Я много времени в своей жизни уделил дневниковым записям, письмам, мемуарам, журналистике, публицистике, документальной прозе, путевым заметкам и вербальным произведениям. А вот вещи художественного плана случались нечасто, хотя начинал я своё прозаическое творчество как «рассказчик».
РАССКАЗ ДЛЯ НАЧАЛА
Средних лет женщина-врач вела интересный разговор по телефону. Лицо её было молодо, но под глазами уже проглядывались небольшие морщины. То и дело она заливалась безудержным смехом, слыша что-то очень весёлое. Иногда сама вставляла какую-то шутку и удовлетворялась реакцией того, кто с ней разговаривал. Она сидела на своём стуле спиной к двери, а голова её, склонённая над телефоном, иногда поднималась. Прелестные глазки то смотрели в окно, то опускались к аппарату.
Дверь приоткрылась, и в кабинет вошёл пожилой человек.
– Здравствуйте, – тихо произнёс он. Не услышав ничего в ответ, мужчина сделал два небольших шага вперёд и остановился в нерешительности. Ещё раньше он был оповещён, что давняя знакомая, приблизительно равная ему по годам, его лечащая врач, переехала в другой город, а на это место перевели другую.
Пока незнакомка находилась к нему спиной, он рассматривал её тёмно-каштановые волосы, спадающие на плечи, стройную фигурку, маленькие, покрытые блестящим лаком сапожки с каблучками, приподнятыми от пола. Красивые ножки, которые женщина поджала, находились под стулом.
Врач же тем временем, заметив присутствие пациента, обернулась и кивнула головой на стул: «Садитесь». Через минуту она снова обратила своё внимание на пожилого человека и проговорила, закрыв при этом трубку ладонью: «Раздевайтесь до пояса, пожалуйста». Терпеливо сидящий до этого в молчании хотел было что-то сказать, но, услышав ещё раз повторенное, начал расстёгивать пуговицы пиджака. Раздевшись и сложив одежду на стоящую неподалёку кушетку, поёживаясь от холода, обдавшего его голое тело, мужчина сел на стул и ещё некоторое время слушал милый голосок и частый смех женщины. Мурашки то и дело пробегали по его спине. Скоро ему надоело так сидеть, и он всё же осмелился спросить:
– А что мне теперь делать?
Ответа не последовало.
– Сколько я могу ещё так сидеть? – робко, но немного раздражённо спросил он.
Вначале ему неудобно было перебивать телефонный разговор, но постепенно к нему приходило недовольство, и всякого рода нехорошие мысли лезли в голову. Хозяина этих мыслей звали Николай Васильевич.
Он работал инженером в одном стройтресте и давно соскучился по своей работе. А между тем, сидя без движения, стал прилично замерзать. Пальцы рук немели, и Николай Васильевич, чтобы согреть их, тёр руки. Хотя в кабинете было не так уж и холодно, но для пожилого человека это было более чем достаточно.
– Что? – наконец послышался долгожданный голос.
– Я говорю, что мне делать?
– А? Приседайте.
– Зачем?
Увлечённая разговором, женщина в белом халате так и не поняла значения слов услышанных и сказанных ею. Ей мешали разговаривать с человеком, с которым у неё, может быть, будет связана вся жизнь, до этих пор складывающаяся неудачно.
– Приседайте, – почти закричала она. После этого, прижавшись к телефону, отвечала: «Да тут ко мне больной пришёл, странный человек».
Врач возвратилась к прерванному разговору, а через минуту совсем забыла недавний инцидент и перестала слышать происходящее в её кабинете.
Пациент был по своей натуре спокойным и выдержанным. Обычно он не любил противоречить. Так было много раз и на работе, где он беспрекословно выполнял различные поручения и приказания своего начальника. Так было и дома, где он был верным мужем любимой жены.
Так произошло и на это раз...
– Ну, до встречи... Ага... Так до встречи. Помни, в девять часов в сквере. Пока. – Задумчиво усмехнувшись и глубоко вздохнув, как после долгой работы, врач перевела, крайне изменившийся при этом, взгляд в сторону своего больного.
Возле посетительского стула, опершись спиной на длинный стол, стоящий в кабинете, широко расставив ноги, на полу сидел мужчина лет шестидесяти, красный от изнурения, вспотевший и измождённый.
– Что с вами? – На красивом женском личике выразилось проявление ужаса.
– Вот пришёл... Я к вам, – Николай Васильевич выговорил еле-еле.
Врач кинулась к нему, стала поднимать и усаживать его на стул.
– Зачем же вы пришли? В вашем положении... Эх... Вам надо было вызвать врача на дом.
Больному очень трудно дышать, а также говорить. Он несколько раз попытался что-то сказать, но обрывался, не досказывая и половины фразы.
– Я пришёл к вам... Я много...
– Ох-ох. Вы не беспокойтесь. Померяем давление, температуру. Всё будет хорошо, – успокаивала врач. – Будете дома лежать... Вы только не вздумайте ходить по городу. Сейчас зима, можете ещё сильнее заболеть, а это хуже для вас... Фу... Ну, вот и всё.
Давление и температуру измерили быстро.
– Температура у вас почти нормальная, а вот давление катастрофически плохое. Я обязана в таком случае вызвать «скорую».
– Я долго болел... Поправился... Чувствую себя хорошо и... вот пришёл... к вам... в последний... раз... чтобы вы закрыли... мой больничный лист, – с передышками, тяжело переводя дыхание и немного приходя в себя, произнёс пациент.
1980.
ДИАЛОГ В УМЫВАЛЬНОЙ
В умывальной, опершись на подоконник, стоит сержант и курит. Дым заполняет объём комнаты.
Входит подчинённый: «Товарищ сержант, разрешите обратиться».
– Попробуй.
– Я хотел бы узнать, кто завтра идёт на полигон в первую смену?
– Хе. Вот ты и пойдёшь.
– О, я этого и хотел, товарищ сержант.
– Гм. Тогда нет. Ты пойдёшь в другую смену.
5.02.81, п/о Глинищево Брянской обл.
ЗИМНЯЯ НОВЕЛЛА
Морозно. Пощипывает нос.
Протоптанная на снегу тропинка. Она идёт далеко; теряется в белизне снега, на фоне которого торчат бетонные столбы, опутанные колючей проволокой. Далее, от обширного простора, тихо лежащего под укрывающим его тёплым зимним, с блёстками, покрывалом, слепнут глаза.
Овраги, пригорки, кустарники, с правой стороны хвойный лес – всё это создаёт воображение нетленной картины, показывающей силу русской природы. У самого горизонта виднеются посёлочные строения. От них начинается однотонное бесконечное небо, такое же тихое, как и всё вокруг.
Идёт мелкий снежок; такой мелкий, что трудно сказать: падает ли он с огромной высоты, или это осыпается иней с деревьев, которые кто-то тихонько и случайно задел. Особенно хорошо он смотрится на зелёных стенах деревянной казармы. На блестящих крохотных пылинках играет зимнее, немного сонное, солнце, и кажется, что медленно оседают на землю мелкие драгоценные камушки.
Вдалеке резвятся воробьи.
Спокойно.
Лишь у здания, напротив упомянутой казармы, изредка пробегают солдаты или проходят офицеры и прапорщики. Здесь стоит часовой. При появлении офицеров часовой снимает карабин, находящийся у него «на ремне», приставляет его к ноге и принимает строевую стойку. Когда ему лень снимать своё оружие, он только немного вытягивается и на мгновение замирает: обычно такое происходит при появлении не очень важных начальников.
Это воинская часть. Сейчас в ней объявлена тревога. Сколько она продлится?.. Мне знать не дано. Я наслаждаюсь природой и дышу свежим воздухом. Любуюсь уникальным пейзажем. Стараюсь хоть как-то не дать окончательно замёрзнуть, от долгого пребывания на холоде, моим ногам. Пальцы рук тоже коченеют...
Я и есть тот часовой, охраняющий вход в нашу казарму. Но скоро меня должны сменить. Время идёт.
Февраль 1981, п/о Глинищево Брянской обл.
ПУТЬ ПИСАТЕЛЯ
С детства ему хочется сделать что-то особенное.
В юности приходит задумка оставить после себя литературные труды.
Позже у него проявляются способности, затем появляется уверенность.
Он начинает сочинять.
Сначала ему легко.
Потом понимает: это трудно.
Безусловно, вначале его никто не замечает, и мало кто одобряет его увлечение.
В ранних произведениях скользят несформировавшиеся мысли.
Судьба мотает, но есть упорство, и приобретается опыт.
Подчас он пишет чужим языком, скопированным у других авторов.
Но постепенно разнообразные и пленительные слова он приближает и делает их своими.
Надежда. Терзания. Бессонные ночи. Скандалы с ближними.
Головные боли. Сомнения. Разочарования.
И труд. Огромный труд. Долгие годы.
Новый стиль: изящный, приятный.
Теперь он уже пишет отличные вещи, порой замечательно.
К нему приходят признание, уважение, почёт, слава. И деньги.
И всем его родным, близким и знакомым кажется, что это сон, потому что они не верили и не верят в талант ближнего.
Он на вершине...
...Что потом? Вкушение своих плодов. Усилие не расслабляться.
Но уже многое можно себе позволить.
Главный труд. Может, и нет. Но он должен быть главным...
Смерть. И?..
Для него всё кончено.
А люди ещё какое-то время читают его, спорят с ним, удивляются, огорчаются, радуются, плачут, смеются, вспоминают о нём, признают его силу.
А главное, разбираются в самих себе.
Лето 1981, п/о Ленинский-3 Тульской обл.
ЗЕЛЁНЫЙ ДОМИК
Выделяясь на фоне скопления растущих кустов и деревьев, являясь конечным пунктом состарившейся со временем асфальтовой дорожки, которая берёт своё начало от казармы, а также будучи объектом иногда очень нужным, предстает взору деревянное сооружение зелёного цвета с маленькими окошечками под шиферной крышей, которое в солдатском обиходе частенько именуется как «Зелёный домик».
Недогадливому читателю в форме намёка можно пояснить, что у сооружения имеются три отделения: слева располагается большое, разделённое перегородкой пополам, но так, что проход из одной половины в другую является свободным – это сторона солдатская; с другой стороны находятся два маленьких одноместных отделения, предназначенные для командиров и женщин-военнослужащих.
Этот домик для «отправления естественных надобностей» и иногда... для отбывания наказания. Тогда здесь поднимаются половые доски, на вооружение берутся ведра, насаженные на палки, и работа «кипит», давая знать о себе на довольно приличное расстояние. Как правило, такую работу выполняют одни и те же лица.
«Какие же пошлости пишет этот автор», – подумает какой-нибудь, считающий себя интеллигентным, читатель; скорее всего, даже закинет рассказ куда подальше, если, конечно, не порвёт. Но не стоит торопиться. Позволю себе слово в защиту.
Показанное мной – есть дело обычное в мирской жизни, а некоторые детали затронутой темы даже происходят с нами ежедневно, и, если рассуждать с точки зрения «серьёзного» читателя, то все мы уже давно порядком испошлились и перед богом, и перед близкими, и перед собой.
«Одно дело совершать что-то необходимое, а другое дело выставлять напоказ перед всем народом», – снова может подать голос читатель.
Как же ответить?..
Сколько лет мы делали одно, а говорили, писали, показывали совсем другое. Да и сейчас нам только кажется, что мы говорим правду. На самом деле мы её просто не умеем говорить, иногда – не хотим, а подчас даже и не знаем её.
Общество людей и так кишит разных размеров пошлостями, мы к ним привыкли, а кому-то они нравятся, так что, возможно, кто и скажет доброе словечко в мой адрес. Да и не в первый раз выставляется «непристойная» тема, и не автором придумана жизнь. Он лишь идёт вслед за своими мыслями и побуждениями, немного такими же грешными и пошлыми, как и он сам...
Солдаты – народ изобретательный, любящий пошутить, посмеяться и кое-где проявить инициативу. И проявление инициативы у них является делом частым. Поэтому на стенках внутри зелёного помещения можно созерцать вырезки из газет с заголовками примерно такого содержания: «Трибуна пропагандиста», «Лучше всех», «Вспышка с фронта», «Для всех, для каждого», «Тишина, которая тревожит», «На боевом посту», «Зов высоты и скорости», «Сдадим досрочно».
Лето 1981, п/о Ленинский-3 Тульской обл. – 1992, Воронеж.
АВТОМАТ, СТАКАН, «ГАЗИРОВКА»
Летний городской пляж. Июльское солнце палит нещадно. Разморенные жарой люди находят своё спасение в прохладе реки, у фонтанчиков воды, под навесами, а также отстояв в очередях за мороженым, квасом, пивом и другими, утоляющими жажду, предметами потребления. Для тех, кто уже довольно много принял первого, второго, третьего, или же у кого в наличии имеется всего лишь одна или несколько «медных» монеток (могут быть, впрочем, и другие варианты), стоит автомат газированной воды. На стеклянной его передней части красочно изображена сама надпись с нарисованными рядом ягодками. Подойдёшь к нему, бросишь в специальную щелку копеечку: нальётся полстаканчика прозрачной водички с пузырьками, а бросишь алтын – чуть больше полстаканчика и слегка жёлтенькой. После каждого «отлива» автомат урчит, как бы говоря: «Больше не дам! Пейте!». Водичка тёплая и еле газированная. Некоторых это немного расстраивает, но пьют все: жажду утоляет. Правда, ненадолго.
Но вот, на опущенную кем-то денежку, вода не льётся совсем. Похлопав руками по скупому ящику, понажимав на кнопки и даже отдав на съедение новую монетку, люди разошлись. Некоторое время подходили другие, безвозвратно отдавали свои монетки и, разочарованные, отправлялись восвояси. Всё реже и реже на месте нашего внимания можно было увидеть недоумевающего человека.
А потом к автомату подбежала группа ребятишек от двенадцати до четырнадцати лет. Потолкавшись и выстроившись в своеобразную очередь, мальчики вскоре поняли, что мероприятие с питьём воды срывается. Но молодые энергичные тела никак не хотели уступать жадной конструкции. Они начинают колотить по ящику ручками, потом и ножками, крича и ругаясь. И колотят до тех пор, пока не получают стакан чистой газированной воды. Ещё несколько ударов, и отвоёвывается новая доза. Под дружные вопли радости парнишки продолжают с энтузиазмом и силой, будоражащей кровь, истязать автомат.
Через минуту водичка льётся дёргающейся струйкой, не переставая. Урчание «газировки» привлекает к себе желающих напиться, и поэтому у бесплатного источника вновь собирается народ. А через час место пустует. Напоив даром десятки клиентов, почти никого не притягивает. Лишь изредка зайдёт кое-кто в этот уголок пляжа, пожмёт плечами, хмыкнет, подставив стаканчик, глотнёт слабо дерущего (даже немного противного) горло напитка и, не задерживаясь, продолжит свой путь.
Когда жара спала, и солнце начало медленно, но верно, клониться к горизонту, к автомату подошли трое.
– Водички попьём, что ли? – спросил своих товарищей один из них.
– Давай, грамм по сто, – ответил другой.
Пока они пили, третий произнёс: «родимая моя», – и при этом приподнял правой рукой нечто завёрнутое в газету. В его голосе звучали преклонение перед обладаемой вещью и предвкушение блаженства.
– Да с пивцом, – проглотив порцию воды и взглянув на пивной ларёк, поддержал первый. Красное лицо, крупные габариты, грубый и хрипловатый бас – всем этим обладал солидный мужчина.
– Прелесть, – сладко зевнул второй, погладив себя по животу.
– А потом к речке, самый раз купаться. Гы-гы, – прогыгыкал третий.
– Стаканчик взять не мешало бы, – подметил первый.
Третий сунул стакан в широкий карман брюк, и троица взяла курс на ларёк с пивом. Струйка из трубочки в автомате с надписью «Газ-вода» и красочно нарисованными ягодками продолжала урчать.
Начало темнеть, а она не кончалась. И только поздно вечером, когда пляж опустел, автомат замолчал. И теперь он стоял беззвучно, как бы боясь нарушить здешнюю тишину сгустившихся сумерек.
Ноябрь или декабрь 1982.
М И Н И А Т Ю Р Ы
КАК ЖИВЁТСЯ НА ТОМ СВЕТЕ
Уважаемые читатели!
Если после моей смерти мне понадобятся деньги, то для того, чтобы получить литературный гонорар, я обязательно, реалистично и подробно напишу этот рассказ.
28.01.81, п/о Глинищево Брянской обл.
П Е Р Е С Т А Р А Л И С Ь
Мужчины и женщины (только)!
Если вы не сможете понять, о чём может пойти речь, то слегка улыбнитесь. Если же вы догадаетесь, о чём может пойти речь, – громко посмейтесь.
29.01.81, п/о Глинищево Брянской обл.
РАССКАЗ О ТОМ, КАК ПОКУПАТЕЛЬ
ВЫШЕЛ ДОВОЛЬНЫМ ИЗ НАШЕГО МАГАЗИНА
Что???
Вы правы, уважаемый читатель. Минута для написания этого рассказа ещё не подошла. Но ничего. Я погожу с этим делом до лучших времён.
29.01.81, п/о Глинищево Брянской обл.
МОИ ПОЖЕЛАНИЯ на 1983 год
Через час уйдёт в историю этот год. На душе и пусто, и безмятежно, легко и радостно, спокойно и свободно, но в то же время тяжело и грустно, мрачно и одиноко. Что несёт в себе год грядущий? Смогу ли я решить поставленные перед собой задачи? И многие, многие другие вопросы стоят у ворот 1983 года.
Когда я был ещё совсем маленьким, я радовался Новому году: он делал меня старше, ведь так хотелось стать большим. Когда шли школьные годы, я приветствовал этот праздник: он приближал окончание школьного процесса, ведь так хотелось поскорей избавиться от уроков, классов, портфелей, учебников, учителей и т.д. и т.п. Когда я служил в армии, я ждал Нового года: в 1981-м я становился «черпаком», в 1982-м – возвращался домой, а ведь так хотелось домой, начать новую жизнь.
Через сорок пять минут наступит следующий год. Год приближающий...
Какой праздник мы отмечаем торжественнее всего? В целом для всей страны – это Новый год. Мы пьём шампанское, загадываем желания, смеёмся, веселимся, смотрим телевизор, не спим до утра. Но как ни парадоксально, каждый Новый год приближает нас к... Да. Да... мы стареем. Прожита уже, может, половина жизни, часть пути уже пройдена. Какая она? Что сделано? Как мы жили?
Живите свободно, гуляйте самозабвенно, любите страстно. Но всё-таки иногда, не обязательно сейчас и каждый день, когда-нибудь, задавайте себе вопросы. Хотя бы один.
Через тридцать минут куранты на Кремлёвских часах пробьют двенадцать раз. Перед этим вы откупорите бутылки и наполните бокалы шампанским, выпьете за всё самое лучшее. Кстати, наверное, не у всех на столе есть такой напиток? Что ж, дефицит в наше время – вопрос серьёзный. У кого-то не хватило средств и возможностей, у кого-то знакомств. Но забудем про это. Сегодня праздник. И я уверен, что на замену найдётся другое вино.
Так давайте ж поднимем бокалы и выпьем, выпьем за здоровье, счастье, за мир и успехи, за всё то лучшее, за что можно выпить!
С Новым годом, друзья! С новым счастьем!
Через двадцать минут...
31.12.82, 23:40.
ЛИСТАЯ ПРОШЕДШЕЕ
Вновь моя память возвращается назад, перебирая запылённые страницы прожитого. Перед глазами встают два помятых тетрадных листика, где вместо математического анализа писались, казавшиеся тогда очень смешными и точными, сопоставления из школьной поры.
Школа – храм сатаны.
Дорога в школу – вечная тропа.
Дорога из школы – светлый путь.
Так просто, без особой выдумки, начинались записи.
Дневник – книга жалоб и предложений.
Родительское собрание – много шума из ничего.
Уже тогда в нашем мозгу, ещё по-настоящему о многом не подразумевающем, начинали складываться, искажённые неопытностью, понятия о чём-то более существенном, чем школьная жизнь и детские годы.
Директор – Иван Грозный.
Директор и учителя – «Али-Баба и сорок разбойников».
Вызов к директору – «Разгром».
Ученики у директора – «Мёртвые души».
Учительская – «Дворянское гнездо».
С чего, с какой основы образовались эти строки? Кто будет разбираться, чем вызвана такая реакция со стороны учеников? Может быть, здесь человеческие отношения в обществе, выраженные в оценке стоящего ниже на стоящего выше?! А вдруг учителя и на самом деле бывают так жестоки с детьми и, подчас, не могут оценить душу начинающего жить человека и помочь ему в чём-то разобраться?.. (А возможно, просто-напросто детская шалость.)
Подсказка – «Свои люди – сочтёмся».
Шпаргалка – «Путёвка в жизнь».
Остаться на второй год – тише едешь – дальше будешь.
Двойка за подсказку – «Горе от ума».
Верные и неверные наблюдения выливались в, ставшие историей, выводы, выводы, уходящие с годами из памяти.
Домашняя работа – мыльный пузырь.
Контрольная – «Хождение по мукам».
Тетрадь по немецкому – «Записки сумасшедшего».
Каникулы – «Пир во время чумы».
На что только не способен взгляд с мыслью!?
Буфет – центр нападения.
Буфетчица – «Кому на Руси жить хорошо».
Это без пояснений.
Поставленный в угол – вдали от Родины.
Да, попадается и такое.
Ушедший за мелом – без вести пропавший.
Ответ у доски – «Репортаж с петлёй на шее».
Устойчивые сочетания, названия произведений, крылатые фразы... – как нелепо вяжется с жизнью и как часто похоже на неё.
Память моя закрывает последние страницы вспоминаемого, и, словно прощаясь, на меня смотрят последние детские строчки.
В раздевалке – «Они сражались за Родину».
Коллективный уход – «Смело, товарищи, в ногу!».
Зима 1983.
ПРЕДПРАЗДНИЧНАЯ ОБСТАНОВКА
Седьмое марта.
Ярко светит солнце. Оседают, превращаясь в подвижные ручейки, тёмные, зачерствевшие сугробы. Чирикают воробьи. В воздухе пахнет необыкновенно, чисто. Настроение у всех приподнятое. Даже заводские трубы выглядят чуть светлее.
По лестнице заводского здания поднимается молодой парень, слесарь. Последний рабочий день недели подошёл к концу. Завтра праздник. Погода на улице стоит отличная. Душа парня вырывается из тела. Руки неизвестно от чего чешутся. И хочется выпить. Молодой человек торопится. Там, на самом верху, в химической лаборатории, работает его невеста. А торопиться есть зачем: нужно занять ещё хотя бы «пятёрку».
Подходя к лаборатории, он слышит женский визг. До его ушей доходят звуки возни и борьбы. Приоткрыв дверку, Алексей, так зовут нашего героя, видит, как незнакомый ему мужчина, схватив за бока знакомую, в годах, замужнюю женщину по имени Наташа, лезет к ней целоваться. Наташа упирается руками в грудь мужчины, кокетливо улыбается и визжит, иногда давая себя поцеловать и прижать покрепче.
Алексей малость смущается, увидев такую картину, и закрывает дверку, оставаясь пока незамеченным. Но стоять так долго нельзя: время идёт, а возможность выпить отдаляется и отдаляется. Он вновь открывает дверь и входит.
Здоровается. Его замечают. Наталья, разгорячённая борьбой, немножко задыхаясь, зовёт Галину, ту самую девушку, к которой Алексей так часто заглядывает. Галина просит из своего отделения, чтобы её жених прошёл к ней.
Пройдя в отделение, где готовят различные химические препараты и витают специфические запахи, молодой человек начинает нетерпеливо похаживать и осматриваться, соображая, с чего бы начать. Его невеста стоит у весов, развешивая какие-то реактивы. В соседней комнате возня возобновляется, слышится шорох и вздохи.
Замечая на столике вместе с пробирками и колбами тарелку с нарезанными малосольными огурчиками и репчатым луком, Алексей спрашивает:
«Кто это у вас закусывает?»
«Никто, – отвечает Галина, краснея и улыбаясь, – это наши мужчины перекусывали».
«Хм, конечно, мужчины. Вы-то этим, наверное, не закусываете?.. А может, вы и не выпиваете?» – спрашивает парень.
«Почему же, по праздникам случается, – говорит девушка, наклоняя голову и ещё больше краснея. – Сегодня, например, немножечко. Грамм по пятьдесят шампанского и марочного. Наш праздник. Ведь сегодня-то можно?»
Галина смотрит лукаво и застенчиво одновременно. Она моет посуду.
«Можно, можно».
«А так, когда кто заболеет, мы и спирт пьём разведённый», – продолжает девушка.
«Можно, можно», – Алексей понимает, что тянуть дальше нельзя, и просит пять рублей в долг.
Галина роется в кармане и достаёт два рубля: «А три мне самой будут нужны».
Тут «наречённый» жених предпринимает новую попытку…
В соседней комнате шорох стихает и теперь, через некоторые промежутки времени, слышится мужской шёпот и женский смешок. Но так продолжается недолго. Вскоре появляются остальные женщины, работающие в лаборатории. Мужчина, по-видимому, отпускает Наташу, и она, высвободившись из его объятий, бежит в комнатку, где находятся молодые, и оправляется. За ней заходят некоторые женщины: у них есть какие-то дела здесь.
