(из сборника «Степаныч всё исправит»)
Впервые в жизни одетый в смокинг, взятый напрокат, Роман Степаныч Мастерков сидел на седьмом ряду балкона огромного киноконцертного зала и волновался. По левую руку от него сидела жена его брата Людмила, а ещё левее – и сам брат, Адриан. А по правую руку восседала вторая тёща Романа Степаныча – Лариса Аркадьевна, великая и ужасная, как он называл её, разумеется, только про себя. Собственный жизненный опыт подвёл Романа Степаныча. Опыта одного брака оказалось недостаточно, и Мастерков не учёл, что, выбирая жену, получаешь в нагрузку и тёщу. Он и не думал, не гадал, насколько существенной может оказаться эта нагрузка. Дело в том, что с первой женой Роману Степанычу относительно повезло, если так можно сказать о женщине, которая его бросила ради карьеры. Мать Вероники, то есть, его первая тёща, особо ему не досаждала, потому что жила в далеком Новосибирске, и практически с ним не общалась. Впрочем, Степаныч ни за что не отказался бы от женитьбы на Марине, даже если бы и знал наперёд, какая тёща ему уготована.
Впрочем, в честь предстоящего торжества Лариса Аркадьевна вела себя относительно миролюбиво. Её мысли были заняты исключительно тем, как в этот день выглядит её дочь и, разумеется, как выглядит она сама. Поэтому на ней было платье, сшитое на заказ, которое до этого она надевала один единственный раз – на свадьбу дочери, а ещё фамильные изумрудные серьги, которые они с Мариной в зависимости от случая надевали по очереди, и меховое боа, издававшее настолько сильный запах нафталина, что он перебивал аромат «Шанель №5».
Организаторы церемонии расстарались, чтобы всё у них было не хуже, чем на вручении пресловутого «Оскара». Была даже красная ковровая дорожка, так что Роману Степанычу выпала честь пройти по ней под рукоплескания любителей кино и щелканье затворов фотокамер. Но чести этой он удостоился вовсе не в качестве исполнителя того единственного крошечного эпизода, в котором ему довелось сняться, а как сопровождающий своей звёздной супруги, ведь Марина была одной из номинанток. А после дефиле по красной дорожке, охранники в чёрных очках и чёрных костюмах разлучили Степаныча с женой. Звезда экрана должна была спуститься вниз, в первые ряды партера, а её скромный супруг, наоборот, вознестись наверх, на седьмой ряд балкона, где его уже поджидали тёща и брат с невесткой.
Степаныч и сопровождающие его лица пребывали в тревожном ожидании. Пока что, увы, надежды на то, что «Вторжение масонов» станет лучшей кинокартиной года, не оправдывалось практически по всем номинациям. Фильм, в котором снялась Марина, пролетел с наградами за «Лучший саундтрек» и «Лучшую работу художника». Зато в номинации «Лучшие спецэффекты» он оказался вне конкуренции. Но это и понятно. Пиротехникам удалось, не прибегая к компьютерной графике и прочим новомодным цифровым эффектам, устроить такой огненный вихрь, что жители семи ближайших к месту съёмок подмосковных деревень решили, будто уже началась ядерная война. Районные власти ещё долго потом не могли их успокоить, а чиновника, выдавшего разрешение на съёмки, уволили за неполное служебное несоответствие. Или за полное служебное несоответствие. Или как там ещё у них, у чиновников, бывает, если они не хотят делиться с начальством?
Пролетело «Вторжение масонов» и мимо номинаций «Лучшая операторская работа», «Лучшие костюмы» и «Лучший грим», что, впрочем, совсем неудивительно. Затем, наконец, перешли к номинациям исполнителей. Адриан с женой робко предположили, что приз за лучшую женскую роль отдадут Амалии Калиновской, но Роман и Лариса Аркадьевна в один голос возмущённо зашикали на них. Редкий случай, чтобы Степаныч был на сто процентов согласен со своей тёщей.
– Блекло сыграла эта ваша Калиновская, хоть она и заслуженная, невнятно как-то, – сказала Лариса Аркадьевна, – мне сразу было понятно, что ей ни за что не сыграть такой сложный характер, как у нашей Марины.
– Ну, не скажите, не скажите! В отдельных сценах она смотрелась очень даже ничего, – возразил Адриан.
– Ну, Дрюня, ты и кобель! Знаем мы, какие сцены тебе понравились! – Людмила изобразила гримасу возмущения, – наверняка, это эпизод перед камином, когда она разделась до гола! Вот не зря же говорят, что все мужики – козлы!
– Ты, Люда, перед тем, как обобщать, сначала бы лучше определилась, козлы или всё-таки кобели, – проворчал Адриан.
– И то, и другое, – отмахнулась Людмила, сочтя ненужным объяснять взрослому человеку такие очевидные вещи.
