух унесло обжигающе-ледяным ветром… Потом на крохотной кухоньке он до красноты растёрся холодной водой и, чувствуя заигравшую в каждом мускуле силу, с удовольствием сделал стойку на руках и отжался от пола. Тело слушалось его на удивление отменно – не заломило суставы в натруженных тренировками кистях, а многодневная усталость словно сгинула, растворяясь серым призраком в свежем воздухе.
Внутри башенка была около пяти метров в диаметре. С южной стороны в ней стояла гипсолитовая перегородка, за которой находились крохотный санузел с душем и кухня. По периметру комнату опоясывала раскрашенная Гошей в семь цветов радуги батарея отопления. Из мебели здесь имелось два стула, стол и диван. Массивный дубовый стол располагался у восточного окна. Своим солидным видом он без слов доказывал, что прежние времена были не в пример серьёзней и основательней нынешних. Гоша верил, что заслужил расположение своего стола теми страстными сутками, когда, не разгибаясь, сочинял за ним репризы. Он постоянно чувствовал на себе идущее от стола новое властное требование работы. Вот и сейчас, взглянув на лежащую рядом с настольной лампой стопку чистой бумаги, он ощутил знакомый зуд в груди. Накопившиеся за время гастролей замыслы кипели в нём, требуя немедленного выхода на бумагу и грозя в случае промедления вдребезги разнести голову и грудную клетку своему носителю. Гоша любил эти периоды брожения сюжетов (дальше для создания номера требовался куда более изнурительный и монотонный труд) и умышленно растягивал их. Походив у стола и выиграв короткую борьбу с собой, он перенёс начало работы за столом на вечер.
Напротив стола, под западным окном, громадился ещё одни полный сил мастодонт – чёрный кожаный диван, прозванный Гошей «ковчегом». На вечеринках и дружеских встречах на борт «ковчега» вмещалось до пяти взрослых или до десяти юных Гошиных друзей. «Ковчег» нравился Гоше ещё том, что будильником к нему прилагалось солнце, неизменно льющееся из противоположных восточных окон…
Гоша с удовольствием продолжил обзор своего чертога.
С бесчисленных полок и полочек на возвратившегося хозяина, поблескивая разноцветными глазами, радостно взирало его верное воинство – роботы всех конструкций и стран. На пополнение любимой коллекции Гоша не жалел никаких денег, а за Большого Джека – метровой высоты робота с пятью десятками функций – однажды без колебаний выложил львиную долю своего гастрольного гонорара…
- Представляю вам пополнение! – объявил он своей армии и достал из рюкзачка космический вездеход размером чуть больше ладони. Он поднял новенького над головой, показывая старожилам. – Не смотрите, что с виду он неказист – там внутри целый взвод космических десантников!
Гоша поставил игрушку на пол, надавив малоприметную кнопочку. Вездеход зарычал, замяукал, замигал проблесковыми маячками… И вдруг, выбросив флаг с изображением Земли, бросился в отчаянную атаку. Из невидимых прежде люков стали стремительно высовываться, стрелять и исчезать юркие звёздные десантники. Гоша положил перед вездеходом книгу, и тот, не прерывая пальбы, поднатужился и одолел препятствие. Гоша выключил его и с почётом водрузил на полку. Вечером они с Костиком ещё в него наиграются…
Затем он облачился в бело-голубой спортивный костюм. Включил радио. Обычно он включал его на одну-две минуты в день. Этого хватало с лихвой.
- …академик заявил, что возглавляемый им институт собрал неоспоримые доказательства засилия Кремля нечистой силой и сейчас ведёт переговоры со Святой Православной Церковью на предмет экзорцизма – изгнания бесов из центра управления страной…
Гоша даже прекратил обуваться, заслушавшись безумными новостями.
- И это пускают на всю страну!..- в гневе воскликнул он и вырубил радио.
Зашнуровав кроссовки, он подхватил пакет с опустошёнными за ночь бутылками и выпрыгнул через окошко на крышу.
Для спуска в подъезды им служили две расположенные между башенками будки. Гоша открыл обитую жестью дверь и, мягко прыгая через три ступеньки, выбежал на улицу.
Двор был в золотых осинах и зелёных дубах. Солнце жёлтыми лужами лежало в незатенённых местах. Неизменная, как восход солнца, дворничиха баба Оля уже лавировала с метлой меж заставившими все дорожки машинами. Это была крепкая пожилая женщина со стриженным мощным затылком.
- Налетался по заграницам, голубок?! – махнула она Гоше рукой. – С возвращеньицем!
- Спасибо, баб-Оль! Рад видеть тебя в добром здравии! – приветствовал хозяйку двора Гоша. – А налетался я и вправду по самое некуда!
Дворничиха сразу бросила мести и оперлась об орудие своего труда.
- Да нешто здесь лучше, чем в Парижу?!
- Ха! Скажешь тоже! Да разьве у них жизнь! Декорация, вольер для панд, галерея для ротозеев! Скука смертная! У нас даже простая вода гуще!
- Всё шутишь, голубь!..
Гоша вручил ей пакет с бутылками.