Уже наполовину отчаявшись, Алексей бросается к ним и у всех подряд просит одолжить сначала «пятёрку», потом «трояк» и так доходит до рубля. Самому ему в это время стыдно, и он проклинает бедность. Но никто ему не даёт даже гривенника, ссылаясь на отсутствие, а Наталья вдобавок, громко смеясь, шутливо спрашивает:
«Ты что же, дружок, сюда за «трояками» только ходишь?»
«Нет, ещё и за спиртом, когда он у вас есть», – так же шутливо отвечает юноша.
«Галя, гони его в шею», – улыбается Наталья.
Тут она замечает, что всё тот же мужчина, что был несколько минут назад с ней, манит её указательным пальцем правой руки, при этом прижимая свою левую руку ладонью к месту, чуть ниже и левее гульфика своих брюк. Женщина делает два шага вперёд, но тут же заливается громким смехом, поворачивается к присутствующим и, продолжая смеяться, говорит:
«Вы только поглядите, как он меня зовёт, бесстыдник этакий, – она в точности воспроизводит всё то, о чём читатель уже знает, – у-у-у, какой».
Парень и девушка молча смотрят на эту сцену, после чего Алексей вновь прибегает к попытке заполучить «трёшку». Он опять услаждает слух своей возлюбленной словами, шепчет о том, что такое повторяется в последний раз, что скажи она, для чего ей нужны деньги, он и сам ей всё купит и достанет, и так далее и тому подобное.
Наконец, женское терпение кончается, и человек, который мил юному сердцу, получает заветный плод. Про себя Алексей думает о том, что всё-таки верна поговорка «нет не дающих, а есть – плохо просящие», а вслух произносит: «Спасибо, дорогая!». Чмокает девушку в щёку, обещает, что после праздника обязательно навестит её, отдаст деньги, прощается и выходит.
Проходя главную комнату, он замечает, что незнакомого мужчины нет, прощается со всеми остальными и желает им отлично провести восьмое марта. В спину Наташа кричит ему:
«Ну что, дала?»
«Ага», – самодовольно отвечает парень.
«Эх, слабая девка», – раздосадовано вздыхает женщина.
Стук захлопнувшейся двери означает то, что Алексей уже в коридоре. Шаг его ускоряется и переходит в бег. Напряжение минувшей битвы сменяет наплыв радости и восторга. Нужно торопиться. Внизу его ждут два товарища.
Весна 1983.
Р А Д О С Т Ь
Сегодня радостный день. Почему? Ха, вы не знаете? Удивительно. Мой брат сдал последний экзамен. Закончил вечернюю школу. Хорошо ли закончил? Троечки с двумя четвёрками. Вы спрашиваете, чему же тут, в сущности, так бурно радоваться? Как чему? Вы меня поражаете.
Радуются все, причастные к этому событию. Все: от мала до велика. Радуются женщины и мужчины.
Мой брат радуется тому, что, пусть и ходил он в школу за год около полумесяца, все экзамены дались ему легко: на единственную у него шпаргалку всегда попадался единственно нужный билет. С радостным возбуждением рассказывает он о том, что за последние полгода ни разу не был на астрономии, а итоговой вышла «четвёрка».
Радуются родители. Ещё бы. Закончилось одиннадцатилетнее мучение с сыном. Не будет больше криков отца и слёз матери. Теперь остаётся немного подождать, когда его заберут в армию.
Радуются преподаватели. Правда, они мало его видели. Но и за это стоит благодарить всевышнего и судьбу. О, невозможно себе представить, что было бы, если бы их ученик посещал школу регулярно.
В общем, сегодня радостный день. Бурно радуются или не очень, но радуются все, для кого школьный выпуск стал событием. Ничего, что потрачено для праздника столько сил и здоровья. Ничего, что государство одиннадцать лет бесплатно обучало человека, чтобы он вышел из стен школы так ничему и не научившись.
Всё пройдёт и забудется. Сегодня праздник. И веселиться должны все. На лицах наслаждение и счастливые улыбки. Где-то играет музыка. Тепло.
А что же наш герой? Где виновник торжества? Да вот же он. Вот. Чем он занят? Что собирается делать? О чём думает?
Он бежит через дорогу в гастроном. Для него сегодня есть лишний повод выпить.
Лето 1983.
ЭТИМ ВЕЧЕРОМ
(для неизбалованных)
Середина октября. Вечер. На освещённом огнями города небе звёзд мало, и они неярки. Деревья, последние дни удерживающие свои листья, замерли. Слышен шум проезжающих машин да пьяный крик мужика. Холодит. У открытой форточки приятно дышится. Неизученные струны души начинают шевелиться, и в крови появляется музыка. Она выводит из равновесия тело и думы. Хочется творить.
Хочется поведать о самом неудачном дне в моей жизни. Но, возможно, это никто не захочет читать.
Хочется изобразить горе, страдания. А вдруг мало кого тронет мой рассказ, и не останусь ли я самым лучшим ценителем созданного?
Хочется рассказать об интересном, весёлом случае… Но не знаю о чём писать.
Хочется показать счастье... И сомневаюсь, что мне поверят...
Из кухни зовут ужинать. Струны начинают успокаиваться, музыка исчезает. Хочется есть.
Зачем же у меня появилось такое глупое желание? Может быть, затем, чтобы в очередной раз написать никому ненужную глупость? Убить вечер, глядя в окно из своей комнаты? А может быть, и затем, чтобы написать эти несколько вышеуказанных строчек вновь, потом повторить их и ещё много, много раз повторить их всем.
Октябрь 1983.
В ПУНКТЕ ПРИЁМА БЕЛЬЯ
В ателье по приёму от населения белья в стирку вошёл мужичок лет шестидесяти, в дешёвеньком чёрном пальто из хлопковых тканей, в вязанной обтёртой шапочке, в сатиновых брюках, напоминавших семейные трусы, и ботинках, абсолютно не подходивших к сезону. В левой руке он держал бумажный свёрток средних размеров. Карманы его пальто топырились, словно туда набили тряпок, а руки были больше обычного разведены. Закрыв за собой дверь, он откашлялся, поздоровался и встал в очередь, которая состояла всего из одной женщины, укладывающей сдаваемое имущество на весы. Положив бумажный свёрток на столик, стоящий тут же, в приёмной, мужичок ещё раз кашлянул, вытянулся и молча стал рассматривать обстановку комнаты.
Служащих в данный момент было двое. То были давно стареющие женщины, и они служили своему предприятию честно и преданно просто потому, что это теперь оставалось для них одним из единственных занятий в жизни, да и обеспечивало небедную старость, так как к зарплате прибавлялась пенсия. (А вот воровать-то на их работе, честно скажем, было нечего.) И хоть женщины, скорее всего, перешагнули за шестьдесят, но держались достойно и выглядели неплохо. Одна, полная с уложенными, наполовину седыми, тёмными волосами, сидела в отдалённости, за столиком, лицом к окну и спиной к клиентам, что-то подсчитывая на счётах и записывая в журнальчик, а вторая, худая, в очках, похожая на кавалеристку Гражданской войны из старых фильмов, с крашенными в рыжий цвет завитыми короткими локонами, выглядывавшими из-под шапочки, которая была в моде послевоенных лет, небрежно попыхивая папироской, принимала бельё.
Мужичок оглядел полки, мешки с бельём, лежащие на полках и на полу, стены, потолок, окно, заглянул краем глаза в мусорное ведро, где лежало несколько окурков от папирос, искуренных рыжей, и его взгляд остановился на длинном, но не богатом листьями фикусе. Посмотрев на него более внимательно, он решил завязать разговор с женщинами, работающими здесь.
– А вы зря держите фикус – это опасно, – пояснил он. – Смертоносное растение. =
Длительное молчание.
– Почему же? – не поворачивая головы произнесла женщина, сидевшая у окна.
– Вы что, не знаете? Удивительно? Совсем неграмотный народ. Фикус – пожиратель кислорода. Его никто не держит в маленьких помещениях, – разъяснил мужичок. Он мгновенно раскраснелся и покрылся потом.
– Пусть стоит: никому не мешает, – остановила его женщина у окна.
Клиент замолчал, да к тому же подошла его очередь.
– Номер вашей метки? – задала свой обычный вопрос рыжая. На работе эта женщина общалась с клиентами немногословно и только по делу своей службы. Разворачивая бумажный свёрток, мужичок находился в задумчивости и, не расслышав вопроса, назвал свою фамилию.
Рыжая повторила свой вопрос в той же интонации.
– А-а, – клиент тряхнул головой, затем кашлянул. – Сейчас, сейчас. – Доставая наволочку и ища на ней метку, он долго крутил и разглядывал её, пока не нашёл то, что искал. Потом, показав метку женщине, положил наволочку на весы. Затем положил ещё две наволочки. За наволочками пошла простыня, двое кальсон и несколько полотенец, которые мужичок вслух разделял на вафельные и махровые. Все его операции делались слишком медленно: искались метки, укладывалось бельё. Три метки оказались наполовину оторваны, и лишь просьбами и уговорами две вещи прошли, но третью, это было полотенце, вернули назад.
Когда бельё завязывалось в простыню, клиент вновь попробовал разговориться:
– Всё-таки вы его выбросьте.
Женщина, считавшая на счётах, повернула на этот раз голову и поглядела на человека крайне удивленно:
– Право, что привязались к растению. Никуда мы его не денем. Фикус давно уже здесь стоит, и мы к нему привыкли.
– Э-м-м, – мужичок надул щёки, но после секундного замешательства чуть наклонился вперёд и, блеснув глазами, предложил, – а, может быть, вы подарите мне какой-нибудь листик, на рассаду.
Женщина у окна отложила ручку, полностью повернулась к клиенту лицом:
– Нет уж. Так каждый просить будет, и всякому давай?.. Вы посмотрите, и так сколько листьев пообломали, – она указала на участки ствола фикуса, совершенно лишённые зелени.
– Вам с крахмалом или без? – вставила вопрос рыжая.
– Без... У-у. У меня аллергия от него, понимаете. – Мужичок резко перешёл к другой теме и заговорил более оживленно. – Не переношу совершенно. У меня не только от крахмала аллергия. Но это пустяк, а вот у жены... – тут он начал долго рассказывать про свою жену, объясняя и доказывая, говоря всё быстрее и быстрее, видимо, боясь, что ему не поверят или же попросят замолчать, решив, что дело вовсе не в аллергии, а в том, что ему жалко доплачивать за крахмал.
Но для служащих этого ателье любой ответ клиента был вполне обычным, да и сам клиент имел полное право выбора, не делая при этом никаких комментариев.
Небольшой свёрток наконец-то перекочевал на полку, мужичок заплатил деньги, получил сдачу и квитанцию. Рыжая закурила очередную свою папиросу, её напарница продолжала считать на счётах, а мужичок стоял и глядел на всё это с грустью, вроде о чём-то жалея, и, как бы невзначай, вместо прощальных слов, произнёс:
– Вы бы себе какой-нибудь праздник устроили, что ли?..
В тишине небольшой комнатки тихо раздавались удары счётных костяшек, к потолку поднимался папиросный дымок, еле слышно заскрипела половица.
А за окном к концу близился февраль, весна стучала копытом, готовясь сорваться с места и уйти в галоп, принося людям тепло, свежий ветер и новую жизнь.
1983 или 1984.
М И Н И А Т Ю Р Ы
ДРЯННОЙ РАССКАЗИК
Дорогой читатель!
Этот рассказик и впрямь дрянной. И до того паршивенький, что вы (я уверен в этом), прочитав несколько первых его строк, зашвырнёте сие произведение куда-нибудь подальше. А посему позвольте мне освободить вас от ненужной процедуры.
. . . . . . .
8.05.83.
СЕКРЕТ МАСТЕРСТВА
«Ты такой умный, когда молчишь», – говорила когда-то мне одна девушка.
Следуя её совету, я представляю читателю самый лучший из моих рассказов, написанных доселе.
. . . . . . .
17.07.83.
Н Е Т ...
Рядом с умывальником в ванной комнате волею судьбы лежат рядом пять разных зубных паст.
Мне любопытно нанести их все сразу понемногу на зубную щётку и попробовать.
Но эта затея до сих пор не сбывается.
18.10.83.
В Л Ю Б Л Ё Н Н Ы Е
Он однажды встретил её. И сразу полюбил. Ну, может, не совсем сразу, а вскоре.
Как всё быстро меняется в мире чувств, уходя и появляясь для новых переживаний. И как прочна нить, идущая из притуплённой памятью дали, зовущаяся воспоминанием.
Он обожал её тело. Обожал чистую холёную кожу, легко поддающуюся загару. В неистовое возбуждение его приводили её резвые стройные ноги с развитыми икрами, широкие бёдра, высокая и упругая грудь, увенчанная бусинками-сосками. Её живот он сравнивал с душистой равниной, источающей бодрящую влагу; с губ её он бережно снимал мякоть переспевшей дыни, наполненной сладким пьянящим соком, который сушил горло, требуя новых и новых доз упоения, а в её волосах он захлёбывался, задыхался, словно это была морская волна, крупная и внезапно набежавшая.
Он не смог бы прожить, как ему казалось, без сознания того, что можно вновь и вновь беспредельно иметь на себе теплоту её дыхания, касаться её лица, незаметными штрихами вобравшего черты греческого, наслаждаться ловкими, умелыми движениями любимой во время ласк, находиться в постоянной милой заботе женских рук и сердца.
К природной одарённости её фигуры добавлялись рассудительность и удивительно нежный характер. За взятые вместе качества этой женщины, он готов был носить её на руках вечно, но позволял себе такое удовольствие лишь иногда на минуту, чтобы окончательно не избаловать своё божество, ставшее ему женой.
Она понимала своего мужа, и старалась делать всё так, чтобы ему не приходилось в чём-то (пусть даже мысленно) обвинять её. Она могла становиться властной и гордой, но предпочитала образ кроткий и податливый, хотя ему она нравилась разной; а ей не грезилось другого счастья, кроме как любить его, любить ненасытно.
Она обожала его силу и трепетала перед ним, не скрывая своего волнения...
И ты, читатель, не волнуйся. Всё это авторская выдумка.
1984 – 1997.
КОГО ЛУЧШЕ ИМЕТЬ ?
У молодых супругов с каждым днём близится тот миг, когда они станут родителями. Ещё в одной счастливой семье появится малыш. Томительно, тревожно и радостно ожидание крика младенца, обозначающего новую жизнь. Будущие папа и мама волнуются перед прекрасным событием, а между тем, нет-нет, но и поднимется в семейном кругу вопрос: кого же лучше иметь? Уделим несколько своих минут на один из разговоров молодых, послушаем их.
– Мальчика!
– Да!? А ты не подумал, что с ним греха не оберёшься. Маленькие они все хорошие, с этим я согласна. А подрастёт? Что тогда? То подерётся где, то залезет куда и расшибётся, то ещё чего натворит. Ой, в ссадинах вечно. Одежонки не напасёшься: все подворотни его. Глаз да глаз нужен.
Вон, у Марьи Ильиничны сынок какой. Сущий дьявол. И управы к нему не находится, а ведь три годика всего! Что дальше-то будет? Дальше – больше. В детский сад пойдёт! В школу!
Там и хулиганство начнётся. Матом ругаться научиться. Вот как двойки приноровится носить и учителей не слушаться, тогда ты с ним повозишься. Затем и пропуски уроков пойдут. Возьмёт и прошлындает целую неделю подряд, а за него потом отдувайся у директора.
Выпивать пристрастится. Обязательно пристрастится. Сейчас все с малых лет спиртным увлекаются. О, ужас! Я Серёжку Лукьянова из пятого дома с детства знаю. Человек как человека был. А сейчас? До армии куда ни шло, но теперь… Теперь же – первый алкаш в районе. Подумать только, сколько раз он пьяный валялся у всех на виду, в вытрезвители попадал, милиция к нему на дом даже приезжала. Кошмар!
Так и наш сын загуляет. Деньги просить отважится. Сначала – на мороженое, потом – на мопед, потом и на японскую аппаратуру заклянчит, всё, что в голову взбредёт. Компании заведутся, дружки, собутыльники. С девками водиться захочет. Да вдруг на какую непутёвую нарвётся? Как ты на это посмотришь? Пропали наши покой и сон. Того и гляди, чтобы в пьянках да с ним не случилось чего, не ограбил бы кого, не избили бы невзначай.
А ночевать домой не придёт? И такое не за горами. Да-да! Бессонные ночи и тревожные волнения за родимое чадо – оно впереди, попомнишь мои слова.
И мало ли как там вообще дело обернётся? Ты себя вспомни. Если бы не я, давно бы уже спился. Не хочу даже и говорить.
– Ну, ты же у меня золото, – произносит супруг и целует жену в щёчку.
– И лупить-то сызмальства нельзя: вырастет детиной, и сама от сыночка по шее получать начнёшь. Девочку иметь лучше. Она милее и нежнее. Меня всегда поймёт… Мне забота её и помощь… За мать она горой постоит.
– О-о-о! Если на то пошло, не было печали! Чем же девочка лучше мальчика? С ней хлопот полон рот. С пацаном не замучаешься так, как с ней.
Во-первых, ваша братия любит вечно за модой гоняться. Для неё на одних платьях, джинсах, сапожках, помадах да туши разоришься. Во-вторых, как что не так, капризы устраивать станет. Подрастёт чуток, так никакой мальчишка с ней не сравнится. Думаешь, дома её удержишь? Думаешь, нас с тобой ей только ублажать? Как бы не так: с женихами придёт пора шляться, намаешься ещё.
Вдобавок же и курить не хуже любых парней научится. А на вечеринках, прочих увеселительных празднествах от случая к случаю и выпить не откажется. Для нас, мужиков, это куда ни шло, но бабам – самое последнее дело. Это тебе, в-третьих. Так что ты здесь ребят не трогай. Забыла, что ли, как я тебя курить отучал? А?
Никаких споров даже быть не должно! Только мальчика! Сына!! Поняла?! Смотри у меня! =
Ох, право, как нехорошо получается. Читателям, наверное, и слышать неприятно. Надо же на такую семейку нарваться. Нет, чтобы как-нибудь по-другому. Не знаю, что и делать?
Тише, тише. Не горячитесь. Прекратите свой спор. Как бы не поругались ещё. Улыбнитесь друг другу. Поцелуйтесь. Так, так. Вот и хорошо. Теперь вы – красивая семейная пара.
Успокойтесь. Спокойная обстановка нужна вам. Особенно вредно волноваться молодой женщине: может сказаться на будущем ребёночке... Кажется, всё: мир и лад.
Будьте внимательны и, пожалуйста, выслушайте. Рожайте. Рожайте здоровых, умных, красивых. А впоследствии не важным будет, кто родится. Главное – это ваш ребёнок. Более важными окажутся воспитание, отношения к ребёнку и в семье, взаимоотношения между родителями и их чадом, доброта, доверие, любовь.
Август 1984 – 10.10.18.
ЭТОТ ПОВОД
(Мысли равнодушного человека)
Написать бы рассказик по этому поводу. И вроде способности имеются. В школе вот сочинения писал хорошо. Учителя восхищались... Да, есть о чём написать... В самом деле...
Приезжаю я в прошедшее воскресенье в наш подшефный совхоз. Полтора часа добирались. Выхожу и стою. Стою и воздухом дышу вольным... Постоял так минут десять, а ко мне никто не подходит, не показывает, где картошку собирать, куда её складывать, и так далее. Конечно, я бы смог сам разобраться, что почём... Но, в общем, до меня никому никакого дела нет.
А тут ещё женщина из нашего отдела за спиной стоит и нашёптывает: «Что же делать-то будем?».
– А пошли, – говорю, – на пруд лягушек ловить. С глаз людских подальше. Благо, вот он, пруд-то, за бугорком. =
Самому в работу лезть ну совсем неохота. День-то выходной.
Спустились к пруду и давай лягушек ведром ловить. Поймаешь лягушку, подержишь её немножко в ведре, посмотришь, как она выпрыгнуть старается. А после даёшь возможность беззащитной этакой твари назад в пруд упрыгать или же в траву. Занятно. До поры до времени. И вскоре однообразная процедура надоела.
Вылезли мы на поверхность, к полю. Осмелели. Знакомая моя предложила на подсолнечные посадки сходить. Сорвали мы несколько подсолнухов, а больше и рвать некуда. Тут меня мысль и прострелила: «А не сходить ли, – думаю, – мне в автобус, не освободить ли там целлофановые пакетики из-под еды, заодно перекусить, а потом пакетики одними семечками засыпать?». Решил, и принялись мы искать свой автобус. Тут моя спутница с подружкой повстречалась и, оставив меня, пошла с ней в лесополосу, отдохнуть.
А я вскоре автобус, нужный мне, разыскал. Вхожу, и ах, батюшки, – аж присел. В автобусе изменения разительные произошли, что и пером трудно описать.
Сетки, мешки и вёдра с картошкой больше чем на половину проходы закрыли, а те люди, что сюда со мной в компании ехали, всё носят картошку и носят. Водитель больше всех старается. У него, видимо, заранее сеточки вместительные под важную сельскохозяйственную культуру заготовлены были: на задней площадке массивной горой сложил, что и пять человек крепкого атлетического сложения с трудом унесут.
«Сразу домой отвезёт», – смекнул я. И тут же решаю: «А что же мне теряться?». Мешочек под картошку и у меня оказался (на всякий случай прихватил), ведёрко тоже. Выхожу в поле. В который-то раз.
Хожу, картошку самую ровненькую да крупненькую в ведёрко собираю, оттуда в мешочек вытряхиваю и по сторонам гляжу. В округе же таких, как моя персона, хоть пруд пруди. Ходят, как грачи, с сумками и вёдрами, поодиночке. То и дело наклоняются. Понаклоняются так, понаклоняются и к автобусам своим, а затем вновь на поле.
Но были, правда, и такие, кто картошку в машины засыпал. На корточках ползают, с вёдрами бегают, стараются каждую машину с верхом заполнить. Всё торопятся, спешат, друг друга подбадривают, соревнования меж собой устраивают, кто больше и быстрее соберёт. План хотят выполнить, чтобы скорее домой уехать. И стало мне этих бедняжек как-то жалко. Вот, выходит, честно люди работают, совхозу и государству помогают. Всё их существование на данный момент делом занято, а ведь и не подозревают, бедолаги, и секунды у них, может быть, свободной нет, чтобы подумать о том, как другие, такие же, как они, на одном с ними поле себя чувствуют.
Да, пожалел я их. Совестно даже стало. Ох, как совестно. Однако же не помешала мне моя совесть набрать четыре ведёрка отборной культуры. Больше не стал брать: тащить тяжело и к тому же не такой я уж и жадный до чужого.
Автобус, который нас привёз, снова местонахождение сменил. Попутчики мои, загрузив всё, что было возможным, ушли на пруд купаться.
А я, пристроив своё добро под сиденьем в автобусе, сходил снова к подсолнухам, нашелушив себе кулёк семечек, а потом вернулся на отправную точку. И, как оказалось, вовремя. Мужики наши посовещались и решили, что делать здесь больше нечего. Кликнули водителя, женщин собрали и поехали, оставив другие автобусы стоять у кромки картофельного поля.
Обратный путь уже не показался мне длинным. Лузганье семечек его заметно сократило...
...Написать бы рассказик по этому поводу. В газете бы напечатать. И способности вроде имеются. И написать есть о чём. Беспорядок наш, бесхозяйственность. Сколько ж денег народных коту под хвост идёт? Да...
Вот только поможет разве моя писанина? Ни капельки же не поможет. Вот если бы все так думали, как я, тогда другое дело. А так, что говорить? Всё зря... Чего доброго, как узнают, что и я в этой истории герой отрицательный, намылят мне шею... Лучше уж промолчать... Как все молчат. И точка...
«Спокойно уснул сегодня наш хозяин, а мы, его верные до поры до времени слуги, преданные ему во всем, подчиняющиеся всем его прихотям, рабы его, решили довести до известности кусочек его интимного мира и предложить его вам.
На свой страх и риск. Впрочем, нет у нас ни страха, ни риска. Так как живём мы хоть и во плоти, но без неё. И за все наши проступки отвечает лишь наш хозяин. И умрём мы лишь с физической смертью его (или чуть раньше). Так что многого из того, чего боятся люди в этой жизни, нам бояться не пристало.
Мы всего-навсего обычные МЫСЛИ РАВНОДУШНОГО ЧЕЛОВЕКА».
Лето 1985.
МИРНЫЙ ФИНАЛ
Был-жил писатель.
Всю жизнь своим творчеством он боролся с несправедливостью.
Его книги высмеивали людские пороки.
Но неустанная работа подорвала силы, и он рано умер.
Многие же из тех, против кого был направлен его гнев, купили книги писателя и поставили у себя на полки для красоты и престижа.
17.05.84.
ОСЕННИЙ ЭКСПРОМТ
Идёшь в октябре с работы.
Небо серое и холодное. По асфальту разбросаны лужи. На земле лежат мокрые листья, местами перемешанные с грязью. Воздух насыщен автомобильными газами.
Рано темнеет. День кончается. Впереди вечер у телевизора. Чем-то скучный осенний вечер...
Кончится рабочая неделя.
Встаёшь утром рано. Долго спать не хочется: и так дни короткие. Выйдешь в сад. Воздух ледяной и свежий. Заполнишь им лёгкие: приятно и бодро начинается новый день.
