Кн. 4, ч. 1 Птенцы возвращаются в гнездо, гл. 2

               
                ГЛАВА 2


За завтраком Фернандес вполне намерено приказал прислуживать одному из «кровников».

- Это и есть тот самый слуга? – бесцеремонно спросил Виктор, скрывая за деловитым равнодушием и беспечностью содрогание. – Самый востребованный? Кажется, Кристин?

- Кристин. Самый старший из них. Он помнит Хозяина.

- И я могу попробовать его… в смысле, исследовать кровь?

Фернандес вздохнул: - Несомненно.

Слуга отнюдь не казался тупым или сонным, или безразличным, или подобострастным и готовым на всё. Напротив, он выглядел абсолютно нормальным человеком. Осмысленный взгляд, доброжелательная полуулыбка, подвижное лицо и понятные жесты и мимика, и даже намёк на чувство собственного достоинства. Сказывалась «дрессура» - упорное воспитание мягкого Фернандеса, желавшего видеть в нём не просто материал для эксперимента или средство выполнения заданий и прихотей. Слуга стал почти что членом странной мужской семьи Фернандеса. Виктор понимал, что на самом деле в этом человеке не осталось ничего своего, всё давно выжжено и сменено на то, что было угодно видеть его отцу: беспрекословное подчинение единственному человеку в мире, а всё остальное – имитация чувств и эмоций.

- Фернандес, почему же никто не захотел пойти тем же путём, что и отец? Разве его исследования не перспективны?

- А кто захочет истязать себя так, как Хозяин? Хватает других средств контроля.

- Вы говорили, они слышат вас мысленно. То есть, принимают телепатию.

- Причём только «кровного Хозяина». Мне всё-таки частенько приходилось общаться с ними вербально. Как и сейчас с оставшимися.

- Я помню – на своей свадьбе отец устроил гостям представление. Целый театр – слуги разыгрывали, кажется, Шекспира. Как это достигалось?

- По-сути, скетчи разыгрывались Виктором самолично. Они лишь повторяли. Он репетировал с ними, выверяя каждую интонацию, жест, чувство…

- Вот как. Папа оказался ещё и актёром.

- Он долгое время общался со своими кровниками и научился их понимать и чувствовать.

- Думаю, если бы он их «чувствовал», то есть - допускал слишком близко в себя, то попросту свихнулся бы.

- Чувство иного рода – научный интерес и умение детерминировать… Чтобы изучить внутренние процессы, Хозяин сопоставлял рентгенограммы, ЭЭГ, РЭГ. Всё это должно быть в распечатках.

- И что же? – с нетерпением спросил Виктор, постукивая ложечкой.

- Что? Грубо говоря, перерождение мозга. Виктор не успел довести эту область исследований до конца. Он увлёкся сопутствующими изысканиями, которые казались более насущными – переадресацией и реабилитацией.

- Итак, кровник выполняет приказ в точности, проявляя чудеса изобретательности и мимикрии. Он воспринимает мысли на любом расстоянии. Зато залезть в его собственные мысли не может никто. Даже если вскроет черепную коробку, ха-ха.

- У него нет собственных мыслей. Все его мысли – хозяйские.

- Но мыслительный процесс существует.

- И не подвластен никому. Изучить его не под силу было даже вашему отцу.

- Думаю, что в области диверсий и шпионажа им не будет равных. Так что мировая наука здесь просчиталась. Потрясающе вкусная каша. Это гречиха? Ага, и творог тоже… Кстати, я хочу первым делом похоронить отца и маму. Хотя бы символически. Я присмотрел дальний участок за холмом, самый угол, вполне подойдёт для мемориала. Как вы считаете?

- Это… хорошее место, но там пасека. Убрать?

- Не надо. А вот правее, за кубом?

- Хорошая трава, - вздохнул с сожалением Чиллито. – Хорошее место для коз, и рядышком – калитка в ограде, чтобы выгонять на выпас…

- Коз придётся передвинуть, Фе.

