Как и в прошлое утро Степанов уже поджидал её у ворот школы.
Его понуро опущенные плечи, обвисшие руки, держащие портфель у колен, вызвали в ней жалость к нему. Бедный влюблённый мальчик. Безнадёжно влюблённый. Уж что такое безнадёжность любви, кому как ни ей самой знать о том мучительном состоянии души, когда живёшь одним жгучим навязчивым желанием увидеть, услышать, случайно коснуться, засыпать с одной и той же мыслью и просыпаться с одним и тем же маниакальным желанием.
. Но она удивилась вдруг осознав, что жалеет не влюблённого подростка, а самую себя, что у неё самой всё безнадёжно, может быть ещё безнадежнее, чем у этого наглеца, неприязнь к кому в последнее время стало трудно уже скрывать. Но в чём её безнадёжность ей самой было непонятно. Просто возникло вдруг чувство безвыходной обречённости, когда всё против тебя, всё не так, как хотелось бы. И нет этому выхода.
А крюк? Крюк в потолке, что ещё недавно манил по ночам. Может быть… Может. Нет-нет!. Она ускорила шаг, чувствуя острую потребность в человеческом общении, с кем угодно, лишь бы не быть одной со своими чувствами и мыслями. И когда Степанов шагнул ей навстречу, здороваясь первым, она сразу успокоилась.
- Ну и что вы теперь решили?- спросил он, иронически выделяя теперь. Этим он выдал себя, что в курсе вчерашних событий.
- Ну а что вы ожидаете от меня теперь?- с не меньшей иронией ответила она. Он пожал плечами, соболезнующе ухмыляясь.
- Наш вчерашний разговор с тобой остаётся в силе, - утверждающе произнесла она.
- Даже не смотря ни на что!?
- Даже не смотря.
- Вы, Елена Павловна, очень смелая. Прямо Александр Матросов.
- Такие комплименты я слышу впервые. Спасибо. Наверное, я такой уродилась. Между прочим, сегодня вторник Я жду в три. Не опаздывай.
Степанов не опоздал, когда она заглянула в класс, он уже сидел за передней партой с двумя толстыми словарями. Она села за стол напротив его и ни разу за всё время занятий не подошла к нему, то ли боясь, то ли стесняясь могущего произойти чего-то со стороны этого влюблённого в неё юноши, уже с заметным рыжеватым пушком над верхней губой, почему-то вызывающим в ней раздражение.
В то же время ей было приятно сознавать, что она ещё может кому-то нравиться, что в неё влюблён, если верить Верочке, вот этот юноша. Ей почему-то сейчас хотелось считать его юношей, а не мальчиком. Никаких чувств к нему она не питала, кроме скрываемой неприязни, идущей не столько от него, сколько от его фамилии.
Но его самого она уже не боялась. Она приручила его, если он безропотно принял её решение. Конечно, он испорчен, как все дети высокопоставленных, но не настолько, чтобы махнуть на него рукой. Игорь, разумеется, прав, но... Игорь. Она мысленно посадила его рядом со Степановым. Зачем? Сравнить? Что за чушь приходит в голову? И почему опять Игорь? Ассоциация с Верочкой? Явно ревнует и к кому? Ко мне?
Разве Игорь ко мне что-то имеет? К Верочке, вероятно, но ко мне? Ученик и учитель! Господи, какая дикость! Нелепость. Даже подумать аморально. Непонятная злость охватила её и она в сердцах пнула стоящий рядом табурет. Ещё эта Верочка, паршивка какая. Что она собой представляет? Что она ко мне пристаёт? Что это со мной? С ума схожу? Она подняла табурет. И этот Вахрамов, как заноза в мозгу.
- Но заноза приятная, - призналась она вдруг самой себе, улыбаясь.
- Вы чему улыбаетесь?
Вопрос Степанова застал её врасплох. Страх окатил её с головы до пят. На какой-то миг ей показалось, что он прочёл её мысли. Она зачем-то нагнулась, как будто поднять нечто обронённое на пол и даже пошарила рукой по полу и вдруг увидела у задних ножек стула чёрные носки туфель.
Она резко выпрямилась и больно ударилась обо что-то затылком. Вскочив со стула, повернулась и как подкошенная осела на стул. Степанов стоял, закрыв лицо обеими руками и из-под ладоней по губам, подбородку на рубашку, на лацканы пиджака стекали алые струйки крови.
