Он зашел в вагон электрички, увидел лежащего на полу меня, удивился, спросил. Я ответил. Он прошел дальше, но через несколько минут вернулся и сел рядом.
– Ты че, правда? Операция на позвоночнике?
– Правда. Сегодня швы сняли.
Он помолчал.
– Ни фига себе.
Я помолчал.
– Но это же ужас, – сказал он.
До отправления было полчаса. И я уже минут двадцать как лежал. Еще до выписки из больницы я прихромал на рынок, купил толстый кусок поролона, зная заранее, что из Киева в Яготин ехать два с лишним часа. А мне можно только стоять и лежать. Сидеть можно не раньше, чем через полтора месяца. Ну и как мне попасть домой? – правильно, лежа.
– Почему ужас? – спросил я. – Все нормально. Ужас был до операции, когда болело.
– Кстати, меня зовут Костя, а тебя?
– Петя.
– Ужас потому, что ты один. Где твои сопровождающие?
Я глянул вдаль под скамейки. Вагон был все еще пуст, и я на всякий случай ответил:
– Друг обещал проводить, скоро придет.
Он помолчал.
– Далеко едешь?
– В Яготин.
Он подумал.
– А там?
– А там меня встретят, – на всякий случай ответил я.
Он подумал. Он вообще медленно думал и говорил так, словно пробует слова наощупь.
– Не, ну ты прикалываешься. Операция на позвоночнике?
– Да.
– Да ну тебя. Лежишь, ну и лежи, – сказал он и, пошатываясь, ушел в вагон.
Я вздохнул с облегчением. Но через пять минут он вернулся.
– Ладно, посижу с тобой. Тебя как зовут?
– Петя.
– Я Костя. Но я только до Выдубичей могу с тобой посидеть.
– Спасибо, до Яготина я уж сам.
– Ну как это сам! Хочешь, я вызову социальную службу?
– Ни в коем случае. Не переживайте за меня.
– Тебя же затопчут.
– Не, меня пожалеют.
– Вначале затопчут, потом пожалеют.
Я промолчал. Он смотрел не на меня, а вдаль. Думал. Потом снова махнул рукой.
– Шуточки.
И ушел в вагон.
Я уже не вздыхал с облегчением. И точно, он снова вернулся, сел рядом.
– Ладно, посижу до Выдубичей. Но там выйду, уж извини.
– Спасибо.
– Но как же так? Я не понимаю.
– Да все нормально.
– Тебя как зовут?
– Петя.
– Петя, значит? А я Костя.
Вот так мы разговаривали до Выдубичей. Он что-то говорил, я кивал. Он опять не верил и отходил. И снова подходил охранять меня. Спрашивал, почему на полу, а не на скамейке. Я объяснял, что на скамейке уже пробовал, узко там и ноги вытянуть некуда. Он меня не слышал, то есть слышал, но не понимал. Не верил.
Люди в вагоне уже были. И знаете, почему я не послал этого Костю? Потому что с самой первой секунды, войдя в вагон еще час назад, он сказал гениальную фразу. И за эту фразу, отсмеявшись про себя, я ему всё простил.
Вот что он сказал, увидев меня:
– Против чего протестуем?