– Совсем не похоже на то, что было на самом деле. Поверьте мне, я-то хорошо помню, как всё было, и вижу разницу, – высказал своё мнение Роман.
– Мне непонятно другое, почему вообще режиссёр захотел, чтобы роль Марины в фильме сыграла не сама Марина, а какая-то Калиновская? Это же совершенно не логично! – удивился Адриан, – неужели всё только из-за того, что она заслуженная?
– Непонятно ему, видите ли! Чего тут не понять? Калиновская – его любовница, этот Голубовский уже четвёртый фильм снимает с ней в главной роли, – убеждённо сказала Людмила, – не зря говорят, что в кино главную роль можно получить только через постель.
– Такая версия имеет право на существование, – признал Роман Степаныч, – но, вполне возможно, всё это просто сплетни бульварной прессы. Нужно же им о чём-то писать, вот и выдумывают ради тиражей всякие гадости. По крайней мере, когда Марина пришла к режиссёру с требованием позволить ей сыграть саму себя, потому что она и сценарий специально под себя писала, он ей начал вешать на уши лапшу про систему Станиславского. Мол, ему якобы важно показать контраст. По его мнению, роль положительной героини в отечественном кино может сыграть только блондинка, то есть, как раз, Амалия, а роль злодейки – только брюнетка. Таков, по его мнению, закон жанра. Наш зритель, мол, по-другому, не поймёт. Ну, и хорошо, что так. У меня, например, нет ни малейшего желания, чтобы Марина перекрашивалась в блондинку. Лично мне блондинки совсем не нравятся.
Он взглянул на усмехнувшуюся при этих словах Людмилу и, смутившись, добавил:
– Ты, разумеется, не в счёт, конечно. О присутствующих не говорят.
– А Люда вовсе не над этим смеётся, а над тобой, Ромик. Разглагольствуешь тут о цвете волос, а сам, небось, радуешься, что твоей жене не пришлось ради роли спать с этим режиссёром, – сказал Адриан и тут же получил от собственной жены увесистый подзатыльник.
«Скажи спасибо, Дрюня, что далеко от меня сидишь!» ¬– подумал Роман Степаныч и насупился.
– Вот ещё чего не хватало! – возмутилась Лариса Аркадьевна, – чтоб моя дочь с этим плешивым!
– Нет, наша Маришка не такая! – горячо поддержал тёщу Роман Степаныч, – знаете, когда ей Голубовский объявил, что отдаёт её роль другой, а ей предлагает сыграть злодейку, Маришка целую неделю рыдала. А потом даже обрадовалась. Решила, что это гораздо интереснее, чем играть саму себя. Мол, для перевоплощения нужно понять сложный внутренний мир своего отрицательного персонажа, а отрицательный персонаж всегда интереснее, в нём больше противоречий. Марина ведь в душе женщина добрая, мягкая, а тут надо фурию сыграть. Да ещё так, чтобы при этом зрителям понравиться. Так сказать, воплотить на экране образ обаятельной стервы.
– А что здесь такого необычного? Все женщины такие, – сказал Адриан, но получив от жены ещё один подзатыльник, тут же поправился, – о присутствующих не говорят!
Какое-то время они сидели молча, пока Адриан не решился снова заговорить.
– Считай, справилась твоя Марина на все сто. Даже на двести! – уверил он Романа. Ему очень хотелось реабилитироваться за свое неприятное для брата предположение насчёт самой возможности связи Марины и режиссёра. Точнее сказать, что решился это озвучить.
– Наш Марина эту заслуженную Калиновскую на голову переиграла, хоть та и блондинка, – на этот раз Людмила согласилась с мужем.
– Ну, это вы так говорите, чтобы сделать мне приятно и потому что знаете Марину лично. Как никак, она вам родственница. Или, правильнее сказать, свойственница.
– А вот давай мы сейчас спросим у первого встречного, узнаем, так сказать, мнение независимого эксперта, – предложила Людмила и, нагнувшись вперёд, легонько постучала по плечу сидящего перед ней на шестом ряду балкона седовласого мужчину профессорского вида, в роговых очках и в твидовом пиджаке с замшевыми заплатами на локтях, – молодой человек, вы же наверняка видели «Вторжение масонов», скажите, какая артистка в этой картине вам больше понравилась, блондинка или брюнетка?
«Профессор» обернулся и удивленно приподнял брови:
– Двух мнений быть не может! Калиновская, конечно, как всегда хороша, но в её игре чувствуется клише. Она, знаете ли, во всех своих ролях одинаковая. Играет лицом, вернее сказать, телом. Повернулась левым боком, показала грудь. Повернулась правым боком, показала ножку. Легла на живот – показала ягодицы. Её героине не хватает глубины, она скорее похожа на слегка располневшую куклу Барби. А вот та, которая сыграла эту инфернальную злодейку, это просто нечто! Помните, эпизод, когда она на квадроцикле наезжает на руку этому подонку? Ну, тому, который пытал героиню. Вернее, вспомните момент за секунду до того, когда она на него наехала. Когда она сначала смотрит на него, потом переводит взгляд на главного героя, а потом опять на этого масона. От одного этого взгляда кровь в жилах стынет. Создаётся полное впечатление, что этот масон в болото погружается не от того, что его трясина затягивает, а именно из-за того, что не может выдержать этого её взгляда. Зло, зло в чистом виде! Завораживающе красивое и ужасающе неотвратимое зрелище одновременно!