А работы в саду – непочатый край. Нужно и малину привести в порядок, и у деревьев лишние сучья обрезать, и мусор накопившийся сжечь. Увлечёшься работой и не заметишь, как солнце начинает садиться.
Брызнет реденький дождик.
Но сидеть дома не хочется. Одеваешься потеплее, берёшь зонтик и в центр города...
Когда от окружающего мира тебя отделяет пелена осеннего неторопливого дождя да свет фонарей и фар автомобилей, пробивающийся сквозь шуршащую темноту, ты остаёшься один. В такой обстановке можно поговорить с самим собой, не боясь, что тебя кто-то услышит, подумать о том, что сделано тобой за последнее время, поразмышлять о будущем, о главном для тебя.
Улицы уже не пахнут автомобильными газами: дождь промыл их.
Рванётся ветер. Бросит в лицо волну жгучих капель. Дескать, получи, дружище, за дерзость бродить в такую погоду так медленно и раскрепощённо. А ты вздохнёшь глубже, поднимешь голову выше: «Ну что ж, давай ещё, я не уклонюсь!».
И нет мгновения прекрасней!
Октябрь 1985.
Д О Р О Г А
В один из солнечных весенних дней, по высохшей от талого снега дороге, шли девушка и юноша. Молодость только открывала им свои владения. Впереди лежало неизведанное и манящее прелестями будущее.
– Как хороша жизнь, не правда ли? – спросила девушка.
– Да, – ответил юноша, – но в ней ещё много несправедливости.
– Так было всегда, и не нами придуман мир, – вздохнула она.
– Но нам его переделывать, – возразил он, – нам его очищать от грязи.
– Это бесполезно, – девушка посмотрела на спутника задумчивым взглядом и почему-то усмехнулась.
– Посмотрим, – юноша поднял на неё глаза и взял её за руку.
– В этом мире свои правила и законы, к ним можно приспособиться, а изменить что-либо, тем более в одиночку... – она с сочувствием покачала головой.
– Если сидеть, сложа руки, то конечно, – и он взмахнул руками, словно показывая, что его руки не сложены.
– Легче подстроиться под жизнь, взять от неё все блага и жить спокойно и мирно, никому не мешая. Пойми, дуралей. Это будет намного проще. И я мечтаю прожить всю жизнь с тобой, – она приблизила своё нежное спокойное личико к лицу юноши, ожидая получить короткий поцелуй.
Но он отстранился и как-то нервно, довольно громко, заговорил: «Я не создан для такой жизни. Мне противны животные заботы и существование. Моя жизнь будет отдана борьбе за лучшее, более честное и справедливое будущее».
– А как же я? – удивилась девушка, и спокойствие исчезло с её лица.
– Я люблю тебя! – воскликнул юноша и крепче сжал её руку.
– Ты мне тоже нравишься, но ты загубишь себя, а ничего не добьёшься. Твоя семья будет одной из самых несчастных, – холодно, всё тише и тише говорила она.
– Возможно, но в любой борьбе без жертв не обойтись, – в нём загоралась ведомая лишь ему страсть, а голос чеканил звуки.
– Тебя мало кто поддержит, ты будешь смешон и жалок, – девушка замедлила ход.
– Я верю в обратное... я смогу многого добиться, и вот увидишь, смогу заявить о себе громко, – на последнем слове он сделал ударение.
– Глупый, – она вырвала свою руку и, развернувшись, тихо пошла назад.
Он стоял долго и смотрел ей вслед, пока не исчезли дорогие ему очертания. Затем он пошёл дальше.
Вперёд...
... Эта история произошла более десяти лет назад.
Девушка та вскоре вышла замуж. Живёт с мужем и двумя детьми в трёхкомнатной квартире улучшенной планировки. У них девятая модель «Жигулей», капитальный гараж и дачный участок рядом с городом. Ежегодно летом они всей семьёй ездят к морю в Болгарию. Поговаривают, что есть у нашей героини любовник, директор одной оптовой базы. Ну да что только не говорят люди...
А вот о юноше долгое время я ничего не слышал. И только совсем недавно узнал его судьбу.
Отслужив в армии, он сменил множество различных мест работы. Так и не женился. Начал пить. После очередной пьянки его нашли избитого, полураздетого и оборванного. Голова его была в крови.
Эта пьянка стала для него последней. Его убили.
1985-1990.
РАССКАЗ ДЛЯ ТЕХ, КТО ЕГО НИКОГДА НЕ ПРОЧТЁТ
Взглянув на страницу с моим рассказом, читатель увидит его название и несомненно подумает: что же здесь может быть написано, и кто такие те, кому не суждено прочитать сокрытые пока тайной покоящиеся на бумаге строчки? У него в голове на мгновение пронесутся разного рода догадки.
Возможно, сначала он решит, что рассказ мой для тех, кто уже умер или погиб, и лицо его станет серьёзным и задумчивым, а сам он мысленно отдаст дань памяти безвременно (временно и запоздало тоже) ушедшим в небытие или бессмертие. Затем, вероятнее всего, его мысль коснётся тех, кто обделён зрением, а может и тех, кто по своей умственной неполноценности или в силу каких-либо обстоятельств так и не познали грамотность, и читатель проникнется жалостью, а лицо его станет грустным оттого, что не всем на свете живётся одинаково и кому-то тяжелее и хуже, чем ему.
Он ещё раз подумает об умерших, слепых, неграмотных, о тех, кому не повезёт, потому что они не встретят на своём пути мой рассказ, заваленный массой других, более интересных и поучительных вещей. Но обязательно в конце какой-то догадки он задаст себе вопрос: «А зачем же автору понадобилось писать рассказ ни для кого?». Читатель проникнется любопытством и поспешит смотреть дальше. Но мне хочется, чтобы читатель подумал ещё, так как ни одно из его предположений не верно. Я даю тебе время.
...
...
...
...
Думай.
...
...
Думай, читатель.
...
...
Думай, читатель, думай.
...
...
Говорю тебе, думай. А ты всё ниже и ниже смотришь. Нехорошо.
...
...
Вот ты уже и начал сердиться. Ну ладно, уступаю твоей любознательности. На самом деле, я произвёл сей рассказ для тех, кто существует, для тех, кто мог бы его прочесть... О, пусть читатель не поймёт меня неправильно. Мне льстит, когда мои деяния читают и очень приятно, когда хвалят их. Но сегодня уставшая рука пишет только для тех (в который уже раз), кто никогда не прочтёт созданное, а если и прочтёт, то не поймёт этого: различия для меня здесь нет. Я смотрю на них, бешено прожигающих жизнь, безучастно.
...
А зачем ТЫ читал это?
? ? ?
? ? ?
...О чём думаешь сейчас?
1986.
* * *
Ритмично стучат колёса. Грузовой состав, растянувшийся в разнообразии платформ и вагонов на сотни метров, движется по территории нашей страны. Различные грузы спешат в помощь народному хозяйству.
Мне поручено ответственное задание: доставить все грузы в конкретный населённый пункт в целостности и сохранности.
Меняются пейзажи и ландшафты, поля переходят в леса, мелькают реки и посёлки, станции и переезды. По временам года зелень полей сменяет золотистое море поспевших злаков, а на смену ему приходит чёрная пашня, которая затем превращается в белоснежную пустыню; леса из тёмно-мрачных массивов преображаются в живую бесконечность разнооттенковой зелени, в свою очередь уступающей место величайшим картинам многоголосой и многоликой осени.
А ночь! Как прекрасна ночь! Это не та ночь, что видна (а вернее, не видна) из вагона пассажирского поезда. Ночь на движущейся платформе – это ощущение ветра, запахи природы, чувство холода и дыхание близких звёзд, жажда увидеть рассвет, и сам рассвет в ярких красках и неповторимых звуках.
А товарные составы идут и идут. Сменяются сопровождаемые и охраняемые грузы; то поездка на запад, то на юг, то на север, то на восток; осенний сырой ветер, летний изнуряющий зной, весенний дождь с грозой, зимняя стужа; изменчивая погода и окружающая среда.
Разнообразны и обстоятельства моей работы, но задача неизменно одна и та же: обеспечить полную сохранность грузов в пути следования и на парке станции.
Я стою на страже социалистической собственности.
Я люблю свою Родину!
Люблю за её леса и поля, люблю за то, что вдыхаю её воздух, за то, что имею возможность работать и учиться, любить и быть счастливым!!
И задача, поставленная мне, будет выполнена!!!
Декабрь 1986.
ТРИ КОПЕЙКИ
Прихожу я как-то раз в ближайшую сберегательную кассу. А очередь к кассиру большая стоит: кому класть деньги, кому снимать, кто за шофёрскую комиссию платит, а кто и с квартплатой пришёл.
Пробился я к окошечку и спрашиваю: «Деньги в фонд мира без очереди сдать можно?».
– Пожалуйста, – отвечают мне. И смотрит на меня девушка оттуда удивлённо.
Стоит перед ней молодой красивый человек. На вид здоровый. – Какая сумма у вас?
– Три копейки, – отвечаю.
Лицо у неё вытянулось: «Вы что, смеётесь?».
И очередь тут зашумела: «Нечего по пустякам время у людей отнимать».
– Так что ж, – спрашиваю, – три копейки не деньги?
– Деньги, – соглашаются, – так только что из-за них время тратить да бумагу марать? Если делать вам нечего, идите в другое место развлечение искать, а у нас работа. =
Можно было бы рубль предложить, но, не имея полного представления о том, на какие нужды используются эти взносы (может быть, на них новые ракеты делают, чтобы противостоять НАТО), рубль всё-таки жалко. Потому что этот рубль хорошо меняется, к примеру, на полкило пломбира, и для многих, наверное, лучше прожить покороче (до будущей мировой войны), но удовлетворяя свою утробу иногда таким вот полкило, чем надеяться на жизнь подлиннее (до естественной смерти), порой лишая себя чего-то. Из-за этого мы и к окружающей среде наплевательски относимся, и к людям, с которыми живём на одной земле, и к здоровью своему, и к здоровью своих детей, и т.д. и т.п.
Другое дело, когда по рублю собирают скопом на предприятии. Здесь трудно отказаться, вроде как солидарность с коллективом. И некрасиво выпадать из общего ансамбля, ещё и говорить что начнут за спиной.
Так что по рублю со всех – это неплохо...
Да и по три копейки со всех – не один миллион получится.
1987.
И Д Е А Л Ь Н О С Т Ь
Вдохнув в себя ацетоновый пар, он ощутил великую гениальность в сердце и ногах соседа. Перевернувшись лицом к кушетке, кизанок отбросил уши к зеркалу и крикнул в подзорную трубу: «Эгей, что поели, то и посеяли». Его крик не заглушил рёв унитазного бачка и, ударившись в горах о каплю росы на умершей букашке, подпрыгнул высоко вверх, да так, что увидел радостно-унылый праздник на лесной опушке. Там праздновали день настоящего затмения солнца, случавшегося каждые три секунды. Поэтому старейший курил сразу четыре сигареты, засунув их в левое ухо. Остальными ушами он целовался с любовницей, которая разливала по своей груди густой ликёр. Ликёр тёк и тёк, превращался в ручеёк, затем реку, бурную реку, глотающую людей, животных, строения. Одним из таких строений оказался полосатый пёс в крапинку. Он не успел съесть мандариновое желе с помидорами и, пропрыгав двенадцать раз, отдал Богу рубль. Бог, взглянув на сие, сотворил много оных и поселил полученное в болоте.
А если перескочить поле на заднице, то можно ощутить всю прелесть снежного пада в самом расцвете августовского июля, не платя за это ни рублём, ни натурой.
1988.
/«Кизанок» – слово, произносимое старшей дочерью в детстве. Конечно, сначала мы с женой не понимали, что она говорит. Но потом мне удалось расшифровать. Мы часто играли с ней, прикасаясь пальцем сначала к щёчкам, потом к лобику, а после давили легонько на нос:
«Стенка, стенка, потолок, электрический звонок: дзи-и-и-и-нь!» – В.Б., 22.05.16./
Т Ё Щ А
К моей тёще, члену КПСС с 1949 года, пришли с её бывшей работы за партийными взносами.
Пять лет, как она на пенсии, и приход к ней за это время был первым. Год назад, правда, она собрала нужную сумму денег и сама, на больных ногах, страдающая астмой, ходила к заводу, чтобы заплатить взносы, но её не пропустили через проходную. На этот раз денег у неё не оказалось, и ей пришлось написать заявление о выходе из партии.
Написать заявление ей вежливо помогли и, торопясь поскорее уйти, забрали партийный билет, оставив на память только обложку, в которой он хранился. А она просила их оставить ей билет, и, когда отдавала его, руки её дрожали.
После ухода гостей я вошёл на кухню. За столом сидела моя тёща, родственница Алексея Стаханова, тридцать лет проработавшая на родном предприятии, ударник и ветеран труда. Она плакала. Она плакала бесшумно: по спокойному лицу из глаз, воспалённых от слёз, скатывались маленькие капли.
О чём думала она?
Может, о том, что партийный работник, приходившая к ней, сейчас уже не похожа на ту девчонку-замарашку, работавшую на соседнем станке и поехавшую учиться в ВПШ: теперь она в дорогой одежде, увешана золотыми украшениями, имеет отдельную квартиру. А в доме тёщи стены за эти годы покосились, крыша течёт, потолок местами обвалился, и, чтобы выкачать канализационный слив, приходится платить.
В войну она управляла эвакуированным колхозом, потом растила детей, трудилась на заводе, держала на своих плечах домашнее хозяйство. И что получила в итоге?
А может, и о том, что беззаветная вера в идеалы партии, надежды на светлое будущее, а вместе с ними и вся жизнь были обмануты.
– Лидия Алексеевна, давайте я напишу о вас в газету, – говорю ей.
– Не надо, – отвечает она, – таких, как я, в партии много, и партии нужны лишь наши взносы. /Лидия Алексеевна Вяхирева, в девичестве – Стаханова./
1990.
* * *
Сначала человек родился, затем он рос, потом начал жить.
И получилось так, что к тридцати годам рухнули многие его идеалы. Он был предан и отвергнут. Потерял работу и семью. О нём забыли родные, и он остался один.
Но нужно было жить. А жить для себя уже не хотелось. Да и сама жизнь как-то не радовала. Не обещала ни любви, ни счастья.
Он был ненормальным, этот человек. Он был трудолюбив и честен. И он смог заработать много денег. Но долго не мог найти им нужного применения. Он не ходил в рестораны, не покупал дорогую одежду, не ездил на импортных авто, не вкладывал деньги в недвижимость, лишь иногда тратился на женщин.
– Как быть дальше, что делать с деньгами? – спрашивал он.
Отдай их нам, – говорили ему окружающие.
– А разве они сделают вас счастливыми? – недоумевал он.
– А что сделает? – смеялись над ним.
– Покой в душе, сострадание к ближнему, занятие своим делом, приносящим пользу живому, – отвечал он. На это пожимали плечами.
– Я научу людей не ссориться, стать культурнее, забыть обиды. Я научу их улыбаться и плакать от радости. Я научу их всех радоваться детям, животным и цветам, радоваться восходу солнца и проливному дождю, радоваться запаху леса и шуму прибоя, дыму костра и первому снегу. Радоваться удачам соседа и помогать в беде совсем незнакомому. Неужели это так сложно? Неужели невозможно быть честным и добрым, не отвечать на зло ещё большим злом? Неужели так трудно жить в мире и согласии? =
И он начал писать о добре и чести, любви и мужестве, о благородных поступках, верности, красоте мира и драгоценности жизни. То, что у него получалось, он стал издавать на свои деньги, а книги эти дарить людям.
Но он был наивен. Огромному количеству людей эти книги не были нужны. И его издания валялись истоптанными на тротуарах, испачканными в мусорных контейнерах, изорванными в общественных туалетах. Его книги сдавали в макулатуру и покупали других авторов, предпочитающих насилие, ужасы и любовные отношения дебилов.
Наделённый природой ярким талантом, он в каждое произведение вкладывал частицу своей жизни, крик своей души, каплю своей боли. А люди не очень любили людей. И большинству из них хотелось лишь денег, власти, удовлетворения плоти.
И зачастую люди с недоверием и непониманием относились к его поступкам и делам. Ему часто не везло. Он расстраивался, уходил в себя. Но вновь и вновь приступал к работе, без которой не видел существования.
Он много задумывал, начинал, пробовал, а его подводило здоровье, неопытность, доверчивость. И тогда люди осуждали его, клеймили и отворачивались. Он шёл с открытым сердцем, а его били по этому сердцу, иногда даже не подозревая об этом. И сердце сдавало, всё больше и больше, призывая хвататься за грудь и глотать лекарства. Его постоянно заставляли доказывать, что он стремится делать добро. В его поступках подозревали скрытые корыстные цели. А за ошибки его нещадно наказывали. И чем больше хорошего он делал, тем его сильнее наказывали. Очень сложно, ведь, отличить хорошее от плохого. К тому же, находились такие, кто, воспользовавшись его благими намерениями, обманывали его, наживаясь на чужой доброте.
...Как-то, возле своего жилища, он обнаружил маленького, грязного, дрожащего щенка. Наклонившись над ним, человек погладил его по голове. А тот, в свою очередь, обнюхал ботинки, кейс, руки человека.
Так они познакомились. Человек пригласил нового знакомого к себе домой; там он его накормил и искупал, а потом, завернув в большое махровое полотенце, положил на колени.
Вскоре щенок задремал. А человек так и сидел со своим маленьким существом. И уставшая от непрерывной работы душа человека наполнялась безутешным отчаянием.
Если бы он только мог, вот так же, наклонившись, погладить по голове земной шар и, протянув ему миску супа, сделать людей счастливыми.
Зима 1990-1991.
ВОСКРЕСНЫЙ ДЕНЬ
Женщина неторопливо шла по улице. Ей почти что некуда было спешить в этот выходной. В парке, который она пересекала, к ней приблизился дедушка. – Внученька, не поможешь ли мне по хозяйству, порядок навести? Работы не так уж много: подмести, кое-что постирать, обед приготовить, а то тяжело мне нынче стало. А я тебе сто рублей заплачу. =
Женщина не без радости согласилась. Ещё бы, заработать за один день целую сотню.
Когда они вошли в старый, но крепкий дубовый частный дом, женщина содрогнулась, увидев огромного мраморного дога.
– Раздевайся, – произнёс дедушка. =
Она сняла плащ и повесила на вешалку.
– Проходи в комнату, пожалуйста... Раздевайся. =
Она смотрела с недоумением.
– Раздевайся, а то натравлю своего мальчика. =
Дог приглушённо зарычал...
– А теперь удовлетвори собачку. Ну!.. =
В то время, когда собака издавала звуки удовольствия, дедушка и сам разделся. А после того, как всё закончилось, он подошёл к ней, в исступлении сидящей на полу, и сказал: «Соси...».
Он дал ей сто рублей и проводил за калитку...
Женщину мутило, давило возникшее отвращение к жизни, из глаз, расширенных от ужаса происшедшего, не могла выкатиться и слезинка. Ноги не держали её, она шаталась, передвигаясь медленно, то и дело останавливаясь и хватаясь за деревья.
Возле неё остановился милицейский «уазик». Вышли два сержанта, взяли её под руки, подвели к автомобилю и затолкали её туда. Подошли ещё двое в форме. В машине милиционеры изнасиловали женщину, каждый по очереди. Они вынули из её кармана деньги, наспех запахнули её одежды, подвезли к маленькому пустынному скверику и бросили её там.
В воскресный день в маленьком скверике на траве лежала женщина двадцати с лишним лет. У неё была истерика, и невозможно было понять: плачет она или смеётся.
27.04.91.
Т О С Т
И впрямь был такой случай. Полюбил один голубь голубку. Посватался к ней, да и стали они вместе жить. Гнездо построили, детишек вывели. И всё хорошо, да съела голубя кошка, и осталась голубка одна. А детки-то совсем крохотные, четырёх дней от роду. Как кормить их, как охранять? Горюет мать.
Но тут стал к голубке залетать новый ухажёр. Полюбилась она ему, и голубь посватался. Горька была память о безвременно ушедшем муженьке, но ведь и потомство надо как-то растить. Начали они жить вместе. Голубь ухаживает за ней, корм деткам малым в зобу носит. Хорошо всё идёт.
Случилось как-то голубке отлететь от гнезда. Оставила она вместо себя спутника нового. Выкинул голубь птенчиков беззащитных из гнезда и улетел. Вернулась голубка... и нет конца её горю.
День горевала она, два, три, а после вернулся её суженый, стал её утешать. И как ни зла она была на него, а былого не возвратишь. Простила. А там вскоре и новые детки появились. Стали они жить-поживать, да и новое поколение растить.
Так обращаюсь я к вам, женатые мужчины! Давайте выпьем за то, чтобы не умирали вы раньше времени!
Так-то.
Лето 1992.
ДНЕВНИК НИКОЛАЯ ЛИСТИШЕНКОВА
3.06.94.
Сегодня пятница. Пришёл Мишка. Выпили на кухне и разговорились. Он сказал, что завёл дневник. В такое время, когда в стране происходит масса интересного и возмутительного, а жизнь не стоит на месте, это будет нужным занятием. Да и потом, спустя годы, прочитать о том, что было сегодня, очень заманчиво. Будет что вспомнить. Мишка ушёл за новой бутылкой, а я вот тоже решил завести дневник. А вот и звонок.
4.06.
Утром самочувствие неплохое. Но всё же решил для большей пользы попить пивка. Выходной всё-таки.
Пива выпил три литра. У пивной встретил Славика. Поговорили о том о сём. После пива разболелся зуб. Справа внизу.
Ныл весь день. Ноет и сейчас. Смотрел телевизор. Пришёл Мишка.
6.06.
В субботу напился, что не помню как добрался до постели. А вчера с утра так было хреново, да ещё зуб. Сволочь поганая, болел как сатана, что я, недолго думая, купил водчонки. Выпил и пошёл к Мишке. У него уже был тёзка Смагин. Пили. Играли на гитаре и пели.
Сегодня напильник валится из рук. Сижу и курю через каждые десять минут.
Предложили самогонки. Выпил малость, но такое вонючее пойло, как у Ляпова, не уважаю.
7.06. (вторник)
Ходил в заводскую поликлинику. Как назло стоматологический кабинет не работает. Послали на разгрузку труб. Пошёл слух о новом сокращении. Наверное, уволят.
Кончились деньги. То выпивка как-то заглушала боль, а теперь жую анальгин. Приходила Клава, её муж опять в командировке. Смог только один раз. Второй не захотел из-за того, что неохота, а всё оттого, что зуб болит. Докурю сейчас и спать. А то рано вставать.
...Уснуть не могу. Гадина проклятая, как же он меня извёл. Когда пьёшь, то вроде хорошо с ним, а трезвому ой как тяжело.
8.06.
Зуб, падлюка. Зуб.
9.06.
Наконец-то после работы удалил зуб в районной поликлинике. Зашёл к Мишке. У него денег тоже не было. Продали мои часы. Чёрт с ними: всё равно не носил. Купили бутылку водки, немного закуски и по бутылке пива. Обмыли удаление зуба. Но почти трезвые.
10.06.
Кое-как доработал эту тяжёлую неделю. Оказалось, что за эти дни я не сдал ни одной формы. Объяснил болезнью зуба и хозработами. Получку опять задерживают. Ребята хотят регистрировать предприятие и заняться бизнесом, только не знают, что делать. Всё мечтают, планируют. Выдвигают предложения. До одури болтают о политике, всё ругают кого-то. Сегодня одного, завтра другого. Да и мне что-то на заводе надоело. Сколько уже цехов позакрыли.
Заскочил брательник. Читал мой дневник. Сказал, что мне делать нечего, и занимаюсь я хреновнёй. Занял у него две штуки. Сегодня не пил.
11.06.
Сегодня и сам перечитал написанное.
Пью пиво, телевизор включён. Музыкалка идёт. Может, и впрямь
1982, п/о Ленинский-3 Тульской обл. – 10.06.94 (областная воронежская больница).
* * *
В общем-то, не так страшно и умирать. Просто безысходно на сердце, когда понимаешь, что ты проживёшь так же глупо, как всё человечество.
Пусть человечество уже имеет многовековой опыт, а ты его только получаешь, пусть к его опыту добавляются и средства, и связи, и знания, а ты обречен на великое одиночество, всё равно ты должен быть лучше, чем оно, потому что быть хуже – просто гадко.
И с одной стороны, меня немного успокаивает то, что и оно не вечно, а всё-таки огорчает. Нельзя оставить себя навсегда. Невозможно сделать так, чтобы справедливость восторжествовала окончательно.
Вроде бы всё ни к чему: и жизнь, и дело, и любовь, и потомство. Всё исчезнет, превратившись в прах. Но зачем же тогда я жил? Почему не смог сделать людей лучше? Почему, хотя бы на миг, я не смог показать человечеству, как надо жить?
Я ведь знаю, что я лучше его. Поэтому и грустно уходить, оставляя мир одиноким.
1.05.95.
* * *
Когда-то, очень-очень давно, жил всемогущий волшебник. Его домик находился в светлом сосновом бору, растущем на необычайно высоком берегу самого большого океана. Волшебник часто, особенно под вечер, выходил на берег и любил смотреть на спускающееся солнце и мечтать под шумные перепалки волн. Пролетали годы, и незаметно уходили столетия. Волшебник потихоньку седел и отпускал длинную бороду.
