Утро 26 августа было.
Лишь первый луч упёрся в закатившийся в дремоту острый глаз, как тот тревожно зашнырял под тоненьким натянутым шершавым веком и липко вылупился, косо глядя на светящееся темя. И так поглядывал, пока владыка лучезарный не поднялся весь из розовых сияющих перин своих во всю свою божественную стать.
Но не успела старая забыться прежней утренней мечтой, как вдруг увидела такое, от чего истошно заорала. А ветка, за которую она всю ночь держалась, неожиданно коварно надломилась, и грузная ворона, в панике расхапав воздух крыльями, повисла вниз тяжёлой головой. И так, разявя клюв, недвижимо висела, временно окаменев, пока огромное, светящееся око настойчиво и пристально смотрело на неё в упор и гипнотически влекло в себя, зияя страшною своей зеницей – чёрною дырой…
ж ж ж
Всегда пронзительно бодрящий сонную округу нервною струёй слезоточивого каприза, скрипач симфонического оркестра Кристин Лиевич Струев, ухватив вместо струны распахнутую в удивлении ноздрю, ошалело елозил смычком по собственному носу и, не чуя гармонии звука, как филин глупо бдил небесное светило.
Но в воздухе ужасно что-то лопнуло и странное виденье прекратилось.
Солнце сделалось обычным, и Кристин, каков был, весь вышел на улицу и, не обращая ни какого и ни на кого внимания, пошёл левее солнца в тапочках. Полосатый халат висел на нём, как кашне на вешалке, пояс безвольно тащился следом, а смычок сиротливо торчал на восток. Когда очнулся он, внезапно перед ним остановилась крутобокая широкая река...
ж ж ж
- Куда летишь, ворона?
- Лечу себе…
- Садись, поговорим.
- А ты не ударишь меня своей палкой?
Кристин демонстративно отложил смычок и лёг, опершись в траву локтем.
Ворона, внимательно глядя в печальные очи худого лица, неуверенно подошла и, убедившись в добром намерении, развалилась напротив собеседника, скрестив и накрыв свои веточки-ножки крылом.
- Чего не стрижётесь?
- Что?
- Чего, говорю, волосики не стрижёте? Некогда, что ли? Спутались они у Вас.
- А… мне так нравится. Говорят, что к лицу. Никита Семёновна… впрочем, Вы её не знаете. Она сказала давеча: «Ваши волосы, Кристин, как свадьба!»
- Какая свадьба?
- Серебряная, наверное? Она чудачка. Странная женщина. Вы знаете… да, кстати, как Вас зовут?
- Никак. Ворона и ворона…
- Вы не обидитесь, если я буду звать Вас Чернушкой?
- Да, как Вам угодно! Я вообще…
- Никита – чудесная женщина! «Порхающий зонтик!» Она назвала меня так… и смеялась… она теперь замужем. Крылышко моё! Почему мы расстались?
- Почему?
- Я всё ещё чувствую те озорные весёлые пуговки… она сыпала их мне за шиворот, и пока я доставал их, целовала меня своими нежными лепесточками! Бог мой! Такой музыки нет, и не будет! Ах, если бы я мог…
- Ну, полно Вам слёзы-то лить! Хотите, я Вам расскажу про сестру? Но только это между нами!
- О чём?
- Да! О! Сегодня я увидела такое! – Чернушка наивно раскинула ноги и села на хвост, -
Вы видели?
- Солнце?
- Да! Что это было? Я чуть с ума не сошла!
- Наверное, показалось?
- Думаете? У Вас случайно семечек не найдётся?
- Нет. К сожалению не ем.
- Жаль. Дурная привычка, знаете ли…
- Ириска есть.
- Давайте.
Кристин развернул карамельку, случайно оказавшуюся в кармане и угостил собеседницу.
- Так, что Ваша сестра?
- Какая? Ах! Так, вот… хли… хли… хли… - тут ворона подавилась, потому что в воздухе что-то шарахнуло…
- Глаза мои выпадывают, руки отрываются, ноги отнимаются от желания видеть тебя, Даль Моя Желанная, Солнышко Моё Ласковое, Мелодия Моя Нежная, Свет души моей, Никита Семёновна! - не унимался музыкант, не глядя, хлопая ворону по спине…
- Нухли… нух… ну… хватит убиваться-то! Полно те, сударь, уж полно те!
Чернушка вся в слезах уселась вновь и, выправив, чуть было не запавшие опять глаза, сочувственно взглянула на Кристина.
- Вы просто постарайтесь и не думайте о ней! Вы же вон, как совсем извелись! А ведь, вон, какой врач замечательный! Ведь Вы меня спасли от верной гибели! Уж полно Вам печалиться-то, сударь!
- Да, кабы я мог, так не думал бы я!
- Надо Вам, как-то развеяться всё же! Ну, разве можно так страдать!?
- Я вот, всё думаю – почему ходят свататься только к незамужним женщинам? Я, пожалуй, пойду к ней посватаюсь!
