Фермуары памяти

Анна Мария Крон
Запах кожи закрадывался в нос мягко и деликатно, пока, наконец, не переставал быть заметным. Внутри магазинчик представлял собой весьма удобное пространство с прилавками, на которых жили своей жизнью женские сумки на все случаи жизни, чемоданы большие и маленькие, дорожные несессеры, перчатки, обложки для книг, брючные ремни и плетеные браслеты, футляры для очков на любой вкус, ремешки для часов, косметички всевозможных форм и размеров.

Но Анне приглянулся небольшой кожаный кошелечек под мелочь. Она держала его в руках так бережно, как если бы это был не кусок дубленой кожи, а живой зверек. Кошелек был благородного темно-оливкового цвета с изящным фермуаром, украшенным двумя бусинами, и имел стильный винтажный вид.

– Что это у тебя? – обратился к ней Егор, который только что вошел в лавку.
– Смотри, какой милый! И у него застежка “поцелуйчик”! – Анна протянула ему кошелек. Егор с неодобрением повертел его в руках и почти сразу вернул.
– Да ну, ерунда какая-то. Зачем он тебе?
– Я буду хранить в нем мелочь.
– Какую мелочь? У тебя карточка. И ты не носишь с собой наличные.
– Так начну.
– Анна, перестань, это пустая трата денег. У тебя полно кошельков. Возьми вот лучше сумку, – он взял с полки первую попавшуюся и сунул ей в руки.
– На дворе октябрь, Егор. Мне не нужна пляжная сумка. К тому же она огромная. И черная.
– Что плохого в черном? Уж получше этого странного зеленого, – Егор с недоверием ткнул пальцем в мягкую кожу, отчего на поверхности образовалась глубокая складка, но тут же исчезла.
– Зеленый – цвет жизни. Лично меня он успокаивает. Я чувствую себя в безопасности, когда меня окружают зеленые вещи.
– Пфф! Можно подумать, тебе кто-то угрожает, – Егор сгреб Анну в охапку и потащил к выходу. Она поняла, что на этом торги закончены и будет лучше не настаивать сейчас на покупке.

Вечером того же дня Анна в длинной ночной сорочке, расстегнутой на груди, и с распущенными по плечам волосами, сидела на кровати в просторном гостиничном номере и мечтательно вздыхала,  наблюдая за плавными движениями занавески, колышущейся от легкого дуновения заграничного ветра. Она знала, что очень красива сегодня и что ее красота и молодость еще имеют над ним власть.

– Завтра мы сходим в тот бутик и купим тебе все, что ты хочешь, – Егор погасил свет и сел рядом с ней на кровать. Он взял с тумбочки резной деревянный гребень и несколько раз аккуратно провел по ее густым волосам. Потом откинул волосы с тонкой шеи и стал целовать.

***

“Дорогая моя бабуля, я так хорошо помню тот день в городском парке, когда мы с тобой за ручку гуляли у большого пруда и кормили белых лебедей хлебными крошками. А потом зашли в кафе-мороженое, и я съела целых три шарика клубничного с розовым сиропом. Вокруг было очень много людей, но я не обращала на них внимания, даже когда злой мальчишка дразнил меня за мой красный рот. Ох, и досталось тогда его родителям от тебя, ба! Мне было пять, но я слишком хорошо помню тот день. Только ты и я. Где ты, ба?”

***

– Как это нет? Вчера ж еще был, – Егор растерянно смотрел то на продавца, то на Анну. – Может, похожий есть? Покажите хоть что-то. Казалось, он был в отчаянии. Анна все утро только и говорила об этом кошельке. Даже за завтраком в ресторане, где подавали ее любимые сырные пончики, она восхищалась не ими, а оливковой кожей с дурацкой застежкой. Да, ночью она шептала ему, своему “тигреночку”, страстные слова любви, но утром, едва открыв глаза, защебетала о “невероятной находке”, которая делает ее “такой счастливой”. Егор никак не мог понять, что ее так привлекает в этой безделице с закосом под старину, но решил, что непременно купит.

– Вчера перед самым закрытием пришла женщина и забрала его. Мне жаль. Вот, посмотрите, как вам такой? Он еще лучше, – она показала им женское портмоне, вполне симпатичное, с красивыми потертостями по бокам.
– Спасибо, не надо. Мы лучше пойдем, – Анна взяла Егора под руку и увлекла к выходу. – Все хорошо, катастрофы нет. Найдем другой, – уговаривала она скорее себя, чем его.

Через два дня они вернулись домой.

***

“А еще я отчетливо помню наши уютные тихие вечера на кухне. В углу негромко бубнило радио, чуть слышно потрескивала тусклая лампочка, свисающая с потолка, а из раскаленной духовки доносился сырный аромат твоих фирменных булочек. Я заваривала чай с малиновым листом и мятой, собранными на старой даче. Мы пили чай и читали вслух “Бедную Лизу”. Я скучаю, ба”.

***

Егор с нетерпением ждал этот день. День рождения Анны. Он приготовил для нее сюрприз. Весь год он вынашивал эту идею, как женщина вынашивает ребенка. Не раз прокручивал в голове сцену, как она кинется в его объятия, когда откроет маленький пузатый сверток. И пусть она ни разу с тех пор не заговорила с ним про ту крафтовую вещицу из зеленой кожи, но он-то знал, что в мыслях она то и дело возвращалась к своей потере.

– Это так мило. Мне очень нравится. Честно-честно! – Анна старалась придать своему лицу удивленное и счастливое выражение, но, судя по тому, как хмурился Егор, она поняла, что мало в этом преуспела.

Она давно обнаружила в бельевом шкафу под стопкой ее кружевных трусиков и чулок пакет, а в нем кошелек. Совсем непохожий на тот. Бумажная бирка с надписью “handmade with love” внутри кожаного изделия вовсе не подходила под его ретростиль. Вещь была дорогой, с претензией на роскошь. Анна вернула подарок на место и больше о нем не думала.

***

“Помню, когда прилетела к тебе в последний раз, мы пошли с тобой в универмаг. Ты сказала, что купишь мне лучший чайный сервиз, который там будет. Это было дорого. Очень. Но ты купила. Красивый, фарфоровый, на шесть персон. С восхитительным цветочным орнаментом на каждой из чашек, на блюдцах, кофейнике, чайнике. Да на всех двадцати девяти предметах с позолоченным ободком. Гулять, так гулять! Мы взяли такси. Ты дала мне свой кошелек цвета бронзы с точеным фермуаром, чтобы я расплатилась... Я вспомнила, ба!”

***

В дальней комнате тепло и спокойно. Стены оклеены зелеными обоями с розовыми разводами. Из большого окна открывается вид на высокие горы. За длинным письменным столом сидит красивая женщина. Перед ней дымится кофейная чашка с цветочным орнаментом. Женщина пишет. Когда лучи закатного солнца подбираются к ней вплотную, она закрывает крышку ноута. Откидывается на спинку стула: “Я так скучаю, ба!”.