1.
Позвонил телефон: «Через десять минут к вам подъедет такси. Номер 506, серебряная «Субару Форестер». Для отмены заказа нажмите один, для связи с водителем нажмите два. Цена поездки с получасовым ожиданием, до Морского кладбища и обратно, - тысяча четыреста пятьдесят рублей». Дима отключил вызов и встал. На кухонном столе в пакете стояла чекушка водки, в пакете лежали стаканчики, конфеты и печенье, отдельно – два бутерброда с сыром и с ломтиками красной рыбы. Мама любила бутерброды с рыбой, - сначала давала Диме в школу. Потом в универ… Цветы, – две красные розы, стояли в вазе. Дима их достал, аккуратно завернул в лист белой бумаги. Вроде всё. Подошел к зеркалу и поправил прическу.
Лицо в зеркале не понравилось. Лицо в зеркале всегда не нравилось, - слишком полное. Хотя времена, когда его называли «жирный», - давно прошли (последний раз это было в школе; уже в универе, в группе все были достаточно «лояльны», Дима никогда не слышал и намеков на свою «тучность»). После приглашения на работу в администрацию города Дима и забыл, как он со стороны со своими ста петьюдесятью кг (при росте 160) смотрится. Комплекс лишнего веса как бы растворялся в кругу людей, которые не могли себе позволить и намека на насмешку. Начала исчезать и некогда кипевшая внутри тихая ненависть к стройным и худым… Но знакомство с секретаршей шефа – Татьяной, снова стало травмой. Таня приснилась в первую ночь после их встречи в приемной главы, а утром, глядя на себя в ванной за чисткой зубов, Димка вдруг до рвоты почувствовал невозможность быть с ней рядом. Невыносимо жирный пигмей рядом со стройной красавицей… Как назло, она при знакомстве улыбалась не дежурно, а искренне, и в глаза глядела, как нормальному человеку, коллеге и товарищу… Он в жизни мимо многих симпатичных девчонок просто проходил – «Не твоё!». А вот здесь получил сам от себя под дых. Ладно. Где там такси? А, вот и СМСка, - стоит у подъезда.
В такси (как и служебную машину), – Дима всегда садился на заднее сиденье. Но тут вдруг открыл переднюю дверцу слева и втиснулся на кресло рядом с водителем. С некоторым неудобством повернулся, перегнулся. Поставил сумку на заднее сиденье, рядом положил розы.
- Поехали. На «Морское».
- Поехали! – водитель по виду ровесник, прилично одет и худ. – Через Снеговую или по Центру? По Центру пробы сегодня – мама не горюй.
- Как лучше, так и едем. Диспетчер сказал, – вы полчаса ждать будете на кладбище?
- Конечно. Кстати, хотел вас предупредить: мне в это время самому бы хотелось посетить… Как сказать? Могилку… Принято ждать на въезде, но я вас могу подвести на участок, где вам ближе, если вы не против, – я бы в это время к своим заглянул?
- Не вопрос. Не придется мне стоять и ждать? Или вызванивать вас?
- Нет конечно, если вы, как заказали – 25-30 минут…
- Ну, как то так. Задержусь – оплачу.
- Не беспокойтесь. Сколько надо подожду.
2.
Перед поворотом на кладбище водитель спросил:
- Магазинчик здесь, вы не против, я забегу на минуту, конфеты и цветы возьму?
- Конечно.
Через пять минут вернулся с двумя букетами красных гвоздичек и пакетом.
На въезде площадка была забита машинами. Может, день какой? Но водитель уверенно проехал мимо стоянки по главной дороге. Спросил:
- Вы номер своего участка знаете? Или как проехать?
- Девятый участок. Прямо, налево над крематорием, и в гору.
- Я знаю участки. На месте покажете, где оставить машину. Мне там как раз все рядом. Батя чуток ниже, – пешком добегу две минуты.
Он поставил машину в тени огромного дуба. Вышли.
- Если вдруг раньше подойдете, пните по колесу. Мне сигналка сооб-щит, буду через пару минут. Но вообще раньше здесь буду. На вторую могилку прямо рядом.
- Хорошо. – Дима посмотрел на макушку холма в пятидесяти шагах. – Я здесь недалеко. И пошел вверх тропой между могилок.