- Насколько я знаю… Вам бы переодеться!
- Ах, да-да… - Кристин спохватился, запахнул халат и направился к дому.
ж ж ж
Улицы города уже были полны движения.
Спотыкаясь, падая и налетая на прохожих, удивлённо поднимавших ноги и глазевших на странную парочку, Чернушка из последних сил бежала за Кристином. Какой-то мальчик захотел её поймать, она истошно закричала, и Струев посадил ворону на плечо.
Она немного отдышалась и сказала:
- Если хотите, я Вам расскажу про Паву.
- А это кто такая?
- Ах, ёлки… это же и есть сестра моя! Я так её зову. Она воспитывалась в шляпе. Когда из шляпы выпала, ударилась об землю клювом и закричала: «Я Пава! Я Пава!» Вот так её и окрестили. А как-то раз, как в воду канула – ну, нет нигде. И притащилась через год. И не одна, а с Патагонским Нелетом: «Освободите, мама, шляпу!» А тот от юности на лапках не стоит - так только дыбает… и ни летать не может, ни по-нашему не понимать! Всё только резинки ушами жуёт! Ну, что это за кавалер? И как она додумалась, что он в неё влюблён - по сей день неразрешимая загадка - невозможная психоделическая неврастения, переходящая грань разума! Да будь он хоть наследный принц! У них там, в Аргентине, и деревья-то какие-то другие – одни лишь кактусы и пектусины! Чем питаться порядочной птице? Так нет же! Полюбила Пава Нелета! А через месяц этот Нелет с местными бананоедами связался! И загулял и бросил Паву! Она с разбегу в воду… и утопилась. Спасибо школьники её спасли и унесли сушить в свой уголок! Там, в уголке у них она и помутилась – кричит весь день: «Сгинь с глаз моих, прах чёртова пера Лирохвоста Альберта заморского!» - Чернушка так расхорохорилась, что не заметила, как перепачкала плечо. Но это, впрочем, не заметил и Кристин - как раз тут, в это время, что-то, как наддаст! Как даст! И что-то страшно лопнуло…
ж ж ж
- Ой… Кристин…, - светлокарегазелевы очи широко распахнулись удивлённой неждатвой, брови взметнулись упругими дугами в чёлки русых, упрямых волос, словно ветром развитых… трепет тонких ноздрей и вопрос в уголках милых губ. Глубокий, долгий и непонимающий, сводящий медленно с ума, желанный вожделенно взгляд…
- Проходите, Кристин Лиевич… у Вас ворона…
- Где? Ах - это Пава… э-э… простите э-э… Чернушка… я что-то…
- Хмы…
Никита Семенна с томящим вопросом в бездонных глубинах вселенночных глаз, не глядя, сняла с крюка вешалки плащ, не глядя, недолго цепляла обратно, не глядя, бросила на канделябры бра, растерянно, не понимая, оглянулась и улыбкой милой шевельнула уголочек нежных губ ...
- Кто там? - спросил Матрён из комнаты.
- Ко мне…, - ответила, всё так же глядя…
А внутренние органы Кристина, отрываясь, повалились в пропасть и превратились там в коленомелкий трус. Всё лёгкое и невесомое взлетело вверх - и в голову и выше… и там, кружась, всё хором зачирикало… и тонкая надежды перемычка, ещё соединяющая ипостаси, заныла под пуговкой смокинга…
- Я к Вам…, - просифонил Кристин, - Это Вам…
Тут в воздухе так дребздануло, что даже и проза померкла:
Живые цветущие розы
Посланцы прекрасной богини,
Дышащие светом любови,
Тянулись всей прелестью флоры –
Божественным венцесияньем
К Богине Земной и Небесной
И к сердцу в волненьи приникли…
- Спасибо! – ответило сердце.
- Целую! - ответили очи.
- Надеюсь! – носилось в пространстве.
- Никита! Никита! Никита!
- Но, как же? – повисла неловкость.
- Входите, Кристин, проходите…
Матрён, облачённый в пижаму,
Сидел против конной статуи,
Косяся на клятую гирю,
Болезни свои возмогая…
- Добрый день, Матрён Тилькович.
- Добрый день, Кристин Лиевич.
Что это? Вот это…
- Знакомьтесь - ворона Чернушка.
У Вас, что, нога разболелась?
- Нога! Трижды в корень!
Упала вон та железяка,
Когда за окном долбануло.
Наверное, кости сломались –
Болит страшной силой и ноет!
- Вам надо к врачу обратиться.
- Да, мы их уже вызывали –
Должны неотложкой приехать.
Никита Семённа поставила кофе,
Войдя в лёгком платье изящном.
Изящно за столик присела,
Задев повреждённую ногу…
Матрёша неловко подпрыгнул
И в софу печально свалился.
Немножечко все помолчали,
Из чашечек пар наблюдая.