- Или совсем убрать, - вмешалась Эля. – Не думаю, что экономически это оправдано.

- Для нашего небольшого общества не так уж обременительно, а польза налицо, - сказал Бертран. – Мы практически не покупаем молочные продукты. Привыкли к своим. Вот с огородом сложнее – но хотя бы свежая зелень…

- Фе, тут есть хорошая мастерская, где можно заказать саркофаг и часовню?

- Здесь всё есть.

- Тогда соединитесь с ними. Расходы значения не имеют. Я беру их на себя.

- Я могу немедленно сделать заказ, - Фернандес наморщил лоб. – У меня есть знакомый скульптор в Костяницах, большой специалист по надгробиям и пантеонам. Гера, ты не хочешь сделать эскиз?

- Пожалуй, нет. Я в своё время слишком много рисовал в этом доме и для этого дома. И потом, надгробия – не моё амплуа. Могу лишь высказать пожелания.

Фернандес пристально посмотрел на него: - Что ж, выскажи.

- Сочетание чёрного и белого мрамора. Диагонально. Либо – чёрный гранит как цоколь и белый мрамор - верх. Два скрещенных элемента. Или даже свитых, переплетённых. И никаких скорбящих или рыдающих ангелов. Цвета самодостаточны. Как и усопшие. У твоего скульптора найдётся чёрный и белый мрамор?

- Найдётся. Вот так, в двух словах – и концепция, и полная картина. Ничего не скажешь – художник. Так что, мне звонить? – обратился он к Виктору.

- Звоните, Фернандес. Пусть приступает, пока мы тут. Деньги мы переведём. Или он берёт только наличными?

Фернандес кивнул: - Но я договорюсь о кредите.

Герфил поглядел на часы: - Кстати, через три часа я собираюсь на вокзал встречать Мари.
 
- Прекрасно! Мы все будем в сборе! – обрадовался Фернандес.

- Кто со мной?

- Три часа! Море времени! – сказала Эля. – Мы успеем обойти дом. Ферни, вы обещали показать галерею.

- Я покажу вам портрет госпожи Елены работы Георгия, - сказал Фернандес. – И другие его эскизы и рисунки.

- И мамины тоже?

- И госпожи Елены тоже. Берти пока протирает в зале пыль и меняет лампочки. Давно не включали, поэтому пришлось вывернуть, - тихо добавил он извиняющимся тоном.

- Гера?

Герфил выставил вперёд ладони: – Только без меня. Пока – без меня. Сначала я пообщаюсь с самим собой один. И когда будет настроение.

- Почему же у тебя нет настроения, Гера? – спросил Фернандес. – Ты разве не рад возвращению? Всё хорошо, всё мирно дышит, природные красоты и покой. Деревня, одним словом. Или ты слишком отвык от деревни? Такое раздвоение личности – ты-тот и ты-нынешний?

- Это допрос, Фе?

- Нет, Гера. Всё много проще - мы пятнадцать лет ждали этого дня, - просто ответил Фернандес. Его глаза стали грустными.

- Прости, Фе. Я не хотел обидеть. Просто я не в себе от встречи, - пробормотал Георгий.

Фернандес долго молчал.

- А ты возмужал, - наконец произнес он. – И мне это нравится.

Они прошли по гулким холодным коридорам, через холлы и залы с зачехлённой мебелью в Большую Гостиную – основание центральной башни. Потом поднялись по широкой, торжественной лестнице на второй этаж. Здесь и располагалась небольшая картинная галерея.

- Вот здесь, - шёпотом сказал Фернандес и попятился прочь, чтобы оставить молодых один на один с историей, запечатлённой кистью двух замечательных мастеров: старого и признанного – Луиса Пазильо, и начинающего, никому не известного Георгия Филина.

Фернандес ушёл, немного сгорбившись. Чего он ждал от молодых и неопытных? Старости и мудрости? Они не знают, и не могут знать, что Фернандес до сих пор во всем винил себя. В те юные годы он был близок к самоубийству. Но Виктор вовремя понял это, и Фернандесу было приказано жить. Если бог приказал – он готов на все, даже быть подопытным кроликом, чтобы Мендесу от него была польза.

