Глава 18
БИРЛИК
– По диким степям Забайкалья... – напевал Егор, ровным слоем срезая длинную картофельную шелуху.
На стоянке завхоз был так увлечен приготовлением обеда, что от напряжения даже выпятил нижнюю губу. Салтыков для солидности натянул на себя длинный фартук, а из-под его банданы комично торчали покрасневшие от солнца уши.
– Что на обед, пермяк солены уши? – подсел к нему Кальмаров.
– Борщ из тушенки! – торжественно доложил завхоз и, поместив в котелок ровно очищенную картофелину, добавил: – От пермяка слышу.
– Кто-то любит ванну с шампанским, а я бы не отказался от ванны из борща! – Григорий Семенович блаженно вытянул уставшие ноги. – Ты давай, Егорушка, поторопись, жрать сильно хочется.
– Воробей торопился, да невелик родился, – недовольно пробурчал завхоз, сокрушенно вздохнув: – Может, после этого борща мое имя занесут в книгу судеб и Бог пошлет мне счастье, о котором я так давно мечтал!
– Что за книга судеб такая? – поинтересовалась Татьяна Ивановна.
– Да фиг его знает, прочитал где-то... – рассеянно пожал плечами Егор.
Через два часа обед был наконец готов: Салтыков почистил на всех картошку, опрокинул ее в кипящую на костре воду, потом добавил какое-то красное месиво из пол-литровой банки с надписью «Для борща» и щедро сдобрил все тушенкой. Когда варево как следует пробурлило, Егор позвал всех обедать.
– Чуть с голодухи тут с тобой не помер! – с укором проворчал Кальмаров, подставляя повару свою тарелку.
– Дык... проварить надо было все как следует, не дай бог зараза кака, – озабоченно проговорил Салтыков, разливая суп.
– А кофэ будет? – с надеждой в голосе обратилась к нему Татьяна Ивановна.
– Дык вода закончилась, – озабоченно произнес Салтыков.
– А это что тебе – не вода? – кивнул на реку Кальмаров.
– Дык мутная вода-то, инфекции всякие, – переживал Егор. – Как бы не заболеть...
– И с пестицидами, – добавил Добронравов.
– Да, в Сырдарье вода, конечно, требует капитальной очистки, – согласился Эмир.
– Тут до кишлака рукой подать, там воды и наберем, – успокоил всех Барабашко. – Что, не дотерпите разве?
– Лично я без воды дотерплю, без борща не дотерпел бы, – проговорил жуя Кальмаров.
– Надо побольше набрать, чтоб надолго хватило, – подсказал Егор.
– Ты, Егорка, не кипиши, – хлопнул его по спине Кальмаров. – Какой-то ты напряженный. Расслабься.
Григорий Семенович смачно сдобрил борщ солью из солонки в виде человечка в национальном костюме и с тремя дырками в тюбетейке.
– Где такой прекрасный сувенир достали? – живо заинтересовалась Колобылина.
– Да было дело... – замялся Кальмаров.
– Да он с кухни его стащил вчера в гостинице! Я там такой же видел! – подал голос притаившийся в отдалении от всех Мотыль.
– Не стащил, а взял на память! – рьяно вступился за Кальмарова Шурка, добавив: – А ты чего там сидишь? Обиделся, что ли?
– Ничего я не обиделся, – раздраженно зыркнул из-под очков фотограф.
– Ну так вот и подсаживайся к нам поближе! Мы не кусаемся, – хохотнул Шурка.
– Давайте, Павел, не отделяйтесь от коллектива! – очаровательно улыбнулась Колобылина.
– Окей, – ответил Мотыль и с непроницаемым видом придвинулся к общему столу.
– Ну я сыт! Теперь можно и дела делать! – поспешно отряхнул крошки с рубахи Шурка.
– Отдых – тоже важное дело, и серьезное! – неспешно наслаждаясь обедом, заявил Кальмаров.
– Чего делать собрался? – прищурился на Морозова шеф.
– Фотографировать. Только не решил пока что, – оглядел местность Шурка.
– Фотографируй ее! – на секунду оторвался от трапезы, взглянув на меня, Кальмаров. – Смотри, как она монументальна!
После продолжительного похода я не могла сдвинуться с места и, видимо, походила на статую.
– Я тоже хочу фотографироваться! – расправила плечи, выпятив грудь, Татьяна Ивановна.
– Э! Все подряд не снимаем, пленку беречь надо! – остановил фотографа Барабашко.
– Это я-то – «всё подряд»?!.. – изумленно воскликнула Колобылина, глянув на себя в зеркальце и обиженно поджав тонкие губы с остатками съеденной помады.