Открыв дверку маминой оградки, Дима внимательно оглядел могилку. Вроде порядок: весной отдал двум местным работягам-таджикам десятку. Вырвали травку, аккуратно засыпали белой щебенкой все до плиты с клумбой и памятником, покрасили светло-зеленой краской оградку, столик и скамейку. В вазе перед памятником стоят красивые неживые цветы. Чисто.
- Здравствуй, ма. Вот пришел. - Он посмотрел вокруг, на небольшие дубки рядом на верхушке холма, молодую кедрушку в соседней оградке (там был пятилетний мальчик, – цветы в вазе всегда живые, даже когда Дима зимой приезжал, и очень много игрушек. Мальчик погиб в ДТП. Как такое могло быть?)
Он вытащил из сумки разовые пластиковые тарелочки, на одну красиво положил печеньки и конфеты, на вторую – бутерброды; поставил перед памятником. Открыл бутылку, налил водку в стаканчик и вылил на могилку. Налил еще раз, и поставил стаканчик на небольшой пьедестал памятника. Во второй стаканчик налил себе. Присел на скамейку у столика, достал из сумки печенюшку, оставленную как раз на сейчас; полминуты посидев, глядя на маму на каменной фотке на плите, поставил стаканчик на столик. Заговорил. Очень тихо, как про себя.
- Прости, мам. Чот у меня все не правильно как то. Видишь. Вообще как разжирел. К врачу пошел, – дорогому, посоветовали, - спец великий и авторитет. А он анализу посмотрел, меня всего ощупал, и говорит: «Жрать надо меньше! И двигаться больше…» Я ж стараюсь, а меня все прёт и прёт… А на работе весь день за столом в бумагах носом. – Дима взял стаканчик, глотком выпил и закусил печеньем. – Ты же внуков хотела! Прямо не говорила, но я то видел и слышал, - «Вот бы с маленьким сейчас…». Прости, мам. Как я такой к девчонке сейчас подойду? Есть одна, но я ж для нее – колобок… Я постараюсь, мам, может, получится?
Дима налил еще стопку и застыл, глядя на памятник.
Рядом послышались шаги. Кто-то остановился прямо рядом. Дима оглянулся. У калитки за оградкой стоял водитель такси. И смотрел прямо на Диму. В глаза Диме. Стало не по себе.
- Вы что? Меня искали? Что-то случилось?
Водитель молчал и смотрел на Диму. Потом, – как в плохом кино, очень медленно перевел глаза на памятник. И странно хриплым голосом сказал:
- Это моя мама. Я к маме пришел.
3.
По дороге домой к Диме оба молчали. Потом Дима сказал:
- Гриша, давай ко мне зайдем. На пару минут. Там в альбоме есть фотки старые, кажется, там что-то видел важное.
Гриша кивнул, не отвечая. У могилы разговор не получился. Каждый думал о своем, - наверняка об одном и том же, но было как то не до слов. Дима, после минутной паузы, вдруг спросил: «Что ли, братья? И как тебя звать? - Григорий. Это моя мама. – Значит, брат. Не знал, что у меня есть брат. – Я тоже. Вас как зовут? – Не «вас» - а тебя, зовут меня Дмитрий. Для тебя, значит, Дима. – А я – Гриша. Пономарев. – Ну а я – Яковлев, вон, как на памятнике написано. Мама говорила, что фамилию отца не захотела мне давать. Видно, были причины».
Дома у Димы был порядок и чистота. Две комнаты, - зал и спальня, везде по телику, в зале рабочий стол с компом и очень много картин на стенах. И фотографии. И почему то сразу понималось, что здесь живет одинокий холостяк. Квартира дышала этим пониманием. Гриша стоял и смотрел на фотографии мамы – их было четыре, два портрета с подписью фотоателье, и две большие любительские фотки: мама, положив руку на плечо Диме, улыбается в объектив, а на Диме ватная борода и шапка Деда Мороза, явно новогоднее фото; на второй мама с двумя девушками, все молодые, - очень старое фото явно отреставрировано, увеличено и помещено в красивую рамку.
