ЖИЗНЬ,КАК ДЕНЬ.
Книга первая.
Глава сорок вторая. Ревность и любовь.
Какой же мужик пожелает прослыть ревнивцем? Никакой! Хуже того стать мужем-рогоносцем?! Врагу такого не пожелаешь."Измена является наивысшей точкой мести и ненависти, самое подлое, что есть на свете из предательств...",- так думалось Сергею в это раннее утро. Только от одной этой мысли у любого мужика сводит скулы и бросает в дрожь, в бешенство! Вспомним хотя бы нашего великого поэта Александра Сергеевича!
Ах, если бы ни его гнев да неуёмная ярость, сколько бы он мог ещё написать всякого прекрасного да великого?! Уму непостижимо! А вот этого-то и не случилось! Из-за его только ревности да проклятой его привычки драться на дуэлях он и погиб в самом расцвете своего таланта. Что за блажь такая?! Вот потому-то он и погиб так рано в свои-то тридцать семь лет! И вся Россия опечалилась.А стоило ли драться? Вот это-то вопрос!
Виной-то тому его неуёмная гордыня да болезненное самолюбие. Ревность! Стоит ли она того, чтобы гибнуть в самом расцвете сил своих? Причём из-за женщины?! "Вот это-то вопрос, так вопрос,- размышлял Сергей собираясь на работу,- отнюдь он очень даже и не прост, тот вопрос!".
Так как же ему на него ответить? Как! Главное-то от кого же погибнуть-то? От руки безвестного прощелыги-дуэлянта, бездарности, к тому же и полной пустышки, которого-то и знать бы никто не знал, если бы ни вот эта проклятая дуэль.
Так возмущался Сергей, не выдавая своего гнева внешне, на это у него не хватало сил. Он просто вяло констатировал случившийся в его жизни факт, сравнение с себя с великими. Сравнение это его успокаивало: не он один такой рогоносец. Со многими такое случается. Вот и с Пушкиным тоже.
Сергей продолжал сам себе изливать душу, проклиная Дантеса: "Прославился" ведь такой вот негодяй-проходимец, пустышка тем, что убил русского гения. Вот и вся его сомнительная слава? Убил! Можно сказать, гения не только русской, но и все мирной поэзии! Не стерпел, значит, наш Александр Сергеевич, не вынес всяких там сальностей, да гнусных сплетен, встал на защиту своей жены, её чести да и погиб.Погиб! В расцвете своего таланта!
Не потерпел,значит, позора "мелочных обид" да и подлой грязи-клеветы на своём имени, смыл позор своей кровью. Но его-то не стало. Не стало "солнца русской поэзии"! Почему же такая несправедливость в этом мире? Почему?!Ведь подобного ему до их пор нет в русской поэзии,нет! Наверное, и не будет? Гении-то рождаются не всегда,не во всякий год, даже век,не во всякое столетие.
Так,что же теперь он один и останется для для всех нас навсегда "нашим всё" и "солнцем русской поэзии"? Видимо, что и так! Закатилось наше солнышко неожиданно и трагично, печально безмерно. Не глупо ли это всё, нелепо ли вот так гибнуть из-за клеветы да ревности?
Нет-нет,не глупо. Иначе бы он не был бы Пушкиным. Такая его судьба. Сергей встал и пошёл к умывальнику. Сделал воду похолоднее и стал омывать лицо, шею, мочить виски, стараясь быстрее прийти в себя после муторной ночи. Между тем он всё ещё продолжал рассуждать в том же духе. Про ревность да любовь.
И это всё только из-за его проклятой ревности. Из-за неё! Да ещё из-за всяких там сплетен, похоти проходимцев-чужаков, недоброжелателей всяких России, искателей любовных приключений, чинов да наград. Из-за мести всяких мелких клеветников-завистников к его таланту да к его красавице жене. Его имя будет жить вечно! А где они все? Канули в Лету. У них лишь слава убийц и подлецов, а он-то всё выше и выше в нашей поэзии,да и в истории России.
Нашли они, всё-таки, слабое место у Александра Сергеевича, нашли. Да и ударили. А слабое-то место - это его ревность! А как же ему было не ревновать? Разве не гибнут и сейчас люди хорошие не только от наветов, но и от настоящей ревности, измен всяких замаскированных под любовь?!
Оглянитесь вокруг: люди гибнут и ещё как гибнут! Люди достойные и талантливые! Достойные счастья и полнокровной жизни. И тут Сергей задумался: "А есть ли на свете настоящая любовь? Есть ли!". В этом-то он сейчас очень и даже сильно очень сомневался. Перестал он верить в "настоящую" любовь. Перестал. На собственном примере перестал.