Но о чём мог мечтать этот старик? Ведь все его желания постоянно исполнялись им же самим. Он побывал во всех мыслимых и немыслимых странах и экзотических местах. Он перепробовал за свою жизнь всевозможные яства и напитки. Он знал любовь множества красивейших женщин. Он правил государствами и обладал несметными сокровищами. Ему не были знакомы ни болезни, ни разочарования, ни потери. Он не встречал в своей жизни трудностей, и всё-таки он ощущал себя несчастным.
В конце концов ему надоела праздная сытость, и он захотел получить нечто большее, чем имел всю свою жизнь. То, что дано было немногим из тех, кого он когда-либо знал. Но как можно это сделать для себя, он не ведал. Ему были прекрасно видны страдания людей и их ненасытные пороки. Он видел, что и большинство смертных тоже несчастны и ищут, каждый по-своему ищут то, ради чего явились в этот мир.
Но никто из живущих не мог помочь волшебнику, и поэтому ему не было жаль людей, а наоборот, он возненавидел их. И не уничтожал только потому, что со временем единственным его азартным увлечением стало наблюдать за муками людей и их естественной гибелью.
И чем больше он мучился от неисполнения своего желания, тем сильнее росла его ненависть ко всему живому, тем дольше он сидел на берегу и без устали смотрел на заходящее солнце.
...А годы бежали, и столетия уходили...
1.05.95.
НОВАЯ БИБЛИЯ
У самых первых людей богами были звери. Да и не люди это ещё были, а так, почти животные. И поэтому, когда люди стали похожи на людей, то и боги их тоже стали похожими на них. И процесс этот произошёл совершенно незаметно.
Богами становились после смерти, хотя стать богом удавалось далеко не всем. Для каждого человека полагался свой бог, и когда человек умирал, его бывший бог выбирал для себя кого-нибудь из только что родившихся. Но так как прирост населения почти всегда превышал смертность, то покрывать дефицит в богах приходилось из умирающих. Во времена страшных эпидемий и мировых войн, когда смертность на голову превосходила своего противника, толпы безработных богов слонялись по континентам в поисках невинного homo sapiens.
Велика, конечно, была честь стать богом. Но ставши им, человек забывал своё прошлое и даже не предполагал, что когда-то он был обыкновенным человеком, а считал про себя, что он сразу родился богом. И как только где-нибудь происходило зачатие, туда незамедлительно направлялся какой-нибудь бог.
Переменится у бога настроение, или занедужит он, быть выкидышу или аборту. А уж если сильно что-нибудь богу в период беременности не понравится, дотянет он до того, чтобы во время родов ребёночка убить. И такие, порой, вредные и гадкие боги бывают, что не дают иногда женщине родить, хоть ты тресни.
А у женщины-то беременной ещё же и свой бог есть. И случается, что один бог хочет, чтобы его подопечная родила, а бог ребёночка её будущего не хочет новой жизни. Или наоборот. Ну и сами представляете, что тогда получается. А если сюда вмешиваются и боги родственников женщины, от мужа до свекрови, то уж хоть всех святых выноси... Вот почему иногда так плохо беременности переносятся.
Родится человек, и боги его родственников почти перестают влиять на крохотное создание. Теперь у него собственный бог: один и самый главный. Не понравится богу новый человечек, так он его сразу же в расход и пустит. Чуть позже не понравится, и это не проблема. Недаром же сказал классик:
Различные у жизни трассы,
Для каждого своя строка.
Кому-то не прожить и часа,
Кому-то пережить века.
Кого-то по жизни унижают боги: спаивают, на иглу сажают, шестёрками и петухами делают. Кого-то возвышают: до уровня криминального авторитета поднимают, президентами стран делают, в парламент сажают, а на худой конец талант гения дарят.
Так и меняют боги людей, как преподаватели своих учеников: кого-то запоминают надолго, кого-то забывают. Но ни к кому сильно не привязываются, потому как себя всё-таки больше любят и уважают. Боги, одним словом.
Единственное, что не могут эти боги сделать, так это даровать человеку слишком долгую жизнь. И хоть сами они и бессмертны, но и над ними начальство есть, а потому человека к богам никто приближать не разрешит.
1996 или 1997.
А В Т О Н Е К Р О Л О Г
Когда-нибудь историки смогут написать о нём следующее: он родился задушенным пуповиной, но врачам удалось вдохнуть в него жизнь; школу он закончил с самым худшим результатом в своём классе, но это не помешало ему в дальнейшем с первого раза поступать в различные ВУЗы страны; он служил в семи родах войск Советской Армии, но военным так и не стал; его пороли шомполами от АКМов в каменном подполье, но он не издал ни звука; его резали ножом, рубили топором, рвали собаками, пытались застрелить, но раны заживали, а пуля прошла рядом с виском; он замерзал на нарах и в февральских степях Казахстана, но в первую очередь думал о товарищах и помогал им справиться с бедой; он перебирался с платформы на платформу движущегося железнодорожного состава, продвигаясь от головы в хвост и наоборот, на ходу прыгал с поезда, летя через голову по щебёнке, висел над пропастью, но судьба всё же оставалась благосклонной к нему; его брали на улице и в ресторане, у магазинов и на «хате», сажали в КПЗ и снимали отпечатки пальцев, допрашивали и пытали электрическим током, грозили долгим лишением свободы, его судили и приговаривали, но он никогда не предавал и не продавал; он был лучшим там, где работал, но его увольняли; он очень хотел повидать мир, но ему запретили покидать Родину; он объявлял забастовки и голодовки, спал под открытым небом и в подъездах, дрался и напивался, питался сгнившей селёдкой и опилочным хлебом, штабелевал гружёные бочки в три яруса и подметал территорию швейного комбината, слесарил и штукатурил, укладывал теплотрассы и выкладывал кирпичом; во времена социализма был безработным, которого не брали даже на самые низкооплачиваемые вакансии, боясь связываться с преступником; несколько раз в жизни он оставался совершенно без средств к существованию и вёл нищенский образ жизни, но он оставался весёлым и бодрым, энергичным и трудолюбивым; он обладал качествами честнейшего человека, но его считали вором и лжецом; его доброта и гуманность являлись огромной редкостью того времени, но нередко его обзывали негодяем и сволочью, мразью и подлецом; он пытался верить в лучшее, но его часто обманывали; у него была уйма врагов, но он прощал им всё; его знали множество людей, но он ощущал себя одиноким; его дети не ведали друг о друге, а его родители прокляли его, и младший брат приговорил его к смерти; а он даже не имел возможности видеть всех своих детей, но верил, что когда-нибудь он сможет собрать их в своём доме, чтобы провести хотя бы один день в полном семейном счастье; он отдавал себя людям без остатка и при этом оставался бедным; он являлся гордостью России, но Россия о нём не знала.
Вот так, примерно, смогут написать в будущем историки... Но не напишут.
25.07.96, Киев (Украина) – 3.02-24.04.97, Воронеж.
ЛЕНА КОЛЕТСЯ
1.
Лена делает мне укол. Сильно размахивается и уверено всаживает иглу.
– Ты что, в дартс решила поиграть? – спрашиваю я.
Дикий, затихающий и снова бушующий продолжительный и бурный смех, до колик. Лена бросает шприц и хватается за живот. Смеюсь и я, притом так безудержно, что всё моё тело трясётся, а шприц в ягодице ходит ходуном, раскачиваясь в разные стороны.
Наконец мы успокаиваемся, понимая всю серьёзность положения.
Лена собирается всё-таки закончить процедуру.
– Ну, и куда попала, в десятку? – чёрт дёрнул меня за язык снова...
Май-июль 1997.
2.
Лена делает укол и колет слишком высоко. Я возмущаюсь:
– Коли ниже, а то так и в спину засадишь.
– Ну да ладно, от этого ещё никто не умирал.
– Но я не хочу быть первым.
Май-июль 1997.
* * *
Его очень легко было обидеть... В него стреляла мафия, его душили кредиторы, его пытали в каменном подвале блюстители закона, его приговаривали народные судьи, его держали за решёткой и гноили за колючей проволокой, его давили танками и пытали электрическим током, его рвали собаками и сильно били по голове, его пинали и на него плевали, на него клеветали и его изгоняли... но он каким-то чудом оставался жив. Он жил и тихонько продолжал творить. От него отвернулись его дети, любимые, друзья. А он, в своей маленькой и тёмной комнатушке с выходом на общую кухню, продолжал оставаться человеком. Но он не понимал, зачем им, обижавшим его, вся эта власть, эти баснословные деньги, когда всё равно всех их ждёт один и тот же конец. Пусть они, его обидчики, умрут позже него. Но они всё равно умрут. И по сути, сравняются с ним. Но вот чего они действительно не имели, а он обладал этим, и они, эти всемогущественные владыки мира, не могли никакими силами и средствами отнять у него, это обыкновенной, но самой настоящей человеческой свободы, не зависящей от всего этого гнилья, что его окружало.
15.11.97.
* * *
Умирает алкаш... Умирает шалава... Умирает дебил... Умирает мерзавец...
Умираю я...
Рождаются новые алкаши. Рождаются новые шалавы. Рождаются новые дебилы. Рождаются новые мерзавцы....
Меня уже не будет никогда!
Мне жаль человечество.
23.03.98.
Д О Р О Г А - 2
Мальчик шёл в полной темноте, осторожно переставляя ноги, с вытянутыми вперёд руками.
– Кто-нибудь, – кричал он, – зажгите свет, осветите всё вокруг, я так бо-юсь темноты! =
Но временами он слышал лишь эхо собственного крика. И он продолжал идти.
Теперь это уже был юноша. Его шаг стал более уверенным, а руками он всё реже и реже ощупывал лежащее впереди пространство.
– Люди, осветите хотя бы ту дорогу, по которой я иду. – Его голос уже не срывался на крик, стал более спокоен. – Неужели я так и не увижу какой-нибудь прожектор? – вздыхал он. И продолжал идти.
Теперь это уже был молодой мужчина. Он шёл уверенно, не торопясь. И только когда натыкался в темноте на какие-то преграды, руками потирал ушибленные места, отталкивался от препятствий и продолжал свой путь.
– Ну где-то же ведь должна быть лампочка, которую можно включить, или факел, который можно зажечь? – вполголоса разговаривал он сам с собой. И шёл дальше.
Теперь это был взрослый мужчина. Его голову начала пробивать седина, а кожа на всём теле огрубела от частых падений, ударов, камней на дороге, по которой он шёл. Раны и ссадины, наслаиваясь друг на друга, учили человека стойко переносить боль. Натруженные мышцы, как отлаженный механизм, не давали расслабиться ни ногам, ни рукам. Человек уже понял, что, возможно, он так и не увидит свет, но остановиться уже не мог.
– Силы небесные, дайте мне хотя бы увидеть лучик маленького фонарика, – шептал он. И шёл дальше.
Это уже был пожилой человек. Но шаг его, вопреки всей логике, не замедлился, а наоборот, он часто старался бежать.
«Скорее, скорее, – неслись его мысли, – возможно, я ещё увижу огонёк свечки или, хотя бы, спички».
Он шёл быстро, потом бежал, уставал, переходил на шаг, отдыхая таким образом. А потом снова бежал. И снова шёл.
Это был уже старик.
Он никуда не торопился, но всё же шёл. Он просто искал место, где можно было бы умереть.
И вдруг он услышал, как кто-то сказал, тихо так сказал, негромко: «Посмотрите, а ведь кто-то же шёл столько лет в этой темноте». И кто-то зажёг спичку. И сам не зная отчего, старик дунул на эту спичку, и огонёк исчез.
Кто-то зажёг фонарик и посветил им в лицо страннику. Но озлобленным старик бросился на этот фонарик и выбил его из чьих-то рук, и уже после того как он погас, долго топтал эту маленькую вещь.
Загорелась лампочка. Старик подобрал камень и не промахнулся.
А вокруг уже кричали, свистели, улюлюкали: «Вот он, посмотрите! Это он всю свою жизнь шёл в темноте! Один! Он столько прошёл!». И один за другим включались прожекторы, заливая светом и старика, и его дорогу.
А старик в бессильной злобе подбирал валяющиеся на дороге камни и кидал их туда, откуда нёсся на него этот бесполезный теперь свет.
24.01.99.
Я – МАНЬЯК-УБИЙЦА
ГЛАВА I
Луна постепенно закрывала солнце. Чёрный диск маленькой планеты всё отчётливее вырисовывался на ослепительном фоне грозной, в данный момент, звезды. Заметно темнело. Ещё немного, ещё совсем немного, и Луна чётко впишется на Солнце, оставив лишь тонкую полоску света вокруг своего абриса. Кажется, поскольку небесное светило почти скрылось, можно наслаждаться этим зрелищем столько сколько будет угодно, но это обманчиво. Пробивающиеся к людям лучи опасны для глаз, поэтому наблюдать за таким фокусом природы желательно через очень тёмное стекло.
А вот и наступил долгожданный момент. Его называют полным солнечным затмением. Ещё минута, ещё несколько секунд, и Луна станет уходить, высвобождая самую близкую к нам звезду. Но она не уходит. Она стоит, закрывая то, что уже миллионы лет поддерживает на земле жизнь. И самое главное то, что я точно знаю, что она уже никогда не уйдёт. И Солнце уже никогда не сдвинется с места. Это будет полным и окончательным солнечным затмением. И оно уже наступило... Во всяком случае, для меня...
Ещё несколько дней назад жизнь шла своим обычным чередом, со своими радостями и горестями, с суетой и спокойствием, с буднями и праздниками. И ничто не предвещало трагедии. Мы жили небогато, порой залезая в долги и неделями не покупая мяса, и совсем обходясь без сливочного масла, но дети наши не голодали, и это было чуть ли не самым главным для нас. Жена занималась домашним хозяйством, растила маленькую дочку, провожала в школу сына, а по вечерам принимала у него домашние задания. Я ходил на работу, а по выходным ездил с детьми то в парк на качели, то в цирк или в театр (правда, это случалось довольно редко из-за постоянного напряжения с финансами), то просто на природу (особенно летом, перед школой сына), куда мы часто брали мячик и играли в футбол. Наш смышлёный мальчик, которого мы с женой восемь лет назад единогласно назвали Максимом, всегда хотел у меня выиграть, и я ему поддавался, радуясь вместе с ним его победам надо мной. А трёхлетняя Машенька мешалась у нас под ногами и тоже приходила в восторг, когда ей удавалось отбить или завладеть небольшим резиновым мячиком. У нас была очень добротная современная двухкомнатная квартира со всеми удобствами и в экологически чистом микрорайоне, которую мы получили четыре года назад в результате обмена квартир умерших почти в одно время бабушек Анастасии, моей жены. Во многом благодаря именно такому стечению обстоятельств у нас появилась Машенька. И что было ещё желать. Крыша над головой. Кусок хлеба и сала к обеду. Для ребят – молоко, недорогие фрукты и овощи, а иногда карамельки и даже халва. Подрастающие и здоровые дети. И, что неизменно важно, нежное чувство первых встреч в моих отношениях с Настей, Настенькой, которое оставалось у нас и после десяти лет совместной жизни.
Но всё это было. Теперь это уже в прошлом. И это прошлое уже не вернуть. И именно мне досталось помнить об этом прошлом. Мне, а не им. Это для меня наступило бесконечное «полное солнечное затмение», зловещее в своём ярком и тонком огненном кольце.
То случилось на Пасху. Моя жена уехала с детьми к своим родителям. Мне нужно было закончить на выходные очень срочное задание по своей работе, и я остался дома за компьютером. А жена с детьми уехала. Уехала... и не вернулась. Я не сильно волновался тогда, решив, что они остались ночевать в гостях. А на следующий день позвонил соседям тестя и тёщи (домашних телефонов у нас не было) и узнал, что они всё-таки решили вернуться домой и ушли от родителей довольно поздно.
Ко времени того моего звонка тела моих детей уже обнаружили. Они лежали в тридцати метрах от остановки, где жили родители Анастасии, в густом кустарнике. Все они были убиты ударом ножа в сердце.
Когда я был приглашён на опознание и увидел своих крошек, увидел их маленькие личики, застывшие в недоумении и испуге, я потерял сознание. В последующие дни время слилось для меня в какой-то липкий туман, сквозь который невозможно было продраться – глаза застилала вязкая и непроницаемая пелена. Даже на похороны детей мне не хотелось идти. Родители жены тоже находились в шоке, и поэтому похоронами занимались их родственники. (У меня же родителей не было. Отец погиб в авиационной катастрофе, когда я даже не ходил в школу. Родных братьев и сестёр у меня тоже не было. А все неродные жили то в Сибири, то в каких-то республиках, то вообще на Дальнем Востоке. А вот мать... Но о ней разговор особый, и по ходу повествования, надеюсь, я неоднократно вернусь к ней.)
Но не присутствовать на похоронах я не мог. Нужно было хотя бы морально поддержать родителей жены: их состояние вряд ли чем-то существенным отличалось от моего. Траурная процедура закончилась быстро. Никому не хотелось затягивать ужасные минуты на кладбище. Прогретая апрельским солнцем земля не успела подсохнуть. Грязь отягощала передвижение. И этой влажной холодной землёй засыпали два маленьких гробика, лежащих на дне отвратительной ямы. Два гробика в одной яме. Навечно.
Меня отвезли домой, в пустую квартиру. Сняв ботинки, я упал на диван и долго плакал. Даже не плакал, а выл. От безысходности и горя.
Какой участи подверглась Настя, я не знал. Её так и не нашли.
Я не знал ни дней недели, ни сегодняшнего числа, и даже месяцы представлялись мне как-то смутно. Вначале я подолгу лежал на широком диване, тупо уставившись в потолок глазами, уставшими от слёз. Вечерами становилось совсем невыносимо. И тогда я ходил из комнаты в комнату, заглядывая то на кухню, то в ванную, то на лоджию, в надежде услышать там детский разговор и увидеть своих детей. Временами я звал их, называя по именам, звал жену, сначала тихо, потом громче. И выл. Кусал себе губы, пальцы.
Я почти ничего не ел и при этом не ощущал голода. Глядя в зеркало, я видел осунувшееся серое лицо, обросшее чёрной щетиной, сухие потрескавшиеся губы и чьи-то чужие красные глаза.
Ко мне заезжали родители жены, справлялись о моём состоянии и оставляли мне какие-то продукты. Зашли и с моей работы. Я сказал им, чтобы они сделали расчёт. Моя работа не нравилась мне, и я ходил на неё потому, что там относительно вовремя платили зарплату, что позволяло худо-бедно жить и кормить свою семью. Теперь надобность в этом отпала. На полчаса заглянул ко мне и следователь. Задал несколько каких-то вопросов и, извинившись, удалился...
Затем я запил. Накупив на имеющиеся при себе деньги дешёвого, но крепкого вина, я засел у себя в кухне и дня три пьянствовал, обрастая пустыми бутылками, объедками, сигаретными окурками. Когда надоедало сидеть, я выходил на лоджию и дышал свежим воздухом.
Что связывало меня теперь с этой жизнью? Что у меня осталось? Почему на земле нет справедливости? Почему в этом мире человек не может рассчитывать даже на самое обыкновенное счастье? Стоит ли теперь жить? Вопросы неотступно преследовали меня. Их было много, их было слишком много на меня одного. И я не мог ответить ни на один из них. И это меня добивало. И мне совсем не хотелось жить.
Я глядел пьяными глазами вниз и представлял себе, как буду лететь к этой земле. Нужно только оттолкнуться немного влево, чтобы попасть на канализационный люк. Так будет надёжнее. А то всё-таки пятый этаж не так уж и высоко находится над землёй. Можно сразу и не умереть. Можно вообще не умереть, а остаться, к примеру, калекой. Да и зачем вообще прыгать: есть десятки других, более надёжных способов ухода из жизни.
Казалось, что решение свести с жизнью счёты приходило окончательно. Но потом я вспоминал, что говорил своему сыну о самоубийцах (после семи лет он уже считался самостоятельным мальчиком, и мы очень часто беседовали с ним на довольно взрослые темы: его это интересовало, и он чуть ли не каждый день сам вызывал меня на серьёзные разговоры), как винил их за неумение дорожить своей жизнью, за глупость, которую они совершали. Я не рассказывал ему о тех случаях, когда самоубийство остаётся единственным выходом, зачем ему об этом было знать так рано. Я часто учил его быть сильным, мужественным и стойко переносить все невзгоды. И сейчас мне было стыдно перед ним. И сейчас я прекрасно понимал, что то, что сверлило мой мозг – это не выход. Самоубийство – это не крайняя мера в данном случае. Изверги, мрази, подонки, хладнокровно убившие моих малюток, будут жить и наслаждаться этой жизнью. А я, я, так любивший своих детей, должен умереть? Как это несправедливо... Но и жить с постоянной и сильной болью в сердце, пожалуй, ещё несправедливей. Так где же выход?..
Я совершенно не надеялся, что преступники будут найдены и покараны. Ещё менее я надеялся на то, что тех, кто лишил меня семьи, мне удастся найти самому. Теплилась слабая надежда на то, что я когда-нибудь увижу свою жену. Но надежда эта была такой крохотной, что лишь сильней расстраивала меня.
Настя, Настенька, Настюша... Где ты? Что они с тобой сделали?..
Когда кончились деньги и пить стало не на что, я отчётливо понял, что нужно выходить из депрессии. Я не знал, что я буду делать и как жить дальше, но понимал, что если мой образ жизни последних дней станет укореняться, то я сломлюсь окончательно и перестану быть человеком. И что смогли бы тогда сказать мои родные, если были бы живы, обо мне. Им, наверное, было бы очень стыдно за меня.
Утро нового дня стало как бы новой вехой в моей жизни. Жизни абсолютно ненужной, но всё-таки жизни, в которой мне предстояло что-то делать и чем-то заниматься.
Первым делом я искупался и побрился, надел свежее бельё. Потом вынес из квартиры мусор, накопившийся в последнее время, сходил и сдал бутылки, чтобы что-то можно было покупать из еды. К обеду я занялся генеральной уборкой: подметал, мыл полы, посуду, пылесосил паласы, проветривал комнаты, занялся стиркой, а после развешивал на лоджии бельё, которое к вечеру начал гладить. Я собрал все детские вещи и вещи жены и аккуратно сложил их в шкаф и по коробкам. Весь день, таким образом, я был занят домашними делами, и моя пустая квартира к вечеру приобрела несколько уютный вид, а работа заглушала мои горестные мысли.
Приехавшие на следующий день родители жены, застали меня за приготовлением завтрака. Мне показалось, что они боялись увидеть нечто гораздо худшее. Я попросил их разрешения на продажу этой квартиры. Мне стало понятно, что жить здесь и каждый день искать в этих комнатах своих детей, мне будет не под силу. Конечно, я мог бы и не спрашивать их разрешения, но делать такие вещи за их спиной мне тоже не хотелось. Видно было, что им не просто тяжело, как мне, а на них ещё давит более сильный груз, их постоянно грызёт чувство вины за то, что они отпустили свою дочь и внуков так поздно из дома.
– Да, наверное, так действительно лучше, – сказала тёща, – если тебе в ней тяжело, то, конечно, продавай.
– Прости нас, пожалуйста, – выговорил тесть, и его голос запнулся. Его жена тихо заплакала.
Я подошёл и обнял их. Теперь это были самые родные мне люди. На мои глаза тоже навернулись слёзы. Мы так и простояли немного и тихо, почти бесшумно, плакали.
В тот же день мы съездили на могилку моих детей. Земля немного просела, и её пришлось подровнять. Нужно было ставить оградку и памятник. Всем этим я и стал заниматься в последующие дни. Дал объявление о продаже квартиры и одновременно подыскивал себе более скромное жильё.
Я стал дважды в день делать зарядку: подолгу приседал, отжимался от пола, занимался гантелями. А по вечерам выходил во двор на турник, подтягивался, а затем делал пробежку до водохранилища и несколько минут плавал.
Когда квартира была продана, я приобрёл себе уютную, но ужасно запущенную ЗГТ в менее престижном районе и начал заниматься её благоустройством. Целыми днями ездил по строительным магазинам и рынкам, приобретая краску, обои, клей, деревоплиту, побелку, гвозди и прочую мелочь для ремонта. Затем, не торопясь, делал ремонт. Потом, когда всё подсохло, перевёз в новое жилище свой скарб (хозяева моей бывшей уже квартиры дали мне время): шкаф, диван, стол, три стула (зачем мне столько?), телевизор, видеомагнитофон, компьютер и что было из одежды.
Когда бытовые заботы закончились, начал уже было снова впадать в депрессию, но мой хороший знакомый, работавший компьютерщиком в Управлении железной дороги, напичкал мою машинку всевозможными игрушками, так что у меня много времени теперь уходило на игры. Я осваивал их, наращивал мастерство, ставил личные и программные рекорды.
На деньги, оставшиеся от продажи квартиры, я купил пятнадцать тысяч долларов, а также оставил себе в рублях. И этой суммы, судя по тому, что запросы мои были невелики, мне должно было хватить на несколько месяцев. Каждый день я смотрел какой-нибудь фильм по телевизионной программе или же брал видеокассету на прокат. Продолжал делать физические упражнения, вечерние пробежки и купания в реке. И не позволял себе здесь пропускать ни дня.