– Ну я не то хотел сказать! – поправился Барабашко. – Кор-роче! Послеобеденный отбой и направляемся до Бирлика.
– Ну давайте сделаем хотя бы групповое фото! – предложила Татьяна Ивановна.
– Ну групповое, пожалуй! – нахмурился Барабашко. – Одно.
...Когда мы приблизились к аулу Бирлик, солнце уже почти село. Жажда становилась невыносимой: чтобы хоть как-то от нее отвлечься, я всю дорогу по крохотному глотку тянула остатки воды из небольшой завалявшейся в рюкзаке бутылочки.
– Ох, ну и борщ был, просто шайтанский... – жаловался Кальмаров. – Я еще соли в него бахнул, как всегда, не пробуя.
– Нельзя пересаливать пищу, больше так не делайте, – участливо произнесла Колобылина.
– Ага, энто как его, давление поднимается от соли! – вспомнил Салтыков.
– Кидай манатки! – громко скомандовал Барабашко. – Наталья, Эмир и Шурка идут в разведку в село. Нам нужна вода и...
– Кумыс! – подсказал Кальмаров.
– Терпеть не могу лошадей! – брезгливо поморщился Салтыков и скинул с себя рюкзак, гремя посудой.
– А зачем женщина в разведке? – полюбопытствовала Колобылина.
– А чтоб их за разбойников не приняли! К женщине доверия больше, – пояснил Барабашко.
– Благоразумное, нет спору, и благородное решенье! – довольно ухмыльнулся в усы Кальмаров.
Участники экспедиции устало рухнули на землю вместе с рюкзаками, а мы, взяв связку пустых бутылок, втроем отправились в село.
Бирлик выглядел заброшенным: полуразвалившиеся деревянные и глинобитные дома, покосившиеся заборы и занавешенные окна. Кое-где из труб поднимался легкий дымок, на дорогах попадались облезлые коты, а во дворах перекликались лаем собаки. На крыше одного из сараев лежали кирпичи – видимо, придерживавшие старый шифер, чтобы его не унесло ветром.
У завалившегося на бок облезлого дома с табличкой «ул. Рамберди-ишана, 19» дремал старик с клюкой, настолько слившийся в своей неподвижности с забором, что мы его не сразу заметили. Побеспокоенный дед зашевелился и уставился на нас единственным глазом, второй у него то ли вытек, то ли его вообще никогда не было. Почуяв наше приближение, за забором залилась лаем собака.
– Ассалям алейкум! – громко обратился к деду Эмир.
– Алейкум ассалам! – хриплым голосом отозвался тот.
– Мен су издеймин! – продолжал Эмир, что означало по-казахски «мне нужна вода».
– Нет у вас воды или кумыса? – подключился к разговору Шурка.
– Кумыс?! – произнес старик и отрицательно замотал головой на тонкой морщинистой шее. – Жок! Тек су!
– Че он бормочет ваще? – нетерпеливо переспросил Эмира Шурка.
– Говорит, что кумыса нет, есть только вода, – перевел Эмир.
– Жаль... – задумался Шурка. – Кальмаров расстроится. А что, он ни бельмеса по-нашему, да?
Эмир неопределенно пожал плечами.
– Мы русские путешественники, туристы! Раша! – ткнул себя пальцем в грудь Шурка. – Вы говорите по-русски?
– Турыст? Рускы? – заморгал единственным глазом наш собеседник. – Ест вода!
Аксакал медленно поднялся, опершись на костыль, и пригласил войти в дом. Во дворе на цепи подпрыгивал, вставая на задние лапы, белый мохнатый пес, от пыли ставший серым.
– Ундеме! («Замолчи!») – прикрикнул на собаку старик.
Под деревянным навесом находился выложенный из камня колодец, к которому было подвязано отбитое эмалированное ведро с погнутой ручкой. Хозяин медленно опустил его в яму и, зачерпнул для нас воды. Мы с Шуркой подставили пластиковую тару, а Эмир, осторожно, чтобы не расплескать драгоценную влагу, наполнил бутылки доверху чистой ледяной водой.
– Рахмет! – поклонился Эмир.
– Рахмет-рахмет! – быстро повторил его движение Шурка, тут же смекнув, что это слова благодарности.
– Ракым сураймын! – едва заметно улыбнулся сквозь сеть морщин старик.
– Че ему надо? – снова полюбопытствовал Шурка. – Поесть теперь приглашает?
– Ну что-то вроде того, – ответил Эмир.
– Понравился ты ему – вежливый, – улыбнулась я Алимову.
– Своего признал! – пояснил Шурка.
– Бизди достар кутеди, – начал что-то объяснять Эмир.
– Оларды осында шакырыныз! – ответил дед.