Хотя про неё-то про любовь да ревность с изменами и всякими забавными и трагическими приключениями создано сколько книг, снято фильмов, поставлено спектаклей, драм и трагедий что и не сосчитать. Просто невозможно за всю жизнь пересмотреть да перечитать.
А стоит ли? Кому от этого польза! Как там у Толстого: "Все счастливые семьи похожи друга на друга, каждая несчастлива по-своему". Всё верно. Вспомним хотя бы тот же лермонтовский "Маскарад", чеховскую "Драму на охоте", "Отелло"нашего великого Шекспира. Или же "Бесприданницу" Островского и так далее. Что же может быть хорошего в том, если люди гибнут от любви да от ревности? Где же оно это счастье!
Получается ,что его и нет. Ревность-то без любви оказывается и не бывает. Иначе это и не любовь. Так кажется? А вот он-то Сергей всё стерпел да выдержал.Потому, что он вовсе и не гений, а обыкновенный человек, которых на Руси пруд пруди, тысячи и тысячи. Ничего из себя он не представляет. Вот он сейчас живёт да здравствует, плещется на кухне в холодной воде, наслаждается жизнью, её прелестью.
Проснулся как всегда по-утру, собирается на свою работу, будто-бы у него ничего не случилось. Как же это так всё могло произойти-случиться? Как?! Вот этого-то он себе не мог и сам представить, понять-разуметь? Что же это с ним случилось, почему же он так спокоен, как телеграфный столб! Неужели же он до сих пор находится,в каком-то трансе или анабиозе, вне реальности? Получается, что это так и есть.
Неужели он на самом деле не в себе? Получается, что так. Но ведь можно так, не дай Бог, и с ума сойти! От всего этого пережитого? Подумав так Сергей начал с ожесточением чистить зубы, стараясь прийти в себя. Всегда он следил за ними, бережно к ним относился, а вот так как сейчас, энергично и нервно, он до сих пор никогда их не чистил.
"Ревность - это истинное зло и просто наваждение дьявола",- не раз так он себе твердил под нос, когда был не в духе.Но всё равно продолжал ревновать. Ничего он не мог с собой поделать. Особенно когда видел Людмилу в чьих-то слишком тесных объятиях во время медленного танца. Представляя себе воочию, что ощущает её партнёр во время такого танца.
И ему было тогда не по себе. И потому он всегда старался не смотреть на танцующих. Или же наоборот вообще уходил куда-нибудь подальше, хотя танцевать-то он обожал, любил приятную музыку и красивых женщин. Но вот видеть-то Людмилу в объятиях другого человека, пусть и во время танца, он терпеть не мог. Не мог он и запретить Людмиле танцевать с другими, даже будучи её мужем.
Конечно же, нет. Не мог! Она и без того упрекала его в ревности. Ей-то очень нравилось его дразнить, танцевать с другими. Он же старался этого не замечать, быть выше ревности. Но это ему не всегда удавалось.
"И поделом им всем глупцам-ревнивцам, в том числе и Пушкину,- натужно рассуждал н в это утро, успокаивая тем себя и собираясь на работу. Умываясь и чистя зубы он пристально всматривался в своё отражение в зеркале над умывальником из которого на него смотрело усталое и измождённое лицо с потухшими глазами. В них-то не было жизни и прежнего огня. И это лицо ему не нравилось.
"Стоят ли женщины того, чтобы из-за них губить свою жизнь?- не успокаивался Сергей глядя в зеркало,- пусть будут они трижды чертовской красивы и дьявольски соблазнительны...". Ведь это же бесовское искушение! А внутренний-то его голос твердил: "Стоит! Как же без них жить? В них-то и есть какая-то колдовская сила, независимая от них самих, способная очаровывать-пленять, делать жизнь нашу прекрасной или чудовищной".
Они-то в этом не виноваты. Это есть перст Божий и наша судьба. Наказание или награда. И с этим внутренним голосом Сергею было трудно спорить. Он задал себе один и тот же вопрос: "Если их не любить, то ради чего жить?!". И он не мог на него ответить.
Быть может это был опять его внутренний голос? Он его дразнил. Внешне-то Сергей был почти совершенно спокоен. Такой, как всегда. Может его поддерживает мысль о малолетней своей дочери Свете? Может быть.Или же забота о его старых и больных родителях?! Любовь-то к ним, к самым близким ему людям, была в нём достаточно глубокой. И он не мог о них не думать.
