Из цикла рассказов о Петрухе и Митрохе
Художник: Juan Antonio Roda
Пронизывающий ветер января заставлял прохожих прижимать варежки к щекам, чтобы согреть обмороженные лица. Метель свирепствовала, поднимая ввысь накаты снега, которые потом уносила прочь или разбивала о стены многоэтажных домов.
В одном из общежитий на первом этаже горел свет. Окна зашторены. В небольшом подсобном помещении за чистым столом сидели двое пожилых мужчин: Пётр Яковлевич Дворников и Митрофан Андреевич Уличный. Деревянный стул Петра Яковлевича постоянно скрипел, в то время как Митрофан Андреевич боролся с назойливой мухой, которая каким-то образом отогрелась и вела себя в высшей степени возмутительно, присаживаясь то на нос, то на ухо Митрофана Андреевича.
На стене висел выцветший портрет большого политического деятеля - не Кайзера, конечно, как в романе Ярослава Гашека, но также изгаженный мухами; жёлтые жирные точки давно впитались в матовую бумагу, расплываясь грязными пятнами. Дворников внимательно смотрел на портрет, иногда поправляя очки и пытаясь сохранить ясный фокус.
- Ч-что, Пётр Яковлевич, на-наверное, думаете о России? - завязывал серьёзный разговор Митрофан Андреевич.
- Пытаюсь отыскать прекрасное в отвратительном! - парировал Дворников.
- Ка-как интересно... - согласился Митрофан Андреевич, отмахиваясь от мухи. - То есть вы ищете по-полного понимания че-через другой мир восприятия. Вам важен не распад, а процесс распада з-загадки?
- Мне важна концентрация образа, это пища моих духовных целей. Другими словами, это кубический сантиметр шанса!
- По-поясните, дорогой друг! - Уличный промыл водой два стакана и поставил их на стол.
- Это осознанное ожидание как противопоставление себя миру. Это опыт моей личной силы, - заключил Дворников.
- По-получается, ваша концепция вытекает из поклонения собственному «Я» ка-как высшей форме трансформации реальности. По-получается, что вы ак-аккумулируете собственное «Я»? - выкатил глаза заикавшийся Уличный.
- Моё «Я» - это единственная форма реальности, да как и ваша, Митрофан Андреевич, на всех ступенях бытия! Это, если хотите, определённый шаг духовной реализации! - заключил Пётр Яковлевич, доставая из кармана пиджака бутылку «зубровки».
- Но по-понятие «Я» как А-абсолюта предполагает распад «старого» мира как угасающую и менее значительную ф-форму, вы это хотите сказать? - не унимался Митрофан Андреевич.
- Я хочу сказать, что силы, потраченные на возвышение и деградацию духа человека, тратятся одни и те же, это один и тот же ресурс, но ресурс возобновляемый, вытекающий из средоточия «Я»!
- Да-а это же совсем другой угол со-солипсизма, радикально свежий взгляд! - Уличный налил в стаканы «зубровку» облизав губы.
Глаза Дворникова в этот момент уже высматривали что-то несуществующее, потустороннее и непонятное, словно он ждал какого-то страшного вдохновения...
- Но в чём же тогда заключается сон мира? Как шагнуть в запредельное? - спрашивал сам себя Дворников.
- Н-не говорите об этом! - закричал Уличный. – По-порядок скрытого мира очень опасен. Вы хотите ви-видеть «Всё» в этой помойке! Ищите Христа в-вместо этого, слышите? Ищите Христа, Пётр Яковлевич!
На это Дворников только рассмеялся.
- Христос - это проводник в Абсолют! По легенде, Он уже давно ушёл во внешний мир, а сатана отправился за ним, как за последним достойным противником... Вы лучше выпейте, Митрофан Андреевич! - продолжал Дворников. - Что такое Абсолют? Это мировой разум, интерпретация всего и над всем. Ваш Христос для меня лишь обличительная форма Абсолюта, проводник и смотритель. Он словно знакомый нам председатель, который взял ответственность за тот мир и за этот! Зачем мне его искать, Он и сам нас найдёт... - улыбался глазами Дворников, выпивая стакан зубровки.
- Т-то есть н-нужно ждать? - уточнил Митрофан Андреевич, отгоняя противную муху.
...На улице кто-то кричал, но что именно - разобрать было невозможно. Председатель товарищества искал своих работников, которых нигде не было. Уставший и замерзший, председатель ворвался в подсобное помещение, где сидели Дворников и Уличный.
- Ах, вот вы где! Ищу вас на улице, а вы тут бессовестно пьёте - кричал начальник жилищного товарищества, размахивая кожаной папкой. Ни секунды не мешкая, ударил папкой по лбу Митрофана Андреевича, прихлопнув жирную муху, которая доставляла столько хлопот собеседникам.
- Греетесь значит, мерзавцы!?
Ну-ну… Петруха, берись за лопату, Митроха - за лом. Сейчас вы у меня согреетесь! Смотрите, сколько снега навалило! Марш на улицу, бездельники! - командовал председатель.
Надев грязные бушлаты, взяв лопату и лом, друзья отправились убирать улицу от снега. Немолодые работники товарищества трудились до глубокой ночи, расчищая тротуары и посыпая дорожки песком. Отдохнуть времени не было, за работой следил председатель, сидя в своём автомобиле, постоянно выкидывая окурки из приоткрытого окна и согреваясь горячим напитком из термоса. Лицо председателя было добрым, почти таким же, как у большого политического деятеля на портрете, и иногда казалось, что это лицо одно и тоже…
Пётр Яковлевич налегал на лопату; капли пота падали со лба, голова кружилась, и казалось, что ещё чуть-чуть - и его существо войдёт в Абсолют. Время остановилось, онтология физического мира стала предельно ясна и понятна, занавес бытия открывался медленным погружением, бесконечным вальсом новых ощущений и чувств, и тело обретало лёгкость. Дворников преодолел поток, сливаясь с бушующим ветром - это было откровение мира… которое посмел прервать Уличный, задев ломом ступню Петра Яковлевича.
- Т-ты, друг, не фи-филонь, ещё успеешь подумать о России! Видал, работы сколько!? - ругался Митрофан Андреевич, поглядывая на доброе лицо председателя.