Вскоре и этого мне показалось мало. Нужно было жить более полноценной жизнью. И я устроился на работу. Нашёл диспетчера на телефоне, дал объявление в газету. Через две недели мне предложили то, что я и запрашивал в объявлении: неплохо оплачиваемую работу, связанную с командировками. Правда, командировки являлись однодневными и порой не чаще двух раз в неделю: я ездил в район, отвозил заказы в типографию, а потом забирал их – в основном это были бланки, какие-то бухгалтерские журналы. Заказы мне давали не очень большие, так как фирма, в которой я теперь работал, в основном занималась торгово-закупочной деятельностью, а посредническо-полиграфические услуги значились там лишь как побочная статья доходов, и я доставлял уже выполненные заказы на рейсовом автобусе в одном или двух чемоданах. В поездки я брал с собой художественную литературу, в основном детективы, триллеры или фантастику. Любовные романы мне не нравились, а читать, к примеру, Платонова или Солженицына мне было пока тяжело, так как каждый день ко мне приходили отголоски моего несчастья, моего одиночества, скорбь по любимым мной детям и жене. И литература серьёзная только усугубляла эти воспоминания.
Мне много раз за всю свою жизнь приходилось задавать себе вопрос: почему люди сходят с ума? Мне даже трудно сейчас объяснить такой своеобразный интерес к этой теме. Может быть потому, что у меня самого мать оказалась довольно агрессивной шизофреничкой (и хотя, конечно, это нельзя назвать сумасшествием, но приятного здесь немного), и, невзлюбив с первого же раза мою супругу (так и не приняла её), впоследствии даже прокляла её, меня и наших детей. «Чтоб они все сдохли, – писала она в своих записках, – а ты, паскуда, остался бы один до конца дней своих!» (Вот и сбылось её проклятие. Она так хотела, чтобы я до конца дней любил бы только её, кормил с ложечки, отдавал бы ей всю зарплату и не смотрел на противоположный пол.)
Я сильно боялся, что наследственное от матери может передаться и мне, и моим детям. Но я всё-таки вышел копией родного брата моего отца, а дети мои на мою мать тоже похожи не были. Поэтому со временем мои страхи уступили место если не абсолютно твёрдой, то довольно приемлемой уверенности.
А вопрос «Почему же люди сходят с ума?» мучил меня уже с чисто, наверное, философско-анатомической стороны. Очень часто, наблюдая со стороны людей сумасшедших, я спрашивал себя, что же могло так повлиять на их рассудок, какие жизненные обстоятельства, и мог бы на их месте оказаться кто-нибудь другой, ну хотя бы и я? Или же это просто слабые люди, и им всё равно по жизни, даже без всяких на то оснований, суждено было сойти с ума? Какой процесс протекал в их головах, что изменилось в серых клетках мозга?
Но самый, пожалуй, главный интерес к этим людям заключался в следующих моих вопросах: «Что чувствуют они? Как они воспринимают реальность? Что они думают относительно себя?».
Конечно же, ответить на все эти вопросы я мог только приблизительно. Но тогда, спустя полгода после трагедии, мне стало ясно одно: я пережил данное мне испытание, я не надорвался, не стал спиваться, мне удалось найти себе занятия и работу. Мой мозг выдержал. Выдержал, правда, с трудом. Я мог бы рассказать гораздо больше о том времени и гораздо обширнее о всех своих переживаниях. Но зачем? Будет ли это интересно читателю? А вкратце, я надеюсь, изложил тот период моего существования довольно понятно.
Что можно добавить? Возможно то, что несколько месяцев, находясь вне дома, я часто бросался то к маленьким девочкам, держащим за руку своих мам, то к мальчикам, беззаботно идущим из школы с ранцами за спиной, то к женщинам напоминающим Анастасию, Настю, Настеньку... Бросался и вовремя себя останавливал. Вот где мне казалось, что безумие всё ж таки победит мой разум. Вот где отчаяние с новой силой вселялось в меня.
Два раза я приезжал на то место, где были обнаружены мои дети, и бесцельно бродил в окрестностях, всматриваясь в кустарники, канавы и овраги, сам не понимая, что я там ищу и хочу найти. Где-то раз в неделю я посещал своих детей, приносил им конфеты и газированные напитки и подолгу сидел у могилки, со слезами разговаривая с моими крошками. И часто вечерами ко мне приходили воспоминания о счастливой жизни, о той счастливой жизни, которая безвозвратно ушла от меня. И тогда мне снова хотелось выть... И я выл, лёжа на диване, уткнувшись лицом в подушку.
За то время, что прошло с момента гибели моей семьи, я похудел где-то на пятнадцать килограмм, почти совсем убрал живот, но заметно прибавил в мышцах рук и ног. При росте в сто восемьдесят пять сантиметров я весил восемьдесят пять килограмм. Приближалась тридцать первая годовщина моего рождения...
Однажды я возвращался домой из обычной однодневной выездки в район. У автовокзала я сел на автобус, а в центре города сделал пересадку на троллейбус, который довёз меня до нужной остановки. Там я оттащил чемодан с бланками в фирму, выпил предложенный мне кофе и поехал к себе. Был я совершенно налегке. Троллейбус, в который я сел, должен был уже без пересадок доставить меня домой. В салоне свободных мест не обозревалось, но и стоящих пассажиров было не так уж много.
Приближался ноябрь. Стемнело.
На одной из остановок в среднюю дверь зашёл молодой, наверное, мой ровесник, но с первого взгляда было видно, что очень наглый человек. Может быть и из-за того, что он сильно повеселился в тот вечер и «принял на грудь» не в меру много. Пока он поднимался по ступенькам, он успел нахамить по крайней мере двоим, чем сразу же привлёк внимание всего троллейбуса. Но и этого ему показалось недостаточно. Прямо напротив него сидела девочка, лет пяти, и что-то ела из бумажного пакетика.
Парнишка засунул руку в пакетик и, зачерпнув пригоршню, теперь я видел, что это орехи в сахаре, стал их быстро поедать, издавая при этом громкие утробные звуки. Наверное, нет смысла говорить о том, что произошло в этот момент внутри меня, какие ассоциации вызвало увиденное. Я готов был растолкать стоящих передо мной людей и задушить подонка. Но я вовремя остановился, так как понял, что мне это сделать не дадут.
Оказывается, рядом с девочкой находился её отец. Но он как-то вяло попытался пресечь хулиганский поступок, видимо, побоялся этого пьяного дебила. И только вступившиеся за ребёнка двое мужчин, заставили молодого человека, который уже во второй раз собирался поживиться в маленьком бумажном пакетике, ретироваться.
Он шёл мимо меня и даже дыхнул мне в лицо перегаром, противно оскалившись.
Я сдержался и на этот раз... Я уже знал, что буду делать... Нет, не так... Я уже знал, что сделаю с ним...
Мы проехали мою остановку. Троллейбус держал пока маршрут прямо и никуда не сворачивал. Через три остановки он проехал по кольцу, обогнув скверик, и вышел на прямую довольно глухого и малоизвестного мне района. Салон быстро пустел. Но тот, кто был мне нужен, продолжал ехать. Я стал бояться, что он уснёт и проедет свою остановку. Хотя, с другой стороны, и это было не столь важно для меня, только время тянулось бы дольше. Но он не спал. Он был довольно крепким, этот «розенбом». Только иногда он что-то горланил во всю мощь, притом очень даже связно и понятно. Ему чем-то не понравился дедулька лет семидесяти, и пьяный начал поливать старика матом.
А я почему-то начал презирать себя. Быть недалеко и не вступиться за старика, возможно, ветерана войны. Мне становилось всё противней и противней, а злоба закипала всё сильнее и сильнее. Но я сдерживался, мне хотелось исполнить задуманный мною план. Мне почему-то очень этого хотелось.
Наконец он вышел. Вышел один. Я соскочил следом и сразу отвернул в другую сторону, чтобы он не заметил меня. За то время, пока мы ехали, заморосил дождь. Человек, которого я преследовал, пошёл относительно быстро, чуть покачиваясь, сначала по главной улице, но через три дома свернул в глубокий двор, окружённый хрущёвскими пятиэтажками. Я шёл следом за ним. Он не оборачивался. Проходя мимо то ли клумбы, то ли палисадника, я вырвал из окаймляющей его гряды увесистый булыжник.
Он вошёл, по-видимому, в свой подъезд. Где-то через пятнадцать секунд вошёл в эти двери и я. Подъезд хорошо освещался, и это несколько мешало моим планам. Но пути назад я уже не видел. Вверху слышалось его тяжёлое дыхание и негромкий мат. Стараясь двигаться как можно тише, я догнал его. Но бить сзади не хотелось. Во-первых, бить снизу было не совсем удобно, а во-вторых, я побоялся, что он станет падать на меня, создав при этом некоторые сложности для моего созревшего за несколько последних мгновений окончательного плана.
Почти у самой площадки с квартирами я обогнал его быстрым шагом, задев за плечо. Краем глаза я заметил, что у двери напротив нет глазка.
– Куда прёшь, ... (далее шло слово из его лексикона).
Я развернулся и резко ударил его булыжником в лоб. Он охнул и проворно скатился по ступенькам, ударившись затылком о промежуточную площадку. Ноги и туловище его при этом находились выше головы, на бетонных ступеньках. Ощущая некоторую дрожь в ногах, я быстро спустился к нему и, приладив в руке поудобней камень, ударил его со всего размаху в лицо. Он уже ничего не произнёс. Лишь послышался хруст. Когда я поднял руку, носа на его лице не было: он ушёл вглубь. И тут меня охватила ярость. Мне зверски захотелось бить и бить его по голове, до тех пор, пока бы мозги не расползлись по лестничной площадке. Но уже после второго удара я не выдержал. Струя крови попала мне в грудь, испачкав плащ. Я отпрянул и, удерживая в руке каким-то подсознательным чувством предмет убийства, начал спускаться вниз. Только почти добравшись до входной двери, я понял, что ноги плохо слушаются меня. И когда мне удалось выскочить из подъезда я на несколько секунд остановился, пытаясь унять заметную дрожь уже не только в ногах, но и в руках. При этом я осматривался, боясь быть кем-либо замеченным. Но никого не приметив, я немного успокоился.
А дождь тем временем заметно усилился. Выходя из двора, я вернул свой камешек на место, стараясь точно в след положить его. И мне, после некоторых усилий, это удалось. «Дождь, если он не закончится, слишком быстро, должен будет смыть кровь в землю», – подумал я. После этого вышел на улицу. Она была пустынной. Лишь только два подростка стояли и курили поодаль, под навесом остановки. Перейдя дорогу, я всё равно, чтобы не маячить на этой улице, заскочил в первый попавшийся двор.
Там я оглядел свои руки и плащ. И меня чуть не вырвало. Но, сделав несколько глубоких вдохов свежего октябрьского воздуха, я сумел подавить в себе противные позывы. С карниза крыши тонкой струйкой лилась вода. Руки сами потянулись под эту струйку, согнув мою спину. Вымыв руки, я прислонился к своему лицу и обнаружил, что и оно у меня тоже в крови. Отмыв лицо, смочив и пригладив волосы, я выпрямился. Даже если кто и увидел бы меня за этим занятием, то наверное решил бы, что выпивший человек, боясь гнева своей жёнушки, несколько приводит себя в чувство перед возвращением домой.
Оставался плащ. Он был серого цвета. Но теперь, ночью, вымокнув под дождём, он стал чёрным. И, стоя в темноте, я не различал на нём пятен крови. Нужно было только лишний раз не появляться в освещённых фонарями местах.
Я стоял и дышал воздухом. Мне нужен был этот воздух. Сырой и прохладный. Чтобы успокоиться и избавиться от ощущения тошноты. Дрожь в теле отступала. Фраза, которая теперь прокручивалась в моей голове, приводила меня в состояние спокойствия.
«Всё, всё. Всё! Он никогда уже не будет обижать маленьких девочек и стариков», – такие слова в тот момент мысленно произносил я.
ГЛАВА II
...Через полгода после трагедии мне захотелось женщины.
Честно говоря, я даже как-то удивился своему желанию. И даже не столько удивился, сколько испугался его. С одной стороны желание было слишком кощунственным. «Вот так и предают любовь», – с горечью думал я. Но с другой стороны плоть всё настойчивей требовала своё, а разум как бы вторил ей, предлагая очередное лекарство от безумия. К тому же было очевидно понятно, что прожить теперь всю жизнь в одиночку – это значит, только добавить лишнюю боль к моим страданиям, как бы и ни проглядывалась в этом парадоксальность. Я понимал, что жизнь возвращается ко мне. И всё же принять такое решение было нелегко. Но появившийся червячок всё настойчивей и настойчивей ворочался во мне, и после многодневных раздумий я так и не нашёл предлога, чтобы раздавить его.
Надежды на то, что я смогу увидеть свою любимую живой и здоровой не осталось. И здесь снова вставала дилемма, которую я уже недавно решал: жить или не жить? И нужно было жить! Жить во имя светлой памяти моих детей. Жить для того, чтобы не предавать себя, учившего сына быть волевым и мужественным, жить для того, чтобы видеться со своими детьми (в загробную жизнь я не верил, и к этому я ещё тоже неоднократно вернусь) и носить им конфеты (а вот здесь я ничего с собой поделать не мог: любовь к детям была сильнее ненависти к Богу). А как может жить полноценной жизнью, ударившийся в монашество, здоровый молодой мужчина?..
Но знакомиться с женщинами на улице мне не хотелось. Во-первых…
Апрель 1999.
ДАЁШЬ СВОБОДУ СЛОВА !
Хочу поговорить с женой.
– Перестань. Ты очень много разговариваешь, а надо пятьдесят две минуты в сутки. Иди с глаз долой. =
Приходит её подружка Светлана. Несколько часов подряд они сидят на кухне и болтают. Время от времени ходят в туалет – покурить. Оттуда тоже доносятся человеческие звуки.
Пытаюсь вклиниться в их беседу и прочитать небольшую миниатюру собственного сочинения.
– Такого скудоумия и бедноты лексики я ещё не встречала, – заявляет супруга. – Иди, не позорься. =
И они продолжают своё занятие.
А я, как известный сверчок, иду на свой шесток, чтобы молчать и дальше.
1.02.04.
* * *
Вывожу на экране монитора «homo sapiens». Артём читает через моё плечо и чему-то удивляется.
– Что удивляешься, – спрашиваю я, – знаешь хоть, что это обозначает?
– Знаю, нам это объясняли.
– Ну так скажи. =
Он мнётся. Я расцениваю это как его незнание. На самом деле так оно и есть. Но... каково окончание этой истории.
– Это человек.
– Какой человек?
– ...
– Ничего-то ты не знаешь.
– Голубой.
– Какой ещё голубой? «Голубой» звучало бы как «blue», – я так был занят в тот день работой над своей книгой, что посчитал наш с ним разговор законченным (а как будет «голубой» на латыни я, конечно же, не знал).
И только чуть ли не через час до меня доходит, что 27 лет назад, а такая разница между мной и сыном, мы все знали, как произносится и кто такой этот «человек разумный», но слыхом не слыхивали о том, кто такой гомосексуалист. А теперь, как видно, ситуация изменилась до наоборот.
3.02.04.
БЕЛКА И ЁЖИК
Увидел ёж яблоки. Спелые и на вид очень вкусные. Но росли они высоко, и пошёл ёжик дальше. Но повстречал ёж белку и вспомнил про яблоки.
– Белка, ты мне яблок с веток на землю накидаешь?
– Накидаю, ёжик. Только и ты мне помоги. Принеси к моему дому яблоки. У тебя спина широкая. Там много уместится. А я больше одного не донесу. =
На том и порешили. Так и дружат они до сих пор. То ёж белке грибов принесёт, то белочка ёжика орешками лесными угостит.
Прибежит, бывало, белка к ежу и зовёт его:
– Пошли, ёжик, со мной. Я с самой высокой сосны места ягодные приглядела.
И идут они вместе. Белочка дорогу показывает. А ёжик обратно на каждой своей иголочке по нескольку ягодок тащит. Дружба – не разлей вода!
А как-то раз ёжик белку от лисы спас…
Но это уже другая история.
/Рассказик написан для Даши: было задание в школе./
2004 ?
КО ДНЮ ЗАЩИТНИКА ОТЕЧЕСТВА
Это сейчас школьницы сбрасываются перед 23-м февраля на подарки мальчикам и дарят всем одноклассникам одинаковые сувениры. Но были времена, когда каждая девочка преподносила подарок лишь от себя, тому, кто ей нравился. И если девочек в классе было больше, чем мальчиков, а чаще всего так и получалось, кое-кто из будущих защитников Отечества получал не один, а два, а то и три разных подарка.
Но рыжеволосый, с сильно оттопыренными ушами, нескладный, даже немного страшненький мальчик Саша, тихоня и троечник, ни у кого из девочек симпатий не вызывал, и потому на 23-е февраля часто оставался без подарка...
Безжалостно быстро отзвенело озорным смехом, отболело синяками и ссадинами, отсластило первыми поцелуями бесшабашное детство. Отсиделись в вузах бывшие отличники и хорошисты, оттрубили от звонка и до звонка хулиганы и двоечники, откосили от армии и будущие бандиты, красавцы и спортсмены. И только невзрачный юноша, молчун и тихоня, уехал из родного города, чтобы сменить удобные ботинки со шнурками на кирзовые солдатские сапоги.
Неумолимо быстротечно отшумела пьянками-гулянками, отгремела разборками-выстрелами, отгорчила браками-разводами удалая молодость. Обзавелись детьми и семьями, степенями и лысинами бывшие отличники, приобрели вес и положение в криминальном мире бывшие спортсмены, тусуются возле магазинов, среди таких же замызганных, как они сами, бывшие хулиганы. Но, как прежде, всем им, в День защитника Отечества женщины делают подарки: кому жёны – одеколон и галстук на шею, кому любовницы – домашнюю выпечку и миленькую безделушку, кому пьянчужки из соседнего подъезда – открыточку десятилетней давности.
И только коротко остриженному, с сильно оттопыренными ушами, обыкновенной внешности молодому человеку, смотрящему теперь на мир с гранитной плиты с золотой звёздочкой, никто ничего не дарит.
15.03.04.
ДОРОГА – 3
Человек долго ходил по земле. Сначала знакомясь с нею. Потом учился, работал, приобретая знания и опыт. Затем пытался принести пользу людям, заявить о себе.
Ему многое было интересно. И он обладал неуёмной энергией. Поэтому в своей жизни он часто что-то задумывал, начинал, пробовал, ошибался, обжигался, бросал, отступал, ждал, готовился и снова начинал.
Он побеждал и проигрывал, поднимался и падал. Разбивался сильно. Но залечивал раны и снова поднимался. И вновь задумывал, начинал, пробовал.
К пятидесяти годам за его плечами уже находился внушительный багаж результатов собственной деятельности. Но он понимал, что не сделал ещё главного в своей жизни.
Так получилось, что к этому времени он остался один: устав от его «взлётов и падений», семья этого человека, жена и дети, измучавшись тем, что их муж и папа не похож на других, выгонят его на улицу. В это невероятно поверить,.. Но с романтиками такое, к сожалению, случается.
Поскитавшись по подвалам и подъездам, намыкавшись в чужих углах, устав от несправедливости, непонимания и одиночества, Странник, а его можно так назвать, задумал построить город счастья.
Но в одиночку… Надо было найти единомышленников. И место под строительство.
И он начал очередной путь в своей жизни…
…Сначала ему встретились небритые люди, с опухшими красными лицами и в немыслимо грязной одежде. Одни из них копались на помойке, другие просили милостыню.
«Вот, кто самые несчастные на этой земле» – подумал Путник. (А его и так можно назвать.)
– Пойдёмте со мной, строить город счастья.
– А где там жить? – спросили беззубые рты.
– Там у каждого будет своя квартира.
– О, это здорово! Но ты сказал – строить. Это что ж, работать надо будет?
– Да, мы сами построим жильё, а потом возведём и город.
– Нет уж. Увольте. Работать мы не хотим. Непривычно как-то…
…Далее герой нашего рассказа повстречал компанию пьющих. Они шумели и бурно разговаривали, обильно матерясь и то и дело стукались своими стаканчиками, кружками и бутылками со стаканчиками, кружками и бутылками соседей, после чего опорожняли содержимое своих объёмов, затем закусывая.
– Я иду строить город счастья. Пойдёмте со мной.
– О, это заманчиво! А в твоём городе спиртное будет… продаваться круглосуточно?
– Нет, в том городе совсем не будет спиртного.
– Ну и пошёл ты на … со своим городом…
…Следующая компания разбилась на несколько кучек: одни курили какой-то уж непривычно вонючий табак, другие что-то втягивали носом через трубочку, третьи возились с жидкостями, набирали их в шприцы и кололи себе в вены, четвёртые… пятые…
– Кто со мной, в город счастья?
– А-а-а-а-а мы-ы-и-и и-и-и та-а-а-ак у-у-у-у-же-э-э-э-э та-а-а-аммммммм… – послышалось нестройное блеянье.
– Да-а-а-а, – почесал затылок Странник, – с такими каши не сваришь…
…Следующую компанию Путник встретил у магазина. Одни разгружали мешки с больших машин. Другие что-то грузили на машины поменьше. Третьи подметали прилегающую к магазину территорию.
– Может, хватит заниматься таким неблагодарным трудом? Пойдёмте в город счастья. Ваш труд там будет гораздо выше цениться.
– Ха, нас на такое фуфло не купишь. Иди и ищи дурачков в другом месте…
…Навстречу нашему герою шли люди в загрязнённых спецовках и робах, иногда с каким-нибудь инструментом; встречались даже с чумазыми лицами.
– Я иду строить город счастья. Пошли со мной!
– Да куда мы пойдём? Нам ещё за прошлый месяц зарплату не выдали. Так что, извини. И удачи тебе, чудак…
…Следующие, кого повстречал на своём пути «чудак», что-то взвешивали, отмеряли, продавали. Дружным смехом здесь встретили его слова.
– Может, что купишь на дорожку, а? – подмигнула ему пышная, с толстыми пальцами, розовощёкая деваха и звонко засмеялась. И вновь раздался дружный смех…
…Встретились на его пути и люди злые и наглые. Странник остановился и, умудрённый на своём пути кое-каким опытом, посчитал ненужным приглашать с собой этих. А просто пошёл дальше.
– Не хворай, фраер, – донеслось до него…
…Людям же возраста преклонного он, конечно же, из уважения к ним, предложение сделал, хотя понимал…
Многие из них так же вежливо отказались.
– Наши ноги слабы, чтобы дойти. Наши руки слабы, чтобы что-то сделать. Мы и в молодости-то счастья не видали, а теперь уж и подавно без него умирать придётся.
Другие принялись называть каких-то виновных, доведших свой народ до точки-ручки, с которой уже никакого счастья быть не может…
…Потом состоялась встреча с людьми в форме.
Первые спросили документы и посадили в камеру. Отпустив на следующий день, не вернули последние наличные бедолаги и его телефон.
А вторые отвечали, что дали присягу Родине, а в присяге ни о каком городе счастья не говорится…
…Дальше он увидел людей, сидящих за рулями автомобилей. Тут уж не скажешь: «Пойдёмте!»
– Поехали, друзья! На колёсах мы ведь быстро найдём место, где начнём строить город счастья!
– А как далеко это место? – спросили его.
– Не знаю, – ответил он.
– Нет, так дело не пойдёт. Ты скажи нам, сколько до твоего места километров, а мы скажем тебе, сколько это будет стоить…
…Встретились ему и размалёванные девицы, броско одетые.
– Я иду строить город счастья. Пойдёте со мной? – в который уже раз повторил Путник одну и ту же фразу.
– Ну зачем куда-то ходить, красавчик? Оставайся с нами. Уж мы тебе счастья не то что город, целое море устроим, – их встречное предложение сопровождалось смешками и хихиканьем…
…Следующая группа лиц что-то записывала в блокноты и на диктофоны, потом стучала пальцами по клавиатурам компьютеров и, наконец, читала свеженькие, пахнущие неприятной типографской краской, газеты.
– Есть интересный материал! Город счастья!
– А сколько вы нам за него заплатите? – услышал он…
…За щелкопёрами Романтика просто-таки чуть не сбили с ног люди с телекамерами и микрофонами.
– Город счастья, город счастья, – бормотал наш герой. – Если уж не хотите идти со мной, поведайте миру обо мне и моих планах.
– Хм. Бесплатно? =
Эти люди с гордым видом отвернулись от «чудака»…
…А дальше повеяло стариной и книжной пылью. Перед Странником появились люди, перебирающие книги на стеллажах, расставляющие экспонаты на витринах.
– О, вот кто обязательно поддержит меня! Город счастья – это же место культурных, исторических, архитектурных достижений. Братья! Коллеги!
– Какой ты коллега? Ты бродяга!
– Гусь свинье не товарищ!
– Мы госслужащие, а ты – энтузиаст-одиночка: связываться с тобой – себе дороже. Место потерять можно…
…Была надежда, что важные и тучные, в очках и с портфелями, с высоты своих кресел, помогут чем-то. И правда, много умных и правильных слов услышал от них Путник. Но вот…
В общем, вскоре понял он, что ничего эти важные делать для него не будут. Им хорошо, когда ничего не происходит: ни ветер не дует, ни земля не трясётся. Тепло и.. мягко…
…И долго-долго бродил Странник. Видел он людей зажиточных.