Действительность оказалась куда страшнее, когда амбиции бога начали осуществляться. Но Фернандес уже погряз по уши, да и постепенно привыкал. А позднее, став соучастником, уже получал от происходящего свою маленькую пользу, свою дозу адреналина и возможность иногда побыть маленьким богом – а это затягивает, и жаждал жить. Но адреналин рано или поздно приедается, да и изнашивает тело и душу. Теперь он жаждал освобождения от постоянного страха, ответственности и напряженного ожидания…

…А зачарованные Виктор и Элеонор рассматривали картины и наброски, рисунки и акварельки, иногда толкали друг друга локтями и подсмеивались, когда наталкивались на самих себя – маленьких, глупых, самоуверенных и сытых. Был здесь и сам Георгий, воплощённый насмешливой рукой Елены, испуганный, женственный птенец, и Фернандес и Чиллито, на 15 лет моложе, и многочисленная челядь. Ну, а Елена представала как одна, так и с детьми на руках. Она, несомненно, умела позировать, ибо ей было что показать. Венера в её исполнении была истинным венцом творения природы. Казалось, что такого не бывает, не может быть, что это лесть влюблённого в свою модель художника, и детей переполняла гордость, гордость, которой не перед кем было похвастаться – эта женщина не существовала для окружающих, её никогда не было. И нет. Она существовала только в этом доме… И лишь отца, Виктора Мендеса-старшего, не было в этой галерее: он никогда не позировал, а те беглые наброски, которые делал Георгий, в числе многих отбыли с ним в Испанию и остались в архивах Пазильо. Видеть его можно было лишь в греческих послесвадебных фотографиях…

Тут же представали и рисунки Елены. Виктор остался разочарован.

- Пожалуй, это трудно назвать живописью, - сказал он. – Увы, ни грамма смысла. И цвета слишком насыщенные и резкие. Ты согласна, Эля?

- Ммм… Если ты думаешь, что твоя живопись более понятна… – Эля развела руками. – Лично я предпочитаю Георгия. У него всё предельно чётко и ясно. Вот нос, вот глаза, вот руки. Вот голова, пусть и не такая умная, как у тебя. Короче, экспрессивный реализм. А мама… Ох! – Элеонор тяжко вздохнула. – Мама – это мама, ей столько досталось. Наверное, это не для обсуждения.

Миф стал ещё более далёким и загадочным.

- Пожалуй, здесь тяжело будет находиться слишком долго, - сказала, наконец, Эля. – Мне захотелось глотнуть свежего воздуха. Ты представляла маму такой?

- Ннн…не знаю. Наверное, нет, - признался Виктор. И они, взявшись за руки, покинули залу, словно некое убежище призраков. Вышли из дома, на свежий воздух, и направились вдоль по аллее.

- Она настолько хороша, что даже рядом с портретом можно почувствовать себя неуютно. Она не должна была, не имела права умереть. Таких, как она, единицы, - сказала Эля. – На месте отца я бы ревновала её к каждому столбу.

- Откуда ты знаешь? Может, так оно и было? Но я счастлив, что они встретились.  Впрочем, у Фе должна быть абсолютная память. Он всё нам расскажет, в любых деталях. Ты сможешь создать летопись – от самого первого дня встречи Фе и папы. Ведь у тебя отточенный стиль.

- Ты мне льстишь, Вик, я отнюдь не романтик, я практична и расчётлива. Летопись – это больше для Мари.

- Подумать только, их встреча - это было так давно, ещё в эпоху Толедской лаборатории, почти что во время оно!  Смотри, какие замечательные розы!

- Замечательные. Или ужасные. Цвета крови.

- Эля, помнишь, ты обещала мне, что дашь свою кровь для экспериментов?

- Кошмар! Вики, я не гожусь на роль монстра!

- Отец не был монстром.