Профессор снял очки и продолжил:
– Отлично сыграно! Поразительно, как глубоко удалось столь молодой актрисе прочувствовать противоречивый мир своей героини. Не будь это совершенно невозможно, я бы предположил, что эта актриса сама пережила эту невероятную драму на болоте. Вы как хотите, но я считаю, что эта актриса – просто настоящая режиссёрская находка, хоть и из начинающих. Жаль, не успел прочесть в титрах, как её фамилия…
– Селиверстова её фамилия! – сказала Людмила, – запомните, Марина Селиверстова.
Людмила с видом победителя повернулась к Роману:
– Ну, что? Убедился? Вот тебе мнение интеллигентного и совершенно не знакомого с Мариной человека. Гордись и радуйся.
– А я и горжусь, – ответил Степаныч и расплылся в улыбке.
Тем временем на сцене вскрыли конверт и объявили, что «Золотого стрижа» за лучшую главную женскую роль присудили не Амалии Калиновской, а дебютантке из Калмыкии. Фильма, в котором она сыграла Роман Степаныч не видел, поэтому ничего не мог сказать о том, справедливо или нет наградили эту дебютантку.
Следующей номинацией была «Лучшая главная мужская роль». И тут для «Вторжения масонов» началась светлая полоса. Приз взял Руслан Агатов, тот самый, который сыграл Романа.
Под торжественную музыку и бурные аплодисменты Руслан Агатов, улыбаясь зрительному залу своей ослепительной улыбкой, поднялся на сцену: высокий, широкоплечий, голубоглазый шатен. Специально приглашённая по такому случаю престарелая, но бодро держащаяся на сцене Народная артистка ещё СССР вручила ему заветную статуэтку.
Роман с Адрианом принялись с энтузиазмом хлопать в ладоши, а Людмила вдруг опять стала хихикать.
– Люда, ты чего? – не удержался Адриан.
– Я вообразила нашего Романа на этой сцене вместо Агатова. Представь только, что Голубовский доверил бы Роме сыграть самого себя, вот бы была умора! – продолжала усмехаться Людмила.
– Ничего смешного! А вот и сыграл бы! В кино, как-никак, всё проще, чем в жизни, и запасные дубли есть, и никто в тебя из настоящей винтовки жаканами не стреляет и квадроциклом тебя не давит, – спокойно ответил Роман, – «Золото стрижа», разумеется, я не получил бы, зато, можете не сомневаться, гораздо точнее передал бы глубокий внутренний мир главного героя.
– Где уж нашему теляти волка съесть, – заметила Лариса Аркадьевна, пользуясь случаем поддеть зятя.
– Ладно вам, женщины! – проворчал Адриан, – кончайте Рому высмеивать!
– Награда заслуженная! – сменила тему Людмила, – и артист фактурный, и сыграл хорошо!
Руслан Агатов тем временем поблагодарил маму, режиссёра, свою партнёршу Амалию Калиновскую и вообще, всю съёмочную бригаду. Потом поднял над головой «Золотого стрижа», поклонился и под аплодисменты сошёл со сцены.
Вновь наступила тишина. В напряжённом ожидании следующей номинации Роман Степаныч сжал своей левой ладонью правую ладошку Людмилы и одновременно почувствовал, как Лариса Аркадьевна до боли крепко сжала его правую ладонь своей левой. Все четверо замерли, с тревогой и надеждой вслушиваясь в голос ведущего церемонии, который оглашал со сцены имена пятерых номинанток, претендующих на приз за «Лучшую женскую роль второго плана». Все в зрительном зале, включая Адриана, хлопали, когда объявляли очередную фамилию, и только Роман с Людмилой и Ларисой Аркадьевной так и сидели, не разжимая своих ладоней, до тех пор, пока не ведущий не назвал имя Марины Селиверстовой. Она была четвёртой в списке из пяти номинаток. Вот тогда они начали хлопать изо всех сил. А потом тёща и зять снова сцепились ладонями.
На сцену поднялся ветеран Советского кино, которого многие из сидящих в зале знали ещё с детства и считали давным-давно умершим. В дрожащих от старческого тремора руках он держал незапечатанный конверт. В наступившей тишине ветеран достал из конверта сложенный пополам листок плотной бумаги, с шуршанием развернул его и поднёс к глазам.