– Люди добрые, хочу построить город счастья. Надеюсь, у вас есть возможность помочь материально?
– Ты кто такой? – неслось в ответ. – Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь? =
Словно оплёванный ушёл от них Мечтатель…
…Подходил он к домам и слишком богатых людей, но там с ним разговаривать не стали: прогнали охранники…
…Его путь пролегал и мимо школ. Он останавливался и через металлические, кирпичные и деревянные ограды наблюдал за мальчишками и девчонками.
«Этим ещё рано куда-то идти и что-то делать. Расти, учиться, – думал он. – Но неужели и им, когда они вырастут, счастье не будет нужно? Неужели, занимаясь своими делами, люди забыли о счастье?»
И всё-таки он улыбнулся. Может быть, его жизнь пригодится им?..
…Как-то уже под вечер наткнулся Путник на ораву молодых людей. Они пили пиво, курили, слушали музыку в наушниках и громко кричали и смеялись.
– Вы – наше будущее, – обратился он к ним. – Кому же, как не вам, строить новую жизнь, строить новый город?
– Чё, баклан? Ты нас, чё ли, работать хочешь заставить?
– А кто ж вас, молодые люди, так со старшими разговаривать учил?
– Ах ты, козёл старый, ты ещё … будешь? =
Молодые люди поднялись…
Неудачнику «раскроили» битой голову, перебили нос, «выставили» передние зубы, сломали несколько рёбер, «опустили» почки, оставили на память множество синяков и ссадин, кровоточащих ран. Из его головы пульсировал небольшой фонтанчик горячей крови.
Пообещав в следующий раз ещё и засунуть лежащему на земле кое-что кое-куда, ребята ушли.
А он остался лежать. Но был в сознании. Нащупал носовой платок и зажал рану на голове. С трудом он нашёл в себе силы даже подняться…
…Перед ним появилась фигура человека в рясе.
– Что случилось, сын мой? – вопрошала фигура.
– Хотел построить город счастья, да вот, что-то не вышло, – промолвил Мечтатель.
– Это что ж за город такой?
– Город, входить в который нужно лишь с чистой душой и добрым сердцем. Без злобы, мести, жажды насилия, недоброго умысла. Город счастья – это не религиозный храм, где бросив пачку купюр священнослужителю, можно получить отпущение грехов прошлых и благословение на совершение грехов будущих. Город счастья – для тех, кто хочет добра, мира, радости и здоровья не только себе и своим ближним, а всем людям нашей планеты.
Заинтересовать людей идеей строительства небывалого в истории человечества города – благородная цель! Когда большинство граждан примет посильное участие в этом грандиозном проекте, можно будет с уверенностью сказать, что возрождение человечества началось!
– Счастье людское в том, чтобы в церковь ходить да в Бога верить, – возразил человек в рясе.
– Да в чём же здесь счастье? Счастье для каждого своё должно быть, а религия здесь ни при чём. И даже наоборот, религия душит индивидуальность человека, именно то, что в конечном итоге и определяет его счастье.
– Ой, … ты речи произносишь. Это ж если люди пойдут в твой город, а не в храм, то на что ж мы тогда есть-пить будем, на что ж мы тогда хоро… – тут он поперхнулся, – храмы строить будем?
– В первую очередь нужно думать о людском счастье, а потом уж о собственном. Заботиться лишь о личном благе – аморально.
– Анафема на тебя и твоё дело. Твой город не будет благословен.
– А не много ли вы на себя берёте? Ваше благословение идёт не от души, а из корысти.
– Будь ты проклят, сын Сатаны!
Фигура в рясе исчезла…
…Начало темнеть. Путник какое-то время ещё шёл, но лишившись сил для дальнейшего передвижения, из-за потери крови, упал…
…Перед ним предстал его отец.
– Что же ты, сын, – заговорил он, – не рассчитал своих сил? Я ж тебе говорил, всю жизнь говорил: живи, как все. А ты – нет, своей дорогой всё хотел идти. И что из этого вышло?
– Прости, пап, что не смог оправдать твоих надежд. Но я хотел помочь людям. Я так хотел помочь людям…
Отец исчез. Вслед за ним появилась мать.
– Мама… мама… мама… – только и мог уже шептать наш герой.
– Сынок, – взволнованно, но непривычно тихо и гулко, как будто издалека, говорила она. – Я всегда верила в тебя…
Я и сейчас верю в тебя…
Ты сможешь…
Ты сделаешь то, что задумал…
Иди, мой мальчик.
Я всегда буду с тобой…
Я люблю тебя. =
…Над лежащим человеком собиралась тишина сгустившихся сумерек.
Его губы ещё какое-то время шептали: «Я должен, я должен туда доползти…».
А потом наступила ночь... И стало темно… и тихо…
9.02 – Воронеж – Рязань – Москва – Раменское – Коломна – Рязань – Ряжск – ст.Александро-Невская Рязанской обл. – Первомайский Тамбовской обл. – Мичуринск – Грязи – Усмань – ст.Графская Воронежской обл. – Воронеж – ст.Беляево Липецкой обл. – Усмань – Грязи – Рязань – ст.Дивово Рязанской обл. – Коломна – Люберцы – Москва – Воронеж – 30.03.13,
ДОРОГА – 4
Человек шёл по дороге. И его дорога была разной. Зимой: снежной, холодной, скользкой. Весной: расхристанной, грязной, оживающей. Летом: знойной, твёрдой, пыльной. Осенью: унылой, прохладной, мокрой. Но какой бы ни была с ним его дорога: злобной или приветливой, он шёл по ней с надеждой глядя вперёд, туда, где, по его мнению, должен был находиться Город Счастья.
Как-то он повстречал плачущую девушку. Он узнал, что её бросил возлюбленный.
– Пойдём со мной, в Город Счастья. Там ты обязательно встретишь того, кто полюбит тебя по-настоящему, и ты сама вновь испытаешь любовь. =
И девушка пошла с ним.
Далее они встретили немощного и кашляющего человека. Он не следил за своим здоровьем и быстро состарился.
– Пошли с нами, в Город Счастья. Там ты обязательно поправишь своё здоровье и снова будешь молодым. =
И несчастный поплёлся за ними.
И уже троица как-то догнала человека, который пожаловался им, что остался совсем один, без родных и друзей. И тогда ему предложили идти вместе, чтобы дойти до Города Счастья, где он сможет обрести друзей и семью.
Идущих стало больше.
Им встречались голодные. Человек давал им еду, звал идти вместе с ними в заветный Город, и многие присоединялись к шествию.
Им встречались бездомные. Им встречались отчаявшиеся. Им встречались те, у кого не было никакой цели в жизни.
И Человек всех звал идти в Город Счастья.
И вскоре процессия растянулась: сначала на десятки метров, потом на сотни, а затем и километры.
Попадавшиеся на пути люди, теперь уже сами интересовались, а куда это движется такая армия… И присоединялись… присоединялись… присоединялись…
Но вот, что получалось: чем длиннее становилась колонна, тем чаще в ней возникали возгласы недовольства.
– Ну и когда будет этот Город Счастья?
– А существует ли он вообще, этот Город?
– Похоже, что нас дурачат!
– Нас обманывают!
– Никакого Города Счастья не существует!
А Человек старался успокоить людей, уговаривал, обнадёживал, просил верить, убеждал, что надо продолжать путь, и тогда Город, где исполняются мечты, обязательно появится на горизонте.
День ото дня, призывая огромное количество людей идти за ним, Человек заболел и уже еле передвигал ноги. Но он ни на минуту не сомневался, что Город существует, и они до него дойдут…
И вот, когда некоторые стали отставать и поворачивать обратно, когда толпа уже не просто возмущалась, а ревела от негодования, проклиная, как только можно, и Человека, и его Город, за рассеявшейся вдалеке пылью, в лучах закатного солнца показался он: Город Счастья.
Какой же он был красивый! Он напоминал пирамиду, которую венчала высочайшая башня. Свет, исходящий от него, слепил глаза, а его стены переливались всеми цветами радуги.
С воплями дикого восторга и необузданной радости, с жаждой как можно скорее воплотить в реальность свои желания и мечты, люди устремились к Городу…
Они не заметили, как повалили Человека, ведущего их.
Они хотели счастья!
Они не заметили, что Человек лежал у них под ногами.
Они сильно хотели счастья!!
Они не заметили, что бежали, наступая на Человека.
Они очень сильно хотели счастья!!!
…История эта умалчивает о том, что нашли в том Городе люди. Стали они счастливыми или нет, неизвестно.
…Но Человек, раздавленный на дороге бегущими, умирая, был счастлив.
23.10.13.
ДОРОГА – 5
Однажды время остановилось. Замерло всё: люди, животные, облака, дождь, реки, даже ветер перестал шевелить листву и гонять мусор на дороге, по которой шёл странный человек.
Да, всё замерло… А он шёл… И там, где он появлялся, жизнь возобновлялась. Мало того, все «оживающие» общались с этим человеком. А странным он казался ещё и потому, что нёс на каждом плече по мешку.
И каждому человеку он предлагал, на выбор, либо из одного мешка, либо из другого. В одном мешке у него находилось богатство: пластиковые карточки, на каждой из которых лежало по миллиону самой дорогой валюты мира. И люди охотно брали из этого мешка.
А вот из второго мешка не брал никто. И когда этот странный человек обошёл всю планету, всех людей, один из его мешков стал пустым, а второй – так и остался нетронутым. После чего странный человек исчез, а жизнь на земле стала прежней.
Хотя прежней назвать её уже было трудно. С одной стороны: люди и животные двигались, решая свои проблемы, облака перемещались по небу и сбрасывали на землю осадки, реки снова побежали к озёрам, морям и океанам, а ветер и дальше гонял листву и мусор по дворам и улицам.
Но с другой стороны, в мир пришло больше горя: между родственниками начался делёж имущества, супруги стали разводиться, соседи перессорились друг с другом, на работе усилились разлады, мир погряз в склоках, раздорах, лжи, пьянстве, воровстве, грабежах, насилии, убийствах.
И как закономерность происходящего – на планете развязалась очередная мировая война.
А странный человек уже шёл по дороге, которая теперь пролегала вдалеке от недавней планеты, среди других звёзд и миров. У него же ещё оставался один полный мешок.
И в этом мешке находилось… СЧАСТЬЕ.
2-3.12.13.
НАДЕЖДА НА СЧАСТЬЕ
Его сначала били руками: кулаки то и дело врезались в его нос, скулы, бока, солнечное сплетение. Потом его били ногами, тут уж куда попало: и по голове, и по спине, и в живот. Им показалось мало, и они взялись за бейсбольные биты.
Когда тело стало представлять собой кровавое месиво, его сбросили в ров, ров засыпали землёй, землю утрамбовали огромным прессом, потом залили бетоном, а сверху положили асфальт и несколько раз прошлись по нему катком.
В момент, когда говорили о том, что надо жить так, как жили, в минуты, когда звучала умиротворяющая музыка, асфальт треснул, не выдержал бетон, осыпалась земля, и поднялось то, чего так ждали многие: миру предстала надежда на счастье.
1.01.14.
МАМА И СЫН
Я разговариваю с мамой по телефону. Она жалуется, что к ней, на дачу, никто не приезжает из сыновей. Но что я могу сделать, если уже 9 месяцев мне не дают сменщика, и я практически безвылазно живу на работе.
Но вот я выбираюсь в Давыдовку (обсуждение предстоящего фестиваля искусств) и Лиски (везу экспонаты для музея), нанимаю водителя-частника. Задачи поездки выполнены, мы возвращаемся в Воронеж. И хоть время поджимает (и водителю нужно домой, и мне нужно на работу), я прошу его сделать крюк в тринадцать километров и заехать к маме. Набавляю ему 200 рублей, и он соглашается.
– Давно маму не видел, обниму только и поцелую, – говорю я.
– Ты прям как тот Алёша из фильма «Баллада о солдате», – говорит водитель.
Мама даже не поняла сразу, что это я: думала, что кто-то из соседей зашёл. Объясняю ей, что лишь на несколько минут. Выходим в сад. Я рву вишни и ягоды красной смородины, мама в это время начинает рвать сельдерей для меня. Ей неудобно со своими костылями, я помогаю ей. Потом выкапываю пять головок чеснока из земли. По ходу мы разговариваем. Она даже суёт мне деньги, какую-то еду: я вижу, что она рада моему приезду.
Фотографирую её. Она пытается отвернуться. Отмахивается: «Не снимай меня с костылями». Но она уже никогда не сможет ходить без них. Качественную операцию делают только за границей. Да и нужна ли она (даже две: на оба колена), когда уже 75.
Я обнимаю её, и какое-то время мы так стоим.
Но надо ехать.
Выезжаем на трассу.
Почему-то подумалось, что тот Алёша больше не увидел свою мать. Мне представляется, что наш автомобиль попадает в ДТП, и я погибаю. Становится легко и беззаботно. Я осознаю, что напеваю мелодию песни «Опустела без тебя земля». Водитель, видно, понимает моё состояние и молчит.
Я начинаю фотографировать небо. Так рождается фотоальбом «Облака».
4.07.14.
ДОРОГА – 7 (НЕТ ВОЙНЕ !)
Моим бабушкам Лидии Михайловне Смирновой
и Анастасии Герасимовне Булатовой посвящается
От Чигитино до райцентра всего семь километров. Именно поэтому, а ещё и из-за того, что в этой деревне осталось лишь четырнадцать дворов, рейсового автобуса здесь уже не видели много лет. Раз в неделю сюда заезжал магазинчик на колёсах: привозил старикам (а в деревне жили исключительно пенсионеры) хлеб, муку, крупы, сахар. Да ещё раз в месяц привозили пенсию. Газеты и журналы здесь не выписывали, писем практически не получали.
В одиннадцати домах семьи были полными: старик и старуха, встречались даже до восьмидесяти лет, а в трёх – жили только старухи. А самой старшей из них, да и старшей во всей деревне, минуло аж девяносто четыре года.
Её домик стоял на отшибе. Да и на домик он как бы уже похож не был: что-то коричнево-серое, покосившееся и провалившееся в землю, с тёмными засаленными окнами. Деревенские судачили: что вперёд прикажет долго жить – домик этот или Герасимовна?
А домик этой самой Герасимовны, казалось, не сдавался лишь потому, что жива ещё была его хозяйка, и вот не сегодня-завтра умри она, так в день её похорон, наверняка, закончился бы и его век.
А ещё местные жители считали Герасимовну сумасшедшей. Но не шутили по этому поводу, не злословили. Знавшие её долгое время понимали, что ей пришлось пережить. Это у них дети перебрались, кто в райцентр, а кто и в город, устроились там, вырастили им внуков, и даже правнуками кое-кто мог похвастаться.
А у Герасимовны не было никого.
В сорок втором сгорел в танке её муж. Её сыновья тогда совсем маленькими были: одному три, а другому – его даже отец его не видел – годик. И она в одиночку, да это тогда обычным делом было, вырастила деток, на ноги их поставила… И в армию отправила… А они офицерами стали…
Старший её сын погиб во Вьетнаме.
Младший – остался в Анголе. Его тело даже не привезли.
Её старший внук, призванный на срочную службу, сложил свою голову в Афганистане.
Младший внук не вернулся живым из Приднестровья.
А его сын, единственный правнук Герасимовны, получил свою пулю в Чечне.
Её невестки и жена её второго внука вышли замуж повторно, а про бывшую свекровь забыли.
Вот и тронулась умом Герасимовна: уверены односельчане. А как ещё объяснить тот факт, что с приходом весны она с утра до вечера на своём участке: сажает, поливает, пропалывает и даже сено ходит косить для своей козы – на зиму заготавливает. И зимой не отдыхает: делает красивые круглые коврики. Она плетёт их огромным крючком из длинных цветных тряпочных полосок, нарезанных из разных ненужных вещей, которые ей отдают соседи. А как только наступает время урожая, старуха каждый день ходит в райцентр и там, на рынке, продаёт и коврики, и козье молоко, и огурчики, и прочую зелень со своего огорода. Видели её там.
«Это ж какие деньжищи она заколачивает, и откуда только силища у неё такая, столько работать, – перетирают между собой бабки, – а живёт бедно: дом не починит, из продовольствия только хлеб покупает. Небось, деньги в сундук складывает. А для кого? Явно с ума сошла».
Четыре часа утра, а Герасимовна уже встаёт, проходит по своим грядкам, доит козу, собирает рюкзачок за спину и две корзинки и, пока ещё прохладно, идёт на рынок.
Бывает холодно утром. А она идёт.
Ветер порой разойдётся, сорвать пытается одежду с Герасимовны. А она идёт.
Дождик с ночи никак не закончится. Слякотно на дороге. А она снимет тапочки, перейдёт в траву на обочину, чтобы не поскользнуться, и идёт.
Только губы её что-то постоянно шепчут.
Но так ведь сумасшедшие же разговаривают сами с собой…
У неё уже давно «забитое» на районном рынке место. Здесь её все знают. Но и как деревенские – тоже считают не вполне здоровой на голову. Нелюдимая, малоразговорчивая, всегда сбивающая цену и не торгующаяся с покупателями. У неё уже свои постоянные клиенты: знают, что у этой старушки можно купить подешевле.
А она продаст товар по-быстрому и в деревню, к хозяйству своему.
Вот только по пути зайдёт в отделение банка, заполнит квитанцию (её натруженные жилистые руки с «набрякшими» венами и скрюченными от ревматизма пальцами ещё крепки: почти не дрожат) и перечислит всю свою выручку… в Фонд Мира…
Когда она возвращается, солнце уже высоко. Припекают его лучи изборождённое морщинами смуглое лицо Герасимовны. А губы шепчут.
– Нет войне.
Резвится ветер. Срывает косынку с седых волос. А губы шепчут.
– Нет войне.
Несётся пыль по дороге между полями. Так и норовит попасть в глаза. А губы шепчут.
– Нет войне. Нет войне.
Семенят маленькие ножки. Торопятся. Ещё многое надо успеть. А губы шепчут.
– Нет войне. Нет войне!
Чуть слышно несутся тапочки: топ-топ-топ, топ-топ-топ.
– Нет войне! Нет войне!! Нет войне!!!
Но войны не кончаются. И вот уже новая. Она совсем близко. Граница недалеко: оттуда иногда доносятся звуки взрывов. Там льётся новая кровь. И там снова погибают чьи-то отцы, мужья, братья, дети, внуки, правнуки.
Но губы шепчут. Губы продолжают шептать. Они шепчут. Шепчут губы.
Губы шепчут. Шепчут! Шепчут!! Шепчут!!!
И если подняться на высоту птичьего полёта, то среди жёлто-зелёных полей, на дороге, разъединяющих их, можно заметить движущуюся серую точку, одну на этом огромном пространстве, которое кажется таким спокойным и безмятежным.
Это – Герасимовна. Она ходит по этой дороге уже много лет.
У неё уже не осталось других дорог.
Да и слов у неё других не осталось. Её губы шепчут одно:
– Нет войне.
– Нет войне!
– Нет войне!!
– Нет войне!!!
– Нет войне!!!!
– Нет войне!!!!!
– Нет войне...
25.07.14.
ВОТ НЕРУССКИЙ…
Произошёл сегодня такой случай. Я торопился (человек сидит вместо меня, тоже торопится на свою работу), заскочил в банк и к консультанту, так мол и так, купил карточку, что нужно указать в газете, чтобы читатели могли деньги перечислять, неужели только 18-значный номер и всё? Но, видно, быстро тараторил, что он мне выдал: «А можно ещё раз и по-русски?». Меня сначала такое заявление разозлило. Мне, редактору 30 периодических изданий, автору 10 романов какой-то желторотый клерк советует научиться говорить на русском языке! Но, когда я уже вышел на улицу и ещё раз «оглядел» ситуацию, мне стало смешно.
20.02.15.
БУЛАТ И ПУТАН
Купил хозяин дорогого и породистого щенка. Не беден был хозяин. Ой, далеко не беден. Зарабатывал он деньжищи – за секунду по тыще. И мотался хозяин из-за своей-то денежной работы по всему белому свету.
А щеночек его у него дома подрастал. Быстро подрастал, не по дням, а по часам: только полы паркетные да паласы изгаженные менять успевали. Хотели даже Засранцем назвать. Но негоже элитному пёсику с таким именем ходить. Поэтому назвали кобелька Флойдом.
Пытались домочадцы, прислуга разная, что в доме хозяйничала, пёсика выгуливать, да только никак здоровяк не врубался, что в туалет ходить надо на улице, а потому, как приходил с прогулки, наваливал посреди зала хорошенькую кучу.
Надоело это домочадцам, пожаловались хозяину на собачку, а тот купил ему цепь, да и посадили Флойда во дворе. И присматривать за псом поручили работнику своему Булату. И чтоб кормил его, и чтоб следил за ним, и выгуливал чтоб, и купал, и даже командам разным обучал.
А у Булата и так обязанностей выше крыши: и за чистотой следить, и мусор выносить, и чтоб чужие и подозрительные рядом с особняком не околачивались. И летом газоны нужно было поливать, а зимой – двор от снега чистить. А двор огромный, с травяными покрытиями, фонтанами, цветниками, деревьями плодовыми, дорожками вымощенными, беседкой, печкой для барбекю и шашлыка.
Но Булат – на все руки мастер был и с собаками обращаться умел. И командам Флойда некоторым выучил, и гулял с ним, пока тот не стал справлять нужду на улице (правда, жрал он всё равно много и через раз ходил либо рядом со своей миской для еды, либо где-то на газонах, когда его ночью, по приказу хозяев, работник с цепи спускал), и расчёской специальной расчёсывал, и водные процедуры с шампунем собачьим ему устраивал, и воду для питья менял, и миски собачьи мыл, и от себя всегда ему кусок хлеба отрывал, когда домочадцы, случалось и такое, про него забывали за своими личными и производственными проблемами.
Но строг был со своим подопечным. Иногда мог и поводком по спине заехать. Уж больно Флойд любил дурака валять: мусорные вёдра потрошить, цветы с клумб вырывать, всё, что попадётся под лапу ему, грызть и рвать, в клетке своей гадить, куда его Булат заводил на время сильного дождя или грозы, а во время выгулов любил под проезжающие машины бросаться. А его такого здоровенного пойди – удержи!
Сторож из него тоже был никудышный: ко всем чужим он лез ласкаться и выпрашивал какое-нибудь лакомство.
Но самое главное, любил Флойд целыми днями без какой-либо пользы валяться и дрыхнуть, да чтоб его ещё гладили и чесали ласково.
А за удивительную любовь пса к кулинарным изделиям из пшеничного теста и хулиганству собачьему прозвал его Булат Бубликом. Бублик же за такое прозвище особой привязанности к работнику не испытывал. Потому как больше всех хозяина своего любил, который приезжал домой редко, но зато как приезжал, так тащил пса к своим знакомым на посиделки.
Там очень быстро Флойда приучили к спиртному. Особенно пиво лохматый бездельник уважал до собачьего визга, если так можно выразиться.
Пьяный Флойд, как и положено, лез к своему хозяину целоваться, а тот только «фу» да «фу», где это самое «фу», надо полагать, было и «лежать», и «сидеть», и «дай лапу».
– Умный пёс, умный Флойд, – приговаривал хозяин, а пёс, который не знал, что нужно делать от многочисленных и однообразных «фу», крутясь вокруг хозяина, радовался, что его называют умным, а ещё и Флойдом, и частенько показывал Булату язык, дескать, накоси-выкуси: вот кого я люблю, а никак не тебя.
Хозяин же быстро шёл спать, а наутро снова уезжал в дальнюю командировку, даже не обращая внимания на прыгающего на цепи пса-здоровяка, который надеялся, что пьянки-гулянки станут теперь ежедневными.
И не было в его глазах радости, когда Булат из шланга смывал с его морды вчерашнее, уже засохшее, пиво, грустно приговаривая: «Эх, Бублик, Бублик, алкаш ты несчастный».
Вот тут и басни конец, а кто слушал – молодец!..
– Ну и где же здесь мораль, раз это басня, – спросят, возможно, одни.
– И при чём же здесь Путан? – обязательно спросят другие.
Первым я отвечу, что мораль всё-таки будет, и заключается она в ответе тем, кто задаст вопрос про Путана.
Раз уж вы такой вопрос задали, значит, вы – Бублик!.. Ой… простите… Флойд.
17–18.08.15.
ТИБЕРИЮ, МАРКИЗЕ ДЕ ПОМПАДУР, ФИЛИППУ
ОРЛЕАНСКОМУ, ЛЮДОВИКУ XV и прочим прожигателям жизни
Порою думаешь, что наступит время, и меня не станет на этой земле. Ни чувств не останется, ни страданий, ни мыслей, ни переживаний, ни слов… И не смогу уже увидеть тех, к кому привык и кого люблю, не смогу вздохнуть этим воздухом, не смогу испить этой воды, не смогу насладиться до боли дорогими картинами природы: неспешно передвигающимися облаками, белыми, синими, тёмными; дымом костра, стелющимся над желтеющим полем; просторами с колосящейся пшеницей, в которые хочется зайти и плыть сквозь злаковую пыль; пахучим лугом, его травами, в которых прыгают кузнечики, и так хочется валяться, не вставая; багровым закатом прошедшего дня, накатывающим ностальгию по уходящей жизни; ледяными звёздами бездонного ночного неба, говорящими о том, что мы не одни во Вселенной.
