- Ну, и что тебе больше всего понравилось в путешествии? – спросил Алекс жену поутру, проснувшись в одной постели, в его единственный выходной, пока впечатления были еще свежи.
- О, конечно же, горы! – оживленно ответила Амалия. – Горы – они прекраснее всего! Эта крутизна! Мне хотелось забираться все выше и выше! А потом - взлететь! О, Алекс, обещай мне, что мы вернемся туда еще раз и покатаемся на роликах!
- Ну, зачем так далеко ездить, у нас роликовые дороги не хуже.
- Но горы не те, - возразила она. – Не такие высокие и крутые.
- А… пляж у моря совсем не понравился? – осторожно спросил он.
- Нет, тоже неплохо, особенно когда самые большие волны, но горы лучше. Они… так приглашают полетать!
Фокс передернулся и натянуто улыбнулся: - Ну конечно, милая, мы еще вернемся туда, если тебе так понравилось!
Он вспомнил тот ужас, который испытал, когда Амалия, по его недосмотру – он заговорился с гидом, - стоя на краешке склона, пробовала ногой воздух, словно воду. Сердце его оборвалось. Он рванулся к ней, прервав веселую беседу, и схватил за руку. На что Амалия с задержкой обернулась и посмотрела так удивленно и озадаченно, ведь роликовые трассы были отлично защищены. Алекс подумал тогда, что, наверное, рано вывез её в путешествие, и вообще, зря повез в горы.
- Алекс, сегодня я не хочу в бар, - сказала Амалия, потянувшись. - Смотри, какой дивный день, последние теплые деньки, давай понежимся на крыше?
Алекс привык к её новому увлечению. Да и погода стояла на редкость славная. После завтрака они поднялись наверх, в оранжереи на последнем ярусе, между крышей и небом.
Алекс вылезал из кожи вон, чтобы Амалия не чувствовала себя обделенной браком с неровней. И черт бы побрал этих психологов, запретивших ему увозить жену в её разрушающееся родовое гнездо! Якобы, там воспоминания будут мучить её сильнее. А если там ей стало бы совсем хорошо, и она прекратила так нервировать и сводить его с ума страстью к высоте? Что, если бы свежий воздух и воспоминания о родных, о семье вернули бы её на землю?
Нет, все дружно решили, что ей необходимо поменять обстановку. Он запомнит на всю жизнь, как Амалия, войдя в его холостяцкую квартиру, огляделась с удивлением, но без страха, и первым делом рванулась к окошку, восклицая: - О, как красиво! Алекс, как красиво! Как высоко! Как здорово!
Он тогда только подошел к ней и обнял за плечи, прижал к себе: - Тебе нравится? Я очень рад. Действительно, красиво…
Время шло, они побывали в горах, вернулись в квартиру, и окно на 29 этаже заменило ей горы. Алексу только и оставалось – на рассвете, каждый день, проверять силовую защиту, а крошечный балкончик на один шажок тайком законсервировал и заблокировал наглухо…
…Амалия снова крадучись вышла через боковую дверцу оранжереи наружу и застыла на краю крыши, у самого бортика. Защитного поля было почти не видно, только тончайшая паутина сетки, что пронизывала его невесомую ткань. Алекс вышел следом и взял за плечи, словно предупреждая желание прыжка. Ему всегда было некомфортно в такие моменты, он с некоторых пор не любил высоту, он её опасался, он не доверял невидимой защите, и страсть жены к высоте его пугала – как пережиток всего, что было до клиники.
- Зачем эти излишества? – спросила Амалия. – Смотри, как прекрасен воздух! Так и хочется взмыть. Алекс, обещай мне, пожалуйста, что этим летом на усадьбе мы прыгнем с парашютом.
Фокс поёжился: - Ну, до этого еще далеко. И что тебе не хватает на земле? То ты хочешь высоко в горы, то ты хочешь прыгать с парашютом – откуда в тебе взялась эта страсть к экстриму, а? – он крепче обнял жену, пытаясь сохранить тон веселым.