- Я не отказываюсь. Но ты, помнится, говорил, что восстановить оборудование невозможно.

- Буду заказывать отдельные детали в разных местах, у разных мастеров, и собирать сам.

- Словно трансформер! – рассмеялась Элеонор.

- Словно трансформер. Дождёмся Мари, обговорим детали – и я сажусь за черновики отца. Остаётся открытым вопрос о гражданстве. Странное дело: сначала мы были гростийцами, потом стали испанцами – так нужно было для нашей безопасности, а теперь вот надо возвращаться назад. Тоже для дела.

- Кажется, здесь всё ясно. Я не собираюсь менять Испанию на Гростию.

- А я вот поменяю, непременно – если это будет необходимо для дела. Чтобы я мог спокойно работать и не дёргаться. Впрочем, юридические нюансы обговорим с Фернандесом. Здесь довольно мило. Меня это устроит. Может быть, я сумею привыкнуть.

… Почему бы и не привыкнуть? В этом доме их баловали беспримерно. Они росли наследными особами императорского дворца и ни в чём не знали отказа. А потом попали в суровые будни монастыря и его законов, и хотя их щадили и не слишком наседали, увеселений и потакания не просто заметно поубавилось. Они их практически лишились.
 
Пришлось привыкать к новым обязанностям, новому режиму, новым понятиям, где капризам не было места, но были необходимые к соблюдению правила, рамки и нудный регламент. Чисто развлекательные книги сменились познавательными и учебными, а также молитвенниками и евангелиями. Если бы не демократичная бабушка Марта, никогда не бывшая религиозным фанатом, и дедушка Луис, единственный в семье так и не ставший религиозным деятелем, кто знает – какими бы они были теперь? Именно Марта и Луис постарались облегчить привыкание и смягчить жизнь без матери и отца. Да ещё Георгий Филин, который никак не подпадал под суровые критерии благочестия, внушал им творческую раскованность…

Филин объехал провал бассейна по дорожке и нагнал их на платановой аллее: - Я собираюсь на вокзал в Костяницы, встречать Мари. Кто со мной?

Виктор и Элеонор сели в машину, и Герфил небрежно, на недопустимой скорости помчался к выезду из парка.

Лето пылало на всю катушку. Горы и утопающий в зелени город были прекрасны. Дальние горы походили на синие и изумрудные ворсистые коврики, расстеленные для просушки, ближние – на смешные меховые помпоны, клумбы буквально вскипали щедрыми и жаркими августовскими цветами.

«Как бы то ни было», - думал каждый из них. – «Но Замостин процветает и благодаря отцу тоже…»

Они успели вовремя. С поезда сошла пёстрая толпа – дети приезжали навестить родителей, горожане приезжали на дачи и в горные дома отдыха, туристы-паломники – в Лущицкий лес, в котором отстроили роскошные миниатюрные Храмы и алтари, а также фито- и гомеопатическую лечебницу и площадку для палаточного посёлка.

…Мария сошла с поезда одна из последних и сразу же замахала им обеими руками. В каждой руке было по пёстрому индийскому платку. Потом, легко ступая в спортивных тапочках, направилась к ним. Носильщик сзади нёс невеликий саквояжик и заискивающе улыбался во весь нехилый рот самым идиотическим образом – уж неизвестно, чем так развеселила или заворожила его длинноногая малышка. Элеонор ахнула. Мария была в этническом сарафане до пят, увешана бусами и оберегами, и с маленькой, расшитой, суконной сумочкой. Длинные чёрные волосы ниже плеч – до самых лопаток - висели тонкими витыми косичками – неряшливые остатки дредов, давно требующие стрижки. Непонятно, как она до сих пор причёсывалась!

Но не это в первую очередь поразило Элеонор. Она сразу поняла всё, женским чутьём – этот просторный сарафан неспроста. Она подумала о том, как будут шокированы мужчины. Если даже она растерялась! Как же Мария ухитрялась скрывать? Ну и самообладание у неё! Ну и выдержка!