Для меня этого уже никогда не будет…
Но хочется… так жутко хочется… чтобы нечто подобное смогли сказать и другие поколения людей на нашей планете, чтобы люди сберегли эту Землю…
Сберегли её навсегда…
8.09, Раздолье Новоусманского р-на Воронежской обл. – 11.09.15, Воронеж.
ДОРОГА – 8
Дорога. В обе стороны по ней идут люди. По обочинам её, друг напротив друга, сидят два человека. И тот и другой, на первый взгляд, собирают милостыню.
Один грязный, небритый, пьяный – спит, разморенный алкоголем и солнышком.
Второй небогато одетый, но выбритый, трезвый: он собирает пожертвования на строительство города счастья.
Первый проснётся, выгребет новую «выручку» из рядом стоящей баночки, отойдёт на несколько минут, выпьет палёной водки и снова придёт на своё место, чтобы «заработать» на очередное пойло.
Другому же человеку никто никогда ничего не бросает. Его баночка пуста.
Но он не уходит. Он всё ещё надеется, что его мечта начнёт сбываться.
Что человечество не погибнет. Сумеет победить свою тупость и, тем самым, сохранить этот мир для потомков.
А главное – сделает этот мир счастливым…
25-27.09.15.
Я Б Л О К И
/Рассказ-быль/
В служебную комнатку охранника Вадима, следящего за порядком на прилегающей территории к дому олигархов, скажем так, среднего полёта, постучали. За дверью оказались сама хозяйка четырёхэтажного особняка со своим новым сожителем.
Уверенным шагом сорокалетняя особа прошла к холодильнику, открыла его, присела и начала вытаскивать яблоки, лежащие в самом нижнем отделении.
«Неужели кто-то стуканул про яблоки, – подумал охранник, – как к себе домой… хотя, конечно, это её дом… Но кто? Либо няня, либо сменщик Николай, больше вроде некому… Если только коллега не показывал или не говорил кому-то из водителей… Водителей… Сменщик часто запускал к себе Евгения, возившего дочь хозяйки. Тот смотрел вместе с ним телевизор. (Вадим же никого в «свою», так как и холодильник, и телевизор, и компьютеры были его, каморку не пускал из обслуживающего персонала.) Николай открывал, скорее всего, холодильник при нём. А Женя этот и его жена, тоже работавшая на своенравную хозяйку, по слухам, неплохо «стучат» – буквально секунду Вадим рассеянно отступал, закрывая собой работающий компьютер, – ещё не хватало, это заметит».
– Яблоки откуда? – от голоса хозяйки веяло устрашающим тридцать седьмым годом.
Молодой человек, стоящий в проёме двери, и который теперь становился как бы новым хозяином Вадима («его предшественник продержался полтора года, но этот… этот не такой: может и дольше протянуть», – охранник не мог противостоять своим мыслям), нелепо улыбался и переминался с ноги на ногу, как будто и впрямь на несколько мгновений оказался очевидцем допроса в застенках НКВД.
– С дачи, – Вадим был рад, что вопрос дал ему возможность так легко «оправдаться».
– С нашей?
– С родительской, – («ну с какой вашей?») Вадим прекрасно помнил все рюкзаки и вёдра, которые он раз за разом привозил в город из посёлка, где у родителей был сад, угощая фруктами прислугу и сменщика и запасаясь витаминами на зиму («да вы, ваше благородие, даже не знаете, как выглядят плоды с вашей единственной яблони: они совершенно не похожи даже внешне на те, что лежат в моём холодильнике»). И добавил, уже придя в себя от внезапного вторжения, – я ваши яблоки не рвал, – и его лицо отреагировало мимикой.
Однажды, заступив на дежурство, Вадим обнаружил, что хозяйская яблоня опустела. Он понимал, что могут спросить с него, как с более опытного охранника. Поэтому опросил водителей, сменщика и няню взрослой дочери женщины, которая сейчас копалась в его яблоках. Но никто не признался. Сменщик Николай уверял, что оборвал яблоки по просьбе няни, а та «призналась», что взяла всего лишь шесть яблок. И, вполне возможно, что ниточка подозрения тянется с той поры.
– Да-а-а? – хозяйку явно обескуражило такое «признание», но чувствовать себя растерянно она давно разучилась: большие деньги делают двуногих самоуверенными и самодовольными, – мы будем делать сегодня шарлотку, тебя угостим, – она набрала уже один, заранее заготовленный, целлофановый пакетик, – так, одного, пожалуй, будет мало, – и она набрала второй, выбирая яблоки покрупнее и покрасочнее, без видимых изъянов, хотя в духовку можно было бы засунуть и неказистые…
В тот вечер, да и не только в тот, Вадиму не принесли никакой выпечки.
На следующий день хозяйка заказала бутылку вина и пиццу на дом и разрешила Вадиму, который расплачивался с курьером-доставщиком, оставить сдачу себе. А ещё угостила пиццей (на взгляд охранника жутко дорогой, маленькой и не шибко вкусной): «Это вам с Флойдом на двоих!»
(Флойд – это сибирский хаски, оставшийся от предыдущего её хахаля. Новый же сожитель притащит в эту обитель ещё одного кобеля – родезийского риджбека.)
…Где-то через неделю уборщица выставит за дверь большой пакет с отходами: укладывать такие пакеты в бак на колёсах, а потом отвозить заполненную ёмкость к мусорным контейнерам, находящимся в конце улицы, на которой располагалось жилище нуворишей, оберегаемое охранниками Вадимом и Николаем (на тот момент… так как охранников могли «менять, как перчатки»), входило в обязанности этих самых охранников.
Сквозь прозрачные стенки пакета Вадим увидит яблоки. Он приоткроет полиэтиленовую горловину и узнает в этих яблоках родительские…
На их боках будут красоваться коричневые пятна.
27-28.10.15.
ОЛИГАРХИЧЕСКИЙ КАПИТАЛИЗМ
(ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР С ДРУГОМ)
– Да.
– Привет, Юра.
– Привет.
– Ну что ты ко мне не заходишь?
– Вадим, некогда мне, всё время занят.
– Весы ты мне не починишь?
– Да времени нет.
– Мне кажется, там надо пружинку на место зацепить. И всё. Если знать, как это сделать (а ты ж – технарь), это минутное дело. Там пружина соскочила. Я неудачно опустился на уголок весов коленом, когда что-то пытался найти в том углу, где они лежали.
А ты чем в выходные занимаешься?
– В воскресенье дежурю, а в субботу 25 лет отмечаю окончания института.
– А во сколько ты идёшь отмечать в субботу?
– С утра иду.
– Не понял! Что это за «отмечания» такие? Пьянствовать с утра начнёте?
– С утра и начнём! На теплоходе едем, купаемся, загораем.
– О-о! Да я в эту субботу открываю футбольный сезон. Хотел тебя пригласить. Ты же у нас легендарная команда «Железнодорожник». Как же без тебя? Начало в десять.
– Нет, Вадим, не могу.
– Жаль. Так, что ли, пришёл бы. А то у меня вирусы уже весь экран монитора залепили. Почистил бы. Удалил бы этих «касперских». Мне очень нужна твоя помощь. Я уже больше месяца сижу безвылазно.
– Ужас.
– Я уже за это время и штангу купил, и гирю купил, и грушу боксёрскую с перчатками купил. Приходи и занимайся спортом. У нас тут всех поувольняли. Я и няня остались. Но она говорит, что и её скоро уволят. А от моих услуг хотят с сентября отказаться.
А если я отсюда уйду, то жить будет негде. Придётся снимать комнату и всё заработанное отдавать за неё. Я уже думаю, чтобы просить их бесплатно здесь работать, за жильё. Всё будет лучше, чем тратить время и деньги на переезд: у меня же здесь половина моих вещей почти, если на объём мерить.
– Варианты всегда есть. Сразу забесплатно, наверное, не стоит предлагать: попробуй предложить чуть подешевле.
– Ну предложу хозяйке самой назначить оплату… Когда этот кризис закончится, что там слышно? Или уже никогда. Вроде нормально было одно время, а теперь всё хуже и хуже.
– Ну потому что нефть подешевела.
– Да нефть, скорее всего, ни при чём здесь. Это лишь предлог, ширма.
– Бюджет верстался с учётом совсем другой цены на нефть: 100 долларов.
– Да упыри ко всему приспособились: и валюты и драгметаллы, то поднимаются (в рублях), то опускаются. За счёт этих перепадов буржуи и живут, продавая, когда растёт, и покупая, когда падает.
– Приспособились, когда цена на нефть была высокой. Промышленность не развивали. Торговали нефтью и жили припеваючи. А теперь олигархи себе «зарплату» не хотят урезать. Ни в коем случае. Они лучше тебя уволят. А у них «зарплата» как была, так и должна остаться. Понимаешь, в чём дело?
– Но ведь уволенные работали на них, приносили им деньги. Такими мерами прежние доходы они себе не вернут.
– Кому-то в половину зарплату урежут. За счёт этого сами потеряют немного – 10-20%.
– Ну хорошо. И куда денутся эти миллионы безработных? Сейчас такая ж фигня по всей стране.
– Работы полно. В крайнем случае гастарбайтеров выгонят.
– Да что-то не выгоняют гастарбайтеров.
– Да потому что им платят меньше, а работают они лучше наших.
– Ну и какой выход, Юр?
– Да никакого! Надо было экономику поднимать и заводы строить. Никакого выхода нет.
– То есть, Россия обо…лась окончательно и полностью?
– Обо…лась по полной. Скверно то, что тех людей, которые хотят бизнесом заниматься, по рукам бьют.
– Почему.
– Потому что невыгодно. Выгодно, чтобы супермаркет стоял, чтобы в нём олигарх что-то продавал. Вроде Путин говорит: «давай, давай!», а на местах, эти, губернаторы, всё гасят. За предпринимателем следить надо, а барыша с него не возьмёшь. А с олигархом всегда карманчик набитый.
– Что ж, Путин, по-твоему, хороший, что ли?
– Ну, на словах он вроде как правильный.
– Но слова-то эти лишь для дураков, для баранов. Реально он – с олигархами, министрами и губернаторами. Народу говорит одно, а губернаторам – другое.
– Да, да. Вот на форуме экономическом правильно выступает, а на самом деле что творится? Девяносто процентов бизнесменов начинающих разоряются в первый же год.
– Всё делается лишь в угоду олигархам и приближённым.
– Если бы не олигархи, с хохлами бы давно уже мир был. Хохлы бы к нам давно присоединились бы, и жили бы в мире и согласии. Почему у нас с Украиной конфликт? Да потому что олигархи всем командуют.
Ты представляешь, оказывается, есть трубопровод, который через Воронеж с Урала идёт и по которому аммиак перекачивается. Так по нему в Одессу до сих пор гонят аммиак, несмотря на все санкции и запреты. А оттуда он в Европу уходит. Гонят его и гонят. А Воронежская область от этого ничего не имеет. Всё себе хапают олигархи: какой-то украинский олигарх договорился с кремлёвским.
А в прошлом году авария была на этом трубопроводе в нашей области. Люди потравились. Так никакой информации в СМИ не всплыло. Всё «замолчали».
И если бы только аммиак «на сторону»! Всё за границу, что можно распродают, всё туда переправляют.
– Выходит, что ни президент, ни министры, ни губернаторы, ни олигархи не заинтересованы, чтобы закончилась эта война? Им всё это выгодно. И «разруха» России им тоже выгодна.
– Кому война, а кому и мать родна!
– Страдания народа выгодны Путину и тем, кто с ним заодно.
– На войне делаются огромные деньги.
– А почему, особенно в последнее время, мир ополчился против России? Даже на чемпионате Европы (по футболу) многие болельщики устраивали драки, а оштрафовали только нашу страну?
– Не нравится им, что Путин Крым не отдаёт, Донбасс не отдаёт. Конечно, Америка…
– Нет, подожди, а это разве правильно, что Крым не отдаёт, что Донбасс не отдаёт?
– Правильно, вообще-то, правильно. Потому что там русские люди. Правильно. Это – во-первых. А во-вторых, надо было не так делать, а ввести войска и дойти до Киева. Оттяпать половину Украины, чтобы никто не бякал и не вякал. Чтобы некому было вякать.
– Дело в том, что это же Ленин отдавал Украине Одессу, Николаев, Херсон…
– Конечно.
– С какого хрена нужно было отдавать Украине российские земли? После войны можно было бы их снова присоединить к России, так Хрущёв взял, да ещё и Крым им подарил!
Но если бы в отделившейся Украине ввели несколько государственных языков: украинский, русский, польский, например, там, возможно бы, никаких майданов и не произошло. Была бы Украинская Федерация.
– Конечно. Но это было невыгодно украинским олигархам. Решили, что лучше разграбить Родину, чем её возрождать.
Да и в том же Крыму и на Донбассе, осознав, что московский прокурор до них не в силах дотянуться, пустились во все тяжкие. Особенно на Донбассе сейчас развернулся и правит криминал, во главе с новоизбранными руководителями ДНР и ЛНР. Многие высокие руководители там – это натуральные бандиты и бывшие зеки.
Уголь там, как добывали, так и добывают по сей день. Только деньги за него сейчас идут не народу. Донецк был самым богатейшим городом Украины. А сейчас там разруха, воровство и бандитизм. Народу же его бедственное положение объясняют войной.
– Что творится! … какой-то… Ну а какой выход, Юр?
– Да никакой, … Бесполезно всё.
– Да, бесполезно. Даже если, допустим, сменить президента удастся (я считаю, что Путин всё же имеет какой-то рычаг на олигархов, и его власть, можно сказать, могущественна), другого сотрут в порошок за считанные месяцы.
– Сожрут его олигархи, как пить дать!
– Охренеть можно! У нас, получается, самое что ни на есть – бандитское государство!
– Ну да, но и многие другие страны не далеко от этого ушли.
– Но Россия-то, Россия, я так понимаю, «впереди планеты всей»! Ни в одном государстве мафия так сильно не правит, как у нас. Так что, Путин – это криминальный авторитет, глава мафиозного клана, возможно, самого могущественного не только в России, но и в мире.
– Так сейчас в любой стране мира правит какой-то клан. Потому что один человек за всем не уследит. В Китае, например, Коммунистическая партия правит. Если ты – зажравшийся олигарх, тебя запросто расстреляют.
– Хм-м. Хорошая страна – Китай.
– Да-да-да-да. Но таких стран мало.
– Но в Китае могут и просто неугодных власти людей казнить. Сказанул что-то лишнее по телефону, и кердык тебе.
– Да оно и в Северной Корее так.
– Но у нас-то пока не так. Вот мы с тобой разговариваем и особо не боимся. Не думаем, что после такого разговора к нам кто-то придёт.
– А в Северной Корее «шлёпнули» бы нас за такое.
– Мир постоянно изменяется. Когда-то кричали: «капитализм», потом вопили: «империализм», теперь же – «олигархизм». Мир вошёл в стадию олигархизма.
– Несколько человек, дёргая за ниточки, управляют миром. И попробуй свернуть их!
– Ясно, ясно. А я вот практически без подмены сижу на объекте. Почти семьдесят дней без спиртного. Хочу пива и рыбки.
– Ты держись.
– Совсем? Думаешь, не стоит вовсе и начинать? Пока я здесь сижу, выпить не могу. Заметят – уволят сразу. Где я такую ещё работу сейчас найду? Хотя, уволить меня могут и по другому поводу. В кризис трудновато с работой: идут массовые сокращения водителей, рабочих. Даже на садовников косятся. И меня могут с другими заодно.
Вот такие события. Ну ладно, пока?
– Давай, пока.
– Счастливо.
– Пока.
19.06 – 19.07.16.
ДОРОГА – 6
Длинная-предлинная Дорога разделяла два царства-государства. А так как государства эти жили меж собой долгое время в мире и согласии, то и никаких пограничных заграждений между ними не было. Захотел из своего государства к соседям в гости сходить, перешёл Дорогу, и ты за границей. И за день можно было много раз туда-сюда наведаться. И по поводу, и без.
И долгое время подданные этих государств занимались обычными для людей делами: ловили рыбу, охотились на зверя, выращивали хлеб, разбивали сады, делали орудия производства и бытовую утварь. Жили, как говорится, не тужили.
Иногда заезжали к ним по длинной-предлинной Дороге купцы из дальних стран. Привозили товары диковинные. Были там и украшения для женщин драгоценные, и ковры с рисунками для уюта и тепла в доме, посуда из стекла и металла, зеркала разных форм и размеров, вода ароматическая, но была у купцов и вода огненная. И дешевле вина, а выпьешь её немного и сильно пьяным становишься.
И один царь-государь запретил своим подданным такую воду покупать и пить, а другой, наоборот, разрешил (видать, мзду с купцов стал брать себе на карман, а не в казну государственную).
В одном государстве веселье-похмелье, в другом – трудится народ, как и трудился раньше. Хотя, это с виду, как раньше. На самом же деле, поглядывают бедолаги через Дорогу, облизываются, то и дело замедляются с работой, а то и вовсе – дополнительного перерыва на обед требуют.
А по вечерам к ним теперь соседи пьяные заявляться стали, упрашивают выпить с ними, работу бросить, а то и вовсе – к ним жить перебираться.
И побежали люди из трезвого государства в пьяное: кому охота целыми днями работать? Лучше – целыми днями пьянствовать.
А кто с насиженных мест уходить не захотел, те требовать от государя своего посмели, чтобы и для них он разрешил огненную воду покупать, а не то скорым бунтом и жестокой расправой грозиться стали.
И сколь ни убеждал их этот царь, что вода эта – есть погибель для государства и народа, никто его слушать не хотел. И пришлось тому царю отречься от престола. А народ сразу своего человека править ими поставил, который первым же своим Указом разрешил покупать и пить огненную воду…
И уже через год не узнать те царства-государства. Осиротели поля, заброшенными стоят сады, отсутствует всякое производство. Повсюду лишь грязь да мухи. Люди поголовно пьяные, поизносившиеся, месяцами немытые, дети у них плачущие, голодные и совсем без присмотра. Мор начался среди населения. То тут, то там валяются трупы человеческие: их даже некому закапывать.
Но больше прежнего сияют дворцы правителей. Государи свою выгоду знают и не упускают. Сами, конечно, не пьют. Валится в их сундуки мзда купеческая, набивая их с верхом. Правда, в последнее время всё меньше и меньше. Ну да это уже ерунда сущая: того, что они на народах своих сделали, теперь надолго хватит.
К тому же, Дорога она и дальше идёт. Не во всех ещё государствах огненную воду пьют. Можно туда податься и там свою кандидатуру разлюбезного царя-батюшки выдвинуть. Народ поддержит. На то он и народ, чтобы тех, кто ему нравится, поддерживать.
4.12.13 – 2.01.17.
БУЛАТКА – 1
Как Вадим ограбил бедную женщину и встал на путь разбоя и грабежа.
Как-то за один день я совершил несколько добрых дел. Вытолкал машину из ледяной ямы, я – пешеход, когда автомобилисты проезжали мимо. Потом встречной женщине помог лёд с крыши её дома сбросить (она мучилась с лопатой).
А потом вышел на улицу выгулять собаку. Из соседского дома появилась молодая женщина с пакетом. И хоть пакет и не был «мусорным», я решил, что именно мусор она собралась выбросить. И когда она проходила мимо меня, я предложил ей заняться выброской пакета самому, так как мне всё равно было идти в сторону контейнеров для отходов. Женщина пакет мне отдала и вернулась к себе домой.
Я переходил дорогу, собака рвала поводок, пришлось перекладывать пакет в руку, что была с поводком, а поводок – в руку, что была с пакетом. Одна ручка пакета сорвалась с пальцев, и он раскрылся. Первое, что я подумал, это то, что я взял вполне нормальный пакет.
Судите сами: там лежали непросроченные и хорошо запакованные банка печени трески, пакет молока, батон, упаковка винегрета (только она на сто с лишним рублей), шпикачки 3 штуки. Но это был всё же мусорный пакет, так как там лежало немного ещё такого, что люди обычно выбрасывают.
В тот день у меня состоялся очень даже славный ужин.
19.02.17.
БУЛАТКА – 2
Как Вадим телефон искал.
Собрался в город: подарки купить к празднику отцу и брату, фотографии распечатать родителям и собаку выгулять. Но не могу найти служебный телефон. Начал его прозванивать. Звонок слышу, кружусь по всей служебной комнатушке, но звонок всегда слышен слева. Выключил свет, пытаюсь найти в темноте. Звук слышу, света от телефона не вижу.
Начинаю осознавать, что телефон где-то на мне. Ощупал все карманы. Нет!
И тут вспомнил, что у меня за спиной находится рюкзак. В этом-то рюкзаке телефон и оказался. А что он там забыл, спрашивается?
20.02.17.
БУЛАТКА – 3
Из-за чего Вадим с ЛДПР расстался.
Однажды я вступил в ЛДПР. Я не разделяю их взглядов. Просто хотелось познакомиться с партийной «кухней», узнать жизнь ещё с одной её стороны. Мне долгое время не выдавали билет, тянули, пока я уже не настоял. Позже я даже вступил и в «Справедливую Россию». Но там мне билет так и не выдали. Звонили и спрашивали: «Вы проголосуете за Иванову на ближайшем собрании?». А после утвердительного ответа говорили: «Ну ладно, на собрание можете не приходить (вообще: мы и дальше будем использовать ваш голос в наших целях)».
А вот ЛДПР меня даже на митинги приглашали. Но… выступить так и не дали.
– Разрешите мне прочитать своей маленький рассказик, минуты на четыре. «Ко Дню защитника Отечества» называется, – спросил я внушительного вида женщину, «командовавшую парадом». (А дело было 23 февраля.)
– Нет, никак невозможно, тут депутаты выступать будут. =
А кто, на мой взгляд, такие эти депутаты? Бандиты, ворюги, взяточники…
– Я редактор всероссийской газеты…
– Да это понятно… – не дала мне договорить и махнула рукой женщина. Как будто журналисты моего уровня целыми днями простаивали к ней в очереди.
На самом же деле выступал всего один «депутат». (Времени на другие выступления было предостаточно.) И что он говорил? Да то же, что и многие годы до этого: боремся за понижение тарифов ЖКХ, повышение пенсий, зарплат, улучшаем жилищные условия и т.д. и т.п.
Пора бы «сменить пластинку»: люди уже, скорее всего, в эти слова не верят. Но их заставляют слушать лабуду. А тем, кто действительно способен сказать СЛОВО, всячески затыкают рот.
23.02.17.
КО ДНЮ УЧИТЕЛЯ
Валентине Семёновне Шевцовой
Если начать повествование со слов «однажды» или «как-то раз», то читатель вполне может подумать, что автор совершенно не стремился к оригинальности. Но, положа руку на сердце, автор и впрямь не стремится к оригинальности, начиная очередное своё повествование, так как он-то знает, что этот его рассказик будет коротким, но необычным. Он бы его никогда не написал, если бы действительность жестоко не ткнула его мордой в разгорячённое жерло реальности.
Это в маленьком селе люди порой не встречают друг друга годами, а в миллионном городе некогда знакомые встретятся непременно, а то и несколько раз. Так и в нашей истории двое одноклассников, тридцать с лишним лет назад сидевшие за одной партой, буквально столкнулись в центре города, рядом с большим современным кинотеатром.
Бывшие знакомцы некоторое время смотрели друг на друга, а потом, разводя руки, вспоминая и называя имена, расплываясь в улыбках, дружественно обнялись и хлопали друг друга по плечам, примерно так же, как это иногда показывают в художественных фильмах и сериалах. Конечно, они решили отметить эту встречу и посидеть с бокалом пива (как минимум) в каком-нибудь кафе. Но! Возникла у них и другая мысль: посетить сначала свою школу, в которой они сидели когда-то за одной партой плечом к плечу. Благо, что школа эта (а нынче – уже целая гимназия!) находилась всего-то в сотне с небольшим метров от места такой легендарной встречи.
Они неплохо вспомнили, где находилась раздевалка, а где буфет, когда вошли под просторные некогда родные стены. Объяснили охранникам цель визита, а те показали им кабинет директора (там-то они бывали гораздо реже, чем в буфете).
За тридцать с лишним лет, как ни крути, и преподавателей, и директоров с завучами сменилось здесь немерено. В их годы школой руководил мужчина; сейчас же в кабинете восседала представительница прекрасного пола, довольно привлекательная особа.
И молодые люди (хотя, какая уж тут молодость, когда за пятьдесят: но так хочется быть молодым, да и душа человеческая ведь не стареет) не растерялись и объяснили, что учились здесь и соскучились, решили, так сказать, навестить, узнать, чем сейчас живёт их второй некогда дом.
– Я – учредитель и главный редактор всероссийской благотворительной газеты, – начал один.
– О чём же пишет ваша газета? – вставила вопрос руководитель гимназии.
– Пытаюсь привить людям чувство сострадания, научить отличать ложь от правды, рассказываю на страницах своей газеты о добре и справедливости. Издание для семейного чтения…
– А вы чего добились в этой жизни?
– А я, – начал второй, – не такой козырный как мой кореш, всего лишь киллер по жизни.
Директриса подалась вперёд, чуть приоткрыв рот.
