Из книги "Корреспондентские застольные".
Эта слегка детективная история «имела место быть» под Новый, 1984-й год. Мы прибыли в славный город на Неве для прохождения последней войсковой стажировки. А если конкретнее, то в редакции расположенных в Ленинграде военных газет. Кто в армейские печатные издания, а кто — живописать пограничную и флотскую романтику.
В училище курсанты носили красные погоны. Но не мог же я, отслуживший два года на дальневосточной заставе, направленный стажироваться в «Пограничник», прибыть в армейском обличии! Поэтому свою курсантскую форму я переоборудовал, как и остальные «коллеги». Кстати, нормальная практика, принятая в ЛВВПУ. То есть официальной она всё же не являлась, но командование закрывало на это глаза. Почти… Время от времени… В порядке исключения.
Стажировка началась. Когда выдавалось свободное время, мы, конечно, гуляли по великому городу. А разместили нас в гостинице Управления КГБ на улице Воинова (ныне Шпалерной). Условно говоря, в двух шагах от Литейного, 4, где это управление и располагалось. Да и сегодня оно там же. Только две первые буквы в знаменитой аббревиатуре поменялись.
И вот однажды мы группой из нескольких человек вышли из гостиницы, направляясь в редакцию. Решили пойти по одной из параллельных улиц, чтобы попутно с какими-нибудь неожиданными достопримечательностями ознакомиться. Однако улица Каляева (ныне Захарьевская) особыми интересностями не отличалась, поэтому мы шли довольно быстро. День радовал неожиданно ярким солнышком, лёгкий морозец румянил щёки встречным девушкам, город был празднично бел и чист — красота, да и только. Настроение соответствующее. И вдруг… Какой-то, весь в чёрном, невысокий плотный мужичок резко бросается наперерез маленькой старушке, семенящей впереди нас метрах в тридцати, вырывает у неё из руки клеёнчатую хозяйственную сумку и бросается в подворотню!
Ах, ты ж… нехороший человек!!! Тут, наверное, любой бы устремился в погоню, но во мне ещё и ПОГРАНИЧНОЕ, что называется, взыграло. У некоторых ретивое взыгрывает, а у меня, понимаете ли, — пограничное. Ну и понёсся что было сил к той подворотне. На короткие дистанции всегда бегал прилично, особенно когда требовалось сделать рывок на всю катушку. Во дворе уверенно начал настигать разбойника, но тут он отбросил сумку и наддал. Я немного задёргался, кинувшись, было, к сумке, но, увидев, что к ней подбегают остальные ребята, рванул дальше.
Тут позвольте сделать небольшое отступление.
Бежим, значит, и ничего, конечно, о будущем своём не знаем. А между тем… Мы с Олегом Буркиным в конечном итоге в писательский цех определимся. Только тёзка окажется куда более маститым тружеником пера. Так, по его сценарию Первый канал сериал снимет — «Заяц жареный по-берлински». Григорий Зуевич, являвший собой в училище ярчайший образец «убеждённого танкиста», станет редактором одной из ведущих пограничных газет. Андрей Барковский в течение ряда лет будет работать пресс-секретарём губернатора Московской области Бориса Громова. Виктор Соколов (тоже в конечном итоге) окажется в Совете Федерации.
А пока мы только курсанты-стажёры… Бежим!
…Преследуемый внезапно нырнул в подъезд жилого дома, следом на скорости, пригнувшись на всякий случай, влетел я и краем глаза увидел, что супостат затаился в тёмном углу. Развернулся к нему, контролируя каждое его движение. И тут подоспел Гриша Зуевич. Короче говоря, вывели мы бегуна на свет божий. Ну и ну… Да ему лет пятьдесят! Но резвый, однако.
Народ сердобольно-негодующий тут же начал собираться. Все галдят, бабулю успокаивают. Сумка уже при ней.
— Ой, спасибо, сыночки! Ой, выручили! Спасибо, родные! — причитает утирающая слёзы бабушка-блокадница.
Невольные свидетели происшествия комментируют. Всяк на свой лад:
— Поймали гада…
– Ведут голубчика! Как миленького схомутали.
— Да никуда бы он от военных не делся.
— Стайер хренов!
— На что позарился, сволочь!
— Молодцы, курсанты!
— Надо его, ворюгу, в милицию сдать!
А вот это точно. Нам немедленно показывают ближайшее отделение милиции, здесь же, на улице Каляева. Быстро тащим злоумышленника туда, поскольку, вообще-то, опаздываем уже. Он и не сопротивляется, знай себе, ногами перебирает. Но… опаздываем! А, например, полковник Александр Иванович Пенских — редактор «Пограничника» — не любит, мягко говоря, когда опаздывают.