- О, боже! Как это?! Как же так, Витя? - Она вскочила и, схватив его за локоть, стала толкать назад к партам. - Садись, садись, Витенька. И голову опрокинь назад. Дыши ртом. Молодец, молодец. Кровь течёт? На вот, Витя. - Она стянула с шеи шёлковый шарфик, смяла его в комок и раздвинув его ладони, приложила к носу. - Держи, я сейчас сбегаю за аптечкой.
Она влетела в учительскую.
-Где аптечка?!
Анна Ивановна, увидев её окровавленные пальцы и расширенные, почти безумные глаза, в испуге молча ткнула пальцем в угол.
В шкафчике кроме ваты, бинта и перекиси водорода ничего не было.
- А мне больше ничего и не надо, - обрадовалась она.
- Леночка, что с тобой? - Анна Ивановна наконец-то пришла в себя.
- Ничего со мной. Я просто разбила нос Степанову, - и Елена Павловна выскочила из учительской, также стремительно как и вбежала, не слыша причитаний Анны Ивановны, несущиеся ей вслед.
Пока она скручивала ватные тампончики и мочила их в перекиси, Степанов истерично смеясь рассказывал ей как он пытался помочь ей найти то, что она уронила на пол, и что с этого получилось.
- Я только нагнулся и вдруг - ба-бах! Искры из глаз и темнота. Я чуть не упал, а потом ручьи весенние под носом зажурчали-и. - Он даже пропел пол фразы, не смотря на бледность. Он был оживлён, глаза весело блестели и какая-то внутренняя радость выплёскивалась из него вместе со словами и жестами.
- Витя, ты чего-то рано развеселился. Ну-ка, убери. - Она показала на шарф уже тёмный от крови, но он, смеясь приложил его к губам и вертел головой, не давая ей взять. Она вдруг догадалась, что он целует её шарф и острая до боли жалость пронзила её.
- Перестань, Виктор, - дрогнувшим голосом попросила она и он послушно зажал окровавленный комок в кулаке.
- Молодец, ставлю пять за послушание. Сейчас мы вставляем тампончик ... потом другой. А сейчас наведём косметику. - Она стёрла ватой кровь с губ, подбородка, ладоней и пока она стирала он сидел с закрытыми глазами и с каким-то детским выражением на лице.
- Ну вот, наше первое занятие как первый блин комом, - сокрушённо сказала Елена Павловна.
- Ничего, за то запомнится надолго, ха-хо-хо!- засмеялся Степанов. Никто из них тогда не мог и представить, как пророчески откликнутся эти слова в недалёком будущем.
-Я, думаю, на сегодня достаточно. Ты ещё дома повтори времена. Пока.
- Я вас провожу.
- Спасибо, не надо. Мне ещё пробежаться по магазинам, а ты там, на газоне снег ещё остался, приложи к переносице. Опухоль сойдёт от холода. А то у тебя видок. - Она сочувственно улыбнулась. Нос его распух, изменил выражение лица, опростив его до личика деревенского пастушка.
- Ну ладно, гуд бай.- Он взял сумку.
- А шарфик верни.
- Дудки! Это мой трофей. - И с видом победителя выскочил из класса.
Елена Павловна подтёрла кровь на полу и пошла в туалет. Пока она мыла руки, Анна Ивановна, сообщив по телефону уехавшей в гороно директрисе о вопиющем факте рукоприкладства в школе, да ещё с кем, с сыном САМОГО, торопливо оделась и, обнаружив класс пустым, засеменила по коридору к выходу, надеясь догнать Степанова и узнать первой, что же произошло.
Но Виктор Степанов был уже далеко. Он бежал, летел, окрылённый и счастливый, лаская свободной рукой мокрый шарфик в кармане куртки.
Елена Павловна, обескураженная происшедшим, забыла про магазины и отправилась домой. Она шла пустынной улицей. Редкие крупные снежинки порхали белыми мотыльками, опустившись на землю, рассыпались на ней бисерными капельками и тут же исчезали, оставив на тротуаре тёмные пятна.
Она вдруг как-то внезапно почувствовала себя повзрослевшей с тяжёлым грузом прошлого, которое отняло у неё всё, что жизнь даёт другим. Ей стало грустно и обидно. Она позавидовала Степанову, его безнадежной влюблённости. Целование шарфика - такого взрыва чувства ей уже никогда не испытать. Для неё здесь всё кончено. Остались лишь одни воспоминания.
И она вспомнила свои казалось совсем недавние, но теперь такие немыслимо далёкие студенческие годы.