– Да вы не стремайтесь, я свои часы по чесноку отмотал. Помните, была Подгоренская ОПГ? Так вот я там свои университеты прошёл. Громкое дело по убийству директора Электрического завода. Я его урыл. На экзамене доказательная база слабой оказалась, да и кому надо цыпанули: чалился недолго.
– Вау, – оживилась директриса, – вы бы к нам как-нибудь зашли после занятий, а я бы вам встречу со старшеклассниками устроила… и со старшеклассницами, – подмигнула женщина, – это было бы крайне интересно, а подарочек какой-либо от школы мы вам организуем.
– Да, пожалуй, я не против… – диалог продолжился в том же ключе.
Редактор решил подождать однокашника в коридоре и, уходя по-английски, чтобы не мешать завязавшемуся разговору, рассматривая портреты и предметы кабинета, приблизился к входной двери. Встреча с бывшим школьным другом и ему самому теперь была ой как интересна. Он предвкушал нежный бархат пива, лёгкое опьянение, трактирный уют вкупе с тихой лиричной музыкой и задушевную беседу про лихие девяностые.
И всё же в этой сладостной дымке предстоящего что-то назойливо горчило с никак не счищаемым налётом зеленоватой пыли лёгкой досады.
Уже закрывая за собой дверь, редактор заметил в кабинете портрет президента. Сложа руки перед собой, тот уверенно улыбался ему вслед, довольный своей окончательной победой.
Словарь встречающихся слов и выражений.
Киллер – наёмный убийца.
Козырный – важный (скорее всего, здесь произнесено с иронией).
Кореш – приятель.
Отмотать – отсидеть, отбыть.
По чесноку – честно.
Стрематься – бояться.
Урыть – убить.
Цыпануть – дать взятку.
Чалиться – сидеть в местах заключения (на зоне).
Часы – срок отбывания наказания.
Экзамен – судебный процесс (заседание).
25.02.17.
ДОРОГА – 9
Галине Фадеевне Ткаченко
Две относительно параллельные Дороги.
По одной идёт весь мир, по другой – Булат.
На общей Дороге: грязь, кровь, вонь. Поножовщина. Предательство. Насилие. Унижение. Смердят трупы.
На Дороге Булата чисто, светло, уютно. (Любовь, сострадание, взаимовыручка.) Любовь к природе, сострадание к больным животным.
Он всячески призывает идущих невдалеке перебраться к нему.
Но идущие во мраке не переходят на светлую сторону. Они не могут предать своих предков: ведь по этой Дороге человечество шло тысячелетиями.
Так они и шли какое-то время. Много умерло людей на грязной Дороге.
Но пришло время умереть Булату. Он нашёл вдоль своей дороги прекрасный лес, наполненный птицами, выбрал цветочную поляну и умер под пение (диких) вольных птах.
Вспомнили о нём на другой Дороге или тут же забыли, неважно. Смеялись над или нет, неважно. Важно, что ЕГО Дорога освободилась.
У человечества два главных варианта…
Пойдут ли потомки Дорогой Булата?
23.02 – 3.03.17.
ИЗ «КРЫШ НАМ»
Когда я вижу улыбающегося постороннего человека (обычно – это молодые девушки), я улыбаюсь тоже, пусть даже внутренне. Это же здорово, когда человек счастлив: его взгляд блуждает в облаках, а на лице – блаженная улыбка. И я в этот момент представляю себе, что кто-то признался этой девушке в любви, или же просто прикоснулся к ней рукой, а она так долго ждала такого вот прикосновения. И я вспоминаю и свои минуты счастья на этой земле. Да, я знаю, что счастье пройдёт, что любимая изменит, а молодой человек, обещавший любить всю жизнь, вскоре предаст и уйдёт к другой. Но это будет потом. Это случится обязательно. Но потом. А сейчас… Мы живём сегодняшним днём. И сегодня мы счастливы! И это прекрасно! И мгновение счастья – вечно! Оно останется в нашей памяти, и мы его не забудем! А когда мы умрём (если мы умрём), оно переместится во Вселенную и будет летать там! А когда умрёт Вселенная, наше мгновение счастья перейдёт в другую форму материи и будет ждать рождения новой Вселенной, зарождение новой жизни, чтобы уже там наблюдать за счастьем тех, кто будет после нас!
17.03.17.
ПРО МАМУ И РОДИНУ
Как известно, ни маму, ни Родину не выбирают.
И когда человек рождается и подрастает, он сильно привязан к маме, которая вскормила его своим молоком, которая всегда рядом, которая – единственная.
Ребёнок верит ей без малейшего сомнения и любит беззаветно.
Но вот ребёнок становится взрослым. Он ещё ребёнок, но уже взрослый. И он начинает понимать, что мама обманывает его, говорит ему неправду. Конечно, она это делает из собственных соображений, считая, что так лучше для её чада.
Но чадо переживает, для него это шок: мама уже не друг ему, не то единственное божество, которому он верил, доверял самые потаённые тайны.
Но дальше – больше.
Родители скандалят. Каждый день. Дерутся. Плюются друг в друга. Взрослому ребёнку приходится разнимать их. Плевки летят ему в лицо с обеих сторон.
Мама в истерике. Она плачет. Грозится прыгнуть с балкона. Бежит туда и запрокидывает ногу через перила. Ребёнок её оттаскивает. Его бьёт страшная дрожь: мама могла сейчас погибнуть.
Если бы он знал, что это всего-навсего игра: мама слишком любит себя, чтобы закончить жизнь суицидом. Она эгоистична. И ей наплевать на собственного ребёнка, на его психику, отклонения в развитии.
И такие скандалы каждый день.
Но матери и этого мало. Она хватает топор. Она в бешенстве пытается зарубить дитя, некогда произведённое ею на свет. Дитя отбивается подвернувшимся под руку утюгом и запирается в спальне. Мама рубит дверь, пока её заряд гнева и физических сил не ослабевает.
На протяжении нескольких лет ребёнок мучается всевозможными тиками. Их приходится подавлять силою воли. Но они появляются снова и снова.
Когда ребёнок становится совершеннолетним, он навсегда покидает родительский дом, чтобы забыть кромешный ад детства.
Но мама не забывает своего ребёнка. Она всячески мешает его карьере, разбивает его семьи, проклинает его детей, в течение долгих лет пишет письма с ругательствами и угрозами.
А когда, в который раз, ребёнок приходит к своей маме и просит у неё прощения, старается дать ей счастья, хоть немного, в старости, она всё равно упрекает его во всех своих «бедах и несчастьях».
А её ребёнок, понимая, что мама одна, единственная, не устаёт повторять: «Мама, мамочка, я тебя люблю!».
…И когда человек рождается и подрастает, он сильно привязывается к тому месту, где родился и провёл детство. И эта его любовь, если человек способен на такое чувство, так же искренна и чиста, как его любовь (и нежность) к маме.
Позже он узнаёт слово «Родина»: оно написано в «Букваре».
И ребёнок растёт и мечтает о том, как он станет приносить пользу своей Родине. Как будет защищать её от врагов внешних, а если понадобится, то он будет бороться и с врагами внутренними, и уж в любом случае он проявит невероятное мужество и не предаст свою Родину, даже если враги будут его пытать или казнить.
И он служит в армии, работает на заводе, руководит борьбой с недостатками на комсомольском уровне, издаёт газеты и журналы, в которых борется с врагами, оккупировавшими его Родину. А враги злы, коварны и беспощадны. А Родина, оккупированная злыми, коварными и беспощадными врагами, не замечает своего героя.
Вернее, замечает. Но по-своему.
Она лупцует его автоматными шомполами, не выпускает за границу, преследует, чтобы посадить за решётку, заставляет трудиться на низкоквалифицированных работах, заставляет голодать и скитаться бездомным, и постоянно жестоко бьёт его, оставляя на теле шрамы, отбирает у него семью, отлучает от него детей, смеётся над ним, игнорирует его, клевещет, угрожает…
Но человек, с измученной душой, с крепко подорванным здоровьем, с выбитыми зубами, проломленной головой, умирая от непонимания и людского равнодушия в пустынном скверике, всё равно цедит кровавым ртом: «Мама, мамочка… милая родина… я люблю тебя!».
17.05.17, Венеция, Италия.
УМНЫЕ И ДУРАКИ
Человек рождается дураком… или умным.
Или чем-то средним. Или как-то…
Рождённый умным, может задумываться о своём назначении, о смысле жизни, о дальнейших шагах, о том, какую пользу он принесёт обществу и человеку.
И как бы тяжела ни была его судьба, он пройдёт свой путь с честью и выдержит любые испытания. И смерть он примет с гордой улыбкой.
Дурак не думает о других, ему важно его сытое и безбедное будущее.
Он не ищет трудные и разные пути в жизни, а идёт всегда самой лёгкой дорогой.
Весь смысл его жизни в деньгах, ****стве и пьянстве. От этого он, как правило, заканчивает свою жизнь несчастным.
30.05.17, ст.Рязань-2 – о.п.Лагерный – о.п.Недостоево.
М А С Я
/рассказ-быль/
Екатерине Дурандиной посвящается.
Маленький рыжий котёнок прибился сначала к тёте Кате. Но соседи, когда он заскочил на их огород, забрали его себе. Можно сказать, без спроса. А тётя Катя возмущаться не стала: котёнок ей этот был без разницы. У неё и так большое подворье: коза, куры.
А новому жильцу дали кличку Мася. Уменьшительно – Масик.
Время шло. Масик подрос. На куриных головах, что покупали ему хозяева, он становился уже почти взрослым.
А в это время к тёте Кате, которая жила в Юже Ивановской области, приехала погостить племянница Жанна, совершеннолетняя девушка из Воронежа. И ей очень понравилась одна курочка, с голубым оперением.
– Тётя Катя, а можно я её с собой домой увезу?
А та не возражала: своих детей у неё не было.
Но вскоре стала тётя Катя находить на своём участке обезглавленных кур. Грешили на невесть откуда взявшегося хорька. Пока девушка не стала свидетельницей ужасной картины. Соседский кот Мася отгрызал голову её любимой курочке, с голубым оперением.
С Жанной случилась истерика. Тётя Катя еле-еле успокоила племянницу.
– Ложись спать, утро вечера мудренее.
А утро пришло быстро.
Жанна проснулась, оделась, выпила стакан козьего молока и вышла во двор. Нашла верёвку и кирпич. Через забор подманила к себе рыжего соседского кота. Один конец верёвки завязала на Масике, а другим обмотала кирпич. Кот ластился к девушке, не чуя опасности, нависшей над ним.
Жанна отнесла доверчивое животное на край посёлка (это Южа только называется городом, на самом же деле – большая деревня), за которым протекала речушка со стареньким деревянным мосточком.
Вот с этого мостика девушка хладнокровно и сбросила в воду бедного котика.
Буль-буль…
На этом история могла бы и закончиться. Но деревня на то и деревня, что там все про всех всё знают. Всплыл и факт утопления. Возможно даже, сама Жанна, не в силах сдержать эмоции, проговорилась.
Нет, скандала и поножовщины не произошло. Это же ведь были пятидесятые годы (совсем близко к шестидесятому) прошлого столетия, а не девяностые (и даже не десятые столетия нынешнего).
Хозяева Масика промолчали: ведь это они присвоили себе чужого котёнка, который потом убивал соседскую живность. Высказались лишь односельчане, которые жили рядом с злополучным мостиком.
– Как же мы теперь там бельё полоскать будем?
– Рыбки его съедят, – ответила Жанна.
Но тётя Катя наняла местных пацанов, которые крючьями выловили утопленника. Она же и отнесла трупик в поле, где и похоронила.
18.11.17.
Ж А Д Н Ы Й
Мы с отцом на даче. Он привёз еду, выставляет на стол. Завтрак.
Я начинаю есть. Но как только первая ложка отправляется в рот, отец уже говорит: «Много не ешь, не наедайся, работать надо будет».
– Куда ты столько много ешь?
– Разве так можно?
– Ты что, оголодал?
– Куда ты кладёшь так много сахара? Ведь это же нельзя!
– …, да когда ты кончишь есть-то?
– Во, …, хоть гори, а он будет сидеть и чвакать! /не «чавкать» – В.Б./
– Ох, ну ты и жадный! =
Я ем молча. Я знаю, что если я что-то не доем из привезённого отцом, а такое случается довольно часто, он отдаст это мне домой.
16.06.18, Раздолье Новоусманского р-на Воронежской обл.
С Ч А С Т Л И В Ы Й
Я всегда стойко переносил многочисленные трудности и побеждал, а это – счастье!
Я создавал шедевры, познавал экстаз творчества, а это – счастье!
Я радовался чужим победам, переживал за чужие судьбы, улыбался, когда улыбались другие, а это – счастье!
Я жил для других, а это – счастье!
И поэтому у меня есть друзья, и это – тоже счастье!
4.09.18.
БУЛАТКА – 4
Как Вадим с женщины трусы снял.
Я ехал в маршрутке с дежурства. С собой вёз вместительный тяжёлый рюкзак. В салоне народ стоит. Мне надо выходить, я иду по узкому проходу «Газельки», рюкзак не проходит. Кто-то поднимает его и передаёт мне. Я опускаю его, при этом поворачиваясь к выходу. Но через какой-то небольшой отрезок времени оглядываюсь, чтобы понять, где мой рюкзак, так как ощущение, что он где-то завис. И вижу голую попу женщины.
Опускавшийся тяжёлый рюкзак зацепил штаны (на резинке) этой женщины и стащил их ей вместе с трусами ниже колена. У неё руки, похоже, были сильно заняты, и она не сразу смогла восстановить статус-кво.
На десять секунд где-то воцарилась такая картина: посреди маршрутки стоит женщина со спущенными трусами (и штанами).
6.06.19.
БУЛАТКА – 5
Как Вадим «форточником» стал.
Возвращаюсь домой. Снимаю замок с двери, но дверь не открывается. Сразу понимаю: крючок с той стороны почему-то упал и поймал свою дырочку. Если бы не забытая открытая форточка с улицы, пришлось бы ломать или дверь, или окно. А так, сломав лишь две палочки на форточке (от проникновения в дом кошек; в голову им из пневматики не стреляю, поэтому защитники животных могут спать спокойно), я вошёл в своё жилище через окно и не пришлось что-то ломать. /Подобное ещё раз повторялось./ (6.06.19, 22:22.)
6.06.19.
БУЛАТКА – 6
Как Вадим лучших фокусников перещеголял.
Почти четыре года прошло, как задумал я «Булатки». Но 23 февраля 2017 года всё и закончилось. Было много интересных моментов в моей жизни, да времени записать их не хватало. А потом уж и позабыл я вовсе про свой давнишний «почин».
А вот сегодня снова вспомнил. И вот по какому поводу.
Накупил много всякой всячины съедобной (хорошо банку сметаны брать не стал) и сложил всё это в рюкзак. А перед домом уже в последний магазин зашёл, чтобы хлеба с батоном купить.
Так как рюкзак в ячейку для вещей не влезает, занёс я его в торговый зал да на какую-то тележку у входа поставил. Купить мелочь – дело нескольких минут. Развязал рюкзак, купленное сложил и начал завязывать. Делаю бантик, а тележка вдруг отъезжать начала. Я рюкзак пытаюсь удержать, да ничего, кроме застёжки сверху не попадается. В результате: у меня в руках застёжка, а сам рюкзак с грохотом падает на пол (консервные банки, что внизу лежали, как будто кто молотком охаживал: вот почему я про хрупкую банку сметаны упомянул).
Но это ещё не всё. Дома, когда я начал развязывать рюкзак, «бантик» оказался завязанным на пять узелков! Вот, где я обматерился! Вот, где была гордость, что я утёр нос лучшим фокусникам мира, одним движением сделав то, что им и за два не удастся!
15.12.20.
БУЛАТКА – 7
Вадим и мистика закрывающихся дверей.
Вспомнились вот какие случаи. Я ушёл от олигархов и поселился в своей комнатушке. Однажды вышел в коридор, притворив за собой дверь. А зайти обратно не смог. Крючок каким-то образом попал в петельку. Видать, стоял в вертикальном положении, а от захлопнувшейся двери свалился. (Я после того случая всегда на этот крючок смотрю: а не сможет ли он снова закрыть дверь.) Ситуация «ой-ля-ля»: так и дверь выламывать придётся. Но, к счастью, форточка оказалась с улицы открыта. Через неё я и открыл окно
А когда у олигархов работал и жил в каморке, там и вообще череда «несчастий» случилась.
Попалась мне как-то на глаза «картинка» со священномучеником Вадимом. На другой стороне – молитва. Мама когда-то подарила. Прибил её аккуратно гвоздиком в своей дежурной каморке над дверью.
Через несколько минут получил выговор за тапочки и отсутствие носков на ногах: поздно было, и я никого уже не ждал из проверяющих, которые «проведывают» меня крайне редко.
Потом получил два замечания от хозяйки.
Забыл документы и, прошатавшись впустую по городу, возвращался назад. Вывихнул ногу, да так сильно, что несколько дней хромал. Простудился, да так сильно, что больше недели не мог вылечиться: пришлось колоться.
А тут ещё прораб подставил. Подарил ему газету, что выпустил, а он побежал и тут же её хозяевам подсунул, дескать, вот вас какой охранник сторожит. Я два с лишним года создавал имидж тупого неграмотного охранника. И всё рухнуло. Выглядел шпионом. Могли уволить. Так как в газете этой я явно выступаю против частной собственности и, в первую очередь, олигархов (которых охраняю).
Поэтому своему тёзке над дверью я сделал последнее китайское предупреждение: ещё что-нибудь и сдам тебя в музей.
Но уже через несколько минут…
Выходя из комнаты, я не могу закрыть дверь: мешает шпингалет. Я задвигаю его и закрываю дверь. Возникает мысль (на мгновенье), что, когда я вернусь, дверь будет закрыта на этот шпингалет, хотя это и невозможно (я потом десятки раз повторял то же изнутри, но…). Но мысль материализовалась. Дверь действительно не открывалась.
В маленьком предбаннике сложно было сильно надавить на дверь, но я прилагал усилия, и дверь начала поддаваться. Металлический шпингалет начал отрывать деревянный косяк коробки. Ещё немного и деревянная планка сломалась бы. Хорошо, я догадался воспользоваться гвоздодёром, использовав его в качестве монтировки: сохранил косяк и открыл дверь. Потом аккуратно забил вырванные гвозди обратно. Вроде как ничего и не случилось.
Но только мамин подарок я тут же снял. И несколько дней у меня было всё в порядке.
16.12.20.
БУЛАТКА – 8
Как Вадим вновь лучших фокусников перещеголял.
И снова узелки. Купил я что-то в магазине, завязал узелочек на пакетике. Домой пришёл, стал развязывать. Тянется неохотно. А когда развязался – бац: ниже другой узелок появился. Начал я развязывать и его. И история повторилась. Больше я не экспериментировал и порвал полиэтиленовый слой. Но какая снова мистика! И какой я снова фокусник!!!
30.12.20.
ИЗ «ГАДКОГО УТЁНКА»
Перед посадочной площадкой стоят терминалы. Прошу девушку купить мне билет и в последний момент (бегу, и из-за меня паром задерживают) вскакиваю на плавсредство. Народу много. Я стою, благо, что ехать считанные минуты (не больше пяти, насколько помню). Залив неширокий.
Но именно в этот момент… Чайки за бортом, они хватают еду, бросаемую им с судна, носятся, широко распростав крылья, истошно кричат, перебивая друг друга. И в этот момент я ощутил неимоверную свободу, лёгкость не только в движениях, но и в мыслях. Я бы назвал такое чувство душевным равновесием. Испытал несоразмерный экстаз. И, поймав себя на этом, как бы себя спросил: «Ты счастлив сейчас, Вадим?». И ответил: «Да, я счастлив!». Конечно, это не то счастье, которое я испытывал в детстве (находясь рядом с любимым дедом), в юности (помогая людям, получая согласие от любимой женщины стать моей женой). Но зато это счастье более осознанное, более прочное (несмотря на то, что мои «счастья» всегда эфемерны, даже более того: ты иногда понимаешь, что ошибся, зря «радовался», и счастье твоё было не только мимолётным, но и напрасным).
Но тогда я находился в состоянии эйфории более получаса, а то и более часа. Да вообще, всё время, пока я пребывал на полуострове, не покидали меня чувства радости и гордости. И я всё это время благодарил судьбу. Не понимал, как я жил столько лет без моря. И теперь близость этого моря обдавала меня такой гаммой чувств, что слёзы выступали. Как и должно быть в момент наивысшего блаженства. На «старости» лет до меня дошло, как я люблю эту водную гладь, эту синюю поверхность! Этот прохладный ветер!
Мне вспомнилось море детства, когда, отдыхая с родителями, я наблюдал за высокими волнами, набегавшими и падавшими на берег. И это так прекрасно! Это запомнилось на всю жизнь! И вот теперь я был готов смотреть на море долго, очень долго. (Почему же такое чувство не появилось раньше, на других морях, пройденных мной в этом путешествии? Возможно, подсознательно я понимал сейчас, что это море может стать моим последним в жизни.)
6.06.17, Клайпеда, Литва – 9.08.21, Воронеж.
* * *
Разговаривают двое.
– Что люди хотят больше всего в жизни?
– Деньги.
– Нет. Ты подумай.
– Да деньги, деньги.
– Нет! Что? Ну что люди хотят больше всего в жизни?
– Да деньги, деньги.
– Да счастье!
– Нет, по своему опыту знаю, что людям счастье не нужно. =
Как окажется впоследствии, первый собеседник (задававший вопрос) – мошенник и аферист, а отвечавший – Вадим Булатов, главный редактор газеты «Город счастья».
28.01.22.
БУЛАТКА – 9
Как Вадим слепого исцелил.
Раз в неделю, а то и чаще, Вадим проведывает своего отца. То в магазин сходит, а то и в аптеку, да и дома у папы есть чем заняться: полы помыть, люстры, посуду, обои подклеить, палас выбить, мусор вынести.
И вот, выходя из подземного перехода (чтобы спуститься к дому, в котором живёт отец), Вадим видит человека, просящего милостыню на операцию по удалению катаракты. Надо сказать, что Вадим не подаёт милостыню (лишь в крайне редких случаях), так как считает, что большинство побирушек – профессиональные нищие (и порой работающие на кого-то).
Но первая встреча с этим «больным» состоялась как обычно: Вадим прошёл мимо. А вот вторая…
Вадим поднимался по ступенькам и снова увидел этого человека с табличкой. Он сидел напротив выхода из подземного перехода. И, увидев «больного», Вадим вспомнил, что не купил отцу сигареты. Киоск же с табаком находился в самом переходе. Вадим развернулся, спустился снова в переход, купил там сигареты и вновь поднялся по ступенькам. Ну две минутки прошли, наверное.
Мужчины, просящего милостыню, уже не наблюдалось. И когда через час Вадим поднимался обратно, место напротив выхода из перехода пустовало.
8.10.22.
ЖИЗНЬ ДАЁТСЯ ЛИШЬ РАЗ
Жизнь даётся лишь раз.
Счастливые моменты проходят быстро. А боль и разочарования тянутся бесконечно.
Когда же всё это закончится?
Как надоело жить, – думаешь.
Но надежда на то, что наступят для тебя и твоих близких лучшие времена, заставляет цепляться за эту жизнь, карабкаться по сомнениям, лавировать между неудачами, преодолевать препятствия и бороться, бороться, бороться с обстоятельствами и врагами, которых всегда в избытке.
И даже когда твоё положение безнадёжно, ты всячески стараешься не принимать неизбежное.
И надеешься, надеешься, надеешься.
На что-то ещё надеешься.
29.08-9.10.22.
ИЗ «ДОБРО И ЗЛО»
Итак, мир делится на «умных и дураков, полоумных и придурков, ну и так далее». А как всё же определить, кто есть кто. Ну, есть такая пословица: «Умный любит учиться, а дурак – учить». Если человек много болтает и всем советует как жить, то он, так скажем, недалёкий в умственном отношении. Умный, если он трезвый и не «на собрании», много никогда болтать не станет, особенно в незнакомом обществе (но человек может показаться умным и из-за своих скромности, стеснительности, скованности, неуверенности, закомплексованности, страха перед чем-либо или кем-либо). Умный часто задумывается о своих мышлениях, поступках и правоте. Дурак же уверен в своей правоте полностью, без тени сомнения. Умный, если он ещё и культурный, почти никогда не оскорбит другого человека (тем более, незаслуженно). Воинственный же дурень, упиваясь своим величием, как венцом человеческой породы, оскорбляет и унижает других людей ежечасно (если не ежеминутно).
Но опять-таки же, есть и развитые интеллектуально, способные на дурные деяния, а «слабоумные» порой являются добрыми и отзывчивыми существами, готовыми прийти на помощь ближнему в любую минуту. Как многообразна фауна и флора, так и велик спектр человеческого многообразия. И говорить ещё можно много и много… Пока не посчитают умалишённым. (Уже посчитали? Ха! С вами прикольно!)
А посему пришло время начальную статейку цикла «Булатовская религия» закончить.
Какие следует сделать выводы?
Нет на земле чистокровных умных и дураков (также как не найти на Земле и на Небе абсолютные Добро и Зло). Ну и главное: каждый человек рождается, живёт и умирает, хоть чем-нибудь отличаясь от всех других представителей цивилизации.
23-24.04.23.