Вот лёгкий ветерок прижал тонкую ткань к телу, и встречающие увидели круглый, ясно обозначившийся животик.

Герфил и впрямь был изумлён и шокирован. Он был из тех мужчин, кто замечает. Он на миг потерял дар речи. Кто бы мог подумать… Малышка Мари! Она всех провела! Герфил не был ханжой. Отнюдь. Его бытиё в доме Мендесов отметало возможность чрезмерной чопорности и щепетильности. Но от отпрысков Мендесов он этого не ожидал.

Сёстры обнялись. Носильщик, хихикнув, вопросительно поднял дорожную сумку над головой, и Виктор бережно перенял её, расплатившись. Носильщик пошёл прочь, оглядываясь и подмигивая. Сумка оказалась совсем лёгонькой.

- Где же твой багаж? – спросил Виктор, когда пришла его очередь обняться с сестрой.

- При мне, - Мария чуть улыбнулась, погладив себя по небольшому, но уже округлому животику. Виктор почему-то смутился.

- Теперь я поняла, что означает «экологический эксперимент». – Элеонор кивнула на живот. - Сколько?

- Уже четыре месяца! – в голосе Мария явственно прозвучала гордость.

- С ума сойти! Значит, когда ты ушла, ты уже знала, что беременна? – изумилась Элеонор. – Вот это самообладание! Зачем же ты ушла? Боялась, что не поймём?

- Бзик юности, - совершенно серьёзно ответила Мария и пожала плечами.

- Четыре месяца… Это серьёзно. И кто отец?

- Ааа… не знаю! – беспечно отмахнулась Мария. – Главное, это будет экологически чистый ребёнок, не сомневайтесь!
 
- Э… а каково будет имя ребёнка?

- Не имеет значения, да я и не помню толком имён. Но повторяю - будьте уверены, ребята здоровые и экологически чистые.

- У тебя просто помешательство какое-то на экологической чистоте. Не вполне понимаю, что ты под этим подразумеваешь. Правда, внешний вид твоих «братьев по вере» зачастую далековат от чистоты, - не преминула съязвить Элеонор.

- Зато наш дух чист. И потом, ты не приплетай к обществу низовые звенья – мы не имеем с хиппи ничего общего. Никакого кайфа!

– Ох, Мари, как ты могла?

- Эля, в наше продвинутое время задавать подобные вопросы просто неприлично. Так что же, мы едем домой, или вы будете меня воспитывать прямо посреди площади? – Она произнесла «домой» так просто и естественно, что всем моментально захотелось вернуться в зелёное, свежее поместье с этой душной, пыльной, многолюдной площади.

В машине Виктор молчал, ибо не знал, о чём разговаривать со своей сестрицей, в очередной раз удивившей всех. Элеонор и Мария изредка перебрасывались впечатлениями от мелькающих окрестностей, и Элеонор вдруг с гордостью подумала, что она едет тут уже третий раз!

- И всё-таки… - пробурчала она. – Хотя ты и обвиняешь нас в менторских замашках, именно ты не права. Ты могла бы предупредить заранее, могла бы посоветоваться. Тебе не кажется, что это преждевременный акт?

- Не кажется, - отрезала Мари. – Именно потому я и пряталась.

Элеонор и Виктор только вздохнули. Виктор подумал, что беременность Мари может крайне осложнить их продвижение по намеченному пути. Но как ей об этом сказать, чтобы сильно не ранить? Женщины в этот период становятся такими ранимыми.
Правда, про Мари этого не скажешь. Она весела и беспечна. Но если попытаться её задеть или ущемить, она может стать волчицей. Кому, как не брату это знать!

Виктор невольно снизил скорость и повёл машину осторожней, как бы признавая этим право Мари на беременность.