– Рахмет! – еще раз поклонился Эмир.
– Я совершенно ничего не понимаю, – тоже отвесив поклон, пробормотал Шурка.
– Короче, он приглашает наших сюда. Я сказал, что оставил друзей тут недалеко, – пояснил Алимов.
– Ого! – гоготнул Шурка. – Так пить хочется, что аж переночевать негде!
– За это мы должны дать ему тушенки, – серьезно проговорил Эмир. – Так положено.
– Ну да, – безоговорочно согласился Шурка. – Здесь старики как бы в почете. Я слышал про такое.
Пока Алимов бегал за остальными участниками, старик пригласил нас с Шуркой в дом, а сам прошел вперед, сняв перед входом грязные тапочки. Мы, безоговорочно последовав его примеру, тоже оставили обувь на улице и оказались в обдавшей запахом хлеба хижине.
Комната оказалась тесноватой, у печи стоял очень низкий стол, за которым можно было есть только сидя на полу. На блюде прикрытая чистым полотенцем возвышалась гора ароматных лепешек. Вслед за нами послышались шаги, и появилась полная пожилая казашка, на вид лет около семидесяти, в платке и застиранном зеленом халате с национальным орнаментом. Она смущенно улыбнулась нам и, сложив руки на животе, замешкалась на входе.
Хозяин что-то шепнул ей на ухо, и женщина бросилась к столу, предложив нам хлеб.
– Электр куаты жок! – обратилась она к нам.
– Чо? – насторожился Шурка, протянув руку к лепешке.
– Жок-жок! – повторила она, и я заметила, что у женщины почти нет зубов, о чем свидетельствовали провалившиеся щеки.
– Электричества у них нет, – пояснил возвратившийся Эмир. – Без электричества живут люди. У Зары в ауле та же проблема.
– Ассалям алейкум! – появился на пороге Кальмаров и с интересом оглядел комнату.
Вслед за ним шумной гурьбой последовали другие путешественники: пронырнул, возбужденно блестя глазами и похохатывая, Салтыков, за ним степенно прошел Барабашко, и еще с улицы послышался звонкий смех Колобылиной, вместе с которой следовали Добронравов и Мотыль. Пес снова неистово залаял на незнакомцев.
– Хоть в дому побыть, а то все на улице да на улице, задр-р-рало! – весело проговорил Салтыков и уселся на покрытый цветастым половиком топчан.
– Зыдыравствуйте… – бормотал старик, приветственно кивая и приглашая гостей пройти в комнату.
Тем временем пожилая казашка вышла во двор и стала разводить в яме костер. А пока огонь разгорался, она подвесила над ним наполненный водой обгорелый чан. Мотыль не зашел вместе со всеми и остался наблюдать за ловкими движениями хозяйки, держа наготове фотоаппарат.
– Чай? – одобрительно заговорил с женщиной Кальмаров.
– Чай, чай! – улыбнулась она.
– Сочувствую вам, тяжело без электричества – не попить, не постирать, – рассуждал Григорий Семенович.
Казашка сконфуженно улыбнулась, прикрыв ладонью беззубый рот, и глаза ее на мгновение показались неожиданно молодыми.
Через полчаса мы уже сидели вокруг стола и пили ароматный кисловатый чай с кизилом и ели еще теплый хлеб. Тем временем за окном совсем стемнело, и хозяева вынуждены были зажечь свечи. Мы разговаривали о жизни в ауле, о радушно принявших нас хозяевах, об экономической ситуации, а Эмир был нашим переводчиком. Оказалось, что в казахских селах в девяностые годы перебои с электричеством были в порядке вещей, отсутствовал также и газ. На помощь приходила русская печка, но ее топили в основном зимой, в теплое время года разводили костер во дворе. На смену юртам окончательно, еще начиная с прошлого века, пришли срубные дома с двускатными крышами, идея которых была позаимствована у русского казачества.
На ночь мы улеглись на полу в комнате, завернувшись в спальники. Мотыль сослался на тесноту и расположился во входной части дома, называемой у казахов ауыз уй.
Воцарилась полная тишина, лишь изредка во дворе беспокоился, поскуливая, пес. Я долго ворочалась и, как только начала погружаться в дрему, раздался неизменный храп Колобылиной. Но никто не обратил на него внимания: путешественники настолько устали, что хоть из пушки пали. Меня тоже вскоре сморил сон, сквозь который я все время слышала лай и рычание собаки. Меня разбудил удар входной двери, и пес, пронзительно тявкнув, неожиданно замолк. Дверь снова стукнула, заскрипели половицы – вернулся Мотыль. Неужели он что-то сделал с собакой, забеспокоилась я, с такого сбудется...
Продолжение следует.