Возможно что и так. Именно это и даёт ему сейчас силы жить-быть, собираться на работу. Хотя самочувствие Сергея было не в лучшим состоянии. Он чувствовал себя сейчас очень неважно: был весь разбит, измучен, болен. Не было в нём его привычной бодрости-живости, быстроты движений и мысли.
Только прежней была одна лишь его внешняя оболочка. Самого Сергея не было. И это он чувствовал-понимал хорошо. Конечно же ему сейчас совсем не безразлична была судьба его дочери Светы, здоровье его родителей, а также судьба братьев и сестры. Да и своя собственная тоже.
Думать о других, а не о себе лишь только любимом было его сутью, основой его жизни. Ради этого-то они все и жили Гончаровы, чтобы быть им самим счастливыми, вместе с окружающими их людьми. Особенное беспокойство вызывало у него здоровья его родителей.
Он понимал, что малейшее волнение, не дай Бог ещё и стресс, могут быть для них неисправимо гибельным. Непоправимыми. Потому-то он и стремился сейчас, как и в последние все годы ничем их не огорчать, не причинять им ещё большую боль, чем они уже имели. Любая дополнительная для них психическая нагрузка может оказаться для них страшной. Малейшая неприятность, душевная травма, всё это могло нарушить их душевное состояние, повергнуть в полное расстройство.
То есть нанести им сокрушительный удар, способный их убить.А вот этого-то Сергей никогда бы себе не простил. Никогда! Потому-то он и крепился, молчал при всех своих катаклизмах-неприятностях, которые росли наползая друг на друга, как снежный ком. Сергей делал вид, что у него ничего не происходит, что всё хорошо и прекрасно.
Хотя в последние-то месяцы было ему совсем нехорошо, совсем плохо в его жизни во взаимоотношениях-то с Людмилой. Однако, никогда он никому не жаловался, не плакался в жилетку. Он этого не любил. Всегда старался не выносить сор из избы. И только однажды он попросил маму с Верой поговорить с родителями Людмилы неожиданно нагрянувшими к нему на квартиру и разобраться со сложившейся ситуацией и недовольством Людмилы. Но этого видно не получилось.
Между тем у них с Людмилой, вот эти-то самые не лады, были уже давно. И они всё более обострялись и обострялись. Между ними велась какая-то странная и непонятная ему скрытная война за главенство в семье. Война в которой победителей никогда не бывает. Он это понимал хорошо, а она нет. Когда женщина подминает под себя мужчину, то перестаёт сама его уважать. Сергей этого боялся.
Людмиле же не нужна была эта победа, ей нужна была сама борьба. Она испытывала в этом удовольствие. И в этой борьбе Сергею было значительно тяжелее, поскольку он всё ещё любил её, а она его нет. Сергею была нужна семья, важным будет ли дочь рядом? Для неё же была важна личная власть, главенство в семье и её благополучие.
Или же это ему так тоже казалось? Напридумал себе всякого, химер да страшилок про какую-то там любовь? "Размечтался о человеческом счастье!- издевался иногда он над собой,- а его-то на свете и нет. Никогда не было, как и самой любви". Нет и не было! Опять, тот же Пушкин: "На свете счастья нет, а есть покой и воля". Любовь-то его самого Сергея тоже превратилось во что-то совершенно иное непонятное ему самому.
Во что-то странное, сродни какой-то непонятной болезни, название которой он не знал и не мог придумать, никак не мог определить, что же это такое, приносящее ему не радость, а только лишь невыносимую боль и мучения! "Что же это такое со мной?- спрашивал он себя и не находил ответа.
Более того, ещё до той самой ужасной ночи перед самыми своими сборами Сергей мог оказаться ещё в более худшем положении, чем он сейчас оказался. Совершенно в дурацком и двусмысленном, называемом порой культурно-деликатно, по сути же издевательски-презрительно: "высокими отношениями".
Что же это такое? Да это же точно такие отношения, какие были у Маяковского с Лилей Брик, или же у того же Эфрона с Мариной Цветаевой. Между людьми как считается, с тонкой душевной организацией, парящими над всеми остальными людьми. Ужасно и до слёз смешно эти выглядели подобные отношения в фильме "Покровские ворота", между Маргаритой Павловной, Саввой Игнатьевичем и Львом Евгеньевичем Хоботовым."
А как же в жизни? Точно также. Но только совсем не смешно. Скажете, что это лишь всего комедия. А в ней-то так и быть должно: смешно,да только жалко! А по сути, это и есть самая настоящая человеческая трагедия! Чудовищная и ужасная. Так,где же скажите мне люди, смеяться нам, дорогие господа-товарищи? Где!