Самое интересное, что за нами бодро поспешает небольшая, но сплочённая группка граждан, твёрдо возжелавших выступить в роли очевидцев.
…Выйти из отделения «на свободу» удаётся не сразу. И с бабули, и с нас, и с добровольных свидетелей снимают показания, а из наших военных билетов ещё и переписывают личные данные. Пришлось потом выдвигаться к Управлению войск Краснознамённого Северо-Западного пограничного округа, в котором и находилась редакция, на рысях. А это уже затяжной бег, этого я вообще не люблю. Но деваться-то некуда.
На следующий день мы не вспоминали о происшествии. А к концу стажировки и вовсе прочно о нём забыли. Разве что в один из быстро пролетающих дней Андрей Барковский показал нам свою двадцатипятистрочную заметку, украсившую первую полосу окружной армейской газеты «На страже Родины». И заканчивалась эта «информашка» в полном соответствии с духом времени: «Остаётся лишь добавить, что все участники задержания — молодые коммунисты».
Потом мы вернулись во Львов, успешно сдали сессию, отчитались по результатам «производственной практики» и разъехались по домам в короткий каникулярный отпуск. Всё своим чередом, короче говоря. И вот первое общеучилищное построение на плацу после возвращения из отпуска. В воскресенье! На душе муторно и тоскливо. Эти отпуска пролетают так… Ну как будто ты и не уезжал никуда! Стоим поротно в батальонном строю, мрачные, несчастные. Хорошо хоть, что день против обыкновения солнечный и даже не слякотный при этом. Подмораживает приятно. И тут Андрей Барковский подходит – наш курсовой почтальон, кстати.
— Мужики, а нам повестки из Ленинграда прислали, во, глядите!
Мы, конечно, сильно удивились поначалу, а потом начали оживлённо обсуждать, с юмором фантазируя на внезапно подкинутую благодатную тему. А стояли мы в глубине строя и поэтому не очень опасались, что кто-то наш междусобойчик обнаружит. Зря это мы. С тылу подкрался комбат и совершенно по делу нас… того… вздрючил. Потом стал разбираться, из-за чего мы в строю «таким образом, настоящую базарную говорильню устроили, как институтки».
Мы честно сообщили про то, что суд Адмиралтейского района города Ленинграда прислал нам повестки. Командир батальона резко спал с лица и снова завёлся, не давая вставить ни словечка. На шум почти подбежал остроглазый и везде успевающий заместитель начальника училища по строевой части авторитетнейший полковник Кобозев, фронтовик-орденоносец и гроза всех будущих офицеров. Невысокий, плотный, подвижный, горячий до невозможности, но отходчивый.
Не было, наверное, в училище курсанта, которого бы он на словах лично хотя бы раз не отчислил. Меня, например, аж дважды. Что, кстати, отнюдь не училищный рекорд. С Кобозевым нередко ходил некий майор в качестве адъютанта как бы. Стремительное отчисление заловленного в неподходящий момент военного студента выглядело так: «Фамилия?! Курс? Рота? А-а, журнали-и-ист! Майор, пиши — отчислить!» А вообще любили мы Кобозева на самом деле. Вот такого, какой есть. Хотя и сами этого не понимали.
…Георгий Кузьмич как услышал про судебные повестки, да ещё из Ленинграда, так и вовсе разошёлся — куда там комбату! «Преступники! Отщепенцы! Опозорили! Пробками из училища повылетаете! Со свистом!»» И это лишь краткий цензурный пересказ. В конце концов, Барковский умудрился вставить несколько слов, из которых главными были «в качестве свидетелей». И — о, чудо! — Кузьмич, как его за глаза называли курсанты, моментально стих.
— И чего вы там, свидетели, такого интересного увидели? — абсолютно спокойным голосом спросил он.
— Рецидивиста задержали, товарищ полковник.
Истинная правда, между прочим. Нам ещё в милиции сказали, что задержанный злостным рецидивистом оказался. С большим «трудовым стажем».
— Та-ак, — протянул Кобозев, быстро осмысливая полученную информацию. — И что теперь?
— Сегодня воскресенье, — ответил за всех Барковский, — а надо быть на суде в понедельник, то есть завтра в 12.00. В Ленинграде.
— И в чём проблема?
— Так а как мы…
Договорить полковник не дал:
— Час времени на сборы, потом жду у себя в кабинете. Форма одежды парадно-выходная, сами начищены, наглажены, подстрижены. Давайте сюда ваши повестки и военные билеты.