Кристин всё никак не решался…
Никита ждала с интересом,
Что скажут нежданные гости,
Но как-то потом оробела,
Задумчиво брови сгибая,
То, тупя прекрасные очи,
То, вдруг, на ворону вздымая,
Кусая невинные губки…
Ворона растерянно сникла,
Втянула головушку в плечи,
Блестя чёрным глазом на кофе…
- Ну, что ж Вы не пьёте? –
Спросила
Никита Семенна Кристина.
- А я к Вам пришёл с предложеньем! –
Вдруг, выпалил он. Спохватился…
Но лопнули струны сплетенья
И сердце куда-то упало
И там где-то чуть не разбилось,
А взгляд устремился к Никите…
Матрёша, мусоля подушку,
Затих, наполняясь вопросом…
Все четверо сильно смутились.
Задумчиво глядя, Никита
Слегка край стола покусала…
Газуя, примчалась машина,
Вошли в белых шапочках братья,
Подули на ногу Матрёну,
Уехали в поисках гипса…
Никита Семёновна встала,
Вздохнула глубоко и села.
- Так это Вы… что же?… -
Спросила.
Ворона зашкрякала клювом,
Но чудом-таки промолчала.
- Не надо! Молчите! Я знаю…
Матрен, я люблю музыканта!
Матрёша, жуя свои локти,
Затих, проникаясь ответом.
И вновь тишина напряглася,
Лишь где-то аяврики пели…
Никита Семёновна встала.
Задумчиво глянули очи
Кристину в межбровь переносья.
Приехали в белых халатах,
Мешок гипса бросили в угол,
Уехали за бинтами…
- Кристин, Вы имеете средства? –
Ударил вопросом Матрёша.
- Имею чудесную скрипку,
Смычково-щипковые струны...
Никита пошла за сиропом,
Глазами ошпарив Матрёна.
Ворона прикинулась спящей.
Ввалилися потные братья
И бросили доски для шины.
Помчались бегом за наркозом.
Никита Семёновна села,
Блеснув озорными очами
И длинную-длинную пробку
Достать попросила Кристина,
Но в воздухе что-то рвануло,
Растёкся сироп по коленям…
Никита спокойно сказала:
- Матрёша, вот деньги –
Сгоняй за сиропом!
Пока обернёшься,
Мы здесь потанцуем.
- Няф… - ответил ей Матрёша
И пополз по порученью…
Тут ввалились люди-меди
И устало пали на пол,
Всё залив новокаином.
А Кристин припал к роялю -
Как на скрипку навалился
И послышалась мазурка:
«Трям-пам-пам и
Трям-пам-пам»…
А Чернушка испугалась
Шевеленья тёмной шторы
И к хозяйке обратилась:
- Вы Никита свет Семённна,
Для чего такие шторы
Понавесили на окна
Трям-пам-пам
И трям-пам-пам?
- Успокаивать бандитов,
Если ночью, вдруг, полезут
Трям-пам-пам
И трям-пам-пам.
- И что, часто лезут гады
Трям-пам-пам
И трям-пам-пам?
- Нет, пока не появлялись
Трям-пам-пам
И трям-пам-пам.
Я решила, что от шторы
Свет в глазах будет мутиться -
Ночью вор в окно полезет,
А там тёмненькая штора!
У него в глазах-то всё и потемнеет!
«Вот! - он скажет, - В глазах потемнело! Пора уходить!»
Кристин Лиевич, не прерывайтесь, пожалуйста, а то рифма никак не выходит!
«Трям-пам-пам -
Трям-пам-пам,
Трям-пам-пам
И трям-пам-пам»…
- Вы не знаете, Чернушка,
Где достать кусочек сыра
Трям-пам-пам -
Трям-пам-пам,
Трям-пам-пам
И трям-пам-пам?
- Надо ехать в Копенгаген
Там его хоть сколько ешь!
Трям-пам-пам -
Трям-пам-пам,
Трям-пам-пам
И трям-пам-пам.
- Я, наверное, поеду –
К чаю сыру надо взять.
Трям-пам-пам -
Трям-пам-пам,
Трям-пам-пам
И трям-пам-пам.
- А меня с собой возьмёте?
Я ведь, тоже сыр люблю!
Трям-пам-пам -
Трям-пам-пам,
Трям-пам-пам
И трям-пам-пам!
- Ну, конечно, собирайтесь,
Ванну можете принять!
И Семёновна Никита
Стала шоркать нос изюмом…
«Трям!»… - Кристин Лиевич с такою силой оттолкнулся от рояля, что упал к ногам возлюбленной.
- Никита Семённа, возьмите с собой и меня!
- Хорошо. Вылетаем сегодня ночным судном.
Но тут в воздухе так дербануло и так ужасно лопнуло, что брызнули стёкла из окон.
Все бросились отдёргивать шторы от окон.
- Да, что же там, в конце концов, такое происходит?
А это воздухоплавательные шары Монгольфье, влекомые вечной тайной, стремятся к горячему Солнцу...
1991. Одуй. (Сборник «Заблуждения» http://proza.ru/2011/12/18/1671 )