- Вот, нашел! – Дима на диване перебирал фотографии, рядом лежали два фотоальбома и несколько десятков фотографий, которые он достал из пакета. Гриша взял фото. Мама, как и на стенке с подругами, была здесь очень молодой и счастливой. И держала на каждой руке по грудничку в конвертике явно на ступеньках роддома…
- Ну да. А вот что дальше? Слушай, Дим, а давай ко мне сейчас? У нас стол будет… Помянем. И мою маму спросим про нашу (Гриша сбился, - получилась глупая фраза)… Про то, что я не ее сын – она мне год назад сказала… Когда у мамы были проблемы со здоровьем, ей кровь понадобилась, я анализы сдавал. Там врач в краевой, – оказался знакомым, в одной школе учились, так он мне пояснил, что мама мне не родная, и моя кровь не подойдет, ни по группе, ни вообще… Едем?
- Конечно.
4.
Мама Гриши – Мария Сергеевна, встретила их в дверях Гришиной квартиры.
- Ма, познакомься, это Дима.
Лицо Марии Сергеевны как то незаметно изменилось. Она улыбалась, встречая гостей, но улыбка вдруг как-то зафиксировалась, - вроде такая же, а вот глаза совсем даже не улыбаются.
- Вы – Дима Яковлев?
- Да. А мы знакомы?
- Нет. Но Галя мне о вас, конечно, рассказывала. Мы хоть редко, но встречались, до того как… Проходите, руки мойте и к столу. Гриша, я тебе не всё рассказала тогда…
… Маша и Галя в роддом прибыли одновременно и оказались вдвоем в одной палате. Три остальные кровати были пусты: роддом строился в 60-тые, на пике рождаемости в стране, в городе был самым новым и самым большим, в 80-е четверть палат были пустыми. Познакомились и подружились если так уместно, - с первого взгляда. Мария ждала двойню – врачи определили сразу. И переживала, - муж геолог, два года вместе, а видятся в три месяца раз от силы, к вести о наследнике отнесся холодно. Маша переживала, - он снова в командировке, и чувствовала, - может и не вернется. А она уборщица в детсадике за 70 рублей, родни нет, и как поднимать детей – вопрос. Больной и страшный вопрос. А Галка просто «залетела». И на «муженька» совсем не рассчитывала, зато папа и мама у нее всю жизнь морские, папа и сейчас в Охотском море капитан-наставник… Проблем поэтому у Галки никаких не намечается, дед внуку куда больше будет рад, нежели «самый любимый» папа… И без «папы» рад будет, возможно, еще больше.
Галю увезли первой, в палату больше не вернули, - с родов в реанимацию. Ребенок умер. Она снова появилась в палате, когда Маше уже принесли ее двойняшек: здоровых и наперегонки орущих так, что у мамы были слезы радости… Вот тогда она и обратилась к новой подруге, тоже в слезах, но о радости здесь и речи быть не могло. Просила отдать одного ребенка: «Я все решу! Я все для него сделаю!»… Сулила денег. А на завтра, когда Галю выписали, ее пришла встречать мама. Маша в окно палаты видела их встречу: как две женщины обнялись, буквально двумя фразами обменялись и Галина мама вдруг схватила дочь за руки и стала медленно падать. Прямо на дочь. Галя закричала (через двойное окно звук не проходил, но Маша его слышала), выбежали врач и санитар, под руки поддержали Галину маму и повели в дверь больницы. Сердце у Марии не выдержало, она спустилась на первый этаж, в приемный покой, и там, подойдя к плачущей Гале, заплакала сама и сказала: «Я отдам тебе сынка…» Отвернулась и побежала к себе в палату…
Дима взял рюмку и сказал:
- Давай брат, за маму.
В это время из прихожей раздался веселый голос:
- Народ! Ау! Вы что, без меня за стол сели? У вы какие!
- Это моя Танюшка с бассейна вернулась, - сказал Гриша, сейчас я вас знакомить буду.
«Его Танюшка» впорхнула в комнату и остановилась, глядя на гостя. Улыбка, как полчаса назад у Галины, вдруг погасла, а потом сменилась удивлением:
- Дмитрий Валерьевич? А… а вы ко мне?
- Нет, Татьяна Владимировна. Я к брату, – он кивнул на замершего Гришу.
– Гриш, мы с Татьяной в одной конторе… работаем.
- Дим, а ты не куришь? Ладно, я один пойду на балкон. Танюш, садись, сама за собой ухаживай. Я пять минут покурю. Очень день сегодня… интересный.