- Как вы тут, баб-Оль, поживаете?
Дворничиха сощурилась:
- А тебе про каждого отдельного жильца обсказать али про всю нашу жись в обчем? Новостей много. Живём – как на сковороде пляшем…
- Про себя отдельную обскажи, - улыбнулся Гоша.
- Я – что?.. – как-то горестно вдруг вздохнула баба Оля. – Я давно готовая. Не то, что многие некоторые…
- Готовая? – заинтересовался Гоша, всегда ожидавший от неё какой-нибудь истории. – А к чему вы тут готовитесь?
- А то ты не знаешь?!
- Откуда? Я ж только приехал!
- А лучше б ты не приезжал! Потому что вернулся ты сюда на погибель!
Она потянула за ворот огорошенного Гошу к себе и зашептала, щекоча жарким дыханием попеременно то одно, то другое ухо:
- Конец скоро матери-России настанет! Сгорит вся, а потом под воду уйдёт! Кормить нам всем рыб морских, Гоша!.. А всё потому, что гневают русские люди Бога злобой и жадностью своей! Нет уже сил никаких у Него смотреть на ненавистность нашу! Засылает Он к нам уже Ангелов Своих трубить конец света! Сей весной уже началось: весь май жара под сорок стояла, а июнь до дня дождь без просыху лил! Весь урожай на корню сгиб! Никто из старых людей не упомнит такого!.. Садили мы с сестрой девять мешок картохи, а собрали всего пять! А с тех девяти четыре занимали под урожай! Вот и считай!.. А ещё старые люди говорят: решил Бог напослед проверить, кто из людей Его станет, а кто будет бесовым! Испытание на Россию наслал – деньгам мериканскими! И глядит с неба: кто за эти деньги убьёт-ограбит ближнего, а кто нет! Потому как очень легко попасть на соблазн тех денег!..
- Баб-Оль, - прервал её апокалипсический бред Гоша, - к тебе дети давно не ездят?
Баба Оля недовольно фыркнула и отстранилась.
- Я ему про конец света, а он мне про моих детей! Что дети?!. Они только письма слать мастаки, а ездить им некогда! Только и пишут: «Всё в порядке, мама» А я им, писателям, отвечаю: «Не врите! И не пишите мне больше, что у вас всё в порядке! Пишите, как есть на деле!..» Нет, они опять пишут: «Всё у нас хорошо!»
- А может и правда – всё у них хорошо?
- Щас! У всего народа плохо, а у них хорошо?! Они что – спекулянты?! Нет – на заводах работают! Знаю я их! Врут, как всегда, матери! Нет у меня от их писем никакого утешения! Сижу одна, как перст, гадаю, как они там! Хоть бы ты зашёл утешить меня как-нибудь вечерком, я б тебе бутылочку выставила! Мне вечерами, знаешь как, одиноко!..
Гоша задумался.
- Кажется, баб-Оль, я знаю, чем тебе утешиться… Ты себе козу заведи!
Баба Оля опешила.
- Козу?! Чтоб прямо в городе?!
- А что – в городе! Собак вон каких агромадных держат! Или травы уже в парках нет – одну козу прокормить?!
- Травы-то в парках навалом…
Баба Оля надолго задумалась, а потом вдруг ласково посмотрела на Гошу.
- А ведь ты мне очень хороший совет дал, Гоша. С козой мне не так одиноко будет Я б, может, дорожки свои мела, а она паслась себе рядом. Не кошка, коза ведь – кормилица…
- Вот-вот, а люди у тебя молочко покупать для детей будут! Ты баб-Оль, можно сказать, детской кормилицей станешь! Людям и Богу угодишь! Заводи козу, не думай! Если б не мои разъезды я, может, себе целое стадо завёл. Так что заводи козу скорей с моей лёгкой руки! Рука у меня – как пушинка!..
- Ох, Гошенька!... – баба Оля зажмурилась, ослеплённая перспективой. – Я ведь коз страсть как люблю! Нас ведь с братьями коза собой выкормила! Ни один благодаря ей в нашей семье ребёнком не помер! Это уже потом мои братья помирать взялись – от сорокаградусного молока… Ох, беда с ним… О ну стой! Стой, спекуляция чёртова! Стой, тебе говорю!..
Она вдруг подпрыгнула, как та коза, и бросилась с метлой наперевес к представительному мужчине, отпиравшему запаркованную на детской площадке «Ауди».
- Тебе кричу, безмен окаянный! Ты где свой драндулет смрадной поставил?! Не видишь что ли – тут дети в классы играют!
Оставив хозяйку двора препираться с хозяином «Ауди», Гоша пересёк двор, нырнул в невысокую арку, соединяющую его дом с соседним, и очутился на улице, сбегающей по склону к реке. Его целью была набережная. Здесь он проделывал, когда бывал дома, по пять километров каждое утро. Обычно чередовался: чётными днями бежал по течению, нечётными – против. Но сегодня, сам того не желая, он нарушил свой правило. Ноги вдруг понесли его к Парку Культуры. Туда, где вчера в него стреляли.