Гл. 1. Емеля
Средина октября – начало отопленья,
и в рифму, да и в такт – счастливые мгновенья:
в тепле-то веселей любить и наслаждаться,
чем в холоде тепла от ЖЭКа дожидаться.
Кому, как повезёт – где дали, где не дали,
а где есть свой котёл – счастливее ведь стали:
включил – тепло идёт с котла или с камина,
в квартире и уют, и радости картина.
А если в доме печь, а на печи лежанка,
то в рифму, да и в такт – в объятьях парижанка,
не прямо, так сказать, а как бы понарошку,
парижские духи, в печи горшок с картошкой.
И рюмка коньяка с лимоном и с конфетой,
и нафиг тут Париж, когда взаправду это:
в тепле-то веселей любить и наслаждаться,
чем в холоде тепла от ЖЭКа дожидаться.
А можно пить и чай, как на печи Емеля,
объехав всю страну от селе и до селе;
Емеля пил свой чай и думал о любимой,
и дела нет ему, кто проходил вдруг мимо.
А на носу ноябрь – рукой подать к морозам,
об этом говорить, конечно, лучше прозой,
но от добра добро у нас никто не ищет,
ведь в октябре всегда природа – красотище!
А, как хорош октябрь в период листопада! –
чтоб это понимать, в Россию ехать надо,
не сидя на печи со взором русофоба,
не слушая ложь СМИ Америки-Европы.
Без чая на печи нет сладости мечтаний,
не взбудоражит кровь от словосочетаний,
с которыми в пути с любимой ждёт он встречу,
а без мечты кураж поддерживать и нечем.
Средина октября – прохладней бабье лето,
но с рюмкой коньяка с лимоном и с конфетой
и, сидя на печи, ну или у камина,
уютнее тебе и радостней картина.
На ней Емеля сам тебе руками машет,
мол, значит, о тебе царю он всё расскажет,
и царь потребует включенье отопленья,
чтоб каждый ощутил счастливые мгновенья.
Дым из печи трубой, к царю Емеля мчится,
тебе не до него – вдруг кто-то в дверь стучится;
ну, наконец, пришла, а я уже заждался,
но время не терял – как видишь, стих рождался.
Что вижу, то пою, картину видя эту,
а видел бы тебя, писал бы я об этом;
ты говоришь в ответ, мол, делом занимайся,
для этого и ждал, входи и раздевайся.
Гл. 2. Любовь
Коньяк уже стоит и прочее, что нужно,
поёт уже душа внутри, да и наружно –
красавица моя, картина как бы маслом:
что было и что есть, что будет – как бы ясно.
А утром солнца луч теплом в окно стучится,
дым из печи трубой, к царю Емеля мчится,
луч солнца осветил картины обе сразу,
что радостно душе и так приятно глазу.
Средина октября – счастливые мгновенья,
когда кураж в душе, тут не до отопленья;
когда вдруг солнца луч картины освещает,
то как бы небеса картины освящают.
Красавицу мою и на печи Емелю,
объехавший страну от селе и до селе,
и вскоре он царю, что видел, то доложит,
а, значит, всем в стране, кто не с теплом – поможет.
А как бы что ещё для счастья-то и надо?-
средина октября – пора для листопада,
и, листьями шурша, держа листочки клёна,
гуляют, не спеша, все парочки влюблённых.
А где-то дождь и грязь, пронизывает холод,
тебе всё нипочём, когда влюблён и молод,
когда есть в доме печь, а на печи лежанка,
и в рифму, да и в такт – в объятьях парижанка.
Да аромат и вкус – ну, просто, офигенный,
в душе твоей восторг в объятьях – обалденный,
дым из печи трубой, к царю Емеля мчится,
а утром солнца луч теплом в окно стучится.
Сигнал даёт вставать, убрав луч от картины,
напомнив о войне Израиль-Палестина:
по телику показ истории кровавой –
в трактовке США рассказ, блин, Блинкена корявый.
Блин, Байден,– Блинкен, блин,– блин, Салеван,– блин, Вика,
как стопка тех блинов, внутри которой фига:
«фиг вам, фиг вам, фиг вам» – в послании их блинном,
Емеля б их послал посланием былинным.
Без мата, на печи, руками обозначив:
посланнику царя никак нельзя иначе;
узнав о том, потом сказал бы царь:- Ну, что ты,
испортили блины, блин, эти идиоты!-
И в этот миг тебе вдруг истина открылась:
услышав о блинах, красавица раскрылась;
да нафиг те блины, есть на печи лежанка,
всё пофигу, когда – в объятьях парижанка.
Здесь нет игры в слова и это не игрушки –
когда любовь звучит, то умолкают пушки,
и будет миру – мир, закончатся все войны;
когда любовь звучит, все стороны довольны!