– В номинации «Лучшая женская роль второго плана» Золотой стриж улетает к Марине Селиверстовой, «Вторжение масонов»! – провозгласил он скрипучим голосом.
Роман Степаныч подскочил со своего места и тут же попал в объятия Ларисы Аркадьевны, едва от полноты чувств не придавившей его своим бюстом. Никогда прежде тёща его не обнимала с такой искренней радостью. С левой стороны на Романе повисла Людмила.
Адриан даже начал беспокоиться, как бы женщины не придавили его младшего брата. Роман Степаныч был мужчиной жилистым, но не каждому дано устоять под навалившимися полутора полтора центнерами живого веса.
– Да успокойтесь вы уже, сядьте! Не мешайте мне снимать, как Марину награждать будут, – шикнул он на женщин и брата.
В это время где-то там далеко внизу в лучах прожекторов со своего места в третьем ряду партера поднялась Марина. Она обнялась сначала с сидевшим справа от неё режиссёром Голубовским, потом с сидевшим слева от неё сценаристом Запятовичем, и под аплодисменты стала пробираться к проходу между рядами. Потом она, плавно покачивая бёдрами, дошла до ступенек и осторожно поднялась на сцену, изо всех сил стараясь не упасть с высоченных каблуков. Сотни восторженных взглядов были устремлены в этот момент на её грациозную фигуру. Золотистое платье Марины, расшитое змейками из чёрного бисера, сверкало в ярких лучах софитов.
На сцене ветеран кино под гром оваций вручил Марине золочённую статуэтку и хотел бы поцеловать ручку, но передумал, и встав на цыпочки, чтобы дотянуться, трижды по русскому обычаю расцеловал её, благо он был уже в таком возрасте, что никто не стал его за осуждать за предосудительные домогательства. Однако, всё же ведущему пришлось слегка оттеснить старичка от Марины, чтобы вручить ей букет цветов.
– Поздравляю тебя, Рома! Жена твоя прекрасно выглядит! Она прямо рождена для сцены и аплодисментов! – сказал Адриан.
– Шикарное платье, и животика ещё почти совсем не заметно! – восторженно прошептала Людмила, обращаясь, прежде всего, к Ларисе Аркадьевне, потому что мужчинам таких вещей не понять.
– Знали бы вы, Людочка, сколько нервов нам с Мариной стоило заставить закройщика каждый раз перешивать его, пока церемонию в очередной переносили, – сказала Лариса Аркадьевна, – я уж начала опасаться, что, если «Золотых стрижей» перенесут ещё на неделю, то даже Осип Соломонович нам не поможет. Кстати, платье уникальное, Осип Соломонович уверил нас, что больше такого ни у кого нет. Я уж не говорю о том, сколько это платье стоит. Роман, наверное, всю свою годовую зарплату за него отдал. В его возрасте следовало бы быть более практичным, а он, оказывается, такой транжира!
– Точно, ему пора бы уже на пенсию откладывать, а он все деньги на женщин тратит! – опять рискнул поёрничать Адриан.
– Не на женщин, а на законную супругу! Нужно понимать разницу, – цыкнула на мужа Людмила, – некоторым бы не помешало брать с младшего брата пример.
– А я кредит взял. Для Марины не жалко! Ещё Цицерон говорил: «Не быть жадным – уже богатство, не быть расточительным – доход». Если бы ей приз не дали, тогда бы жалко было, куда ещё ей у нас в таком платье ходить? А так – ни капельки не жалко! Пусть красуется! – ответил Роман Степаныч, не переставая хлопать.
Счастливая Марина подошла к микрофону и, чуть пригнувшись, принялась, как это и принято, благодарить всех, кто помог ей завоевать эту награду: и свою маму Ларису Аркадьевну, и режиссёра Голубовского, и своего соавтора – сценариста Запятовича, и своих преподавателей из Щукинского училища и ещё кого-то, всех и не упомнишь. Потом она распрямилась, собираясь было отойти о микрофонной стойки. Вглядываясь вглубь зрительного зала, она, наконец заметила машущих ей с балкона мать и мужа.
– А ещё я хочу поблагодарить моего дорогого мужа за то, что он был моим музом, если так можно выразиться. За то, что именно он вдохновил меня на идею создания нашего фильма и вообще, за его поддержку.
– А как зовут вашего супруга, скажите нам, – предложил ведущий.
– Можно? – спросила Марина, смущенно оглянувшись в его сторону.
– Нужно! Страна должна знать, кто этот счастливчик!
– Его, как нетрудно догадаться, зовут Романом!
– Надо же! Совсем, как главного героя вашей картины!
– Вот именно! – ответила Марина ведущему.
– Рома! Я тебя люблю! – помахав в сторону балкона статуэткой с золочённой птичкой, прокричала она в микрофон.