Через час мы, слегка обалдевшие от резкой «перемены участи» (и счастливые, чего уж там!), стояли в шеренгу перед Георгием Кузьмичом. И больше всего боялись, что он, импульсивный и «весь такой внезапный», передумает. Но полковник просто вручил не без некоторой торжественности полагающиеся документы.
— Деньги-то есть у вас на поездку?
— Найдём, товарищ полковник!
— Командировочные вам выписаны до пятницы включительно. Рассматривайте это как поощрение, — объявил Кобозев и вдруг вздохнул с застарелой командирской тоской: — Эх, если бы все с такими результатами со стажировки приезжали. А то ведь… То жену у начальника клуба отобьют, то нажрутся, то морду кому-нибудь… начистят. А вы, если по какой-то уважительной причине задержитесь, скажем, до следующего понедельника, дайте телеграмму!
— Есть, товарищ полковник! Спасибо! — чуть ли не хором.
—Да не натворите там чего-нибудь. На радостях-то! А то ведь, знаете, бывали пре-цеденты.
…Удивительные фортели память иногда выкидывает! Ну зачем мне, спрашивается, помнить, что билет на самолёт из Львова в Ленинград стоил 28 рублей? А я помню. Но это так, к слову.
И вот суд. В небольшом зале состав суда, конвой с задержанным нами лиходеем, пострадавшая бабуля и мы. Не стану сейчас описывать драматические подробности этого «процесса века». Да, признаться, их и не было почти. Но речь подсудимого приведу «близко к тексту».
— Граждане судьи, — сказал он. — Виновным я себя признаю… это, конечно… Но вы войдите в положение. Оно же как получилось-то? Я ж только в ноябре откинулся… в смысле – на свободу вышел. В кармане несколько рублей и справка об освобождении. Жить негде, на работу никто не берёт, деньги кончились. Ну и что мне делать было? Куда деваться? Потому и решил на зону вернуться. Там я всё знаю, там кормят, и крыша есть над головой. А как вернуться? Да на глазах у милиции что-нибудь по мелочи отмочить, чтоб задержали. А тут, смотрю, старушка эта… Извините уж, — поклонился покаянно бабуле. — И, смотрю, курсанты идут, — мотнул головой в нашу сторону. — Совпало, как по заказу. Эти-то, думаю, точно должны погнаться, задержать, ну и сдать, куда надо. Ну вот… Так оно, значит, и получилось. Извините ещё раз, бабушка. Честное слово, не хотел обидеть.
А когда подсудимого приговорили к десяти годам лишения свободы, потерпевшая громко ахнула и заголосила:
— Да за что же, господи?! Да куда же десять-то лет?! Вы что-о?! Да у меня в сумке той три рубля было, банка сметаны, буханка хлеба и молока пакет. Да прощаю я его… Нельзя же так-то! Не по-людски-и!
Зато по закону, объяснили бабушке. У мужика это уже шестая ходка будет. Особо опасный рецидивист он, вот потому десять лет и схлопотал. А мне, помню, тоже что-то жалко стало осуждённого. Нет, понимал, конечно, что пять «вояжей» в зону случайными не бывают, но всё равно. Да ещё фамилия у него мультяшная такая — Фунтиков! На всю жизнь, как видите, запомнил.
Когда злостного Фунтикова выводили из зала суда, он выглядел совершенно умиротворённым и безмятежным. Даже улыбался, как мне показалось, чуть-чуть мечтательно. А что? По сути, как и хотел, «домой» возвращался. У него там почти семья. Друзья, знакомые. И полная определённость впереди. А «что ещё надо для того, чтобы достойно встретить старость»?
Оставшиеся после суда дни (до следующего понедельника!) мы постарались провести… с большой пользой и, как говорится, не посрамив и не запятнав. (Я, например, с будущей женой познакомился!). А уже во Львове нам торжественно, перед строем всего училища, вручили памятные грамоты.
Только в моей, как это нередко, увы, случалось в разного рода справках, выписках, удостоверениях, перепутали отчество. Нет, Владимирович, конечно, очень красиво звучит, что и говорить, но я всё-таки Валентинович. Ну а вообще…
Аб-бал-деть! «За мужество и героизм, проявленные при задержании особо опасного рецидивиста…» Представляете, прямо вот так и написано! Напечатано, то есть. А это документ, между прочим. Будет теперь законное — оно же официальное — основание внукам о мужестве и героизме деда навра… в смысле, с выражением рассказать. Наверное, к тому времени я и сам поверю в то, о чём столь красиво и сурово повествует плотный лист глянцевого картона с золочёной надписью «Почётная грамота».