Для Сергея-то это выглядело дико, совершенно немыслимо. Это не укладывалось у него в голове: "Дурдом,какой-то?",- плюнул он выходя из зала кинотеатра.
Хотя этот фильм, если честно сказать, ему и понравился. Но смеяться-то ему не хотелось! "Не по-людски всё это, не по-людски",- думалось ему и сейчас.
Вот этакая назойливая мысль не оставляла его в покое, мучила особенно после вчерашнего посещения Элеоноры Кузьминичны. Значит, его семейная жизнь становится теперь достоянием всего комбината? А то и всего Крутого Яра! Вот этого-то ему не хотелось. Пойдут всякие суды-пересуды:"Каждый будет лезть в его жизнь!".
Что же есть, хоть малость хорошего в его личной жизни? Ничего! Под микроскопом не разглядеть. Просто всё гадко и пакостно. Неужели же и на разврате тоже устроена наша жизнь? Не может быть! На подлости и расчёте, на предательстве?! Со всем этими проявлениями жизни Сергей встречался впервые. "Да и сами женщины,- в чём Сергей до сих пор был убеждён,- будут против всегда этаких вот"высоких отношений".
Не в очень-то они большом восторге от них! Впрочем, как знать?! Кто же знает этих женщин, поймёт их разберёт, раз они этакое сами допускают в своей жизни. Значит, что-то есть в них, в этих отношениях, что-то привлекательное да приемлемое для них, вполне позволительное раз такое в жизни случается. Иначе бы таких"высоких отношений" не было в нашей жизни и про них фильмы бы ни снимались?
Тем не менее,такое случается. И совсем не в киношной жизни. Причём, во все времена и во всех странах. Было бы это всё смешным, если бы не было столь гадким и горьким, а порой,и трагичным. Правда, в том фильме Михаила Козакова те самые"высокие отношения" объясняется нелепостью самого Льва Евгеньевича. Дескать, так ему и надо растяпе, смешному и нелепому!
Но,трудно же назвать Маяковского или Эфрона смешными и нелепыми, скорее всего наоборот людьми трагической судьбы. Получается, чтов реальной-то жизни это и не смешно? Совсем,не смешно.
Сергей пригладил взъерошенные волосы на голове:"Подобное наблюдается и в сегодняшней нашей жизни, в том же Крутом Яру. И не у одного только Сергея. Он знает об этом, как и многие другие. Но только этого люди нормальные не афишируют,стыдятся этого, стараются скрыть, они же ведь люди не публичные у которых всё на виду.
Вот и он Сергей тоже всё скрывал, хотя он в какой-то мере тоже человек публичный. Скрывал свои он не лады с Людмилой даже от самых близких ему людей: от родителей, братьев и сестры! Хотя чувствовал, что они-то догадываются. Но всё равно молчал, пока их противостояние с Людмилой не дошло до критической точки.
Точки не возврата! А может быть зря,что он молчал? Вполне, может быть.
Неприятности и разлад пошёл у них в семье с самого того дня, когда они впервые поссорились из-за привезённой из Москвы колбасы. Куска колбас! Глупо и позорно. И как видно поссорились навсегда.
Так может быть это и есть его судьба-злодейка!Перст судьбы! Видит Бог,он этого не хотел. Но так уж получилось.
Захотел он тогда поделиться добытой ими колбасой в столице не только с её родителями,но и угостить своих родителями. Чуть-чуть только,"пол-палкой" колбасы. Им же старикам будет тоже приятно, тем более, что они-то знают о их поездке в Москву?!
Вот это-то и вызвало у Людмилы столь бурную реакцию, что Сергей просто не выдержал истерических криков да бешеной ругани, унизившей его и его родных. Причём слышимой на всех этажах дома. И это для него было унизительно, ужасно и стыдно перед соседями, как за себя, так и за неё, за свою молодую жену, что он не выдержал и вскочил, ушёл из дома в Крапивенку. А в след ему по порожкам прыгала та самая "палка" колбасы.
Сейчас-то он понимает, что это была его самая большая ошибка. Ему-то надо было всего лишь зажав уши руками уткнуться в подушку да лежать тихо и недвижимо на диване, прикинуться ветошью, пока она бы ни угомонилась. Но он тогда боялся вспылить и сорваться, не выдержать и ответить ей тем же, не дай Бог, возможно более радикально. А то и ударить, настолько были оскорбительны её слова.
Потому-то он и ушёл из квартиры от криков и брани, от греха подальше. Гнев Людмилы был пугающим, слишком агрессивным и ужасно психически ярым. Этого он от неё совсем не ожидал.
А Бочаров
2020.