Её слова потонули в шквале аплодисментов. Пока Марина спускалась в зал, рукоплещущие зрители вытягивали шеи, стараясь высмотреть, где же находится тот самый счастливчик Рома, которому было адресовано это признание. Это было совсем нетрудно сделать, потому что не заметить мужчину, который то обнимается с женщиной справа от себя, то целуется с женщиной слева от себя, то жмёт руки мужчинам, сидящим слева и спереди, было невозможно.
Однако, минуты триумфа всегда быстротечны. Марина вернулась на своё место в партере, аплодисменты стихли, и церемония продолжилась.
Счастливый Роман Степаныч ещё долго не мог прийти в себя от волнения и даже забыл хлопать, когда ведущий объявил награждение в следующей номинации – за лучшую мужскую роль второго плана.
– Рома, а может и тебе Стрижа присудят? – предположила Людмила, – ты же тоже в эпизоде сыграл.
– Разве? А кого он там сыграл? – удивилась Лариса Аркадьевна, – я «Вторжение масонов» три раза смотрела, а Романа не заметила. И в титрах никакого Мастеркова не было.
– Оглоблина я сыграл, – скромно сказал Роман Степаныч, – Маринка уговорила Голубовского, чтоб он мне по блату дал сняться хоть в каком-нибудь эпизоде. Масона играть он мне не доверил, зато кто-то из статистов заболел, и мне представилась возможность вместо него изобразить крепостного в эпизоде. Целых шестнадцать секунд.
– Какой ещё крепостной? Что-то я никаких эпизодов с крепостными там не заметила, – удивилась Лариса Аркадьевна.
– А помните, когда после драки на канделябрах герои выбегают из подвала, а им навстречу попадается мужик в лаптях с канистрами солярки. Увидел их и растерялся, стоит, глазами хлопает, а эта, ну, которая блондинка, как даст ему своей длинной ногой по яй… короче в пах ему как даст, так он свои канистры и выронил. Так вот этот мужик в лаптях и был Рома, только ему бороду приклеили, вот вы его и не узнали, – объяснил Адриан
.
– Хм. Ну да, был там такой растрёпанный, с нечёсаной бородой, в лаптях и заплатанных портах, – вспомнила Лариса Аркадьевна.
– Форма вирос нэклекта дэцэт, – заметил, ничуть не смутившись Степаныч, – мужам подобает небрежная внешность.
– Хм… – ехидно усмехнулась Лариса Аркадьевна, – ничего удивительного, что для Романа лучше роли не нашлось. Он и в жизни всегда с какими-то канистрами возится.
– Квид михи ауфэрт кви ридэт? Разве от меня убудет от чьих-то насмешек? Я на Золотого Стрижа не претендую, – невозмутимо сказал Роман Степаныч, – нам в семье и одного Стрижа достаточно, Марининого. А ты, Людмила, рассуждай логически. Если бы я был номинантом, то меня посадили бы в партер, и я бы не сидел бы тут с вами. С балкона на сцену не выйдешь.
Так или иначе, приз за «Лучшую мужскую роль второго плана» ушёл к тому самому скрипучему ветерану кино, только что награждавшему Марину, за роль декана-взяточника в картине «Учебный процесс». Лариса Аркадьевна предположила, что приз ему присудили за прошлые заслуги. А Людмила выразила сомнения, что старичок сможет второй раз за вечер взбираться на сцену, но ветеран оказался ещё достаточно прыток и резв: не только архаром взлетел по ступенькам, но и без всякой отдышки закатил длиннющую благодарственную речь, в которой вспомнил своих учителей, начиная от Сергея Эйзенштейна и заканчивая Иваном Пырьевым. Вот что значит старая школа! Публика отнеслась к ветерану экрана крайне благожелательно и ещё долго не отпускала бы его со сцены, если бы впереди не маячила самая главная номинация, ради которой многие и собрались в этом зале.
Старичок с явной неохотой ушёл со сцены, и в зале воцарилась напряжённая тишина.
Ведущий стал представлять фильмы-номинанты на главный приз, на экране мелькали наиболее эффектные кадры из каждого фильма, встречаемые краткими аплодисментами. Все ждали, когда же председатель жюри поднимется на сцену и вскроет самый главный конверт.
– Не понимаю, что ты так волнуешься, Роман, – равнодушно произнесла Лариса Аркадьевна, – наша Марина свой приз уже получила, какая нам теперь разница, получит ли приз Голубовский или нет.
– Это же приз не только режиссёру, – Роман Мастерков искренне удивился тому, что тёща не понимает таких простых вещей, – это приз картине в целом. Если наше «Вторжение масонов» возьмёт главный приз, народ на неё валом повалит, а это значит, будут большие кассовые сборы и, главное, гонорары. Ну и, разумеется, почёт, и признание критики и публики.
– Гонорары, это хорошо. Это вам с Мариной сейчас как нельзя более кстати. На твою зарплату ведь и так не шибко разгуляешься, – теща, естественно, не могла упустить случая поддеть зятя, – а тут ещё и Ванечка скоро родится.