- Всего хватает, Алекс. Спасибо тебе, - и она поцеловала его в щеку. Алекс перехватил её губы своими. Её губы были прохладны и упруги. Ветер свободно проникал сквозь сетку и охлаждал тело. Фоксу хотелось обернуть её собой, защитив ото всех атмосферных и человеческих воздействий. А еще – ему страстно хотелось её отогреть, чтобы она отвечала ему не потому, что он спас её от гибели, и потом в благодарность стала его женой. А чтобы она полюбила его так же жарко и беззаветно, как любила этого безумца Фабера, этого фанатика, этого иномирца.
- Просто… Мне вдруг захотелось полетать, - она виновато глянула на Фокса.
- Это шутка, милая?
- Может быть… но правда, захотелось. Кажется, я сейчас бы нырнула в небо, как в море, и поплыла!
- Странная фантазия. – Фокса опять передернуло, еще этого не хватало. Его уверили, что Амалия почти здорова, да и не нашли в её организме никаких изменений: ну, похудела от переживаний, нормальное дело, стресс, после лечения она непременно наберет вес. Что за дикая прихоть!
- Нам пора спускаться, - заметил он. – Ты забыла – мы приглашали Музану.
Амалия еще раз подняла ногу – потрогать воздух, и нехотя последовала за мужем, словно собачка на веревочке.
Едва Амалия и Фокс накрыли стол, как раздалась птичья трель.
Это явилась Музана с маленьким Тимберли. Амалия протянула руки, и мальчик проковылял к ней. Амалия относилась к маленькому Тиму с нежностью, искренне радовалась семейному счастью сестры. Но сама беременеть не спешила, хотя Фокс прилагал все усилия, рассчитывая, что она изменится к лучшему, что ребенок привяжет её к семье сильнее, что её абсурдная страсть к высоте поутихнет. Обследование ничего не дало: в организме никаких изменений к худшему, никаких сбоев.
Никаких изменений? Ой ли? Фокс едва не переругался с врачами, вспомнив свой былой скверный норов – и был с позором изгнан. Переведя дух, он поклялся больше не приближаться к этой клинике. Одно плохо: теперь ему об этом постоянно придется просить Музану.
Музана включила телестенку. Они все вместе смотрели видеофильмы, хрустя засахаренными орешками, потом Тимберли занялся трансформерами, а взрослые включили кофеварку, запаслись бутербродами и переключились на новости. Амалия всегда с интересом просматривала экологический канал. GrE, как правило, показывал мирные и красивые фильмы выдающихся журналистов-анималистов, представлял жизнь заповедников, анимал-госпиталей и зоопарков.
Но иногда и в обычных новостях мелькали экологические новости – преимущественно сплошной негатив. Браконьеры, в горах, в лесу, в саванне, в пустыне, в море. Мертвые животные и птицы. Аварии на море и в океане. Разрушающиеся океанические поселения с разливами горючего и плавучими островами из пластика. Аварии на автострадах и в воздухе. Диверсии на заводах и на орбитах. Словно война все еще продолжала тлеть, время от времени раздувая очаги до огненных выплесков.
Вот и сейчас новости показывали очаг эпидемии в Африке, и политики и военные, которых обвинили в нелегальных биологических экспериментах, запрещенных по всему миру, рвали глотку, с пеной у рта доказывая, что виной всему вирус, зародившийся в Глобальном Заповеднике. Отчаявшиеся и обезумевшие люди вооружались и рвались в Заповедник, сжигая и расстреливая животных, и военные им потакали. Мировое сообщество быстро собрало миротворческий отряд, но бойня только умножилась.
Картина бегущих людей, горящих мечущихся животных и падающих обугленных птиц потрясла Амалию. Она вскочила. Дикая боль порвала всё её существо в клочья. Она закричала «Нет! нет! нееееет!», схватилась за голову и упала без чувств.
Врач констатировал психологический шок – а что еще он мог констатировать? И снова прописал антидепрессанты и рефлексотерапию.