«Четыре месяца! Это очень серьёзно!» - подумала Элеонор. – «Это уже не поддаётся коррекции – чревато неприятностями. И, похоже, она всерьёз собралась рожать! Но зачем это ей? Очередной её ребус…»

Едва ступив на территорию поместья, Мария с облегчением скинула тапочки и хотела понести их в руках, но один из охранников мигом подскочил и предложил услуги по переносу «ценного багажа». Мария хмыкнула, величественно кивнула головой в знак согласия, и торжественно передала свою нехитрую ношу. Элеонор немного позавидовала той лёгкости, с которой Марии удавалось очаровывать людей. И лёгкости, с которой она относилась к жизни, едва перемахнув шестнадцатилетний рубеж. Словно некий чёртик, до того момента дремавший в недрах табакерки, проснулся и решил взять реванш, заграбастав её душу в свои скрюченные, когтистые, мохнатые лапки.

Что касалось «босоножества» - то, пожалуй, Мария сейчас была права: территория поместья отличалась удивительной чистотой, здесь не было никаких шансов наколоться, вляпаться в грязь или занозиться, и, тем более, наступить в какую-либо заразную субстанцию. Если только кошачью...

Она так и вошла в дом – босыми ногами, животом вперёд, вызвав немедленный ажиотаж среди присутствующих. Присутствующие мужчины не знали, как вести себя с этой странной девушкой. Мария простодушно и невинно поглядывала на суету вокруг себя. Но в её взгляде проскакивал маленький, хитрющий бесёнок. Она смеялась неизвестно чему, с восторгом ловила и тискала кошек, которые не возражали приласкаться и льнули к ней.

В столовой первым делом она погладила Бертрана по вьющейся прядке с таким видом, что всем показалось, что она вот-вот поцелует его в губы. Бертран слегка покраснел. Потом, к ужасу Виктора, она схватила Кристина, застывшего перед ней в глубоком поклоне, за плечи, и с усилием попыталась его выпрямить: - Маэстро! При вашем росте кланяться вредно – скрючиться недолго, до конца жизни будете лицезреть грязный пол. Смотреть надо исключительно в небесные дали! Давайте просто поздороваемся!

И она уцепилась за его жилистую руку и энергично потрясла её. К удивлению, Кристин отреагировал адекватно. Выпрямился, подхватил ручку Марии, благоговейно прижался к ней губами, улыбнулся и проговорил: - Вы для меня – не просто уважаемая гостья, но и хозяйка моего сердца! Позвольте мне и дальше почитать вас!

Поняла Мария или нет, что это заслуга Фернандеса – но она не подала виду.

- Позволяю, - ответила она важно и ослепительно улыбнулась.

- Мари, садись вот сюда, - Фернандес поспешил взять её под локоток и почти силком подвести к мягкому креслу напротив себя.

- Спасибо, голубчик! – прочувственно произнесла она и чмокнула Фернандеса в щёчку.  – Но я сначала посижу в другом кресле.

И, недолго думая, уселась на колени к Чиллито. Впрочем, Чиллито лишился дара речи лишь на миг, и не более остальных. Через минуту он уже, как ни в чём не бывало, участвовал в беседе ни о чём, смеялся и слегка подкидывал девушку на коленках, словно ребёнка, хотя её спутанные волосы отчаянно мешались и поминутно лезли ему то в нос, то в рот. И этим заслужил её безусловное уважение.

Она отказалась от вчерашней утки, которой так никто и не ужинал накануне, заявив, что «сегодня у неё «диетический день», вызвав дополнительную суматоху. Зато пила много молока, ела творог и салат. Антонина тут же поспешила в огород за цуккини, вызвав у Марии одинокий крик «Ура!». С этим криком Мария помчалась следом за Антониной.

- Теперь она зацелует её до смерти. Мария в новых ситуациях ведёт себя, как… как клоун, - сказал Виктор, извиняясь.

- Скорее, как ребёнок, без тормозов.

– Фе, если тебе дорога кухарка, придётся её спасать.

- Напротив, Тоня, кажется, счастлива. У неё появилась новая забота и главный потребитель овощей и молока, – сказал Фернандес.

Мария вернулась через десять минут не менее счастливая: - Мне разрешили пасти коз вместе с Фёдором!