– Почему это Ванечка? Мы с Мариной решили малыша Мишей назвать, – стараясь сохранить невозмутимость, ответил Роман, – в честь вашего дедушки, между прочим.
На сцену тем временем поднялся председатель жюри, который, если сказать по правде, имел к кино весьма опосредованное отношение, так как был композитором, правда, время от времени в некоторых фильмах звучали кусочки его музыкальных произведений.
Композитор откашлялся, вскрыл конверт и торжественный голосом произнёс:
– И Золотого стрижа за лучший художественный фильм получает… «Вторжение масонов», режиссёр Арнольд Голубовский.
– Стриж улетает к Голубовскому! К кому же ещё, как не к нему? У кого ещё из режиссёров птичья фамилия? – попытался сострить Адриан, и тут же получил ещё один подзатыльник от супруги, на этот раз, за неуместную и не очень смешную шутку.
Роман же тем временем вскочил со своего места и второй раз за вечер (и в третий раз в жизни) обнялся со своей тёщей, а потом принялся аплодировать вместе со всем зрительным залом.
Режиссёр Арнольд Голубовский в чёрном смокинге, который был ему явно велик и в тёмно-серых брюках, которые были ему явно коротки, поднялся на сцену, забрал у председателя жюри своего Стрижа и засунул его подмышку. А потом стал зачитывать длинный список тех, кому он был благодарен за высокую награду.
– А что же он тебя не упомянул? – спросил у брата Адриан, – ты же, как-никак, прообраз главного героя.
– Я думаю, он уверен, что на самом деле никакого прообраза не была, и что Марина главного героя выдумала. Разве возможно поверить, что такое могло произойти в реальной жизни? – ответил Роман, – я кому ни рассказывал, никто не верит, думают, я всё сочиняю.
– Ну почему же? Я, например, верю. Я же тебя всю жизнь знаю, с самого твоего рождения, с тобой вечно какие-то удивительные вещи случаются!
Ведущий тем временем объявил о завершении торжественной церемонии, и публика постепенно начала покидать зрительный зал.
– Лариса Аркадьевна, давайте мы с Людой вас подвезём до дому, – предложил Адриан, – Романа, как супруга номинантки пригласили на афтерпати, так что они с Мариной сегодня будут отмечать награждение в банкетном зале.
– Маму надо на банкет приглашать, а не супруга, – проворчала Лариса Аркадьевна, – неужели не ясно, чья заслуга больше!
– Аппарэт ид этиам цэко, – заверил её Роман Степаныч, твёрдо усвоивший, что нет ничего безрассуднее в жизни, чем вступать в спор с тёщей, – это и слепому ясно.
– Ты, Роман, проследи, чтобы Марина на радостях шампанским не сильно увлекалась. Лучше сам выпей, если ей станут подливать. Ей же нельзя. Ванечке это вредно.
– Мишеньке…
– Ну, Мишеньке, так Мишеньке.
– Не беспокойтесь! Раз нужно, выпью.
В сопровождении Адриана и Людмилы Лариса Аркадьевна покинула зрительный зал через один выход, а Роман – через другой. Порядком поблуждав по закоулкам фойе, он, наконец, нашёл замаскированный портьерой вход в банкетный зал. Пузатый охранник в чёрном костюме, стоящий в дверях, преградил ему дорогу. Пришлось Степанычу рыться в карманах, пока не нашлась заветная золотистая карточка с приглашением на афтерпати.
Обстановка в банкетном зале была приглушённо-праздничная или лучше сказать, интимно-торжественная. По замыслу организаторов сюда не должны были попасть посторонние, а только члены жюри, кинокритики, основные участники съёмочных групп фильмов-номинантов, самые близкие члены их семей и избранные журналисты околокиношных СМИ. И, конечно, официанты с подносами и секьюрити с оттопыренными пиджаками и ушами. Разумеется, было здесь некоторое количество так называемых светских львиц и львов, без которых ни одна престижная тусовка не обходится. Если в недавнем прошлом эти люди были просто светскими львами и львицами, то теперь у каждого из них появилась вполне реальная профессия: они стали считаться блогерами. Похоже, каждый из приглашённых чувствовал себя так или иначе причастным к киношной элите, даже те, кому на этот раз не достался «Золотой стриж». Они держали себя так, чтобы всем было ясно: будь в программе церемонии приз зрительских симпатий, он бы уж точно достался именно им.
Роман Степаныч поискал взглядом Марину. В зале было так много празднично разодетых женщин, что в глазах у него зарябило от сияния жемчугов и блеска брильянтов. Но его взгляд безошибочно зацепился за сверкнувшее в толке золотистое платье, расшитое змейками из чёрного бисера. Ему пришлось порядком поработать локтями, чтобы втиснуться в кружок, в центре которого с бокалом шампанского в руках стояла его любимая. Марина принимала заслуженные поздравления.
«До чего же она хороша!» – восхитился Степаныч – «Всё-таки, красивое платье делает красивую женщину ещё красивее. Конечно, Марина красива в любой одежде, и в домашнем халатике, и в перепачканных тиной джинсах, и в скромном платье горничной, и без платья совсем, и всё же…Всё же, в этом платье она просто неотразима! Никаких денег не жалко!».
– А, вот и мой дорогой супруг! Степаныч, иди сюда скорее, – обрадовалась Марина, заметив мужа, – многие из вас не в курсе, и знают его только как исполнителя роли Оглоблина. А на самом деле, именно мой муж послужил прообразом главного героя нашего фильма. И, кстати, его так же, как и главного героя, зовут Романом.
Степаныч на секунду смутился, но тут же, спохватившись, приосанился и встал рядом с женой, а она взяла его под руку.
Тут в их кружок, как ледокол через торосы, протиснулся Руслан Агатов, тот самый, который получил «Золотого стрижа» за то, что воплотил образ Романа в кино.
«Только тебя здесь не хватало!» – подумал Степаныч и, лицемерно улыбаясь, пожал ему руку – «сыграл в кино Романа, так и шёл бы к Амалии Калиновской, сыгравшей Марину в кино. А к настоящей Марине незачем липнуть!».
Рядом с высоким, статным красавцем Мастерков почувствовал себя не совсем в своей тарелке. Если бы кому-то пришло вдруг в голову их сравнивать, сравнение было бы явно не в пользу Степаныча.
– Да будет вам известно, – торжественным басом провозгласил Агатов, обращаясь к окружившим их представителям СМИ, – что этот человек, скромно стоящий сейчас рядом со своей стриженосной супругой, оказал мне неоценимую помощь в работе над ролью. Именно у него я консультировался, как управлять кроссовым мотоциклом. Он, между прочим, в этом деле просто гуру!».
Степаныч ухмыльнулся. Ведь только ему было известно, что мотоциклом эндуро он управлял один единственный раз в жизни.
– Мариночка, друзья! Пойдёмте, поздравим нашего Арнольда Витольдовича. Если бы не его талант, не быть бы нашему фильм настоящим блокбастером! – предложил Руслан Агатов.
– Ромочка, подержи, пожалуйста, – Марина отдала Степанычу свой бокал, взяла Агатова под локоток, и они двинулись в другой угол зала. Степаныч и все остальные последовали за ними, как свита за царственными особами.
Марина с Русланом и свитой пересекли зал и оказались возле Арнольда Голубовского, окружённого молодыми артистками и журналистами. Женщины посылали ему восторженные взгляды, а журналисты задавали какие-то банальные вопросы. Сам же режиссёр упивался пятнадцатью минутами своей долгожданной славы. На взгляд каждой артистки он отвечал взглядом, сулящим ей если и не главную роль в следующем фильме, то уж точно место в его постели, а на каждый вопрос журналистов, даже самый дурацкий, у него находился такой же дурацкий, но предельно вежливый ответ.
– Скажите, а почему в наше время вы решили вдруг снимать кино про масонов? – спросила одна популярная ведущая музыкального телеканала.
– Масонство всегда покрыто некой завесой тайны. Мне захотелось хоть немного приоткрыть эту завесу. И судя по отклику зрителей, у нас это получилось, – ответил режиссёр.
– Безусловно, зрителю ваша картина понравилась, – не отставала телеведущая, – но при этом многим показалось, что завеса тайны не до конца открыта. Концовка фильма как бы намекает нам, что будет продолжение.
– Вы абсолютно правы. Когда мы завершали работу над фильмом, нам очень хотелось на это надеяться. Но в тот момент мы не были до конца уверены, что фильм про масонов вызовет такой живой интерес у современного зрителя. Возможно, этим интересом мы обязаны тому, что в нашем фильме в едином пространстве и времени сосуществуют масоны девятнадцатого века и обычные люди века двадцать первого, наши с вами современники. К тому же Амалия, Руслан и Марина так достоверно сыграли наших с вами современников, что, глядя на них, зритель поверил и в реальность масонов. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, скажу: да, продолжение будет.
Люди, окружавшие Голубовского, принялись с энтузиазмом аплодировать.
Марина снова подхватила Степаныча под руку. Сквозь макияж на её щеках пробивался румянец возбуждения.
– Рома, ты слышал! Голубовский планирует снимать продолжение. Вот здорово! Наверняка в сиквеле будет роль моей героини. Пока они напишут сценарий, пока запустятся, я как раз успею из декрета выйти. Нужно только будет постараться не растерять форму.