- Не может быть! – одновременно воскликнули Фе и Чиллито.

- Ни в коем случае! Ты не выйдешь за ограду! – всполошилась Элеонор. – Это может быть опасно.

- Что за чушь? Какая опасность? Думаешь, меня козы загрызут? Или Фёдор?

- В котловине сыро и бугристо.

- Нашла, чем испугать этножителя!

- Ты не подумала, что Фёдору может не понравиться твоя инициатива? – спросил Виктор.

- Конечно, понравится. Мы подружимся. Вот сегодня же!

- Друзья! Спор ни о чём. Давайте поговорим о деле. Надеюсь, вы заручились всеми необходимыми документами, и готовы к подписанию наследственных обязательств? Тогда завтра же с утра я отлучусь в нотариат, активизирую документацию и вызову адвоката. Вы готовы к торжественному приёму имущества? Есть ли у вас какие-либо претензии к хранителям имущества по поводу ведения хозяйства и эксплуатации недвижимости?

- Ферни, что за тон? Ты, никак, волнуешься?

- Кажется, да, - признался Фернандес. – Но я всего лишь задаю закономерные вопросы, чтобы недоразумений не возникло потом. Я предлагаю вам совместно осмотреть все помещения…

- Не беспокойся так, у нас нет, и никогда не будет никаких претензий.

- Не просто предлагаю. Требую. Так положено, друзья. Я должен быть абсолютно спокоен.

- Ферни, у нас нет, и не будет ничего, кроме безграничной благодарности. Ведь мы заодно, Ферни, верно? Мы все вместе. Мы почти родственники по крови. Ведь, если я не ошибаюсь, в твоих слугах течёт не только их собственная кровь, не только твоя, но кровь отца?

- Ты не ошибаешься.

- Странно, а у меня никогда не возникло бы такой извращённой мысли о родственных связях с папиными кровниками, - сказала вдруг Мария и хихикнула.

Её замечание вызвало временное замешательство. Фернандес опомнился первым.

– Кстати, я уже обговорил строительство мемориала!

- В наше отсутствие? Спасибо, Фе, очень оперативно! – откликнулся Виктор.

- Чем раньше, тем лучше. Конец лета, осень на носу, погода может испортиться в любой момент.

- Фернандес, не надо пессимистии! – укоризненно сказала Мария и легонько пощекотала щёку тонким пальчиком. – До осени так же далеко, как до Альфы Центавра! А что за мемориал такой?

- Мемориал в честь мамы и отца, - пояснила Эля. – Символический.

- Здорово. Просто замечательно. Одобряю, - Мария захлопала в ладоши.

- Скульптор хороший?

- Э… кажется, да, - немного смутился Фе. – Сын моего друга, молодой парень, недавно окончил школу дизайна, инвалид. Имеет, кстати, успех среди нуворишей. Он прибудет со своей командой.

- А что, будет скульптура? В полный рост? – заинтересовалась Мари. – Она вскочила с колен Чиллито, потянулась и огляделась, словно бы в поисках того, на чьих коленях ещё посидеть, и Виктор испугался, что она изберёт Бертрана. Но Мария на этот раз их пощадила.

- Я, пожалуй, тоже подключусь к работе, - внезапно сказал Герфил.

- Ты передумал?

- Просто без новой работы мне будет скучно. Не могу просто слоняться по дому и пережёвывать воспоминания.

- Жёстко! - тихо произнёс Фернандес.

- Прости. Мне здесь как-то смутно. Душа, кажется, забурлила противоречиями. С одной стороны, много хорошего в моей жизни истекло из этого дома. С другой стороны, не хочу, чтобы он вновь вцепился в меня мёртвой хваткой.

- Понимаю. Прощаю. Нас всех раздирают противоречия. А мне кажется, нужно просто жить. Жить настоящим, сегодняшним днём. Верно, девушки?

- Вот как я! – сказала Мари, уплетая свежую булку и запивая её третьим стаканом топленого молока. И засмеялась.