– Не сомневайся, им без тебя теперь не обойтись. Ты же у нас теперь обладатель «Золотого стрижа»! – согласился Степаныч, – вопрос в другом. Совершенно непонятно, кто напишет сценарий сиквела, и о чём он будет. Ведь первый фильм был основан на реальных событиях. Ты же это прекрасно знаешь, мы с тобой сами в них участвовали. А вот продолжения этой истории с нами пока не случилось.
– Ерунда. Придумаем что-нибудь. Я теперь знаю, как писать сценарии.
– Так тебе же скоро некогда будет этим заниматься.
– А Запятович на что? Он у нас мастер на придумки.
Радостная Марина остановила проходившего мимо официанта и взяла у него с подноса бокал шампанского. Но Степаныч решительно отобрал у жены вино и выпил его залпом, как водку:
– Тебе, моя дорогая, больше пить не нужно. Я тебе лучше сейчас газировочки принесу или соку, – он двинулся в сторону бара, оставив Марину общаться с журналистами в неформальной обстановке.
В баре он попросил бармена налить газировку в узкий бокал, чтобы было похоже на шампанское. Он начал протискиваться обратно к Марине и заметил, что та о чём-то беседует с высокой златовласой девушкой в длинном чёрном платье с такими же бисерными блёстками в виде змеек, только золотистыми. Лицо девушки показалось Роману Степанычу подозрительно знакомым, но он никак не мог вспомнить, где он её видел. Девушка была, несомненно, красива, но было в её красоте что-то яростное и зловещее, и это почему-то вдруг сильно встревожило Мастеркова. Он вгляделся повнимательнее в её лицо. Чётко очерченные скулы, золотистые локоны, прищуренные глаза, прямой, чуть вздёрнутый нос, на крыле которого...
Девушка повернулась в его сторону, и на крыле её носа блеснул крошечный бриллиант. Надо же, серьга в носу! Девушка прищурившись посмотрела на Степаныча, и он похолодел от её взгляда. Он узнал её, пусть на этот раз в её носу была изящная бриллиантовая серёжка вместо грубого кольца из нержавейки. Он её узнал, и не было никаких сомнений в том, что и она его узнала. Её тяжелый взгляд излучал угрозу и торжество одновременно. Это была она – та самая женщина из старого дома на болоте –самая опасная женщина на свете!
И вот сейчас эта женщина стояла рядом с его Мариной.
Степаныч рванулся в их сторону, но на его пути стояла плотная толпа артистов и журналистов. Когда же он, наконец, сумел добраться до Марины, златовласая девушка с серьгой в носу уже растворилась в толпе.
– Степаныч, – обрадованно повернулась к нему Марина, – а ты знаешь, с кем я только что разговаривала?
– Кажется, знаю! – сдержанно ответил он.
– Это была Екатерина! Та самая, из дома на болоте! Ну, та стерва, которая за нами гналась на квадроцикле.
– Ну, и о чём ты разговаривала с этой убийцей?
– Удивительно, но мы очень мило с ней поговорили. Она подошла лично поздравить меня с ролью и со «Стрижом». Сказала, что хорошо меня запомнила. А ещё сказала, что ей понравилась моя игра, что я очень похоже передала её тонкую душевную организацию. Сказала, что именно такой она саму себя и представляет, разве что цвет волос у неё и у моей героини разный. Прикинь!..
– Да уж, похвала так похвала! Она тебе не угрожала?
– Вовсе нет. А зачем ей мне угрожать?
– Ну, как же, Маришка? Мы же с тобой были свидетелями, как она на того масона наехала. Это же было настоящее убийство! А потом, она же за нами гналась на квадроцикле, представь, чтобы она сделала, если б догнала.
– Брось, Степаныч. Ты же сам тогда сказал: «Собаке – собачья смерть». Сам подумай, к тому моменту, когда она на него наехала, он был уже более века мертвым. Так что это не совсем и убийство. И потом, чего ей бояться? Она мне сама так и сказала. Сказала, что даже если мы и захотим, никогда ничего не докажем. Кто тебе поверит, если начнёшь рассказывать о масонах, проникших к нам из девятнадцатого века? Тебя скорее в психушку тебя отправят, чем уголовное дело на неё заведут. Так что, нас она не боится, да и нам её бояться не зачем.
– А чего же она тогда гналась за нами на квадроцикле? – резонно спросил Степаныч, – по болоту, по лесу, по шоссе... Да она нас по асфальту бы раскатала, если бы догнала!
– Так не догнала же. Тогда она за нами гнались исключительно из азарта. А теперь азарт прошёл, – совершенно спокойно ответила Марина.
– А ещё она что-нибудь сказала? – не успокаивался Степаныч.
– Ещё сказала, что я очень здорово сыграла. Ну, это я тебе уже говорила, – Марина счастливо улыбнулась, – а ещё просила привет тебе передать. Сказала, что сегодня видела тебя мельком, и что тебе очень идёт смокинг.
– Спасибо, конечно… А ещё?
– А ещё сказала, что очень хотела бы узнать, о чём будет продолжение.